ечу с Рузским, но мысли мои блуждали далеко. Да, все хотели заполучить этот документ, но лишь я один (если не считать царя и наследника) знал, где он находится. Что ж, я сохраню свою тайну - прежде всего от Рузского, пока не разберусь в его намерениях. После лихорадочных раздумий я стал приходить к довольно странным и неожиданным выводам.
     Ленин и Свердлов отправили меня в Сибирь, чтобы я привез оттуда царя. И мне почти удалось это сделать. Если в меня не остановили в Омске и не отослали обратно в Екатеринбург... то сейчас я и вся императорская семья уже находились бы недалеко от Москвы.
     У меня возникала масса вопросов. Действительно ли осуществлению моего плана помешал конфликт между Москвой и местной властью? Возможно ли, чтобы коммунисты Омска и Екатеринбурга до такой степени игнорировали приказы Ленина и Свердлова?
     Или дела обстоят иначе? Может быть, умные и коварные московские вожди с самого начала хотели, чтобы Романовы оказались в опасном Екатеринбурге, а не в относительной безопасности Тобольска или Москвы? В конце концов мне показалось, что ответ найден. Ключ был в немцах. Их армия угрожала российской столице. Вполне возможно, что в настоящий момент шли тайные переговоры: немцы требовали, чтобы им передали царскую семью, а у Ленина и Свердлова не было возможности им отказать. Предположим, что так оно и есть. Москва не может отказать немцам, но в то же время не желает передавать им Романовых. Тогда все получалось очень просто. Можно отправить за Романовыми некоего англичанина (и тем самым убить двух зайцев), а потом устроить так, чтобы непокорные сибиряки якобы самовольно задержали Николая с семьей. Тогда можно будет сказать немцам: мы изо всех сил старались воздействовать на местный Совет, но тот отказался нас слушать.
     Правдоподобна ли такая версия?
     Безусловно. Такое объяснение давало исчерпывающий ответ на мучившие меня вопросы. И все же я отказывался в это верить. Слишком уж безумной казалась мне подобная линия поведения. Пока же я решил держать ухо востро. Первым делом, надо было как можно больше разузнать о Рузском.
     Он ждал меня в темном переулке за гостиницей ?Пале-Рояль?. Вид у Рузского был малосимпатичный: он успел где-то здорово набраться и держался весьма нагло. Тем не менее в ходе разговора я понял, что мысль его работает вполне ясно. Моего собеседника интересовал только документ.
     - Бумага у вас? - сразу же спросил он.
     Я покачал головой:
     - Пришлось оставить ее у царя. Потом поезд остановили, и я не имел возможности забрать ее.
     - Теперь это и подавно не получится. Однако документ надо заполучить.
     - Кому надо? - резко спросил я. - Вы заварили всю эту кашу, вы должны и раздобыть бумагу.
     - Неужели вы думаете, что царь ее мне отдаст? Он же меня видел и знает. Нет, он поверит только вам.
     Я не стал говорить Рузскому, какого мнения на мой счет придерживается Николай теперь. Вместо этого я сказал:
     - Я мог бы вам передать для него записку.
     - Записку? - фыркнул Рузский. - А если охрана меня обыщет, что тогда? Я окажусь тайным курьером, передающим послания от вас царю. Это будет выглядеть заговором с целью освобождения Николая. Да меня просто шлепнут на месте!
     Мы настороженно смотрели друг на друга. После паузы я спросил:
     - Что их ожидает?
     - А вам-то что? - пожал плечами Рузский.
     - Мне есть до этого дело.
     - Насколько мне известно, большинство членов Совета выступают за то, чтобы предать их смерти.
     - Казнить? Всех? Хладнокровно?
     - Трудный вопрос. По этому поводу много споров. Некоторые говорят, что большевикам не пристало расстреливать женщин и детей. Другие говорят, что с немкой церемониться нечего.
     Рузский наверняка знал об условиях содержания царской семьи больше, чем я, поэтому я спросил:
     - Есть ли какой-нибудь шанс освободить их?
     Он взглянул на меня с веселым недоумением:
     - Вы имеете в виду акт рыцарственного спасения? Нет, друг мой, не получится. Считайте, что августейшее семейство уже на том свете. Разве что они еще понадобятся большевикам для ведения торга. С немцами.
