. Вскоре ваша мечта осуществится - мы возьмем Екатеринбург. А сейчас мне нужны винтовки и деньги.
     - Будем надеяться, что царь доживет до освобождения. А могли бы вы купить винтовки, если в у вас были деньги?
     - На это потребовалось бы время, - ответил Дутов. - Оружие пришлось бы доставлять с Дальнего Востока, но в принципе это возможно.
     Я окинул генерала скептическим взглядом, не торопясь продолжать разговор. У меня перед глазами стоял сундук с золотыми монетами. Имел ли я право передать его Дутову?
     Инстинктивно я чувствовал, что это было бы правильным поступком. Можно ли придумать лучшее использование для царских сокровищ, чем спасение жизни царя? Однако Дутов производил впечатление сущего разбойника. Вряд ли, увидев золото, он скажет: ?Ах, какой вы щедрый! Большое спасибо!? Скорее всего генерал сразу поинтересуется: ?Откуда у вас это золото? Сколько там еще осталось??
     Поэтому я всего лишь попросил генерала об одолжении расчистить путь, чтобы наш поезд мог двигаться дальше. Дутов охотно согласился:
     - Я люблю играть с железнодорожными составами.
     Задача была несложной - вдали виднелся разъезд.
     Пока генерал отсутствовал, я приказал Кознову вынести тяжелый сундук из хранилища и поставить его в мое купе. Потом спустился на насыпь и стал размахивать наволочкой, которую ранее я использовал в качестве белого флага. Вскоре прискакал верховой, и я сказал ему:
     - Попросите генерала Дутова пожаловать сюда.
     Всадник укоризненно взглянул на меня:
     - Вам надо самому отправиться к его превосходительству.
     - Скажите генералу, что дело того стоит.
     Посыльный ускакал, и через какую-нибудь минуту в мою сторону понесся всадник на белом коне.
     - Что еще за фокусы? - рявкнул Дутов. - Какое нахальство!
     - Пойдемте со мной, - сказал я, поднимаясь в вагон.
     - Что за шутки?! - с видом оскорбленного достоинства воскликнул Дутов, однако все же последовал за мной, сердито ворча под нос.
     Я открыл купе и показал на сундук, торчавший из-под сиденья:
     - Помогите мне вытащить его в коридор.
     - Я позову кого-нибудь из солдат.
     - Будет лучше, если мы сделаем это сами.
     Дутов кинул на меня быстрый взгляд.
     - Этот сундук доверил мне император, чтобы он не попал в руки большевикам.
     Дутов сразу оживился, и вместе мы выволокли сундук в коридор. Когда я открыл крышку, генерал чуть не лопнул от радости.
     - Да тут целое сокровище, - промурлыкал он.
     - Да, целое сокровище. Его величество хочет, чтобы эти деньги были использованы на наше общее дело.
     - К черту общее дело, - рассеянно пробормотал Дутов, позвякивая монетами. - Нет никакого общего дела.
     - Есть дело борьбы с большевизмом, - сказал я. - С этим, я думаю, вы согласитесь.
     Генерал возбужденно расхохотался. Думаю, он никогда в жизни не видел такое количество золота. Впрочем, я тоже, Вдруг смех оборвался, и генерал с подозрением уставился на меня.
     - А сколько вы взяли себе?
     - Нисколько, - ответил я.
     - Как же! Так я вам и поверил! Уверен, что вы зацапали...
     - Откройте крышку, и вы увидите, что сундук полон. У меня же есть вот что.
     Я достал из кармана маленькое распятие, усыпанное сапфирами.
     - Это подарок ее величества, и я не променяю его на все золото мира.
     Генерал был в возбуждении. Его взгляд метался между мной и сундуком. Прошла, должно быть, целая минута. Потом Дутов с хитрым видом воскликнул:
     - Господи, сколько всего можно накупить на это золото!
     - Не сомневаюсь, - ответил я.

***

     Заполучив золото, Дутов со своим войском тут же исчез. Перед моим поездом путь был свободен. До Тюмени мы доехали без приключений. Я все время думал о доверенных мне сокровищах. На вокзале верный Кознов со своими людьми заняли пост у заветных вагонов, я же отправился на набережную. Ледоход еще не кончился, но льдины стали меньше и тоньше.
