вел реорганизацию согласно указаниям центра тчк Причин беспокойства нет тчк Авдеев смешен зпт Мошкин арестован тчк Авдеева сменил Юровский тчк Внутренняя охрана заменена тчк 4 июля?.
     - Ну вот видите? - заплетающимся языком спросил Голощекин.
     - Кто все эти люди? Кто такой Авдеев? Почему арестован этот Мошкин?
     - Авдеев был начальник внутренней охраны Дома особого назначения. Его сняли.
     - Ну-ну, рассказывайте.
     - Он вор. Дикарь. Не мог контролировать своих людей. На него жаловались.
     Я подлил ему водки.
     - На что именно жаловались?
     - Он грубо вел себя с заключенными, особенно с девушками. Этого допускать нельзя. Мы ведь строим новый, лучший мир. - Голощекин снова икнул.
     Постепенно я выудил из него все подробности. Мошкин оказался заместителем Авдеева и вел себя еще хуже, чем начальник.
     - А кто такой Юровский?
     - Он еврей, - сказал Голощекин, словно это все объясняло.
     - Ну и что?
     - Озлоблен, как и все они. Конечно, у нас у всех накопилось много, но Юровский с Украины. Ему приходилось иметь дело с казаками.
     - Ну и что? - снова спросил я.
     - Как что? Вы про погромы слыхали?
     - А какое к этому отношение имеет Юровский?
     - В его местечке был погром, - ответил Голощекин. - Когда мы назначили Юровского губернским комиссаром юстиции, он чуть не прослезился от чувств. Сказал, что главный погромщик - сам царь, и он, Юровский, с огромным удовольствием приговорит Николая Кровавого к смерти. А если удастся, то лично приведет приговор в исполнение.
     - И этот человек теперь командует охраной? - недоверчиво спросил я.
     Голощекин хихикнул:
     - Не беспокойтесь, Юровский - хороший коммунист.
     Голощекин клевал носом, и я дал ему уснуть. Мне крайне не понравилось то, что он рассказал. Достаточно отвратительной была история про Авдеева и его бандитов, воровавших имущество царской семьи и оскорблявших великих княжон. Теперь же Романовы оказались во власти человека, охваченного местью и к тому же в качестве комиссара юстиции имевшего право вынести им приговор. А поскольку судья одновременно считался и тюремщиком, то ничто не мешало ему привести приговор в исполнение.
     Тем не менее спал в эту ночь я крепко, а на следующий день поезд продолжал мчаться по бескрайней равнине. Когда состав стоял в Казани, на вокзале, Голощекин сказал:
     - Это священный город.
     - Правда? - выглянул я из окна. - Почему?
     - Потому что Ленин учился здесь в университете. - Голощекин сказал это совершенно серьезно. - Пройдут годы, и трудящиеся будут совершать паломничество к этим местам.
     - Ну, ну, - хмыкнул я.
     Голощекин кинул на меня неодобрительный взгляд, вышел из вагона и направился на телеграф. Там его ожидала телеграмма, вызвавшая у него глубокую озабоченность.
     - Какие-нибудь неприятности? - спросил я.
     - Белые взяли Омск и приближаются к Екатеринбургу. Их продвижение остановить не удается.
     - А сколько сил у красных?
     Голощекин угрюмо посмотрел на меня.
     - Мало. Нам приходится воевать не только с белыми, но и с чешским легионом.
     - Так отступайте, - пожал плечами я.
     Голощекин слегка улыбнулся.
     - Так мы и делаем. Они замучаются нас догонять. А потом... - Он многозначительно провел пальцем по горлу. - Но учтите, Яковлев, многим сейчас захочется поскорее прикончить Романовых, чтобы те не попали в лапы к белым.

***

     По правде говоря, судьба царской семьи беспокоила Голощекина гораздо меньше, чем оборона Урала от белых. Ведь Голощекин исполнял обязанности губернского комиссара по военным делам, а ?военные дела? приближались к Екатеринбургу не по дням, а по часам. Когда мы наконец прибыли к месту назначения - это произошло двенадцатого июля, - на платформе нас ждал сам председатель губсовета; мы еще издалека увидели пузатую фигуру, нетерпеливо прохаживавшуюся по перрону.
