надо удалить и зоб. Пришлось сортировать, но ведь
то же самое произошло и с моей женой.
   - И с моей, - сказал кто-то из гостей.
   - И с моей, - подхватил другой.
   - Бедная женщина, это у не„ первая индюшка.
   - Послушайте, мужики, - сказал Джесси. - Нельзя нам тут обедать без
хозяина. Он считает себя опозоренным и к столу уж не верн„тся. Она же,
бедняжка, вся побитая, завалится рыдать на кровать. Я сейчас ещ„ хлебну
этого напитка, который Пит называет пойлом, и убираюсь отсюда ко всем
чертям.
   - И я.
   - Я тоже.
   Все так и договорились. Допили медовуху и разъехались по домам.
   А что же стало с Триной? Любопытство так и раздирало Джесси. Через день
он поехал к Питу за поперечной пилой, которая ему вовсе не была нужна.
Подъезжая к дому Пита он услышал чистый и громкий голос поющей женщины.
   Тра-ля-ля, тра-ля-ля.
   (В лесу гуляли две девицы)
   Первопроходцы не имели обыкновения стучать в двери и дожидаться
приглашения войти. Они чувствовали себя одной семь„й, и им нечего было
скрывать друг от друга. Джесси просто открыл дверь и вош„л.
   Трина стирала бель„. Рукава у не„ были закатаны до плеч.
   Ух ты, какие сильные белые руки! Мускулы, игравшие под почти прозрачной
кожей, блестевшие от мыльной воды, сделали бы честь любому силачу.
   - Госпожа Норски, - сказал Джесси. - Я приш„л попросить у Пита
поперечную пилу.
   - Она выпрямилась. Какая высокая женщина! Джесси ещ„ не приходилось
видеть е„ в полный рост.
   - Пит в амбаре, - сказала она. - Он с удовольствием одолжит вам пилу.
Джесси отправился в амбар. Пит сидел там на ворохе сена. На голове у него
была повязка, правая рука забинтована. Он встал, казалось, с трудом и
заложил левую руку за спину, как будто бы у него там болело. Джесси сразу
же сделал для себя вывод.
   - У тебя был несчастный случай, Пит?
   - Рубил дерево, а оно упало не так, как хотелось. Ветвями и зацепило.
   - А, это леший хотел тебя задрать, но ты его обдурил.
   - Да.
   - Я приш„л попросить у тебя поперечную пилу.
   Пит сходил к сараю с инструментом и прин„с пилу, огромную страшную
железяку в семь футов длиной. С ней Джесси и уехал. Когда он отъехал
настолько, что его нельзя было услышать, у Джесси вырвался раскат хохота,
который он вс„ это время подавлял. Лошадь испуганно остановилась, а
длинная пила повизгивала у не„ на боку.
   - Ну и дурацкая же мысль, - сказал он себе, - возить пилу на лошади
верхом. Да если лошадь взбрыкн„т и скинет меня, то пила распилит меня
пополам.
   Но лошадь не взбрыкнула. Джесси бросил пилу у своего дровяного сарая и
поехал к ближайшему соседу.
   - Ты представляешь, она отвалтузила его, - сказал он вместо приветствия.
   - Что? Кого?
   - Трина. Отметелила его. Распевает теперь как жаворонок, а он сидит в
амбаре весь перебинтованный. Говорит, что на него упало дерево.
   - Как это она сумела? Он хоть и жилист, но очень сил„н.
   - Зато она не жилиста. Она стирала, и я видел е„ руки.
   Толстые, как столбы у забора, и одни мускулы. Я себе предоставляю это
так. Он погнался за ней, а она схватила оглоблю и выбила палку у него из
рук. Рука у него вся забинтована. Затем она трахнула его по башке. На
голове у него тоже повязка. Затем она повалила его и отмутузила, как
хотела.
   - Ну и поделом ему.
   - Пойду расскажу ребятам.
    
  
 На следующий день Трина носила дрова. Посмотрела на поленницу. На обогрев
праздничного дома ушло много дров. Теперь их не хватит до весны. В это
время Пит обычно валил деревья, чтобы запастись на зиму, а теперь он
ничего не делал, а только болтался около амбара, кутаясь в сво„ пальто.
   Трина взяла топор и пошла к дровянику. Пит, увидев е„, пожал плечами.
Но услышав, как начал бухать топор, неравномерно и неумело, он не выдержал
и пош„л к дровяному сараю.