     - И что дальше?
     - А ничего. Их продержат здесь еще долгое время. Возможно, кто-нибудь попытается их спасти. В этом случае охрана прикончит всю семью на месте. Сибирь кишит белогвардейскими армиями и отрядами. Уж в одном-то вы можете не сомневаться: ни Николаю, ни его сыну ни за что не попасть в стан белых. Многие еще не отказались от идеи реставрировать монархию.
     - У вас есть какие-нибудь конкретные предложения?
     - Да. Нужно выждать.
     - Значит, бездействие?
     Рузский искоса взглянул на меня.
     - Будьте терпеливы. Что сейчас можно сделать? Если бы он подписал документ, вы уже могли бы отправиться к себе в Англию. Но вы не смогли его заставить.
     - Да, не смог. Но мне кажется, что я и так могу отправляться восвояси. Я здесь, в Екатеринбурге, ничего не значу. Зато у вас есть положение. Если и возможно что-то предпринять, то способны на это только вы!
     - Я же сказал, будьте терпеливы. Помните о главной задаче. Она состоит не в том, чтобы спасти царя, а в том, чтобы получить бумагу с его подписью. Помните об этом. Как только бумага будет подписана, вы можете отправляться в Москву, а затем и в Лондон.
     - Я хотел бы знать, что это за бумага!
     - Вы и так достаточно знаете, - резко заявил Рузский. - И помните: единственный шанс Романовых на спасение - это подписанный документ, лежащий на столе у Ленина.
     - Да если бы Ленин этого хотел, он мог бы...
     Рузский покачал головой:
     - Ничего подобного. Даже если бы Ленин лично явился в Екатеринбург, вряд ли что-нибудь вышло. Вы можете себе представить, что он препирается с остолопами вроде Белобородова и Голощекина? Да ведь они, пожалуй, ему откажут. А потом по всей стране разнесется весть, что Ленин изменил делу революции и вступил в переговоры с царем. Нет, он ни за что на это не пойдет. Значит, вся надежда только на вас, потому что вам Николай верит. Ни с кем другим он разговаривать не станет. Если вы сейчас уедете, считайте, что смертный приговор Романовым подписан.
     - Но я ничего не могу сделать!
     Рузский уже знакомым мне жестом почесал кончик носа.
     - Всегда можно что-то сделать. Идет время, возникают новые возможности.
     На этом мы и расстались. Я вернулся назад к поезду, ибо мне больше некуда было идти. Я знал, что состав по-прежнему стоит на вокзале. Мы договорились с Рузским, что будем встречаться каждый вечер в одно и то же время за гостиницей ?Пале-Рояль?.
     В вагон меня, однако, не пустили - там стоял часовой, который велел мне немедленно отправляться к начальнику вокзала. Так я и сделал. Начальник вокзала был мало похож на железнодорожника. Это был какой-то невзрачный субъект в сапогах непомерно большого размера. Он передал мне приказ, который мне совсем не понравился. Приказ был подписан председателем Уральского Совета Белобородовым. Мне предписывалось немедленно выехать из Екатеринбурга в Тюмень вместе с поездом, который принадлежал ?тюменским товарищам?. Задерживаться в Екатеринбурге строго-настрого запрещалось. В случае нарушения приказа я буду арестован и предан суду по подозрению в контрреволюционной деятельности.
     Я пошел будить машиниста. Он немного поворчал, но, по-моему, был не прочь унести ноги из Екатеринбурга. Бедняге приходилось здесь несладко: с одной стороны, его одолевали любители сплетен, желавшие побольше узнать о царской семье, с другой - донимали пламенные революционеры, считавшие, что даже вести поезд с царем - уже страшное преступление. Несчастного машиниста то спаивали, то осыпали угрозами.
     Состав отогнали на запасной путь сразу же после моего ареста и высадки царского семейства. Там поезд и стоял, окруженный часовыми: двое дежурили у паровоза, еще двое - у хвостового вагона. Судя по виду, это были рабочие. Внутри я обнаружил нескольких кавалеристов из моего отряда, включая Кознова, который не скрывал своей радости по поводу моего возвращения.
     - Куда теперь? - сразу же спросил он.
