и правда было бы лучше, не  спорю...  И  вот
Наполеон, а это был именно он, я наконец  вспомнил, живет себе и живет, горя
не знает. Но в одно прекрасное  утро  подали ему к  завтраку  рыбу. Стал  он
есть, вдруг что-то твердое на зуб попало... Оказалось, перстень драгоценный,
тот  самый,  что он  в море  бросил. Перстень  проглотила рыба, рыбу  поймал
рыбак, отнес на императорскую  кухню, ее зажарили и подали императору. Так и
вернулся перстень к своему хозяину. С того дня  стали Наполеона преследовать
неудачи. В следующем году, во время похода в Россию, его схватили англичане,
отвезли на  остров  Святой Елены  и подвесили  за ногу к  дереву.  Так он  и
провисел двадцать пять лет... Ну как, нравится тебе мой рассказ?
     -- Не знаю,  что и сказать. Ведь я не император, драгоценного перстня у
меня нет, а значит, ничего подобного со мной не случится.
     --  Ладно!  Поживем  -- увидим! -- произнес  Плюмован, задетый за живое
насмешливым тоном нормандца.
     Кто мог подумать, что его предсказание скоро сбудется.
     Два  дня не рассеивался легкий  белый  туман, мешавший  астрономическим
наблюдениям.  Снедаемый алчностью, Кон-стан Гиньяр  то и дело выскакивал  на
палубу посмотреть, не повернула ли льдина обратно.
     -- Куда это ты все бегаешь? -- спросил один из товарищей.
     --  Да вот  смотрю,  не  прояснилось ли. Доложу тогда капитану, что  он
может наблюдать за звездами.
     -- Смотри, отморозишь что-нибудь.
     -- Не отморожу! Я к холоду привычный.
     Выбежав в очередной  раз, Гиньяр заметил, что проясняется, и с четверть
часа простоял на морозе. Затем вернулся и крикнул:
     --  Господин капитан, на  небе  появились зве... зве...  Он зашатался и
упал на скамью.
     Подошел доктор, внимательно посмотрел и воскликнул:
     -- Да он нос  отморозил!.. Эй!.. Люди!  Несите его скорее  в палатку...
Так!.. И снег тащите, живо...
     Гиньяра раздели. Он совершенно закоченел, лицо распухло и посинело,  на
бороде,  бровях  и  усах сверкал иней,  нос был  до того белый,  что казался
сделанным из алебастра.
     Матросы принялись растирать Гиньяра снегом. Доктор распоряжался:
     -- Трите хорошенько! Сильнее, сильнее! Лицо не трогайте, я сам разотру!
     Через четверть часа Гиньяр пришел в себя и проговорил слабым голосом:
     -- Что со мной?.. Я, кажется, потерял сознание от холода...
     -- Ну что, лучше? -- поинтересовался врач.
     -- Вот только носа не чувствую... Неужели я его насовсем отморозил?
     --  Помолчи! Сейчас тебя уложат в постель, а завтра  встанешь как  ни в
чем не бывало. Только впредь будь осторожен, не делай глупостей.
     -- А как же нос, доктор?
     -- Насчет носа потом поговорим,-- последовал уклончивый ответ.
     Спустя сутки нормандец уже мог вставать с постели, однако нос распух  и
нестерпимо болел...
     После двух недель  усиленного лечения боль прошла,  но  кончик носа  --
увы! -- отвалился, а сам нос приобрел фиолетовый оттенок.
     Единственным   утешением  было  то,  что  льдина,  как  узнал  Констан,
неуклонно двигалась к северу и жалованье соответственно увеличивалось.
     Так    что    Гиньяр     оказался    счастливее    самосского    тирана
Поликрата[69], которого Плюмован почему-то окрестил Наполеоном, и
нормандец в конце концов успокоился, решив, что бывают беды и пострашнее.
     Теперь  матросы  больше  не  сетовали на  то, что  начальство принимает
излишние меры предосторожности,  ибо поняли, что это для их же блага, и сами
частенько говорили друг другу:
     -- Берегите носы!..
     Доктор же на всякий случай смазал всем носы коллодиумом[70],
так что лица сделались похожими на святочные маски.
     Коллодиум  защищал кожу, потрескавшуюся из-за обморожения. Забавно было
смотреть на  эти сияющие, покрытые  блестящей  коркой носы. Веки тоже  очень
страдали.  Они болезненно воспалялись из-за льдинок, прилипавших к ресницам,
что приводило к возникновению конъюктивита.
     Так как наступила  полярная ночь,  необходимость в очках отпала, но  их
все  же  сохранили,  чтобы  предохранять  глаза  от ветра. Правда, от  этого
пришлось быстро  отказаться,  так  как  на морозе  буквально через несколько
мгновений стекла покрывались  тонкой  ледяной коркой,  напоминавшей  иней на
замерзшем окне. Естественно, в таких очках ничего не было видно.