   Трина рубила бревно. Но вместо глубокой подсечки с одной стороны, после
которой надо было делать подсечку с другой, она подрубала дерево вокруг,
как говорили первопроходцы, обгрызая его по-бобриному.
   - Трина, так ты не перерубишь его.
   - Перерублю, со временем. Кому-то надо рубить дрова, а то пом„рзнем. Ты
лучше иди домой и готовь обед.
   - Трина, ты же знаешь, что я не умею готовить. Дай-ка топор.
   Поколебавшись, Трина отдала ему топор. После того, как он сделал
несколько умелых ударов, она ушла прочь. И она сготовила ему превосходный
обед. Он плотно поел и снова отправился к дровянику. На следующий день
после завтрака он снова отправился туда и рубил бревно за бревном.
Вернувшись на обед, он не наш„л Трины, а холодный обед ждал его на столе.
Он заглянул в сарай. Упряжки на месте не было.
   - Вот те на, - сказал он себе. - Она ушла от меня.
   Но на закате солнца она подъехала к дому, распрягла коней и поставила
из в сарай. Она вошла в гостиную, где, тоскуя, сидел Пит. Он вздрогнул.
   - Это ещ„ что такое?
   На ней была ярко-красная блузка с отделкой старым золотом, похожая на
шлем шляпка, тоже ярко-красного цвета, с огромным голубым пером и юбка,
которую в те времена называли шотландской.
   - Где ты взяла эти одежды?
   - В Су-Сити.
   - Да ни одна американка не будет носить такого платья.
   - Потому-то оно и досталось мне по деш„вке.
   - По деш„вке? Но у тебя ведь совсем не было денег.
   - Я продала свои сер„жки. Они мне ни к чему. Я не могла их носить. Они
были мамины. Но и мама не носила их. Она получила их от своей бабушки, муж
которой был большим человеком. Она была богатой женщиной и могла позволить
себе носить их. Моя же мать была бедной, и я тоже.
   - И сколько же тебе дал за них ювелир?
   - Двести долларов.
   - Двести?
   - Да. Ты помнишь маленькие яркие камушки? Это бриллианты.
   Я израсходовала совсем немного денег себе на платье. И ещ„ осталось
достаточно на любую одежду тебе.
   - Я не трону этих денег.
   - Хорошо. Но видишь ли, это платье мне не совсем впору.
   Продавец сказал, что если я подожду, то он подыщет швею и подгонит его,
но я ответила, что мой муж сделает это лучше.
   - Но я же не дамский портной.
   Пит встал и обош„л е„ вокруг, глядя на платье глазами мастера. Достал
из печки кусочек угля и сделал какие-то таинственные метки на жакете,
велел ей снять его и пометил что-то на юбке. Затем он осмотрел подол.
   - Юбка слишком коротка, а отворот подола слишком узок.
   - Да, поэтому я взяла вот этот миленький отрез темно-синей ткани, чтобы
надставить.
   Пит хмыкнул. Но наутро взялся переделывать платье. Работал он быстро, и
к середине дня можно было делать примерку. Он смотрел на не„ в новом
платье со вс„ возрастающим удовлетворением.
   - Тебе надо поправить прич„ску. Она у тебя похожа на гнездо какой-то
большой птицы. Садись, сейчас сделаю.
   - Ты сделаешь мне прич„ску?
   - Я полгода служил у парикмахера. Женщины часто заходили сделать себе
прич„ску.
   Он расчесал ей волосы. Какие они длинные, и густые, и мягкие! Он всегда
считал, что волосы у не„ льняного цвета. Теперь же увидел, что в них много
золотых прядок.
   Он запл„л две толстых длинных косы и уложил их на голове короной так,
что она покрывала всю голову до самой шеи.
   - А теперь, давай-ка посмотрим шляпу. Он вынул перо, которое свисало
сзади шляпы, вставил его сбоку, изменил залом и надел шляпу на голову
Трине. Отступил назад, чтобы лучше видеть.
   Красный цвет шляпы и жакета отдавал алым отсветом у не„ на щеках, от
которого очень выигрывала голубизна е„ глаз, которые теперь были на одном
уровне с его глазами и смотрели в них. Пит почувствовал, как у него
сдавило горло. Такая роскошная женщина, а теперь он е„ потерял.
   Как будто прочитав его мысли, Трина ступила впер„д и обвила его своими
мягкими теплыми руками. Поцеловала его. У него помутилось в глазах. Она
поцеловала его ещ„ раз и ещ„ крепче обняла. Голова у него закружилась. Что
стоили горы унижений в сравнении с этим? Он робко поцеловал е„. Она
решительно откликнулась.