     - В Тюмень. Вы получали какие-нибудь иные указания?
     - Никак нет.
     Кознов смотрел на меня выжидательно. Любой офицер хорошо знает это выражение лица у подчиненного: он выполнит любой приказ, если тот будет четким и ясным. Хороший солдат, но начисто лишен инициативы.
     Особенность тех сумбурных дней состояла в том, что никто никому не верил, и дальнейшие события не замедлили это подтвердить. Несмотря на то, что я действовал по прямому указу высшего представителя местной власти - Белобородова, - причем получил я этот приказ непосредственно от начальника вокзала, стоявшие в оцеплении рабочие мне не поверили. Они долго препирались по поводу того, кто пойдет к начальнику вокзала проверять мои слова. Наконец делегат был отправлен, долго отсутствовал, и, когда вернулся, остальные не поверили теперь уже ему. В конце концов каждый из четверых часовых по очереди сходил на вокзал и вернулся.
     После того как охрана убедилась в правдивости моих слов, машинист стал разогревать котел. Часовые удалились, и я смог задать Кознову вопрос, который давно вертелся у меня на языке.
     - У нас в составе есть два запломбированных вагона. Кто-нибудь в них совал нос? - с беспокойством спросил я.
     - Никак нет. Один из часовых очень рвался туда, и я уже было собирался врезать ему как следует, но остальные вмешались и удержали его. Они сказали, что собственность царя теперь принадлежит народу.
     Мысленно я поблагодарил Господа за эту милость и на время превратился в кочегара: бросал дрова в топку, поглядывая на измеритель давления в котле. Ключи от запертых вагонов были у меня. Там наверняка содержались весьма ценные вещи, и я чувствовал себя ответственным за их сохранность.
     Была уже глубокая ночь, когда поезд наконец зашипел, засвистел, залязгал колесами и покатился на восток, в сторону Тюмени.
     Екатеринбург остался позади, мы вновь неслись по бескрайним сибирским просторам. Я стоял в коридоре бывшего царского вагона, на том самом месте, где провел восхитительный час в беседе с великой княжной Мэри. Та ночь была темной и безлунной, теперь же в небе светил месяц. Как бы я хотел, чтобы Мэри сейчас была рядом...
     Глубокая грусть охватила меня. Я все больше терзался от ощущения собственной беспомощности. Что я мог сделать? Если бы я остался в Екатеринбурге, то лишь подверг бы себя бессмысленному риску. Совершенно очевидно, что царя охраняли бдительно, исключив всякий контакт с внешним миром. Можно было, конечно, отправиться в Москву и доложить там о постигшем меня фиаско. Но какой в этом смысл? Я решил, что мой долг остаться в Сибири. Нужно было лишь найти предлог, который ни у кого не вызвал бы подозрений.
     Я принялся всесторонне рассматривать ситуацию. Итак, заветный документ находится в Тобольске. Поезд по-прежнему в моем распоряжении. Вывод прост: надо отправиться в Тобольск и взять бумагу. Если документ представляет собой столь могучую силу, возможно, я сумею ею воспользоваться.
     Каково, собственно, мое положение? Мне приказали убираться из Екатеринбурга. Что ж, приказ я выполнил. Косвенно приказ Уральского Совета легализовал мое положение, ибо мне предписывалось вернуть поезд ?тюменским товарищам?, позаботившись о сохранности груза. Логика Уральского Совета была мне понятна. Если я отвечаю за поезд, отправляющийся в Тюмень, то не буду путаться у них под ногами в Екатеринбурге. Кроме того, на комиссара Яковлева можно будет свалить ответственность за ценный груз, находящийся в вагонах. Итак, Советской власти я мог не опасаться: с одной стороны, у меня был письменный приказ Уральского Совета, поручавший состав моему попечению, с другой - мандат Свердлова. Если кого-то из местных не устроит одна бумага, суну ему под нос другую, решил я.
     А что, собственно, я охраняю? В Тобольске я видел, как в сани грузили сундуки, коробки, ящики, мешки. Что там внутри? Пора бы это выяснить.
