еты
были в озере, в этом управляющий был уверен. Барон уже бросил их туда.
    
  
 Мой дядя Джордж Билл был учеником "средней школы", заведения подобного
немецкой гимназии, где готовили абитуриентов в университет. Ученики в
средней школе были того же возраста, что и в американском младшем
колледже, но интеллектуальный уровень в средней школе был гораздо выше.
Среди учительского состава было четверо учителей, которых взяли бы
докторами наук в любой стране, но только не в Дании. Во всей Дании было
только две кафедры философии, и там прочно обосновались ученые, которым
ещ„ не было и пятидесяти.
   Джордж Билл был пылким учеником с кристально отзывчивым умом, гордостью
всех четыр„х учителей, обреч„нных на то, чтобы прививать подобие культуры
посредственным сыновьям невыдающихся отцов. К последнему году своего
обучения он сильно увл„кся философией. Хорошо знал Платона и Аристотеля,
был знаком с трудами Декарта и Спинозы, Канта и Гегеля, Хьюма и Локка. Он
восхищался ими в и некотором роде любил их. Он был неисправимый скептик,
скептик по отношению к откровениям религии, философии, науке, тогда ещ„ в
коротеньких штанишках, но смело тянущейся к всезнанию. Он был даже
скептиком в отношении скептицизма.
   Как это нередко бывает у молодых людей, он много думал о проблемах
смерти. Что это такое, конец? У его любимого учителя была неизменная
поговорка: "Когда мы научимся понимать жизнь, тогда, возможно, начн„м
понимать смерть." Учитель философии говаривал: "Жизнь - это голубое пламя,
мерцающее над прудом клеток, которые самовозобновляются до тех пор, пока
не погаснет пламя." Метафора. А Джордж считал метафору изобретением,
предназначенным успокоить тщетное стремление человека к истине.
   Его очень интересовал фольклор о привидениях. Не то, чтобы он чуточку
верил в их существование. Но он считал, что они занимают слишком много
места в умах людей, чтобы к ним относиться с таким презрением, с которым
их рассматривают уч„ные.
   Писал ли кто-либо книги, собирая примеры в разных странах, анализируя
общие характеристики известных привидений? Таких книг он найти не смог.
   Его собственная коллекция таких случаев была невелика, и вс„ же можно
было сделать кое-какие обобщения. Типичное привидение обладает характером
и внешностью человека, жившего ко времени смерти души. Оно обитает в
определ„нной местности, доме или кладбище при церкви. Оно чувствует себя
неуютно в царстве теней. Гомеру были известны настоящие истории с
привидениями, так как он вложил в уста Ахиллу такие слова о Гадесе: "Лучше
жить последним слугой при свете солнца, чем быть цар„м в Гадесе".
Вергилий, Данте и Мильтон даже не упоминают о жизни привидений.
   Типичному привидению известно прошлое, настоящее и будущее, но только
близкое будущее, поскольку нигде не встречается предсказания отдал„нных
будущих событий, за исключением поэтического воображения.
   Привидение не злонамерено, но может быть мстительным, как например, в
случае с успешно скрытым убийством. Оно может предсказать судьбу, но может
и предупредить об опасности, которой можно избежать. И любое настоящее
привидение всегда говорит правду. Обычные церковные рассуждения о том, что
привидения - вымысел, придуманный отцом лжи, упускают из виду тот факт,
что привидения не лгут.
   Джордж Билл разговаривал с людьми, которые утверждали, что видели
привидение - Гьенгангера, лунатика по хитрому датскому выражению. Но в
этих историях были явные признаки вымысла. Если бы только ему удалось
получить от барона Хедемарка рассказ, или хотя бы нам„к, о том, что у него
произошло с черепом Адельбранда, случае, который был достаточно ярок, раз
уж у барона поседели волосы!
   Джордж никогда не встречался с бароном, да и вероятность встречи с ним
вообще была ничтожна. Вряд ли мог студент из бедной семьи познакомиться с
бароном, кроме, может быть, в качестве слуги.
   Джорджу пришла в голову интересная мысль. А почему бы не попробовать
поступить к барону секретар„м? Джордж нав„л справки и выяснил, что у
барона не было секретаря. За небольшую плату, а то и вовсе без жалованья
можно попробовать наняться к нему.