     У берега выстроились какие-то конторские помещения и здоровенный склад. Возле двери висела медная табличка, гласившая, что здания принадлежат Западно-Сибирской пароходной компании. Я постучал, но дверь была закрыта. Скорее всего служащие в зимний период лежат в берлоге и сосут лапу, подумал я. Но ведь зима-то на исходе. Я отправился на поиски кого-нибудь из начальства.
     Управляющего мне удалось найти без особого труда - он жил неподалеку. Вид у него был довольно растерянный, ибо за зиму весь мир переменился. В октябре, когда река встала, страной все еще правило Временное правительство, а компанией руководили владельцы, жившие далеко отсюда, в Лондоне и Осло, но тем не менее вполне реальные. Теперь же всем заправляли местные большевики, которые объявили, что имущество компании принадлежит народу. Приближался новый сезон, а инструкций и указаний управляющему получить было неоткуда.
     - Вон тот пароход готов к навигации? - спросил я.
     - Конечно. В топках всю зиму поддерживался, огонь.
     - Как скоро может он отправиться в плавание?
     - Почему вас это интересует, гражданин?
     - Не просто гражданин, а комиссар Яковлев, - заявил я и показал мандат.
     Управляющий чуть не поперхнулся.
     - Я собираюсь реквизировать этот пароход для плавания в Тобольск.
     - Конечно-конечно. Он будет готов к отплытию через три часа.
     - Хорошо. Кроме того, мне понадобятся лошади и повозки.
     Поразительно, но все это удалось исполнить без каких-либо осложнений. Дело в том, что екатеринбуржцы ушли из города, и Тюмень вновь стала тихим заштатным городком. Довольно быстро нашлись и лошади и телеги, из чего я сделал вывод, что у руководства пароходной компании давние и хорошо налаженные связи с местным извозом. Операция была проведена быстро и аккуратно. Я лично стоял у вагонов с сокровищами, следя, чтобы ничего не похитили. Странная вещь, но возчики, в жизни не видавшие таких заманчивых сундуков и ящиков, почему-то не проявляли ни малейшего любопытства к их содержимому. Они были апатичными и работящими - совсем такими же, как их лошади.
     К середине дня все было погружено на пароход ?Русь?, и можно было отправляться в путь. Капитан корабля - его звали Мелюк - встал к штурвалу, а люди Кознова вовсю трудились в кочегарном отделении, поддерживая пары.
     Вскоре мы отплыли. Плавание на пароходе ?Русь? было тихим и мирным. Тюмень - совсем небольшой городишко, да и Тобольск тоже. Между ними нет никаких крупных селений - лишь деревеньки, разбросанные по берегам. Пароход плыл вниз по течению, расталкивая льдины. Пашни на берегах уже зеленели первыми всходами.
     Помню, как капитан Мелюк показал на какое-то прибрежное село и сказал:
     - Это село Покровское, комиссар.
     По его тону я понял, что это село какое-то особенное.
     - Покровское? - переспросил я. - А-а, это то самое...
     - Да-да, - кивнул он. - Тут родился Распутин. В прошлом году император и императрица плавали сюда на моем пароходе. - Капитан тут же поправился: - Извините, гражданин комиссар, я хочу сказать, бывший император и бывшая императрица.
     - Ну-ка, расскажите мне об этом.
     - Я показал бывшей царице, где находится Покровское. Она заплакала, опустилась на колени прямо на палубе и долго молилась.
     - А его вы знали?
     - Он тоже плавал на моем пароходе. Я с ним даже разговаривал. - Мелюк передернулся. - Жуткий человек. Такие глазищи!
     Он долго рассказывал мне всякие байки про Распутина, разные истории про пароход, про местные новости, а ?Русь? тем временем плыла на север. На следующий день мы прибыли к слиянию с Иртышом, где стоял город Тобольск. С капитанского мостика я издали увидел губернаторский дом. В бинокль было видно, что на балконе стоят какие-то люди. Я смотрел на дом с чувством глубокой вины.
