билет. Остались лишь какие-то копейки, которые я потратил на стакан чая. Это меня немного подкрепило, и все же до гостиницы ?Пале-Рояль? я доковылял с большим трудом. Из разговоров на вокзале я знал, что царская семья по-прежнему находится в заточении в доме Ипатьева.
     Рузский опаздывал. Это обстоятельство повергало меня в отчаяние, ибо я чувствовал себя все хуже и хуже. Пришлось прислониться к стене гостиницы. Впрочем, обвинять моего компаньона было трудно. Должно быть, он каждый вечер являлся сюда, терпеливо ждал и, не дождавшись, уходил.
     В конце концов Рузский появился. Первым делом он сердито спросил:
     - Какого черта? Где вас носило столько времени?
     Я хотел ответить, но не смог - так стучали зубы. Рузский достал из кармана бутылку:
     - Это сливянка. Выпейте-ка.
     Я рассказал ему про пароход и про Тобольск. В подробности не вдавался, поэтому много времени не понадобилось.
     - Что слышно о Романовых? - спросил я.
     Рузский тоже был краток. Собственно говоря, ничего нового не произошло: императорская семья содержалась под стражей, как и прежде. Перемена была всего одна, и мне она показалась зловещей. Специальным указом дом Ипатьева был переименован в Дом особого назначения.
     - Что это значит? - спросил я. - Какого ?особого назначения??
     Рузский пожал плечами:
     - Откуда мне знать? Название как название. Выпейте-ка лучше еще.
     Политическая ситуация в городе тоже оставалась прежней. Уральский Совет заседал почти каждый день, решая вопрос о судьбе Романовых.
     - Преобладает мнение, что Николая следует казнить.
     - Его одного? - спросил я.
     - Тут мнения разделились. Председатель Совета Белобородов считает, что нужно расстрелять только царя, а остальных не трогать. Голощекин хочет истребить всю семью. Он говорит, что белые подошли слишком близко и присутствие царской семьи служит для них приманкой.
     - А оппозиция есть? - спросил я. - Ведь должен же кто-то возражать, когда речь идет об убийстве детей!
     - Они уже не дети, - возразил Рузский. - Разве что мальчик, которому четырнадцать. Да, кое-кто возражает.
     - Сколько таких людей в Совете?
     - Не знаю, не считал. Многие помалкивают, делая вид, что это проблема второстепенная. Я, разумеется, прилагаю все усилия, но у меня мало что получается. Никто, кроме Белобородова, даже члены Совета, не имеет права входить в Дом особого назначения и видеться с Романовыми. Только часовые. Так что задача не из легких.
     - Так все-таки кто выступает против казни? - повторил я свой вопрос.
     - Есть там один субъект по фамилии Скрябин, отвечает в комитете за добычу природных ресурсов. Этакое травоядное создание, не признающее кровопролития. Я стараюсь с ним дружить, хотя вслух высказываю противоположное мнение.
     - Значит, шанс еще есть?
     - Шанс всегда есть, - ответил Рузский".