     Меня ждало настоящее потрясение. Не забудьте, что Николай Романов единолично управлял одной шестой земной суши, а Александра была императрицей. Их личное имущество по ценности превзошло все мои ожидания. Я обнаружил в сундуках и ящиках не только шелка и бархат, фарфор и хрусталь, картины и иконы, но также огромное количество драгоценностей. Целые сундуки! Так и не знаю, сколько их там было - я заглянул лишь в пару десятков коробок и ларцов. Помню деревянный сундучок размером 18 дюймов на 12, а глубиной дюймов 5 - 6. Он весь был набит золотыми монетами самых разных стран. Здесь были и австрийские талеры, и английские соверены, и американские пятидесятидолларовые монеты, и испанские дублоны. Сундучок был такой тяжелый, что я не сумел оторвать его от пола.
     В одном чемодане я обнаружил восьмиугольную кожаную шкатулку, наполненную распятиями, иконками и прочими религиозными атрибутами - все они были сплошь усыпаны драгоценными камнями. Причем поистине невероятного размера и баснословной стоимости.
     Уверяю вас, что мое открытие подействовало на меня самым удручающим образом. Я и не предполагал, за какие сокровища отвечаю. Было совершенно очевидно, что все эти богатства нужно как-то спрятать, попытаться найти безопасное место.
     Я поспешил вновь закрыть хранилище. Когда я вернулся к паровозу, уже занимался рассвет.
     Через несколько минут (я стоял рядом с машинистом) трасса сделала поворот, и нашему взору открылась потрясающая картина. Впереди, прямо на железнодорожном полотне, шел настоящий бой.
     Примерно в полумиле от нас стоял поезд, отчаянно отбивавшийся от атакующих всадников. Выстрелов мы, разумеется, не слышали, ибо рев нашего паровоза заглушал все звуки. Машинист нажал на тормоза, а я бросился назад, чтобы предупредить Кознова и своих солдат. Не успел я добраться до первого вагона, как прямо у меня над головой взвизгнула пуля, отрикошетив от железной стенки. Обернувшись, я увидел, как к нашему поезду несутся всадники.
     Кознов и его люди были уже в курсе происходящего. Они засели у окон, держа винтовки наготове. Все мы неоднократно видели подобные сцены в современных вестернах, где действие происходит на американском Западе. Разница, однако, заключалась в том, что в тот день на мой поезд напали не какие-нибудь раскрашенные дикари, а отлично вооруженные кавалеристы. Что это были за люди? Я навел бинокль на кучку всадников, застывшую на пригорке возле атакованного поезда. Белоснежный конь одного из них показался мне знакомым.
     Дутов!
     - Не стрелять! - приказал я Кознову, но слишком поздно. Нас уже обстреливали, и мои люди тоже открыли огонь.
     - Прекратить огонь! - крикнул я, быстро сдернул наволочку с подушки, высунулся в окно и стал махать своим импровизированным белым флагом. Козновских солдат я заставил сложить оружие и спуститься на железнодорожную насыпь с поднятыми руками. Они были весьма недовольны; но другого выхода у меня не было - иначе нападавшие перебили бы нас, не вступая ни в какие переговоры.
     Нас усадили на землю и велели ждать, пока впереди не закончится бой. Было ясно, что победа останется за Дутовым. В переднем составе было не больше пары сотен большевиков, а в отряде Дутова насчитывалось не меньше тысячи человек. К тому же у Дутова были настоящие солдаты, а не какие-нибудь красногвардейцы. Большевики сражались отчаянно, но в конце концов красный флаг с паровоза исчез и оставшиеся в живых капитулировали.
     Тем не менее прошел целый час, прежде чем все закончилось. Наконец, в сопровождении конвоира с обнаженной шашкой я отправился к Дутову. Тот все еще сидел в седле, разглядывая захваченный поезд.
     Генерал взглянул на меня сверху вниз, топорща густые усы.
     - Где царь?
     - В тюрьме, в Екатеринбурге, - прямо сказал я.
     Дутов сердито ударил себя по ляжке.
     - Так я и знал! Он еще жив?
     - Насколько мне известно, жив.
     - Жив, но всеми брошен! - возмутился генерал. - И вы бросили его гнить в тюрьме?
     - Меня самого арестовали, а потом выгнали из города, - запротестовал я. - Если я вернусь, меня сразу посадят в тюрьму.
     - А куда вы отправляетесь теперь?