   У Джорджа был покровитель, настоятель Фоенс, духовник из
аристократического рода, который устраивал Джорджа в среднюю школу и
считал, что было бы скверно, если такой умный мальчик с аристократической
фамилией Билл оказался вкрестьянской школе. Джордж попросил настоятеля
познакомить его с Байроном Хедемарком. Настоятель согласился, что пост
секретаря при бароне может оказаться полезным, ну хотя бы на период летних
каникул.
   Барон обош„лся с молодым студентом учтиво и поручил ему привести в
порядок счета усадьбы. Они были запущены, но Джордж достаточно владел
бухгалтерским делом, чтобы справиться с этим. Когда он покончил с ним, ему
практически больше нечего было делать, так как барон не в„л переписки и не
составлял никаких документов.
   Но после обеда барон был не прочь порассуждать о философии и религии.
   Никаких нам„ков о случае с Адельбрандом, но Джорджу казалось, что он
близок к цели. Он стал рассуждать о некоторых упущениях церковников по
тексту библии.
   - Возьм„м случай с Саулом и волшебницей из Аэндора, - начал однажды
Джордж. - Она воскресила Самуила заклинаниями. "Саул, для чего ты
тревожишь меня?" И в ответ на вопрос Саула об исходе завтрашней битвы
Самуил сказал: "Завтра ты и твои сыновья будете со мной". Так вот церковь
утверждает, что Самуил был на небесах. А в библии не говорится, что
онсош„л с небес, чтобы поговорить с Саулом, он приш„л снизу, из могилы, в
погребальных одеждах. И он напророчил, что Саул с сыновьями будет с ним,
но не на небесах, а в некотором тенистом месте, где не любят, чтобы
тревожили их сон. В этом месте Саул с сыновьями узнает будущее. А ведь
Ионафан должен был знать о том постыдном трюке, которым Соломон сумел
убить сына-калеку Ионафана, не нарушая своего обещания Давиду. Вам не
кажется, что Ионафан должен был преследовать Соломона? И если да, то разве
Соломон не сообщил бы нам об этом?
   Барон отвернулся. - Молодые люди бывают иногда слишком умными. Вы
пытались вынудить меня словом или фразой, или выражением лица дать вам
знать что-либо о якобы бывшем со мной случае. Никому никогда не удастся
сделать этого, пока я жив. Именно это и было вашей целью, когда вы
просились устроиться у меня. Так как вам это не удалось, вам нет резону
оставаться здесь дальше. Управляющий уплатит вам месячное жалованье
впер„д. Я же больше не хочу вас видеть.
    
  
 Следующий барон Хедемарк велел засыпать озеро. Слуги не возражали, они
даже охотно возили землю к оз„рку.
   Череп Адельбранда и волосы Лонтилии теперь покоятся под двухсотфутовым
слоем земли и мусора.
    
  
 ДОЛОРЕС
  
  
 Молодежь бунтовала. Мальчики-подростки уклонялись от выполнения домашних
обязанностей, выдаивали коров кое-как, не кормили лошадей по вечерам,
поросята визжали, требуя овощей.
   В школе они нахально уклонялись от занятий, уходили на перемену и
больше в этот день в школе не появлялись. Они любили собираться на
перекр„стках улиц, отпуская шуточки в адрес проходивших мимо девушек и
женщин, которые убыстряли шаг, боясь услышать то, что им не полагалось
слышать. Поздно вечером, когда "предок" уже храпел, они украдкой
выбирались из дома и присоединялись к компании в каком-нибудь
полуподвальном кафе-мороженом, где, зная ходы и выходы, можно было достать
и пива. И какими мужскими и лихими были разговоры юнцов,которые накалялись
до такой степени, что хозяин выставлял их за дверь.
   Дело было в середине семидесятых годов девятнадцатого века. Энтузиазм и
надежды бурного времени по окончании гражданской войны уступили место
всеобщему разочарованию во время депрессии 1873 года, когда не проявлялось
тенденции к движению впер„д. Но нельзя приписывать бунт молод„жи
толькодепрессии. Депрессии ведь бывали и раньше, но они не приводили к
такому потрясению духа у молод„жи.
   Директор средней школы считал, что понимает причину такого положения. В
так называемых просвещ„нных районах дисциплина в семье совсем сошла на
нет. Матери больше не шл„пают малышей, отцы не прибегают к ремню при
воспитании подростков.