***

     Несмотря на одолевавшее его нетерпение и тщательно скрываемый интерес, Пилгрим очень внимательно читал рукопись Дайкстона. Но он взял себе за правило не думать на эту тему в утренние часы. Однако третья часть рукописи, присланная ему в виде ксерокопии сэром Мэлори, заставила директора банка отложить ?Файнэншл таймс?. Пилгрим углубился в чтение. Читал он по особой скоростной методике и настолько сосредоточился, что даже не заметил, как в кабинет вошел Жак Грейвс. Оторвав наконец глаза от текста, Пилгрим спросил:
     - Что-нибудь важное?
     - Ничего особенного, - ответил Грейвс. Он хорошо знал своего патрона и понял, что сейчас лучше не встревать. - Может подождать.
     Жак положил листок бумаги на письменный стол Пилгрима и удалился.
     Управляющий вновь углубился в чтение и взял со стола листок лишь через несколько минут. Там было написано: ?Счет Х 253 в банке ?Лайнен? принадлежит...?
     Пилгрим выругался, вскочил из-за стола и зашагал по коридору к кабинету Мэлори. Тот сидел в кресле, окутанный облаком табачного дыма.
     - Ну как, прочли? - спросил он.
     - Не до конца.
     Пилгрим показал старому банкиру листок:
     - Жак уже показывал вам это?
     - Что именно? - Мэлори надел очки.
     - Этот чертов счет в банке! Знаете, кому он принадлежит?
     - Нет, он мне еще не докладывал.
     - Тогда я вам скажу. Он принадлежит ЮНИСЕФ. Понятно?
     Мэлори поморщился.
     - Знаете, я всегда путаю все эти организации при ООН. Что такое ВОЗ, что такое ЮНЕСКО, что такое ЮНИСЕФ.
     - ЮНИСЕФ, Хорейс, - это детская организация при ООН. Детский фонд.
     - Ах вот как.
     - Да, так. Господи, пятьдесят тысяч фунтов плюс документы на дом, который обошелся нам еще в сто пятнадцать тысяч, пущены на благотворительность! Мы не получим назад ни единого цента! Вы уже знакомы с инструкциями относительно четвертой части рукописи?
     На столе у Мэлори лежал конверт. Хорейс похлопал по нему своей морщинистой рукой.
     - Да, они здесь.
     - Что там сказано?
     - Я еще не читал. Сначала решил изучить рукопись. - Мэлори с намеком посмотрел на настенные часы. - Скажите, теперь вам эта история кажется более интересной, чем прежде?
     - Еще бы, когда приходится платить по десять фунтов за каждое слово! - раздраженно буркнул Пилгрим, сделал разворот и вышел.
     Мэлори поправил очки и вновь погрузился в чтение. Его одолевало искушение поскорее раскрыть конверт с инструкциями, но банкир держался. Судя по всему, Дайкстон попал в жуткий переплет. Однако не приходилось сомневаться, что молодой человек из него выбрался - иначе ему не платили бы по пятьдесят тысяч фунтов ежегодно, причем на вечный срок.
     Внутренне Мэлори был вынужден признать, что его одолевают противоречивые чувства: с одной стороны, он не сомневался в серьезности надвигающейся угрозы; с другой - игра, в которую заставил их всех играть Дайкстон, начинала доставлять ему извращенное удовольствие.

***

     "Мне казалось, что я умираю. Пот градом стекал по моему телу, я одновременно трясся в ознобе и горел в огне.
     - Я все время говорю Скрябину, что семью Романовых нужно собрать вместе, - сказал мне Рузский той ночью у стены гостиницы.
     - Зачем? - спросил я. Хоть я был в здравом уме и трезвой памяти, мозг отказывался работать. Помню, что где-то неподалеку раздался звон башенных часов. Он звучал точь-в-точь как звон часов Вестминстерского аббатства, и меня поразило несоответствие этого звука месту и времени.
     - Как зачем? - удивился Рузский. - Держать их порознь просто глупо. Даже с точки зрения большевиков. Скрябин пытается убедить в этом Совет, а я поддерживаю его точку зрения, но, конечно, очень осторожно. Пока Николай находится здесь, а его сын в Тобольске, у белых и монархистов в Сибири существуют целых два центра притяжения. По сути дела, мы провоцируем Белую армию на одновременное наступление в двух направлениях!
     Он ухмыльнулся и почесал себе нос.
     - Да и нам с вами будет удобнее, если семья соберется вместе.
     - Почему? Все равно мы ничего не можем сделать.
     - Всегда можно что-то сделать, особенно если за дело возьмемся мы с вами. Однако сейчас нам не помешала бы чья-нибудь помощь.
     Это заявление показалось мне вопиющей недооценкой ситуации, и я чуть не расхохотался. Рузский пристально взглянул на меня и заставил выпить еще сливянки. Очевидно, он понял, в каком состоянии я нахожусь. Во всяком случае, он не стал терять времени на пустые споры, а просто взял меня под руку и повел по темным улицам, продолжая разговор на ходу.
     - Нам нужна помощь влиятельных людей. У вас сейчас такой возможности нет. Я способен сделать что-то лишь внутри Совета. Нам же нужна помощь извне.
     - Какого рода?
     - Британская, - уверенно сказал Рузский. - Здесь есть английский консул. Его зовут Престон. Положение его вполне надежно, он может даже добиться по дипломатическим каналам разрешения на посещение Дома особого назначения. Пойдемте, дружище. Я думаю, что еще час, а то и два вы вполне можете продержаться на ногах.
     И я действительно смог, хоть и сам этому удивлялся. Пошатываясь, я ковылял за своим спутником мимо высокого палисада, окружавшего Ипатьевский дом (часовые так и впились в нас глазами), потом по Вознесенской. Рузский хорошо знал дорогу, и, когда мы остановились возле большого дома, на массивных дверях которого красовались родные моему сердцу лев и единорог, он повелительно сказал мне:
     - Стучите.
     Я повиновался. Мы подождали, и в конце концов двери британского консульства распахнулись. На пороге стоял мужчина в длинном шелковом халате.
     Я сказал ему по-английски:
     - Мне срочно нужна ваша помощь!
     В лучших традициях британского министерства иностранных дел, неизменно плюющего на соотечественников, когда они оказываются в сложной ситуации, консул ответил:
     - Ничем не могу вам помочь. Уже поздно, приходите сюда утром".