ГЛАВА 8

     Добывание воды.--  Водовозная  бочка.--  Кладовая на  свежем воздухе.--
Уединение.-- Переполох.-- Отделались испугом.-- Новые проделки льдины.

     Воду для мытья зимовщики качали помпой из-подо  льдины, но для питья  и
варки она не годилась. Для этой цели использовали талый лед.
     Однако  лед бывает пресный и  соленый,  в  зависимости от воды. Соленый
называется floebergs, а пресный -- iceberg.
     Льдина,  возле которой  стояла  "Галлия",  как  нарочно,  была соленой,
floebergs, а за пресной приходилось идти целую милю. Можно было, разумеется,
получить воду из снега, но капитан пользовался любым предлогом для разминки,
а потому велел ежедневно привозить лед.
     Для этого  специально  приспособили сани, прозвав  их  "водовозными". В
сани запрягали десять собак, сопровождавших было четверо, все с винтовками.
     Собаки,  томясь  взаперти,  радовались каждой  возможности пробежаться,
словно готовились к предстоящей нелегкой зимовке.
     Люди, со своей стороны,  постепенно  привыкали к четвероногим,  учились
управлять  ими.  Особенно  трудно было справляться  с санями на ненаезженной
дороге; но  мало-помалу шероховатости  сгладились, и препятствий становилось
все меньше.
     Пустые сани собаки легко  тащили  и  мчались  как  бешеные,  не то  что
груженные  льдом, когда приходилось пускать в ход  кнут,  да  еще и самим на
подъемах впрягаться.
     У медведей, как известно, чутье острое,  и они  вскоре  почуяли людей и
собак, но держались на расстоянии. Потом, осмелев, стали приближаться. Этого
только  и ждали французы: они тотчас вступали с хищниками в бой и всякий раз
побеждали. Тушу взваливали на сани и везли на корабль.
     Таким образом, запас свежего мяса, к  великой радости  собак, все время
пополнялся.  С хранением  трофеев  проблем не было: с медведя сдирали шкуру,
тушу  разрезали  на  части  и привешивали к  реям.  Получалась  своего  рода
кладовая прямо на воздухе. Ведь на морозе мясо не тухнет.
     Про Ужиука, казалось, забыли, и  он время от времени ходил охотиться на
тюленей.  Выследит,  стукнет своим гарпуном и возвращается с добычей.  А чем
тюлень хуже медведя?
     Шло  время.  Соблюдение  режима,  предписанного  доктором,  благотворно
сказалось на  здоровье  экипажа --  все  чувствовали себя отлично, не считая
нескольких случаев обморожения, да и то легкого.
     Немцы  не  подавали  никаких  признаков  жизни.  Лишь  при  свете  луны
проступали  порой очертания  их  корабля.  Он  находился на противоположной,
южной, стороне льдины. Соперники, словно по молчаливому соглашению, поделили
ледяное пространство,  и  это было  лучшим  способом избежать  конфликтов  и
столкновений. Казалось, между ними не тысяча метров, а тысяча миль.
     Иногда, правда, они смотрели друг на друга в подзорные трубы.
     Обособленность эту усугубляла  наступившая темнота.  Нелишне  заметить,
что французам в  общем жилось неплохо,  если учесть окружающие условия. Одно
их  тревожило:  непрекращающееся движение льдины. Плыла она к  северу, но  в
любую минуту могла изменить направление. Вдобавок корабль  постоянно  ощущал
толчки льдин, с  дьявольским скрежетом сталкивавшихся друг с другом. К этому
трудно было привыкнуть. И французов нет-нет да  и  охватывал страх за участь
"Галлии".
     Ночью десятого ноября они думали, что  наступил конец. После  множества
толчков  вдруг  послышался  такой  треск,  что,  казалось,  корабль  вот-вот
развалится.  Потом  заплескалась, зажурчала вода... Все бросились на палубу,
несмотря  на  крики  офицеров:  "Берегите носы". Сдавленное  тяжелой ледяной
оболочкой,  море все же нашло себе выход в том месте, где лед был  потоньше.
Откололась  огромная глыба,  и ее  тотчас  волной подбросило  кверху,  затем
швырнуло назад, и она рухнула метрах в двадцати от "Галлии".
     Едва  волнение улеглось,  как корпус  корабля  вновь  жалобно застонал.
Уснувшие  было  матросы, уже хорошо знавшие, что означают эти  стоны, быстро
вскочили. Вдалеке послышалось  глухое ворчание. Корпус заскрипел и  затрещал
сильнее.  Шум   приближался   и  усиливался,  раздавалось  какое-то  ледяное
крещендо.  Звуки напоминали глухие  стоны морского  прибоя, разбивающегося о
каменистый берег. Корабль сдавливало все сильнее, льдины лопались со звуком,
похожим на свист  вырывающегося из клапана пара. Целый шквал душераздирающих
звуков  обрушился на моряков.  Это был настоящий  ураган, в котором чудились
крики животных,  завывания ветра  в  ложбине и пронзительный  вой  сирены, а
иногда казалось, что это тысяча тяжело  нагруженных повозок катится по плохо
мощенной улице.  Надо  было обладать  железными  нервами, чтобы вынести этот
адский концерт.  В  какой-то момент  показалось, что давление льдов достигло
максимума. Лед хрипел вокруг шхуны, но храбрый корабль стойко сопротивлялся.
Еще  некоторое  время  слышались  какие-то  бормотания,  последние  протесты
взбунтовавшейся стихии, затем вновь все стихло.
     Надолго ли?