     - Хорошо, что ты вернулся, - сказал Белобородов Голощекину. - Ситуация на фронте аховая!
     Он коротко взглянул на меня и явно узнал, но не сказал ни слова. Через несколько секунд мы уже сидели в ?мерседесе? и мчались от вокзала в сторону гостиницы ?Американа?. Белобородов говорил исключительно о войне. Вид у него был весьма встревоженный, да и неудивительно. Большевики сами взрастили дикого зверя, который теперь набросился на них. После подписания Брест-Литовского договора между Германией и Россией всех чехов, готовившихся к участию в боевых действиях на стороне Антанты, собрали вместе, посадили в поезда и отправили во Владивосток, чтобы оттуда морем переправить в Европу. Конфликт начался, когда легион попытались разоружить. Чехи сами разоружили своих конвоиров, создали независимый корпус и присоединились к белогвардейцам, чтобы воевать вместе с ними против красных.
     Прибыв в гостиницу ?Американа?, мы немедленно отправились на верхний этаж, где в маленьком конференц-зале собрались члены малого Совета. У стены стояла школьная доска, на которой висела карта района. Рядом, с указкой в руках, стоял мужчина в защитного цвета гимнастерке, докладывавший присутствовавшим положение на фронте.
     При появлении Голощекина военный вытянулся по стойке ?смирно?. Вскоре я понял, что это и есть командарм Берзин, уверявший телеграммой Свердлова, что с императорской семьей все в полном порядке.
     Его рапорт звучал неутешительно. Стрелки на карте передавали сложную конфигурацию линии фронта, однако общая тенденция развития событий не вызывала ни малейших сомнений.
     Голощекин угрюмо посмотрел на карту, обернулся к Берзину и коротко спросил:
     - Окружение?
     Берзин кивнул.
     - Избежать этого нельзя?
     - Мы не можем остановить их наступление, - устало развел руками Берзин. - Против нас две полностью укомплектованные дивизии белочехов, да еще белогвардейцы. Нам нечего им противопоставить!
     - Сколько продержимся? - спросил Голощекин.
     - В лучшем случае неделю. Возможно, меньше. Товарищ комиссар, красноармейцы сражаются как львы. Но нас меньше, мы хуже обучены, хуже вооружены...
     - Я все понимаю, - кивнул Голощекин. - Все равно победа будет за нами. Пока же придется отступать...
     Началось обсуждение. Я тихо сидел в углу, глядя на лица присутствующих и пытаясь угадать, кто есть кто. Здесь был Бронар (Рузский). Еще одного, некоего Чуцкаева, я узнал по описанию Престона. Но меня в первую очередь интересовал комиссар юстиции Юровский, начальник охраны Ипатьевского дома. В конце концов я пришел к выводу, что его здесь нет, а когда совещание окончилось, спросил о нем Голощекина.
     Ответил мне Белобородов:
     - Он почти не покидает своего поста.
     Я спросил почему. Председатель пожал плечами:
     - Юровский прямо помешался на этих Романовых.
     Белобородов отошел от меня и стал на прощание пожимать руки прочим членам Совета. Однако ушли не все - возможно, он сам задержал их. В зале остались шестеро: сам Белобородов, Голощекин, Чуцкаев, Берзин, Рузский и я. Голощекин сразу перешел к делу:
     - Мы должны передать Романовых их германским родственникам. Если вас удивляет подобное решение Москвы, объясню:
     у нас есть дела поважнее, чем возня с бывшим царем. Товарищ председатель получил сегодня еще одну телеграмму, в которой сообщается, что немцы намерены разместить батальон солдат прямо в Москве - вы слышите, товарищи, в Москве! - якобы с целью защиты своего посольства. Мы не можем этого позволить, но и воспрепятствовать им не в силах. Сейчас нужно во что бы то ни стало успокоить немцев. Кинем им кость - никому не нужных Романовых!
     - Так вот возьмем и отпустим? - взорвался Рузский. - Их необходимо покарать во имя народа!
     - Пустяки, - оборвал его Белобородов. - Вопрос решен на высочайшем уровне.
     Рузский, ворча, утих. Я наблюдал за ним и пытался понять, к чему весь этот балаган. Очевидно, он должен был всеми средствами поддерживать репутацию ?пламенного революционера?. Иного объяснения быть не могло.