   Школьному учителю уже не позволялось пользоваться прутом или даже
тапочком в отношении мальчика, который корчил ему рожу или показывал язык.
"Суть дисциплины, - говаривал директор, - это розги. Отложите розгу в
сторону и получите то, что сейчас имеем: мальчишки, которые не уважают
никого и ничего". У священника было другое объяснение. Оно состояло в
ослаблении религии в результате популяризации простых либеральных
взглядов. Кто из проповедников осмеливается упоминать об адском огне перед
паствой? А что представляет собой религия без адского пламени? Отцы,
может, и числятся прихожанами, но разве они ходят в церковь регулярно? Они
сидят по домам и играют в покер. Если уж отец отлынивает от церкви ради
покера, то что же странного в том, что его сын пропускает занятия, чтобы
поиграть в биллиард?
   У отставного моряка-капитана была своя объясняющая вс„ теория. Все беды
происходят от пароходов. Ещ„ со врем„н Адама взрослеющие мальчики всегда
бунтовали против "предка". Но в молодые годы капитана наиболее деятельные
из них убегали на море. Мальчики представляли себе жизнь моряка, как
сплошное путешествие, иногда продолжительностью года в два, вокруг
штормящего мыса Горн, через Тихий океан к зачарованным островам, где
какие-то странные люди жили странными обычаями, и где не было никаких
законов и правил, когда сходишь на берег. Начинаешь юнгой, но потом
становишься умелым моряком, боцманом, капитаном шлюпа в стихии пиратов и
тайфунов, возможно даже капитаном большого пакетбота.
   Такова была собственная карьера капитана. Если кто-либо возражал, что
немного мальчиков может отправиться в море, то капитан утверждал, что их
достаточно, чтобы укомплектовать обширный торговый флот. Не всех
сорванцов, конечно, можно пристроить. Но в каждой ватаге мальчишек есть
вожак, и когда этот заводила уходит на флот, то все остальные ребята со
временем остепеняются, кто как может.
 
   Теперь же море утратило свою привлекательность. Пароходы ходят по морю
напролом, независимо от погоды. Нет уже героической борьбы с парусом на
главной мачте в шквал, нет томительных дней ожидания в экваториальной
штилевой полосе, нет романтики островов в океане, ничего, кроме жаркой
работы по погрузке мешков с копрой. Никакого продвижения по службе, вс„,
на что может надеяться в жизни парнишка, так это работа кочегара,
подручного, и - что гораздо более вероятно - матроса на палубе, постоянно
занятого очисткой палубы от туч пепла или же вечным перекладыванием и
сортировкой ящиков и мешков в трюме, которые надо подготовить к следующему
порту захода.
   Море ушло, и в этом-то вся беда.
    
  
 Генри Сайру (Хэнку в своей ватаге) было восемнадцать лет, он учился в
последнем классе неполной средней школы в Ньюарке. Он был старшим сыном
трудолюбивого и процветающего огородника, специализировавшегося на продаже
овощей. С тех пор, как он научился отличать одно растение от другого, его
главным занятием была прополка сорняков. Если бы их можно было выполоть
раз и навсегда, то тогда было бы чувство удовлетворения. Но после
следующего дождя новая поросль сорняков давала свои наглые побеги. Отец и
брат Джон, на два года моложе его, обожали выпалывать сорняки. Для Джона
длинный ряд моркови или свеклы, должным образом прореженный и совершенно
без сорняков, был прекраснее "Оды соловью" Китса, которую он выучил
наизусть ещ„ в начальной школе. А Генри терпеть не мог сорняки и их
хозяев, морковь и свеклу. Он уважал Джона за его страсть к выпалыванию
сорняков до тех пор, пока сам оставался Генри. Но теперь, когда стал
Хэнком, он стал презирать Джона.
   В те времена в начальных школах ещ„ не было принято давать домашних
заданий. Во время весеннего полугодия Генри занимался прополкой два часа
поутру до школы и примерно столько же времени после школы. Когда школа
закрывалась на летние каникулы, г-н Сайр со своими двумя сыновьями
устраивал просто оргию по прополке.
   К концу лета сорняки больше уж не могли навредить овощам, но г-н Сайр с
Джоном расправлялись с ними так же безжалостно, чтобы они не сеяли свои
семена на землю на будущий год. И Генри приходилось тянуться за ними.