     - В Тобольске остались великие княжны. Я обещал, что вернусь за ними.
     - Ждите возле вашего поезда, - приказал генерал. - Когда я закончу здесь, мы поговорим.
     И он отъехал прочь.
     Я ждал его не меньше часа. Пленные с захваченного большевистского поезда были выстроены в колонну, многие из них истекали кровью. Бедолаг отправили под конвоем куда-то в северном направлении. Люди Дутова вовсю хозяйничали в захваченном поезде, забирая все, что им могло пригодиться. Наконец всадник на белом коне направился в нашу сторону. Дутов легко перекинул ногу через холку лошади и спрыгнул на землю.
     Первым делом он спросил:
     - Водка есть?
     У меня оставалось немного лимонной. Я протянул генералу бутылку, он запрокинул голову и моментально осушил остатки.
     - У этих паршивых большевиков не было ни капли! У них вообще почти ничего не было. Вся добыча - несколько винтовок да пара ящиков с патронами. Как они только умудряются так жить.
     Я сказал генералу, что у меня есть некоторое количество консервов, но на Дутова это не произвело впечатления.
     - Нам нужно оружие. Деньги бы тоже не помешали - я давно не платил своим головорезам. Правда, тратить жалованье им все равно негде, - хмыкнул генерал, - но за жалованье люди воюют куда охотнее, что бы там ни говорили большевики. А теперь расскажите мне про Николая.
     Я рассказал ему все, что знал: о кровожадности толпы, об импровизированной тюрьме. О бумаге, разумеется, ни слова.
     - Какие силы в городе у большевиков?
     - Этого я не знаю. Дом Ипатьева со всех сторон окружен солдатами, на всех окрестных улицах много вооруженных людей.
     - Это все жалкий сброд, - заявил генерал. - Если дать человеку винтовку, от этого он еще не становится солдатом.
     - Вы собираетесь напасть на город?
     Дутов белозубо улыбнулся.
     - Нет! Ничего подобного я не замышляю. Господи, я считал вас трусливым лакеем, спасающим свою шкуру, а вы предлагаете мне напасть на Екатеринбург с моим маленьким отрядом? Ничего, город и без меня скоро отобьют.
     - Надеюсь, это произойдет не слишком поздно, - угрюмо заметил я.
     Дутов внимательно посмотрел на меня, потом порылся в кармане кителя, достал кожаный портсигар и выудил из него длинную сигару.
     - "Упманн", - сказал он, выдыхая ароматный дым. - У меня еще целых семь штук осталось. А где мальчик?
     - Царевич?
     - Да, Алексей.
     - В Тобольске. А что?
     Дутов еще раз затянулся, взгляд его стал жестким.
     - Ведь он наследник.
     - Николай отрекся от престола не только от своего имени, но и от имени сына.
     Дутов сердито кивнул:
     - Идиот несчастный. Мальчик очень бы всем нам пригодился.
     - Он ведь на волосок от смерти, - сказал я.
     - Но ведь не умер еще. В истории не раз случалось, что сын возвращает себе трон отца.
     Немного подумав, Дутов сказал, что собирается отправиться в Тобольск и освободить царских детей. Когда я отрицательно покачал головой, генерал не на шутку рассердился.
     - Это еще почему?
     - В Тобольске достаточно экстремистов, которые убьют царевича и великих княжон до того, как вы успеете их отбить. Вам не удастся подобраться к особняку вплотную.
     - А вам?
     - Тамошние большевики меня знают.
     - Знать-то знают, но доверяют ли?
     Я пожал плечами.
     - Во всяком случае, при виде комиссара Яковлева они не станут убивать подростков сразу.
     - Вы что, собираетесь отправиться из Тобольска на пароходе вниз по Оби?
     Я вновь покачал головой, хотя Дутов безошибочно угадал мой план.
     - А как бы поступили вы, генерал?
     Сквозь облако дыма он ответил:
     - Я буду продолжать в том же духе. Наступать большевистским собакам на хвост при всяком удобном случае. Ждать остается недолго, всего несколько недель.
     - Что вы имеете в виду?
     - Скоро здесь будет Белая армия. Колчак, чешский легион и все прочие. Наши наступают, большевики пятятся назад