   Джесси открыл дверь и вош„л со взятой взаймы пилой. Но они не слышали
его. Они не заметили порыва морозного воздуха, от которого бешено
заплясало перо на шляпке Трины. Они не услышали бы и выстрела из ружья.
Джесси поставил пилу в угол неподал„ку от двери и вернулся к своей повозке.
   - Чудно вс„-таки вс„ в этом мире, - сказал он сам себе.
    
  
 Вот так и закончилась эпопея Битвы дикой индюшки, не так ли? Да нет. Всем
известно про реб„нка, который узнав о том, что Вильгельм Телль сбил
стрелой яблоко с головы своего сына, спросил: "И кому же досталось
яблоко?" Я не был тем реб„нком, но вполне мог бы им быть. И никак не могу
закончить рассказ там, где ему следовало бы кончиться, так как мне
нравятся только жизненные истории, а жизнь, как-никак, вс„ продолжается.
   Мо„ рожденье случилось лет двадцать спустя после Битвы дикой индюшки, и
прошло ещ„ лет пятнадцать, прежде чем я стал понимать толк в фольклоре
нашего края.
   Память об этом обеде и сопутствующих ему событиях вс„ ещ„ была жива,
главным образом в таких поговорках среди женщин, что, если хочешь вновь
разжечь любовь мужа, то надо сбить его с ног, отвалтузить что есть мочи и
затем предстать перед ним в изумительном новом платье.
   Джесси, теперь уже дедушка Джесси, по-прежнему жил в сво„м старом
домишке. Это был благодушный старик с длинными шелковистыми седыми
волосами и бакенбардами.
   Он так и не научился читать, и может быть поэтому память его стала
галереей гравюр, где ни одно слово не изменилось. Я слыхал, как он
рассказывал историю о том, что он называл битвой дикой индюшки три раза,
при этом не было ни малейших вариаций.
   Был сезон молотьбы. Соседи объединяли силы в это время для такой
работы, и я, крепкий пятнадцатилетний парень, следовал за молотилкой от
соседа к соседу. Мо„ дело состояло в том, чтобы держать мешок для
весовщика. Это была одна из тех работ, где подросток мог делать то же, что
и взрослый.
   В тот раз мы молотили долю дедушки Джесси. Как это было принято во
время молотьбы, мы сидели на мешках в кругу после обеда, и мужики
рассказывали всякие истории. Кто-то попросил дедушку Джесси рассказать
историю Битвы дикой индюшки.
   Это была буквально та же история, что я слышал раньше.
   - Дедушка Джесси, - спросил я. - А что стало с индюшкой? Она что,
досталась собакам?
   - Ну не-ет. После того, как я узнал, что Пит с Триной помирились, я
пош„л к ним и сказал: "Пит, вы с Триной ведь не съели же всю индюшку? Я
пров„л так много холодных дней, пытаясь добыть е„, что теперь мне кажется,
у меня есть право хоть на маленький кусочек."
   - Она совсем зам„рзла, - ответил Пит.
   - Прекрасно. Доставай топор и отруби мне кусочек. Я поставлю его в
печь, и получится ничуть не хуже свежей. Даже лучше. Мясо от мороза
становится ещ„ нежнее.
   Пит не очень-то обрадовался такому обороту, но достал топор и пилу и с
первого же удара отрубил ногу вместе с коленном - мяса там хватило бы на
целую семью.
   - Пит, - снова сказал я, - Трина ведь наверняка положила внутрь
какой-нибудь приправы. Давай распилим тушку пополам, а я отколю кусочек
топором.
   Пит слегка по„жился. Я схватил пилу, но он отобрал е„ у меня и распилил
птицу сам. Лучшей приправы едать мне не приходилось, она была из хлеба и
пряностей, какой-то зелени, на вкус похожей на лук. Боб Макгрегор сказал
мне, после того, как получил свою порцию, что это был лук-порей. У них на
родине он раст„т в каждом огороде.
   - Я знал наверняка, Пит посчитал, что Трина не выпотрошила индюка. Вот
почему я заставил его распилить тушку. То, что он увидел, немного
взбодрило его.
   Я рассказал об этом остальным, и они все пришли и получили по куску.
Трина испекла нам новый пирог, а Пит прин„с новый кувшин того прекрасного
напитка, который он называл мюд.