   Средняя школа стала для него благословенной отдушиной. Там надо было
выполнять умеренный объ„м домашних заданий. Генри растрогал учителей до
глубины души, выпрашивая дополнительные задания. Никакой прополки до
каникул, и Генри добился, чтобы учителя дали ему задание на лето.
   Но на третий год Генри, теперь уже Хэнк, ввязался в компанию ребят,
которые ненавидели уч„бу так же страстно, как он раньше ненавидел сорняки.
Иногда они уходили с уроков, чтобы подзаработать на случайных шабашках,
деньги затем тратились на полуазартные игры в бильярдной. На экзаменах они
подсаживались к мальчикам, которые не входили в их шайку, и бессовестно
списывали. При этом им удавалось получать лишь оценки не выше тройки.
   В семье ужаснулись, когда получили табель Генри. Джон не поверил своим
глазам.
   Здесь была какая-то ошибка. Им попал чей-то чужой табель. Но отец лишь
покачал головой. - Нет, Джон, я не раз слыхал о том, что ученики
собираются в шайки и прогуливают уроки. Мне один приятель говорил, что
несколько раз видел Генри в худшей из шаек в школе. Я поговорю с ним.
   - Генри, - сказал он. - Твой табель наводит меня на мысль, что тебе не
подходит жизнь образованного человека. Ты хорошо было начал, но на этом
вроде бы вс„ и кончилось. Ну ладно, подожд„м табель за второе полугодие.
Если он будет похож на этот, то тебе прид„тся бросить весь этот вздор со
средней школой, закатать рукава и приняться за работу.
   Генри знал, что табель за второе полугодие будет ещ„ хуже. Учителя
знали о том, какой размах приняло списывание, и создали целый штат
инспекторов, которые должны были поймать любого, кто списывает. И Генри
просто не мог наверстать во втором полугодии то, что пропустил в первом.
   Полный провал маячил перед ним и всей его шайкой. Остальные члены шайки
со злорадством предвкушали - или по крайней мере делали вид - тот кризис,
который им предстоит дома. У Генри же на душе не было ликования. Он не
сможет посмотреть в глаза своим домочадцам. Они поймут, что он опозорил
их, да так ведь оно и есть. Он опозорил себя. Он мог бы работать на
огороде ничуть не хуже остальных, но позора пережить не мог.
   Ему ничего не оставалось, как уйти из дому. Он поедет на запад. У него
было немного денег, которые ему удалось получить на разных работах, убегая
с уроков.
   Этого будет достаточно на билет до Питтсбурга, города далеко на западе,
судя по познаниям, почерпнутым из курса географии в начальной школе.
   Однажды утром он надел свой лучший костюм, набил карманы носовыми
платками и уш„л из дому как будто бы в школу. Он не мог взять чемодана,
это выдало бы его.
   Попрощался с матерью, а отец с братом в это время работали на огороде.
    
  
 Генри впервые путешествовал по железной дороге. На местном поезде ему
прид„тся провести остаток дня и всю ночь, чтобы добраться до Питтсбурга. В
светлое время суток Генри с удовольствием рассматривал пробегавшие мимо
поля и леса. Ведь он и сам убегал. Но ночью было не так уж приятно. Ему не
хватало привычной кровати и перины. Он иногда засыпал сидя на несколько
минут, но грохот кол„с останавливающегося поезда и снова стук при троганьи
с места будил его, и он чувствовал себя несчастным. В такие минуты совесть
набрасывается на человека как огромная хищная птица с ч„рными крыльями.
Каким же дураком он был, когда связался с этой дурацкой компанией!
Опозорился. Потерял дом, милый, добрый дом, несмотря на сорняки.
   Да кончится ли когда-нибудь эта ночь? Она, наконец, прошла словно
вечность.
   Питтсбург! Семь часов утра. Когда Генри спускался по ступеням вокзала
на мрачную и негостеприимную улицу, он чувствовал себя разбитым и
несчастным.
   Очень хотелось есть, ведь ужинать не пришлось. Впереди была вывеска
"Ресторан Миллера". Сколько будет стоить отбивная? У него осталось только
пятьдесят центов. Он протиснулся во вращающиеся двери и уселся на
табуретку перед длинным столом. Засиженное мухами меню сулило ему отбивную
с жареной картошкой, булочку и кофе за двадцать пять центов - половину его
капитала.