ГЛАВА 9

     Угнетающее влияние  холода  на людей.-- Приготовления к встрече  Нового
года.-- Заманчивая программа.

     К  двадцать  третьему  декабря  солнце  опустилось  на  четырнадцать  с
половиной  градусов ниже горизонта, но раз  в  сутки  все  же озаряло землю.
Появится -- и тотчас исчезнет.
     Зимовщикам  этот отблеск служил как бы гранью  между  ночью и днем, был
своего  рода  признаком  жизни.  Природа  словно  пыталась  сбросить  саван,
приподнять уголок мрачной завесы.
     Но двадцать четвертого числа  не появился даже этот бледный, призрачный
свет.
     Царство  льда  будто  сомкнулось   с  царством  мрака.  Холод  сделался
нестерпимым.
     Хорошо еще, что не было ветра. Прозрачный воздух, казалось, застыл.
     Четыре дня кряду столбик не  поднимался выше отметки  минус сорок шесть
градусов и наконец замерз.
     А ведь морозы со дня на день могли еще усилиться.
     Что же тогда? Чем все это кончится?
     Великий Боже!
     Даже огонь как будто лишился своего тепла.
     Раскаленный  добела  калорифер  не  мог  в  достаточной  мере  обогреть
помещение. Не будь корабль основательно  проконопачен и обшит войлоком, люди
давно замерзли бы.
     Стоило отворить  дверь, как в нее врывалось облако  пара, рассыпавшееся
снежинками. Капелька воды на одежде тотчас превращалась в льдинку.
     Пар шел буквально ото всего -- от белья, от книг.
     Мясо  приходилось  пилить  и рубить как дерево. Дерево задубело.  Самые
острые  пилы  и  топоры  затупились. Стальные инструменты стали ломкими, как
стекло. Хлеб превратился в камень, и жевать его было почти невозможно.
     Даже курить стало  трудно. От сухости воздуха табак превращался в пыль.
Трубки то и дело гасли из-за слабой тяги.  О сигаретах  и говорить нечего --
усы и бороды у курильщиков заиндевели.
     Металлические  вещи   казались  раскаленными,  к  ним  невозможно  было
прикоснуться.  Сливочное масло  стало  как  булыжник, постное превратилось в
лед, ром загустел словно сироп.
     Утверждают,  будто зной действует  на человека  расслабляюще,  а  холод
закаляет и укрепляет. Смотря  какой холод! Полярные  морозы ведут  к атонии.
Дрожат и отвисают челюсти, заплетается язык, ослабевает слух, тяжелеет тело,
человек  погружается в состояние  душевного  и умственного оцепенения, ходит
будто пьяный.
     Зато  Ужиук,  этот  дикарь,  да  эскимосские  собаки  чувствовали  себя
превосходно. Туземец пил и ел и как  ни в чем не бывало разгуливал по морозу
словно белый медведь.
     Собаки, когда их выпускали, весело прыгали и валялись в снегу.
     Чтобы поднять у  матросов дух, капитан обязал их  выполнять  физические
упражнения  и  старался  как-то  развлечь подчиненных.  Увеличился рацион, а
режим велено было соблюдать еще строже.
     Стоило кому-нибудь из  моряков пожаловаться  на слабость  и  попросить,
чтобы его  освободили на время  от работы, как  де  Амбрие  ставил  в пример
повара Дюма. Тот не знал ни минуты отдыха и постоянно был на ногах: хлопотал
у плиты, не выпуская изо рта  трубки,  рубил мясо,  растапливал лед, готовил
чай, охотился на медведей. Ложился последним, а вставал первым и всех будил,
начиная с офицеров,
     -- Шесть  часов,  капитан!  -- громко кричал  он.--  Подъем! Эй,  люди!
Вставайте!
     Матросы шумно зевали, но кок не оставлял их в покое:
     -- Вставайте же! Не то начну убирать постели!..
