Утреннее солнце светило слабо, тени были едва различимы, однако к полудню они сгустятся, и тогда циферблат на близлежащей стене оживет.
     - Какой страшный, правда? - показала красотка на железного зверя. - Прямо олицетворение зла.
     Мэлори разглядывал василиска, а женщина стрекотала не умолкая:
     - Взгляд василиска считался гибельным для смертного. Как для людей, так и для животных, за исключением ласки. Дыхание чудища ядовито и губит все растения, кроме руты. Уничтожить же василиска можно лишь посредством...
     Василиск, Бэзил, Василий, думал Мэлори. Василиск - олицетворение зла. Ах, Дайкстон, Дайкстон!
     Он поднял руку:
     - Полагаю, имеет смысл начать отсюда. Точнее, со стены, где расположен циферблат. И бульдозер нам вряд ли понадобится.

Глава 4

     Вторая часть отчета капитан-лейтенанта Королевского флота Г. Дж. Дайкстона о его путешествии в Россию весной 1918 года
     "Ясно было одно: большевикам обещали оружие! И на какую сумму - пятьдесят миллионов фунтов стерлингов! Неудивительно, что я прочел на суровых лицах большевистских вождей радостное удивление. Для Ленина, зажатого в тиски между белогвардейцами и немцами, эта сделка должна была показаться Божьим даром, который спасет и революцию, и его татарскую шкуру. Троцкий, народный комиссар армии, оставшейся практически без оружия, светился от счастья, как ребенок, оказавшийся на кондитерской фабрике. Да и Янкель Свердлов, глава государства заговорщиков, должно быть, сразу ощутил, как зыбкая почва твердеет у него под ногами. Захаров перестал быть для них милитаристом, он превратился в истинного спасителя! Меня собрали в дорогу с невероятной оперативностью. Распоряжался всем Свердлов, а он свое дело знал. Едва закончилась аудиенция (словами, что завтра утром я ни в коем случае не должен опоздать), как меня взял под опеку один из секретарей. Я видел этого человека всего однажды и очень недолго, но запомнил совершенно явственно, словно у меня в мозгу отпечаталась фотография. Это был высокий мужчина с узкой и длинной, абсолютно лысой головой, белой бородкой клинышком, как у сэра Бэзила, на носу - пенсне, прикрепленное к лацкану широкой лентой ослепительно красного шелка. Я уделяю столько внимания этому человеку потому, что за все время моего пребывания в Москве он был единственным, в чьем наряде присутствовала экстравагантность: двухфутовая лента красного шелка! Секретарь позвал фотографа, тот меня сфотографировал.
     Затем меня передали рассыльному. Это был матрос, не отличавшийся разговорчивостью. Он сказал лишь: ?Следуйте за мной? - и быстро зашагал вперед. Следуя за матросом, я вышел из Кавалерского корпуса, и через пять-шесть минут мы оказались возле другого здания, название которого мне неизвестно. Матрос сказал:
     - Входите.
     После чего развернулся и удалился.
     Внутри меня встретил еще один моряк, судя по виду, из боцманов.
     - Вы от товарища Свердлова? - спросил он.
     Я кивнул.
     - Тогда сюда. - Он показал на какую-то дверь. - Выбирайте сами. Там есть все, что вам нужно. Это для вас. - Он протянул мне пустой чемодан и отвернулся.
     Я поднял руку:
     - Минуточку. Вы получили инструкции на мой счет?
     Боцман удивленно обернулся.
     - Само собой.
     - В чем они состоят?
     Он достал из кармана бумажку, исписанную какими-то каракулями - скорее всего его собственными.
     - Зимняя офицерская форма. Поездка на восток, - по складам прочитал моряк.
     - А какое звание?
     - У нас теперь званий нет, товарищ. Я ж тебе сказал, выбирай что хочешь.
     Я вошел в указанную дверь и оказался в просторном, тускло освещенном помещении. В нос мне ударил запах шерсти, пота и несвежего белья. Повсюду лежали тюки с одеждой. Приглядевшись, я понял, что все это - обмундирование морского офицерства.