     Пришло время сделать ужасное признание. Помните, я писал, что путешествие на пароходе было тихим и мирным? Так вот, это относится лишь к первой его половине. Ночь я провел в каюте на той самой кровати, которую, если верить капитану, в прошлом году занимал император. Это известие лишило меня сна. Я лежал и думал о событиях последних дней, а также о будущем. Под плеск воды и потрескивание льдин я думал о своем короле, который и отправил меня со столь таинственной миссией. Его величество хотел во что бы то ни стало спасти царскую семью. И я понял, что мой долг - выполнить волю моего государя. Чего бы это ни стоило. А для этого нужны были деньги.
     Вы уже догадались, какого рода мысли меня одолевали. Итак, глубокой ночью я спустился в трюм, где были сложены все сокровища Романовых, и отобрал самые ценные и небольшие по размеру вещи, которые будет легко обменять на деньги. Я собрал довольно много драгоценных камней, брошек, сережек и прочего. Не имею ни малейшего представления, сколько все это стоило, но наверняка немало. Я знаю, что совершил непростительный проступок. Но в те минуты, когда я шарил по сундукам, мне казалось, что я поступаю правильно. Кто знает, скольких чиновников мне придется подкупить, сколько средств придется истратить ради спасения царя. Будет глупо, если дело провалится из-за недостатка средств.
     Вот так я стал вором в ночи. Когда на следующий день ?Русь? стала на причал у пристани Западно-Сибирской пароходной компании в Тобольске, я отправился на встречу с младшими Романовыми. Мои карманы отяжелели от похищенных драгоценностей.
     У ворот губернаторского дома я напустил на себя властный вид и потребовал вызвать ко мне полковника Кобылинского. Он тут же явился, почему-то оглядываясь через плечо, и без единого слова отвел меня в свой кабинет. Лишь оказавшись за запертой дверью, Кобылинский спросил:
     - Что с царем?
     - А вы не знаете?
     - Мы ничего тут не знаем.
     Я коротко рассказал Кобылинскому о положении, в котором оказались Николай, Александра и их дочь.
     - Можно что-нибудь сделать?
     - Пытаюсь. Ситуация очень сложная.
     - Вы собираетесь забрать остальных? - с тревогой спросил Кобылинский. - Они очень хотят воссоединиться с родителями. Но мне страшно отправлять их в Екатеринбург... Не нравится мне вся эта история.
     - Нет, туда я их не повезу. Но я должен с ними поговорить.
     Полковник кивнул:
     - Только постарайтесь не напугать их.
     Я изо всех сил изображал уверенность и жизнерадостность, хотя в глубине души испытывал горечь и печаль - разговор с великими княжнами и юным Алексеем оказался не из легких. По их глазам я видел, что они считают меня виновником всех своих бед, однако хорошее воспитание не позволяло им обвинять меня в открытую. Младшие Романовы сидели и внимательно слушали меня, наблюдая за каждым моим жестом, за выражением моего лица.
     Когда я закончил, они стали задавать мне вопросы, причем так вежливо и осторожно, что сердце у меня сжалось от боли. Как папа? Как мама? Здорова ли Мэри? Я отвечал как мог, но вряд ли мои рассказы их удовлетворили.
     Лидером явно была Татьяна, худенькая девушка лет двадцати, впрочем, не самая старшая из сестер. Она молча выслушала меня, а потом заявила следующее:
     - Комиссар Яковлев, мы единодушно решили: если наши родители и сестра находятся в заточении, мы должны быть рядом с ними. Отвезите нас, пожалуйста, в Екатеринбург.
     Мне не хотелось рассказывать им о том, что я тоже был арестован, а затем выслан из города, - боялся, что это лишь встревожит их еще больше. Однако теперь пришлось раскрыть карты.
     - Это невозможно, - сказал я и объяснил почему.
     - Кто же тогда главный? - спросила Татьяна. - Мы считали, что вы представляете здесь высшую большевистскую власть. К тому же вы гарантировали всем нам безопасность.
     - Я сообщил о произошедшем в Москву по телеграфу. Уверен, что в Екатеринбурге скоро будет восстановлен порядок.
     Я старался говорить как можно увереннее, и самые младшие, возможно, мне поверили, но не Татьяна.
     - Вы действительно прибыли сюда по приказу Ленина и Свердлова? - в упор спросила она. - Это правда?
     - Абсолютная правда.
     - Но ведь они сейчас - настоящие хозяева России. Как же могут местные власти своевольничать?