     - И еще одно, - продолжил Голощекин, показав на меня. - Это Яковлев. Некоторые из вас его уже знают. У него личное задание от товарища Свердлова передать Романовых немцам. Для этого необходимо вытащить семью бывшего царя из Дома особого назначения. Юровский не должен об этом знать ни в коем случае!
     - Вытащить оттуда их будет непросто, - заметил Берзин. - Когда я там был в последний раз, Юровский клялся, что не выпустит их живыми.
     - А если Совет издаст особый декрет? - с важным видом спросил Белобородов.
     - Я задал ему такой же вопрос, - ответил Берзин. - Сказал, что Троцкий хочет устроить в Москве открытый процесс. Юровский заявил, что в этом случае товарищу Троцкому придется лично прибыть в Екатеринбург и клятвенно заверить его, Юровского, что Романовым будет вынесен смертный приговор за преступления против народа. Только в этом случае они смогут покинуть Ипатьевский дом.
     - Значит, придется найти другой путь, - заключил Голощекин. - Мы с Яковлевым обсудим этот вопрос. Но повторяю: Юровский ни о чем не должен знать.
     - Нужно действовать быстро, - вставил Белобородов. - Если белые и чехи прорвут линию фронта и захватят город, они могут попытаться вновь посадить Николая Кровавого на трон. Он должен умереть или немедленно оставить город. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы его освободили белые.
     С этими словами председатель удалился, и остальные тоже разошлись. Рузский взял меня за локоть и прошептал, что нам нужно поговорить. Мы договорились встретиться на прежнем месте, за гостиницей ?Пале-Рояль?, в одиннадцать часов.
     Когда мы увиделись вновь, Бронар сообщил мне весьма зловещие новости:
     - Хочу вам сообщить, что Юровский попросил Скрябина предоставить ему кое-какие карты.
     Я совсем забыл о приятеле Рузского Скрябине и потому ничего не понял.
     - Какие карты?
     - Скрябин - комиссар по природным ресурсам, - напомнил Рузский. - В его ведении находятся шахты всей губернии.
     - Ну и что?
     - А то, что Юровский ищет какую-нибудь заброшенную отдаленную шахту.
     - Господи Боже!
     - И это еще не все.
     Когда Рузский сообщал мне какие-нибудь скверные новости, в глазах у него появлялся нехороший, злорадный блеск. Считалось, что мы выполняем с ним одно и то же дело, но я с трудом выносил общество этого человека. Я стал ждать, что еще приятного он мне сообщит.
     Рузский с улыбкой сказал:
     - Еще Юровский заказал несколько бочек бензина. А также изрядный запас серной кислоты.
     В этот миг вдали раздался глухой ропот. Я сразу понял, что это не летняя гроза, а канонада - белые и чехи теснили красных.

***

     Наутро я встал в шесть часов и отправился на вокзал. У ресторана я остановился и принюхался. Пахло настоящим свежемолотым кофе и только что выпеченными булочками! Чувствуя себя преступником, я зашел в ресторан и как следует позавтракал. Это заняло не больше десяти минут, после чего я отправился на розыски немецкого поезда. Найти его оказалось нетрудно - состав стоял на запасном пути, совсем недалеко от здания вокзала.
     Я внимательно оглядел поезд. Два локомотива, шесть вагонов, опущенные занавески, красные кресты. Никакого германского флага, вообще никаких опознавательных знаков. Что ж, это разумно, особенно если вспомнить, как русские относились к немцам. Я подошел к паровозу и убедился, что пар в котле не поддерживается. Затем я направился к первому вагону, вскарабкался по лесенке и подергал ручку двери. Закрыто. Проклятые немцы все еще дрыхнут, подумал я и стал колотить в дверь кулаком. В конце концов мне открыли. В тамбуре стоял сонный ординарец. Он с раздражением спросил, какого черта мне нужно.
     - Мне нужен начальник поезда.
     - Кто вы? - спросил он и, подумав, добавил: - Майн герр.
     - Я с поручением от комиссара по военным делам Голощекина, - рявкнул я. - Где начальник? Спит?
     Ординарец замялся.
     Все было ясно. За недели, проведенные на запасных путях, немцы совсем одурели от безделья. Я велел ординарцу немедленно разбудить командира, а сам вошел в салон и уселся.