     Ощупывая мягкое темно-синее сукно, я размышлял над тем, где сейчас находятся люди, носившие эти мундиры прежде. Мысль не вселяла оптимизма. А ведь комплектов обмундирования были сотни, а то и тысячи. Почти вся одежда была ношеная и нечищеная. Тем не менее приказ есть приказ, и я занялся поиском кителя и брюк подходящего размера. Потом занялся сапогами. Надо сказать, что мои были вовсе не плохи, но лишняя пара хороших сапог никогда не помешает. Надо сказать, что контраст между этой мрачной лавкой старьевщика и сияющим огнями универмагом ?Гивз?, где меня так эффективно снарядили перед началом путешествия, был поистине впечатляющим. Шинель я решил не брать. Вряд ли в этом пахучем хранилище нашлось бы что-то лучше моей гвардейской, полученной в ?Гивзе?. Заполнив чемодан, я вышел в коридор.
     Там ждал боцман.
     - Выложи вещички на стол, товарищ, - сказал он.
     Я повиновался, и он очень внимательно осмотрел два кителя, брюки и фуражку. Я спросил, что он ищет.
     - Смотрю, не осталось ли где погона, петлицы, шеврона. Нет, вроде все в порядке. Можно брать.
     Он проводил меня обратно в Кавалерский корпус, где я забрал свой прежний чемодан. Мне сказали, что ночь я проведу в казарме. На ужин мне выдали тарелку борща и солянку. Мяса в последней не оказалось. Вином это блюдо тоже, увы, заправлено не было. Но ничего, мне случалось на судах его величества питаться и похуже. Постель оказалась без белья и одеяла, так что пришлось спать в одежде.
     Уснул я, думая о человеке по имени Василий Яковлев. Зачем Свердлов сказал, что я должен привыкать к этому имени?
     Кто это - Яковлев?
     Проснувшись, я чувствовал себя весьма несвежим. Когда ь военное время служишь на флоте, спать в одежде становится привычкой. И наскоро есть что попало - тоже. Умыться как следует не удалось - лишь ополоснуть ледяной водой лицо и руки. На завтрак я получил краюху грубого хлеба и ломтик сыра, а также стакан слабенького чая, разумеется, без лимона. В Англии мне приходилось слышать, что новая Россия испытывает определенные трудности с продовольствием. Что ж, трудности явно были, но голодом это не назовешь.
     Таким образом, отправляясь в Кавалерский корпус на назначенную аудиенцию с главой Советского государства, я чувствовал себя довольно скверно, да и мысли в голове шевелились как-то вяло. Я более или менее представлял себе, что меня ожидает. Конверт с важным документом, врученный мне господином Захаровым, лежал в моем саквояже. Разумеется, я с самого начала догадывался, что Захаров хочет, чтобы я встретился с царем. Вчера стало ясно, что мне и в самом деле предстоит поездка на восток. Почему-то это волновало меня очень мало, гораздо меньше, чем немытое тело и мятая одежда.
     Я оказался в приемной на десять минут раньше назначенного срока, четверть часа просидел в ожидании, а затем был препровожден к Свердлову, завтракавшему за своим рабочим столом.
     - Я здесь с шести, - сказал он. - Очень полезно поморить себя голодом с утра для укрепления воли.
     Он чистил сваренное вкрутую яйцо. Покончив с этой операцией, целиком запихнул его в рот. В связи с этим обстоятельством в нашей беседе произошла небольшая пауза.
     - Вы запомнили имя? - спросил Свердлов.
     - Яковлев, - ответил я. - Василий Васильевич Яковлев.
     - Отлично.
     Свердлов выдвинул ящик стола, извлек оттуда большой желто-коричневый конверт и положил его на край стола передо мной.
     - Откройте.
     Я взял конверт и открыл его. Внутри, естественно, находились документы. Первый - с фотографией и печатью. Это был мандат, одновременно являвшийся удостоверением личности. Фотография была моя - та, которую сделали накануне. Мандат был выписан на имя Василия Яковлева.
     Я взглянул на Свердлова:
     - Значит, я должен выдавать себя за русского?
     Председатель ВЦИК был занят следующим яйцом.
     - Так безопаснее. Прочтите, пока я ем. Сидячая работа пробуждает зверский аппетит.