   - Почему они уехали из Небраски, - спросил я, - и куда?
   - Об этом ты лучше спроси у своего отца. Он приехал сюда той же весной,
как они уехали. Он был на распродаже их имущества и купил ту самую
поперечную пилу, о которой я рассказывал. Отец твой довольно близко
познакомился с ними. Он ведь умел разговаривать на том же наречии, что и
они, по-шведски или что-то в этом роде.
   - Папа, - спросил я в тот же вечер, - дедушка Джесси говорит, что ты
был знаком с семь„й Норски, и можешь рассказать, почему они съехали и куда.
   - Я был знаком с ними немного. Они уехали через месяц после того, как я
приехал сюда. Уехали потому, что жена Пита хотела переселиться куда-нибудь
в город, чтобы определить детей в хорошую школу. Школа у нас и теперь не
очень-то хорошая, а тогда они были ещ„ хуже.
   - Сколько у них было детей?
   - Два мальчика и девочка.
   - А ты знаешь, куда они уехали?
   - Куда-то на тихоокеанское побережье.
   - Дедушка Джесси говорит, что ты купил пилу у них на распродаже.
   - Да, это была лучшая пила в округе, да она и сейчас такая. Пит научил
меня как с ней обращаться.
   Вот и вс„, что мне удалось разузнать от отца.
   Пятьдесят лет спустя мне пришлось побывать на тихоокеанском побережье.
Я устроился на ночь в одной из гостиниц Сиэтла и коротал время за вечерней
газетой. На глаза мне попался некролог, занимавший две трети колонки.
Доктор Хьялмар Норски. Неужели это Пит? Нет, он не мог прожить столько
лет. Я пробежал глазами колонку. Родился в Небраске неподал„ку от города
Омади.
   Надо же, это ведь город, где мои родители получали почту в годы около
моего рождения. Позднее Миссури обрушила всю свою ярость на этот город,
подрезала всю его территорию, превратила его улицы и переулки в ил,
который затем разбросала по берегу Айовы. Я посмотрел дату рождения. Это
былогод спустя после Битвы дикой индюшки. Хьялмар Норски был врачом с
гораздо более чем местной репутацией, его глубоко уважали и любили не
только пациенты, но и вся округа. У него остался брат, президент большой
деревообрабатывающей компании, и сестра, которая уже была на пенсии после
долгой и блестящей службы в качестве директора школы.
   Отец его, Питер Норски, был известным архитектором и строителем, мастер
на все руки! Немало городов и селений на северо-западе обязаны красотой
своих общественных и частных зданий Питеру Норски. Мать доктора Норски,
Катрина Норски, ходила в начальную и среднюю школу вместе со своей
дочуркой Бодил, чтобы выучиться языку, набраться знаний и затем принять
участие в борьбе за права женщин. Она стала руководителем этого движения у
себя в округе, была настолько активной и энергичной, что сумела вовлечь в
это дело не только всех женщин, но и мужчин, занимавших хоть какое-либо
положение в обществе. После начала борьбы за избирательные права для
женщин обе партии выдвинули е„ кандидатом в Конгресс, но она отказалась,
ссылаясь на преклонный возраст.
   Ну вот и вс„ по поводу этого некролога. Автор не знал только одного.
Причиной всего этого была Битва дикой индюшки, во время которой Трина не
только избавилась сама от тирании Пита, но в конечном счете, освободила и
самого Пита.
    
  
 ПОДРУЖКА МОЯ, ТОНИ
  
  
 У моего отца была прекрасная норовистая лошадь, Кейт. Ему очень хотелось,
чтобы она ожеребилась, так как в нашем хозяйстве на ферме весь транспорт
состоял из четыр„х лошадиных сил, то есть у нас было всего четыре лошади.
Одна из них становилась уже старой и немощной. Года через четыре е„
пришлось бы отправлять на покой. А через четыре года только что зачатому
жереб„нку было бы уже три года, что вполне годилось, чтобы занять место в
упряжке с телегой или плугом. Но Кейт по природе своей была целомудренной
и разборчивой. Отец познакомил е„ с благородно ржавшим першероном, но Кейт
пренебрегла им. Тогда он попытался свести е„ с блестящим черным морганом,
а Кейт грубо лягнула его. Был также галантный жеребец смешанных кровей по
кличке Гидальго, так как в н„м была и испанская кровь. У него была
репутация неотразимого ухаж„ра. Но Кейт отвергла и его.
   Очевидно она была против любви по расч„ту.