     Начальник вышел ко мне в халате - расшитом, ослепительно роскошном. Слева на груди золотом и серебром был вышит герб. Я подумал, что этого шитья хватило бы на эполеты какого-нибудь болгарского адмирала. Немец разглядывал меня, вставляя в правую глазницу монокль. На щеке красовался дуэльный шрам - от края глаза до губы. Одним словом, живая карикатура на германского генерала из журнала ?Панч?.
     Оказалось, что немец обо мне наслышан. Когда я сказал ему, что я комиссар Яковлев, он оглядел меня с удвоенным вниманием и заметил:
     - Я слышал, друг мой, что вы были близки к цели.
     - А на этот раз мы вместе с вами ее достигнем.
     Генерал уставился на меня с удивлением:
     - Как так ?мы??
     - Разве вы не получили приказ из Москвы?
     - Ничего я не получал, - насторожился генерал.
     - Тогда слушайте меня. Вы командир поезда?
     - Так точно. - Генерал вытянулся по стойке ?смирно? и щелкнул несуществующими каблуками. Затем представился: генерал барон фон Клебер, к моим услугам.
     - Очень хорошо, - кивнул я. - Первым делом зажгите котлы, и пусть ваши локомотивы будут наготове. У меня инструкции переправить всю императорскую семью вместе со свитой сюда, в ваш поезд. Как только они прибудут, вы двинетесь на запад.
     Взгляд генерала загорелся.
     - Это будет для меня великая честь. Когда прибудут их императорские величества?
     - Ночью. Точнее, в одну из ближайших ночей. Мы не можем действовать днем - в городе слишком много врагов императора. Придется соблюдать тайну.
     - Но почему? Ведь Москва согласна?
     - Здесь все не так просто. В городе много людей, которые готовы пойти против решения Центрального Исполнительного Комитета и перестрелять Романовых безо всякого суда.
     - Они не посмеют! - сердито воскликнул фон Клебер.
     Я не стал отвечать, поскольку генерал наверняка и сам знал, что посмеют. Он впился в меня взглядом:
     - Итак, вы получили задание вызволить их из заточения. Как вы это сделаете?
     - Я выведу их из дома на рассвете.
     - А каким образом? Что вы будете делать с Юровским?
     - Это мое дело, генерал.
     Фон Клебер извлек из золотого портсигара с монограммой турецкую сигарету и закурил.
     - Юровский - настоящий фанатик. Вам нужна помощь?
     Я покачал головой.
     - Учтите, друг мой, у меня здесь дюжина опытных солдат. Превосходные вояки. Если они вам понадобятся, можете на них рассчитывать. Не забудьте, сколько у Юровского латышей.
     - Почему латышей? - не понял я.
     - Ну как же, красные всегда используют латышей для грязной работы. - Тут генерал вдруг внезапно произнес по-английски: - Желаю удачи.
     Должно быть, вид у меня был очень изумленный, ибо фон Клебер довольно хохотнул:
     - Вы ведь британец, не так ли?
     Я предпочел не отвечать на это замечание и повернулся, чтобы уйти. Фон Клебер проводил меня до двери и тихо сказал:
     - Не волнуйтесь, англичанин. Я здесь нахожусь по личному распоряжению кайзера. Чтобы выполнить приказ, я готов взять в союзники хоть самого Сатану!
     Время летело быстро, а мне еще нужно было встретиться и поговорить со многими людьми, причем за каждым из них еще приходилось побегать.
     Начали мы с того, что Голощекин и Белобородов вместе отправились в дом Ипатьева поговорить с Юровским. Их главным оружием была только что полученная от Свердлова телеграмма, в которой говорилось, что, если с Николаем что-нибудь случится, Белобородов, Голощекин и Юровский ответят головой.
     Я ждал их возвращения в гостинице ?Американа?. Очень хотелось, чтобы их миссия увенчалась успехом. Если бы Юровский проникся важностью дела, возможно, царскую семью удалось бы сразу же освободить. Тогда моя задача - переправить царя и его домашних в германский поезд - оказалась бы совсем несложной.
     Однако по виду Голощекина я сразу понял, что у них ничего не вышло. Он развел руками и сказал:
     - Теперь Юровский будет настороже.
     - Что произошло?