     Из мандата я узнал немало интересного. Оказывается, я не просто какой-то Яковлев, а комиссар Яковлев! Пробегая глазами по строчкам, я делал все новые и новые открытия. Яковлев отправляется в путь по особо важному заданию Центрального Исполнительного Комитета. Тут же красовалась черная восковая печать вышеозначенного учреждения и подпись председателя, самого Свердлова. У меня в руках была бумага, подписанная одним из самых могущественных людей в России. Мандат предписывал всем и каждому оказывать мне всевозможное содействие.
     Было там кое-что и посерьезней. В документе говорилось, что всякий, не подчинившийся приказам комиссара Яковлева, подлежит немедленному расстрелу!
     Надо полагать, вид у меня был довольно ошеломленный. Во всяком случае, Свердлов глядел на меня с явной иронией.
     - Будем надеяться, что эта бумажка сработает, - сказал он.
     - Что, простите?
     - Вы едете в Тюмень, в Тобольск. А это очень далеко и от моего рабочего стола, и от Кремля.
     - Но с такими полномочиями, я надеюсь, мне нечего...
     Свердлов сделал жест рукой и усмехнулся.
     - Неужто вы думаете, что слово товарища Ленина уже стало непреложным законом для всей нашей огромной страны от Украины до Тихого океана? Друг мой, на все нужно время. Местные Советы состоят из людей, которые никогда и ничем в своей жизни не управляли. Они привыкли к подполью, к гонениям. Сейчас им прятаться не нужно, но старые привычки остались. Эти люди привыкли бояться центральной власти, не доверять ей. Даже если речь идет о самом товарище Ленине. Это они правят Уралом, Грузией, Украиной. Они, а не мы. Они, конечно, вас выслушают. Приезжая сюда, они ведут себя тише воды ниже травы. ?Ну, разумеется, товарищ Свердлов, - говорят они, - мы с вами полностью согласны?. Вот как они говорят, пока здесь. Но стоит им уехать и слезть с поезда, как начинается совсем другая история. У себя, в своих владениях, они совершенно независимы. И не собираются с этой свободой расставаться. К слову Москвы они прислушиваются, иногда соглашаются, но бывает и так, что приказ остается без внимания, а тот, кто его доставил, отправляется в лучший мир. Вы будете в опасности, дражайший англичанин. На бумаги особенно не надейтесь.
     Я кивнул. После трех лет войны опасности меня не удивляли.
     - Что я должен сделать?
     Свердлов внимательно посмотрел на меня.
     - В каких отношениях вы с Захаровым?
     - Ни в каких. Я всего лишь посланец.
     Он недоверчиво фыркнул.
     - Этот человек наверняка послал бы по столь важному делу лишь доверенное лицо.
     - Я офицер, милостивый государь, - возразил я. - Три года служу на флоте его величества. Всего месяц назад я плавал вдоль гельголандских берегов, обстреливая неприятельские укрепления. Мистера Захарова я впервые увидел в ту ночь, когда покинул Лондон.
     Свердлов нетерпеливо махнул рукой.
     - Ладно, это не важно. Теперь вы - Яковлев, а Захаров далеко отсюда. Задание вполне простое. Как вы, должно быть, поняли из нашего вчерашнего разговора, Захаров обещает нам оружие. Цена - Николай Романов и его семья.
     Я кивнул - это было похоже на правду.
     - Но... - Янкель Свердлов поднял палец. - Это еще не все. За оружие заплатит сам Николай Романов. У него в Лондоне хранятся огромные денежные, средства. Он передаст их Захарову, Захаров передаст нам оружие; мы передадим Николая Романова и его семейство английскому королю, кузену нашего царя. Бывший царь должен подписать ваш документ, поэтому вам придется встретиться с ним в Тобольске. Там есть некоторые личности, в частности члены Екатеринбургского Совета, которые захотят вам воспрепятствовать. Романов нужен им мертвым. Эти люди считают, что жизнь бывшего царя имеет какое-то значение. На самом деле это не так. Николай Романов сегодня уже ничего не значит. Разве что... - Свердлов вновь иронически улыбнулся. - Из самодержца можно извлечь пользу для нашего дела. Поэтому он еще и жив. - Председатель ВЦИК зажег папиросу и уставился на меня внезапно посуровевшим взглядом. - Сегодня жив он, и живы вы. Но оба эти обстоятельства могут очень легко измениться. Так что будьте весьма осторожны. - Лицо Свердлова осветилось лукавой улыбкой. - Очень вам советую увеличить жалованье охране Николая в Тобольске.