   Между нашим и соседским пастбищем пролегала дорога. С нашей стороны
была хорошая изгородь из колючей проволоки, такая же была и у соседа. У
него был пони для верховой езды, небольшой гнедой индейский жеребец
величиной примерно в половину настоящей лошади. Это животное имело
обыкновение подходить к изгороди, ржать и визжать в сторону Кейт. Очевидно
это были злые и обидные речи на лошадином языке, так как они приводили
Кейт в ярость. Она прижимала уши назад, е„ прекрасная морда при этом
принимала ужасный вид, она походила при этом на одну из людоедствующих
лошадей в греческой скульптуре Диомеда.
   В конце концов она так возненавидела этого несносного конька, что
несмотря на сво„ прекрасное воспитание, перепрыгнула через наш забор,
пересекла дорогу, перемахнула через соседский забор и предложила негодному
жеребцу выяснить отношения.
   Когда на пастбище лошади действуют друг другу на нервы и доходят при
этом до предела, они становятся задом друг к другу и начинают лягаться
вплоть до истерики. При этом они пригибают голову к земле и брыкаются,
стараясь попасть в круп другой обеими задними ногами. При этом урон обычно
бывает невелик, если только у них нет острых подков. Но и фермер не
настолько глуп, чтобы выпускать норовистую лошадь свободно на пастбище.
   Кейт с жеребчиком устроили драматическое представление, которое
проходило с переменным успехом. Перепуганный, я наблюдал за ними издали.
Мне казалось, что такие гулкие удары могут оказаться губительными. Но отец
сказал, что ничего страшного нет и что скоро они устанут. Так оно и вышло,
и с осознанием незапятнанной чести они разошлись восвояси, пощипывая
траву. Отцу пришлось сходить и привести Кейт назад, ибо она была слишком
хорошо воспитана, чтобы при возвращении снова прыгать через забор. Отцу
пришлось прошагать целую милю, чтобы провести е„ через двое ворот. С
неделю вс„ было тихо и мирно. Затем несчастный кон„к снова начал
приставать к Кейт с несносным ржаньем и визгом на сво„м конском наречии. И
ей опять пришлось перемахнуть через оба забора. Она была страшно сердита,
и жеребец поскакал от не„ прочь, пока они не скрылись из виду за небольшим
холмом. Мы слышали удары копыт, но в конце концов вс„ стихло. Затем Кейт
вернулась к забору, чтобы е„ забрали домой. При этом она была сама не
своя, покорная и унылая. Когда отец пристегнул уздечку к поводку, чтобы
провести е„ в ворота, она последовала за ним с трогательной покорностью.
Несколько недель у не„ не было е„ обычной горделивости. Видимо, они
договорились окончательно, так как жеребчик больше не появлялся у забора
со своими жуткими конскими речами. В последующие несколько месяцев у нас
не было лучше лошади, чем Кейт, покладистей и примерней. Но отец ходил
озабоченный и, наконец, объявил: "Кейт понесла от этого негодного
индейского пони."
   Так оно и было. В положенный срок Кейт стала матерью самого маленького
и прелестнейшего жереб„нка на свете. Кобылка была так мала, что ей
приходилось сильно вытягивать шею, чтобы дотянуться до предназначенного ей
природой питания.
 
   Кейт немного стеснялась, но была преданной матерью. Отец же смотрел на
приплод кисло. "Никакого толку из этого не будет". При этом он гладил свою
благородную бороду, как это делал обычно в раздумьи.
   - Элвин, а ты бы хотел получить этого жереб„нка в свою собственность?
   Хотелось ли мне? Да ни один рыцарь, получая шпоры и коня у своего
господина, не был в таком восторге, как я. Мне было только семь лет, а я
уже владел тем, что когда-нибудь станет кон„м.
   Я назвал е„ Антонией, по имени героини одной из историй не то в
"Спутнике молод„жи", не то на странице для детей в сельском издании
нью-йоркского "Уорлда", не то в толедском "Блейде". Память моя не
сохранила подробностей, но это было в 1880 году, когда пророки прерий
распевали такую песнь:
   В тысяча восемьсот восемьдесят первом году Света наступит конец.
    
  
 Итак, е„ назвали Антонией, но из-за того, что в родословной у не„ был
индейский пони, то, несмотря на пол, е„ стали звать Тони.
   Дней через пять Тони уже тв„рдо стояла на ногах и начала знакомиться с
миром в меру своего понимания. Она внимательно присма