***

     Все началось с короля Георга V, который действовал на свой страх и риск, подумал Мэлори. Впрочем, нет, он действовал не напрямую, а через Захарова. И все же для короля-императора поведение довольно странное. Мэлори расхаживал по кабинету, пытаясь выстроить логическую цепочку: вот король вызывает Захарова, тот непонятным образом останавливает свой выбор на Дайкстоне и отправляет последнего в Сибирь. В Екатеринбурге, словно из-под земли - если бы не знать сэра Бэзила, этому обстоятельству можно было бы изумиться, - возникает еще один человек Захарова. Британское правительство в событиях никоим образом не участвует. По крайней мере вплоть до описываемого момента.
     Теперь, однако, судя по всему, министерство иностранных дел тоже будет вынуждено ввязаться в эту историю, хоть и вопреки своей воле.
     Мэлори протянул руку к маленькому конверту, взломал печать и осторожно достал листок бумаги.
     Послание начиналось так:
     ?В тот вечер я еще не знал, что по приказу большевистских вождей из Москвы полковник Кобылинский смещался с поста коменданта Тобольского гарнизона, его отряд распускался, а попечителем царских детей назначался некий Родионов. Не пройдет и недели, как пароход ?Русь? увезет младших Романовых из Тобольска. Но не на север, по направлению к реке Обь...?
     Далее следовали очередные инструкции Дайкстона.

Глава 7

?Правильно ли я расслышал: миллион??