     Тут внимание Свердлова переключилось на бумаги, лежавшие у него на столе. Я понял, что аудиенция окончена, а потому поклонился и вышел в приемную. Там я внимательно изучил бумаги, находившиеся во врученном мне конверте. Во-первых, инструкции для руководства Транссибирской магистрали, во-вторых, мандат, определявший мои полномочия, в-третьих, грозное удостоверение, которое должно было облегчить осуществление моей диковинной миссии. Ознакомившись с документами, я понял, что пора отправляться в путь. Мне не предоставили ни автомобиля, ни какого-либо иного транспорта. Вызвать извозчика тоже оказалось невозможным.
     Посему комиссар Яковлев отправился на вокзал пешком, отягощенный чемоданом и властью над жизнью и смертью каждого встречного.

***

     Вряд ли стоит описывать путешествие по железной дороге из Москвы по бесконечной Транссибирской магистрали. В мои намерения не входит вести путевой дневник. Я не записывал, где чем питался, равно как и прочие мелочи. Мне предоставили место в купе первого класса, и на этом забота властей кончилась. Всю дорогу я практически не поднимался с дивана, сидя на портфеле с документами - для пущей надежности. Ничего особенного в дороге со мной не произошло.
     Когда, перевалив за Уральские горы, мы приближались к Тюмени, паровоз вдруг заревел, зафыркал, потом замедлил ход и остановился. Я вышел из вагона с чемоданом в руке, держа мандат наготове. У железнодорожной насыпи стоял коренастый мужчина в сапогах со шпорами, шаря глазами по окнам вагонов. Неподалеку выстроился отряд кавалеристов - дыхание десятков лошадей облаком поднималось в морозном воздухе.
     Я прямиком направился к коренастому и представился:
     - Комиссар Яковлев.
     Он вытянулся по стойке ?смирно?. Сразу было видно, что это бывалый вояка, служивший в кавалерии по меньшей мере лет двадцать.
     - Добро пожаловать, товарищ комиссар, - сказал он, споткнувшись на слове ?товарищ?. Можно было подумать, что он, как и я, еще не вполне привык к этому обращению. Пока я застегивал пуговицы шинели, кавалерист с кислым видом разглядывал мою морскую форму. Я рассмеялся и хлопнул его по плечу:
     - Не волнуйся, товарищ. Ездить верхом я умею!
     Надо было привыкать к новой роли. Комиссару Яковлеву полагалось вести себя властно и самоуверенно.
     - Мне приготовили хорошего коня?
     Коренастый улыбнулся, и я заметил, как в его глазах зажегся злорадный огонек.
     - Вон тот, что ли? - спросил я. - Просто зверь, а не конь.
     - Лучше не бывает, товарищ.
     - Вот ты на нем и поедешь, - сказал я, - а я возьму твоего.
     Мой помощник обескураженно осклабился, но воспринял поражение со стойкостью настоящего спортсмена. Приготовленный для меня конь и в самом деле был хоть куда. Но зато лошадь моего помощника оказалась гораздо спокойнее. Впереди предстоял долгий переход, и я был рад, что не придется воевать с норовистым жеребцом.
     Мы немедленно отправились в путь. Отряд вытянулся в длинную колонну по двое: сто пятьдесят превосходных степных всадников под командой морского офицера! Интересно, как бы они себя повели, если в узнали, что офицер этот из Британского Королевского флота.
     - Ты из вахмистров? - спросил я.
     - Так точно, товарищ комиссар.
     - Фамилия?
     - Кознов.
     - Ясно. До Тобольска далеко?
     - Двести верст.
     Это расстояние соответствовало примерно ста тридцати милям, поскольку русская верста равняется двум третям английской мили. Седло оказалось деревянным и весьма жестким. К тому же я давненько не ездил верхом. Стало ясно, что в Тобольск я приеду со стертым задом и походка у меня будет соответствующая. Очень некстати, ибо по прибытии мне понадобится максимум величественности и авторитетности, а в России человек со стертым от верховой езды задом считается верхом комизма.
     Вновь опускаю подробности перехода. Мы скакали, мы ели, мы кормили лошадей, мы устраивали короткие привалы, мы скакали дальше. В Тобольск отряд вступил ранним утром 22 апреля. Я сразу же отправился к дому губернатора, где содержалась под стражей императорская семья. Нас уже ждали - даже снег не в силах заглушить топот копыт ста пятидесяти лошадей. Отряд был замечен еще издалека.