     - Думаю, он обо всем догадывается. По-моему, Юровский просто сошел с ума. Он говорит, что дождется, пока белые войдут в город, а потом расстреляет всю царскую семью прямо у них на глазах.
     - А как же телеграмма Свердлова? Разве Юровский не понимает, чем ему это грозит?
     - Насколько я понимаю, - вмешался Белобородов, - Юровский собственной жизни не пожалеет, только бы расстрелять царя. Ни о чем другом он не говорит!
     Что ж, ничего не поделаешь, значит, придется выводить царскую семью из Дома особого назначения вопреки воле начальника охраны.
     А это означало, что освобождать царя придется мне. Силой.
     Я отправился разыскивать Берзина, надеясь получить от него дополнительные сведения об охране дома Ипатьева. Целый день я гонялся за командармом на тощей лошаденке от одного командного пункта к другому. В конце концов я разыскал его возле небольшого полотняного шатра. Берзин сидел на деревянной табуретке и выглядел смертельно усталым. Но он был профессиональным военным и отлично понимал, что такое приказ. За десять минут Берзин набросал мне в блокноте план Дома особого назначения и расположение постов. Снаружи дом был окружен двойным частоколом. Спрятав схему в карман, я снова уселся на свою клячу, но тут Берзин меня окликнул:
     - Советую вам обратить особое внимание на сторону, выходящую в переулок. По-моему, он называется Вознесенским.
     - Продолжайте.
     - С той стороны из сада на веранду ведет лестница, когда я там был, никто ее не охранял. Желаю удачи.
     - Спасибо, - поблагодарил я и тоже пожелал командарму удачи - надо сказать, лицемерно.
     Берзин устало улыбнулся.
     - Удача мне не поможет. Мне нужно десять тысяч солдат и пятьсот пулеметов.
     Я поскакал в обратный путь. Белые вели массированный огонь по всему фронту. Лишь на севере, где находился Екатеринбург, было тихо.
     На следующее утро меня вызвали к Голощекину. Комиссар по военным делам спросил, разработал ли я план. Я ответил утвердительно.
     - Рассказывайте, - потребовал он.
     - Нет, рассказывать я не буду. Достаточно мне сообщить хотя бы одному человеку, как я собираюсь действовать, и Юровский может обо всем узнать. Предпочитаю обходиться без риска.
     Голощекин разозлился, но настаивать не стал. Все-таки он был не глуп.
     - Когда? - спросил он.
     - Как только буду готов. Надо еще кое-что сделать.
     - Так делайте, - рявкнул Голощекин.

***

     Когда я вновь появился в германском поезде, генерал барон фон Клебер как раз собирался завтракать. Он пригласил меня составить ему компанию, но я отказался. Однако генерал проявил настойчивость - он требовал, чтобы я хотя бы выпил чашку кофе и слегка закусил. Стол ломился от яств: несколько сортов сыра, холодные закуски, всевозможные булочки, паштеты, фрукты. Прислуживали генералу четыре денщика. Я выпил кофе, который оказался поистине превосходным.
     Фон Клебер относился к процессу питания с повышенным вниманием: он ястребиным взором следил за действиями денщиков и вступил со мной в беседу, лишь убедившись, что стол сервирован как следует и тарелки наполнены надлежащим образом.
     - Слушаю вас, - сказал он.
     - Вероятно, это произойдет сегодня ночью.
     Генерал задумчиво кивнул:
     - Вам понадобятся мои швабы?
     - Да.
     - Каков ваш план?
     - Это тайна.
     - Правильно, - поджал губы фон Клебер. - Однако скажите мне по крайней мере то, что сочтете возможным.
     - Я намерен доставить сюда императорское семейство на рассвете. Поезд должен быть готов к отправлению.
     - Разумеется.
     - Я хочу, чтобы ваши швабы были одеты в красноармейские гимнастерки, если, конечно...
     - Никаких ?если?, - прервал меня фон Клебер. - У нас есть красноармейские гимнастерки. - Видя, что я удивлен, генерал добавил: - А также матросские, парадная форма и все что угодно. Мы подготовились как следует.
     - Отлично. А оружие у вас есть?
     - Конечно. Какое вам нужно - хорошее германское или плохое русское?
     - Пусть будет германское. Сколько у вас человек - двенадцать