     - Мне наплевать, о чем мы с вами договорились! - воскликнул Лоренс Пилгрим своим всегдашним тоном - смесь иронии и легкого нетерпения. Правда, сегодня в его голосе слышались и нотки ярости. - Смысл нашего сотрудничества, Хорейс, заключался в том, чтобы вы опекали меня и не давали мне совершать глупых ошибок в непривычной среде. Это и называется быть советником. Я согласился с международным правлением банка, что буду внимательно выслушивать ваши советы. Члены правления считают вас человеком мудрым. - Пилгрим выдержал паузу. - Прежде я тоже так считал.
     - Прежде? - с угрозой переспросил Мэлори.
     - Да, прежде. Позвольте спросить у вас, Хорейс, кто из нас сейчас валяет дурака, я или вы? Кто покупает дома и затем передает их Организации Объединенных Наций? Кто переводит деньги на какой-то счет ?икс?? Ведь у нас тут банк, Хорейс, а не бездонное благотворительное общество!
     Мэлори закинул ногу на ногу - складки на его брюках были верхом совершенства.
     - Да, банк, в котором я, между прочим, проработал много лет. Я с удовольствием дам вам отчет в прибылях, которые банк под моим руководством получил в минувшие годы. Позволю себе сказать, что, если вам удастся добиться таких же показателей, можете собой гордиться. Я отлично чувствую, где нас ждет прибыль, а где убыток, я вижу перспективу, я угадываю опасности, я могу делать финансовые прогнозы и так далее. Но иногда наступают времена, как, например, сейчас, и нам приходится...
     - Послушайте, Хорейс, мы все это уже обсуждали. Вы считаете, что нам угрожает опасность и что мы должны понять, какого она свойства, так? Тогда ответьте мне на один вопрос.
     - Постараюсь.
     - Мы уже израсходовали двести тысяч фунтов. О'кей. Получили ли мы представление, какого рода опасность нам угрожает? Хоть на один шаг приблизились мы к решению проблемы?
     Мэлори поджал губы:
     - Нам известно, что мина заложена где-то в отношениях Захарова с царем. Понемногу мы узнаем все больше и больше.
     - Как же, как же, - сердито заметил Пилгрим. - Дайкстон выдает нам информацию по крохам. Дайкстон встретился с царем, Дайкстон встретился с Захаровым, Дайкстон встретился с королем, Лениным, Троцким, с чертовой бабушкой! Потом Дайкстон завладел поездом, набитым драгоценностями! Дайкстон носится по всей Сибири, как ошалевшая муха, а мы с вами даже не знаем, кто такой этот Дайкстон!
     - Как же, знаем, - тихо поправил его Мэлори. - Нам известно, что он представлял лично его величество короля. А также британские промышленные круги самого высокого уровня. Мы знаем, когда Дайкстон родился и когда умер.
     Пилгрим заморгал глазами:
     - Неужели? И когда же это стало известно?
     - Я навел кое-какие справки. Удалось выяснить, что Генри Джордж Дайкстон умер двадцатого октября 1968 года.
     - Вы в этом абсолютно уверены, Хорейс?
     - Я видел свидетельство о смерти. Дайкстон умер на юге Франции, в Сен-Максиме. Он не оставил завещания, равно как и имущества.
     - Не оставил имущества?! Ему же платили по пятьдесят тысяч в год!
     - Я хочу сказать, Лоренс, он не оставил имущества во Франции или Англии. Во всяком случае, никаких следов обнаружить не удалось.
     - Что еще нам известно?
     Мэлори внимательно разглядывал начищенный носок своего ботинка.
     - Я тут обзавелся одним придворным историком. Вот что он мне рассказал, Лоренс. Судя по всему, в самом начале первой мировой войны царь переправил из России за границу огромные денежные средства. В основном это были его личные капиталы, а напомню вам, что Николай Романов был самым богатым человеком своего времени на планете.
     - Я вас умоляю, Хорейс, только не рассказывайте мне про романовские миллионы, разбросанные по всей Европе и Америке! Не будете же вы кормить меня этими старыми баснями?
     - Баснями кормить не буду. Однако я накормлю вас, воспользовавшись вашим же выражением, отчетом профессора Бернара Паре премьер-министру Ллойд-Джорджу. Отчет процитирован в мемуарах Ллойд-Джорджа. Речь идет об отношениях между Британией и Россией, точнее, о кризисе в союзнических отношениях, возникшем, когда концерн ?Викерс, Максим и Кё? не сумел выполнить обязательства по поставкам оружия.
     - Кто такой Бернар Паре?
     - Ученый с амбициями политика. Ллойд-Джордж отправил его с миссией в Россию. Вы знаете, кто представлял тогда ?Викерс, Максим и Кё??
     - Неужели Захаров?
     - Именно он.
     Пилгрим устало потер лоб.
     - О'кей, я, кажется, понимаю. Вы думаете, что Захаров надул царя.
     - А почему бы и нет? Точно так же он надул тысячи людей, многие из которых были куда практичнее Николая Романова.
     - При чем же тут Дайкстон? Вы в этом уже разобрались?
     - Меня беспокоят две вещи, - мягко сказал Мэлори. - Во-первых, некий документ, бумага сэра Бэзила. Действительно ли подписал его царь? А если подписал, то что это была за бумага?
     - А вторая вещь?
     - Еще серьезнее. Лоренс, вот вы только что перечислили всех, с кем встречался Дайкстон. Однако кое-кого вы все-таки забыли.
     - И кого же?
     Мэлори слегка улыбнулся.
     - Все мы люди, в том числе и Дайкстон. Он пишет, что встречал в своей жизни людей высоких и людей низких. Скажите мне, Лоренс, кто, по-вашему, произвел на Дайкстона самое большое впечатление?
     Пилгрим задумался.
     - Вы имеете в виду ту девчонку, великую княжну?
     - Мэри. Она произвела на него огромное впечатление. Наш Дайкстон был буквально сражен. Они разговаривали всего час, и он запомнил ее на всю жизнь. Что же произошло потом?
     - Я не понимаю, к чему вы клоните.
     - Не понимаете? Девушку убили, - сухо заметил Мэлори. - Поэтому я считаю, что нам совершенно необходимо разыскать картину, о которой упоминает Дайкстон. Вы со мной согласны?