     Я ответил ей искренне:
     - Скорее всего виной всему расстояние, плохая связь и, возможно, соперничество.
     - Я думаю, все это какой-то трюк! - заявила Татьяна. - Комиссар, если вы не полномочны решать, к кому мы должны обратиться?
     - Я передам ваше послание в Москву. Больше я ничего сделать не могу. А теперь я должен поговорить наедине с вашим братом.
     - Зачем?
     - Я должен передать ему подарок и послание.
     Татьяна недоверчиво взглянула на меня, но помешать не могла. Девушки вышли из комнаты, и я остался наедине с Алексеем. Царевич весело улыбнулся мне.
     - Татьяна такая пессимистичная, - сказал он. - А я уверен, что скоро мы снова будем вместе. - Его улыбка стала еще жизнерадостнее: - Вы сказали, что у вас для меня подарок и послание. От кого? От папы?
     Я достал сапфировое распятие и показал его царевичу.
     - Ну, распятие, разумеется, от мамы, - уверенно кивнул он. - Так ведь?
     - Не совсем. Распятие, как и послание, от вашего отца. Он сказал мне, что оставил у вас некий документ...
     Мальчик нахмурился, а я заставил себя улыбнуться:
     - Он передумал. Как вы помните, император велел вам хранить документ у себя вплоть до воссоединения семьи. Я знаю, он сам мне об этом сказал. Вы должны были сохранять полнейшую тайну и никому этот документ не отдавать. Но теперь он хочет, чтобы бумага оказалась у меня.
     - Нет, - упрямо сжал губы Алексей. - Папа сказал, что бумагу никому отдавать нельзя.
     - Я знаю это, я же вам сам это только что сказал. Алексей, для того он и дал мне это распятие, чтобы вы поняли - мне можно доверять. Вы ведь узнаете это распятие, не правда ли?
     Мальчик был в смятении. Как же я ненавидел себя за то, что вынужден ему лгать. И тем не менее документ нужно было заполучить во что бы то ни стало - лишь это могло спасти жизнь Романовым. Чуть не плача царевич повторил:
     - Но он ведь сам мне сказал. Я дал ему честное слово!
     Я мягко спросил:
     - Алексей, разве вы мне сказали хоть слово о документе?
     Он покачал головой:
     - Конечно нет.
     - А еще кому-нибудь сказали? Например, вашим сестрам?
     - Нет.
     - Значит, об этом секрете знают только два человека - вы и ваш отец.
     - Да.
     - Откуда же я об этом могу знать?
     Мальчик захлопал глазами.
     - Мне могли сказать об этом только два человека: или вы, или ваш отец, правильно? Вы мне не говорили, значит, я знаю об этом от вашего папы. А распятие должно подтвердить вам, что я не лгу.
     Морщины на лбу мальчика исчезли. Он протянул руку, я передал ему распятие.
     - Ну как, вы его узнаете? - спросил я.
     Алексей поднялся и вежливо сказал:
     - Я сейчас принесу вам документ, комиссар.

***

     Когда бумага оказалась у меня в кармане, я разыскал Кобылинского и рассказал ему о содержимом трюма парохода ?Русь?. Обсудив ситуацию, мы решили, что я, как полномочный представитель Центрального Исполнительного Комитета, напишу приказ капитану корабля и тобольскому управляющему пароходной компании и передам корабль в ведение Кобылинского. Полковника очень беспокоил его статус. Он и в самом деле находился в довольно двусмысленном положении. Власть в стране принадлежала большевикам, а Кобылинский был офицером старого режима, к тому же безнадежно скомпрометированным связью с монархом. Рано или поздно, Кобылинского ждала расплата. Он очень хорошо понимал это и с нетерпением ждал наступления белых армий. В Тобольске полковнику приходилось туго. Часть охраны из Омска и Екатеринбурга все еще оставалась в губернаторском особняке. Формально они подчинялись полковнику, но на самом деле его никто не слушал. Оценив ситуацию, я решил, что мне нужно побыстрее отсюда убираться.
     В путь я отправился верхом. ?Русь? должна была остаться в Тобольске, путешествие на санях из-за таяния снегов стало невозможным, и кроме как на лошади покинуть город было нельзя.