     У ворот я натянул поводья и велел часовому вызвать старшего командира, бывшего полковника Кобылинского.
     Часовой спросил, кто я такой и чего мне надо.
     - Скажи ему, Яковлев из Москвы прибыл. Комиссар. По заданию Центрального Исполнительного Комитета!
     Затем я спешился и приказал Кознову разместить и накормить людей. Полковник Кобылинский появился почти сразу же. Я был наслышан о нем, а потому посмотрел на этого человека с интересом. Он был высок ростом, розовощек, но седые бакенбарды выдавали настоящий возраст полковника. В последние месяцы Кобылинский, как и его бывший государь, находился в куда менее завидном положении, чем прежде. Когда-то этот офицер служил комендантом Царскосельского дворца. Керенский отправил его в ссылку вместе со свергнутым императором. Но охраной полковник командовал лишь номинально. Ни одного из красавцев лейб-гвардейцев здесь не осталось. По приказу Свердлова охрана состояла из двух сменявших друг друга подразделений: первое - из западносибирского города Омска, а второе - так называемые красногвардейцы из Екатеринбурга. Они-то и представляли наибольшую опасность для Романовых, как, впрочем, и для меня.
     - Комиссар Яковлев, - громко представился я и протянул свой мандат. - Вот указания Центрального Комитета.
     - Кобылинский.
     Полковник взглянул на меня сверху вниз, щелкнул каблуками и взял бумагу. Сзади к нему подошел еще какой-то субъект и тоже стал читать, глядя полковнику через плечо.
     - А вы кто такой? - спросил я.
     - Я представляй Уральский Совет, вот я кто такой. Больше он не произнес ни слова, а прочтя бумагу, развернулся и ушел. Его поведение мне совсем не понравилось.
     - Пожалуйте внутрь, - сказал Кобылинский, беря меня за локоть. - Вам нужно подкрепиться. Пойдемте-пойдемте, о ваших людях позаботятся.
     Он накормил меня завтраком. Хлеб был свежевыпеченным, еще теплым, кофе - горячим, лишних вопросов Кобылинский не задавал. Я бы получил от завтрака подлинное наслаждение, если бы дважды меня не прерывали представители обоих охранных подразделений, желавшие самолично изучить мои документы. Вновь появился субъект, которого я видел у ворот. Еще раз изучив мандат, он тихо спросил:
     - Вы прямо от товарища Свердлова?
     - Да.
     - Видели его?
     - Да.
     - Еще кого видели?
     - Товарища Ленина. И товарища Троцкого.
     Он кивнул и усмехнулся.
     - Но теперь ты за Уралом, приятель. И не забывай об этом.
     После чего вновь удалился.
     - Кто это? - спросил я у Кобылинского.
     - Рузский. Из Екатеринбурга. Член Уральского Совета. Больше я ничего про него не знаю. Иногда он называет себя Бронаром.
     - Расскажите-ка мне о бывшем царе. Он здоров?
     - Да.
     - А семья?
     - Они тоже здоровы, за исключением сына. Вы же знаете, что у мальчика гемофилия. У него часто случаются обострения. Сейчас Алексей как раз поправляется после недавнего приступа.
     Эта новость меня встревожила.
     - Мальчик лежит в постели?
     - Да. И это продолжится еще по меньшей мере несколько дней. У него сильные боли.
     Кобылинский достал табак и бумагу, и мы скрутили себе самодельные сигареты на русский манер. Но покурить спокойно нам не дали - в дверях вновь возник Рузский. Он не постучал, просто вошел внутрь в сопровождении солдат и заявил:
     - Ваше появление здесь, товарищ, требует объяснений.
     Последовала дискуссия, в которой главным образом принимали участие красногвардейцы. Я же всего лишь сообщил им, что мое задание совершенно секретно. Его суть я смогу изложить им только позднее, когда наступит время.
     Рузский явно подозревал меня в чем-то и не делал тайны из своих подозрений. Если екатеринбургские большевики и в самом деле отличались воинственностью, как говорил Свердлов, то Рузский явно был из числа самых оголтелых.
     -