***

     На сей раз инструкции Дайкстона были изложены от руки: "Вам надлежит смотреть в оба и не пропустить одно имя. Очень скоро оно появится в каталоге одной из ведущих компаний по торговле произведениями искусства - ?Кристи?, ?Сотби? или, возможно, ?Филипс?.
     Имя художника Мэллард. Боюсь, вам придется купить картину, ибо рукопись спрятана в раме".
     - Большое спасибо, что это не Рембрандт, - горько вздохнул Пилгрим. - Имя художника вам знакомо, Хорейс?
     - Вроде бы нет. По-моему, ?мэллард? - это какая-то порода уток. И если я не ошибаюсь, так называлась модель паровоза.
     - Боюсь, нам придется побегать за этим паровозом.
     - Надеюсь, что нет.
     Мэлори отправился в свой кабинет и заглянул в ?Оксфордский энциклопедический словарь?. Словарь подтвердил, что ?мэллард? - это порода уток. Кроме того, так называется фестиваль, который ежегодно 14 января отмечают в колледже ?Всех душ? в Оксфорде. Художник с таким именем в словаре не значился.
     Тогда Мэлори послал за Фергюсом Хантли.
     - Хантли, меня интересует один художник. Его звали Мэллард. Выясните про него все, что удастся. Да, и еще свяжитесь с устроителями аукционов фирм ?Кристи?, ?Сотби? и ?Филипс?. Мне нужны их каталоги.
     Хантли кивнул:
     - А вам что-нибудь известно об этом художнике?
     - Ничего, - сухо ответил Мэлори. - Может быть, это и не художник вовсе. Кто знает, вдруг это название картины.
     - Там что, утка изображена?
     - А почему бы и нет! Был такой художник Питер Скотт. Он только и делал, что уток писал.
     - Вы совершенно правы, сэр Хорейс.
     Хантли отправился на Сент-Джеймс-сквер, в Лондонскую городскую библиотеку. Однако, сколько он ни рылся в альбомах, художника по имени Мэллард обнаружить ему не удалось. В каталогах никаких картин, изображавших диких уток, которые выставлялись бы в скором времени на продажу, тоже не было.
     Хантли доложил о неудаче сэру Хорейсу Мэлори.
     - Никаких следов, увы.
     - Вот как? - задумчиво пробормотал Мэлори. Перед ним стоял почти опустевший стакан имбирного виски. - У меня есть знакомые в мире искусства?
     - Ну, я не знаю. У вас столько знакомых. Как знать, среди них вполне могут оказаться и люди, принадлежащие...
     Хантли споткнулся на полуслове и замолчал. Почему-то общество Мэлори всегда вызывало у него настоящий словесный понос.
     - Ах да, я же знаю одного историка искусства. Вы тоже знаете этого субъекта. Малосимпатичный тип. Предатель, да еще и педераст. Ну и сочетание!
     - Ах, вы имеете в виду этого! - воскликнул Хантли.
     Этого Мэлори обнаружил в клубе. Оба они состояли каждый в нескольких клубах, но лишь в одном их членство совпадало. Историк искусства получил известность не только как ученый, но и как изменник родины. Каким-то образом ему удалось избежать уголовного наказания, хотя, по глубокому убеждению Мэлори, этому субъекту самое место было в тюрьме. Пересекая просторное, обветшавшее помещение со сводчатыми потолками, потертыми кожаными креслами и изъеденными молью афганскими коврами, Мэлори размышлял о том, что среди его знакомых довольно много людей, которым самое место в тюрьме. Половину Сити запросто можно посадить за решетку. В конце концов и сам он, сэр Хорейс Мэлори, если как следует покопаться...
     Мэлори улыбнулся и сел рядом с этим. Когда возникала необходимость, старый банкир великолепно изображал выжившего из ума идиота.
     - Дружище, сколько лет, сколько зим! Господи Боже, какая встреча! Мы все стареем, не так ли?
     Историку искусства стукнуло почти восемьдесят. Он был весь скрючен от ревматизма, но пронзительные глазки смотрели настороженно.
     - Выпьете со мной виски? - стрекотал Мэлори. - Как это чудесно. Нет, насколько я помню, вы предпочитаете коньяк, не так ли? (Глазки смотрели на него холодно и внимательно, полускрытые морщинистыми веками.) Я бы и сам с удовольствием выпил рюмочку ?бискита?. Моя первая рюмочка сегодня, ха-ха!
     Мэлори пустился в рассуждения о том, кто из них двоих дольше состоит членом клуба. Вскоре стюард принес коньяк,