   Хорошенькая молодая девушка, на его взгляд лет восемнадцати, приняла у
него заказ. Она смело с любопытством посмотрела на него.
   - Ты здесь впервые, только что с поезда?
   - Да. Из Ньюарка. Ищу себе место.
   Девушка медленно оглядела его с головы до ног.
   - Нам вообще-то здесь нужен один работник, разносчик. Ты, может, и
подойд„шь.
   Сходи через дорогу, постригись и побрейся. Они сделают это за
четвертак, если скажешь, что тебя послала Мод. Я вижу у тебя есть
четвертак. Наверное, последний.
   Генри кивнул.
   - Ну если ты получишь эту работу, - не говори "место" - то получишь
бесплатный харч и три доллара в неделю. На это можно будет снять комнату,
и ещ„ кое-что останется. Ну тогда беги. Приведи себя в порядок и приходи
сразу назад. Босс прид„т с минуты на минуту.
    
  
 Босс оказался плотным, свободным в манерах человеком средних лет.
   - Босс, - сказала Мод - У меня находка, новый разносчик, мы ведь искали
разносчика. У него нет никакого опыта, но парнишка вроде бы шустрый.
   Босс приветливо улыбнулся Генри. - Что ж, если Мод говорит, что
подойд„шь, то это меня устраивает. Научи его, Мод, всем премудростям дела
и прибей его, если не усвоит. Как тебя зовут, парен„к?
   - Генри Сайр.
   - Между нами Хэнк. У нас нет времени на полные имена. Будешь получать
три доллара по субботам в четыре часа, когда мы закрываемся на выходной.
Мод, сбегай принеси Хэнку фартук. Скоро здесь начн„тся столпотворение.
   И действительно вскоре собралась толпа, большинство рабочие в
комбинезонах и синих рубахах, и все очень торопились. Мод порхала вокруг
как птичка, Генри торопился изо всех сил, но на него вс„ равно
покрикивали, как на ленивца. Иногда он проливал кофе в блюдце, и на него
страшно орали. Мод тут же подбегала и успокаивала клиента добрым словом.
   Во второй половине дня Мод сказала: "Давай-ка сбегаем и присмотрим тебе
комнату.
   Больше двух-тр„х посетителей теперь не будет, за ними присмотрит повар.
В доме у меня по соседству есть свободная комната. Это удобно. Мы работаем
до десяти тридцати, а по улицам в это время девушкам ходить небезопасно.
Ты сможешь провожать меня домой. Ты, вроде, крепыш, думаю, с двумя-тремя
пьяницами справишься".
   Грудь у Генри вздулась.
   Мод поспешила с ним по широкой улице, свернула в боковую и после
полудюжины кварталов свернула в булыжный переулок, оказавшийся тупиковым,
по сторонам которого стояли высокие мрачные дома. Мод позвонила. Дверь
открыла бледная старая женщина.
   - Вот человек ищет комнату. У вас есть свободная, давайте посмотрим.
   Старуха провела их по крутой лестнице затем по длинному коридору в
комнату, тусклое окно которой выходило на замусоренный проход. Таких узких
комнат Генри ещ„ не видывал, в ней была узенькая кровать, а матрас на
ощупь был как доска.
   Там был также узкий кухонный стол, стул и умывальник с кувшином.
   - Два доллара с полтиной в неделю, - промямлила старуха.
   - Нет, - сказала Мод. - Вы давали объявление на два.
   - Но за первую неделю ему прид„тся уплатить впер„д.
   - Вот ещ„! Он будет платить по субботам, когда получит получку. И
заметьте, умывальник с трещиной. Дайте ему другой.
   - Другого нет.
   - Нет есть. Возьми у другого постояльца. И полотенце совсем изношено.
Им можно только вытирать окна. Да, надо протереть окно и дать ему хорошее
полотенце.
   Старуха пожевала губами, но ничего не сказала.
   - Ну хорошо. Он бер„т эту комнату. Дайте ему ключ. Он прид„т сюда около
одиннадцати.
   Вечером Генри сопроводил Мод до дверей и, спотыкаясь, поднялся по
лестнице в свою узенькую комнатку. Что за к