     Как вскоре выяснилось, это решение было опрометчивым, и мне пришлось дорого за него заплатить. Однако первые две или три мили я проскакал очень резво. Заветный документ, доверчиво переданный мне Алексеем, буквально прожигал дыру у меня в кармане. Я знал, как жаждут заполучить эту бумагу Ленин, Захаров и еще чуть ли не половина мира. Я уже давно, еще с первой беседы с Лениным, догадывался о содержании документа. Однако пришло время ознакомиться с ним вплотную. Поэтому я натянул поводья и в меркнущем свете дня достал из кармана пакет. Взломав печать, я первым делом проверил, действительно ли бумага подписана царем. Да, внизу стояла подпись ?Николай Романов?. Бумагу заверил полковник Кобылинский. Поначалу этот факт меня немало удивил, но потом я сообразил, что текст написан по-английски, а этого языка Кобылинский не знает.
     Лишь затем я прочитал документ. Мои глаза скользили по машинописным строчкам, и я отказывался им верить. Сухим, юридическим языком здесь было изложено такое, чего я и не ожидал. Мои предположения оказались довольно далеки от реальности. Документ имел столь огромное значение, что меня бросило в пот. Сразу же появилась масса вопросов. Кто знал о его содержании? Не может быть, чтобы Георг V тоже был в курсе. А Ленин? Нет, скорее всего вождя большевиков тоже обманули.
     Истину наверняка знали двое: Николай Романов, бывший самодержец всероссийский, и Бэзил Захаров, которого многие считали самым зловещим махинатором всей Европы.
     И вот появился третий - Генри Джордж Дайкстон...

***

     Скорость продвижения через снега зависит от плотности наста, причем для всадника это значит еще больше, чем для пешего. Если наст крепок, конь мчится вперед стрелой. Если же снег подтаял, превратившись в кашу из воды и льда, лошадь ступает осторожно, боясь упасть.
     Именно в такую оттепель я и угодил. Лошадей приходилось менять беспрестанно. Они еле ползли, а если я пытался их пришпорить, то переходили на галоп, но лишь на несколько секунд. Мое путешествие до Тюмени было сущим мучением. Я шлепал по грязи, мок под ливнем, смешанным со снегом. Мне казалось, что физически невозможно быть более мокрым и замерзшим. Однако я ошибался. До Тюмени оставалась еще добрая сотня миль, когда лошадь споткнулась и я упал в канаву, полную грязной, черной воды. Слава Богу, конь не пострадал, и через некоторое время я снова сидел в седле. Дул ледяной ветер, и я промерз до мозга костей. Необходимо было сделать привал - отогреться и поесть в какой-нибудь деревне. Но я был один, а ночной путник в дикой местности, будь то Сибирь или графство Сомерсет, должен быть крайне осторожен, особенно если его карманы набиты драгоценностями.
     Поэтому я поскакал дальше. Зубы выбивали дробь, ноги превратились в куски льда. Меня трясло от озноба. К утру я понял, что серьезно заболел, - меня кидало то в холод, то в жар, подступала тошнота. До Тюмени я добрался, едва держась в седле. Зато успел на поезд, отправлявшийся в Екатеринбург.
     Поездка вспоминается мне как кошмарный сон. Я сумел достать билет лишь в вагон третьего класса, битком набитый людьми, багажом и даже скотиной. По соседству со мной, например, блеяла коза, от которой несло еще больше, чем от крестьян. Впрочем, я, наверное, благоухал не лучше. Пар валил от моей мокрой одежды столбом, и мои собратья по несчастью выглядели точно так же - парились в духоте и потели.
     Меня мучили голод и жажда, однако достать еду и питье было негде. С каждым часом я чувствовал себя все хуже. Температура поднималась, я весь трясся в лихорадке и обливался потом. Последние три часа я провалялся на полу, погрузившись в сон, больше похожий на обморок.
     Вот раздался крик: ?Екатеринбург?, и я с трудом поднялся на ноги. Судя по вокзальным часам, шел девятый час. Я, шатаясь, выбрался из душного вагона и шагнул в холод и мрак ночи.
     До встречи с Рузским оставалось меньше часа.

***

     Лучше бы я пропустил сутки и встретился с ним на следующий день. Мне так необходимо было поесть, выспаться и согреться. Но денег заплатить за ночлег не было - я потратил последние на железнодорожный