     Все знали, что Тартарен может  осуществить свою угрозу, и нехотя, ворча
и ругаясь, вставали. Потом умывались и приступали к обычным занятиям.
     Так проходил день за днем...
     Наступило первое января  1888 года. День выдался  прекрасный: темный  и
звездный.
     Все поздравляли друг друга с Новым годом. Плюмован обратился к капитану
с короткой, но очень складной речью, поклялся от  себя и от всех товарищей в
преданности и безусловном повиновении.
     Тронутый его словами, де Амбрие пожал собравшимся руки, поблагодарил от
всего сердца и сказал:
     -- Теперь, друзья, можете веселиться.
     Праздник начался с двойной порции  старого рома, матросы проглотили его
как молоко -- этому способствовал мороз.
     Плюмован, что-то втайне давно затевавший, вытащил из сундука  два листа
бумаги, исписанных красивым, четким почерком, и торжественно наклеил в обоих
концах помещения.
     Матросы принялись с любопытством читать.
     Оказалось, это афиши с программой предполагаемого вечера. Чего только в
ней не было!
     НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПОЛЯРНЫЙ ТЕАТР
     Улица Белого Медведя, ледяной зал.
     БОЛЬШОЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
     Начало ровно в полдень.
     ЧАСТЬ ПЕРВАЯ:
     1. Поединок на саблях господ Понтака и Бедаррида.
     2. Различные  имитации  в исполнении  господина Фарта,  известного  под
именем Плюмован.
     3. Силовые  упражнения.  Демонстрирует  господин Понтак,  имевший честь
работать в присутствии коронованных особ.
     4. Помпон, Кабо, Белизар и Рамон -- ученые собаки и их хозяин, господин
Плюмован.
     ЧАСТЬ ВТОРАЯ:
     1. "Вишни" -- романс в великолепном исполнении господина Дюма.
     2. "Два слепца" -- комическая опера в одном акте.
     Действующие лица и исполнители:
     Жирафье -- господин Фарен, он же Плюмован.
     Паташон -- господин Дюма, он же Тартарен.
     Прохожий -- один из членов команды.
     3.  "Старый  Эльзас" --  патриотическая  песня  в  исполнении господина
Фарена.
     Nota Bene. Так как спектакль дневной,  но дается  при полном отсутствии
солнца, не путать полночь с полднем!
     Итак, ждем вас ровно в полдень!
     Кто не видел, как четырнадцатого июля парижане выстраиваются  в очередь
перед Национальной Музыкальной  Академией, Французской Комедией или  Оперой,
тот  вряд  ли  поймет  энтузиазм  и нетерпение  моряков  "Галлии"  при  виде
великолепной,  полной   неожиданностей  программы,   составленной   всеобщим
любимцем Плюмованом. Артистам был обеспечен успех.

ГЛАВА 10

     Дневное  представление ночью.-- Ученые собаки.--  Подвиги  Дюма.-- "Два
слепца".-- Неслыханный успех.-- Надежда.

     Итак,  в  полдень  ожидалось  большое  представление  с  участием  всех
желающих.
     Раздались три  знаменитых удара. И внезапно на фоне разноцветных флагов
появились два чемпиона --  Понтак и Бедаррид. Каждый  опирался на деревянную
саблю. После положенного приветствия Бедаррид, ловкий как обезьяна, бросился
на Понтака, пытаясь задеть его  саблей.  Однако  тот, коренастый и солидный,
как глыба, с головокружительной быстротой сделал мулине[71].
     Удары руками, локтями, головой следовали друг за другом. Оба противника
были  достойны  друг друга и дрались,  не щадя  сил. С  громким скрежетом  и
щелканьем  сабли вихрем  кружились  в руках соперников,  к  великой  радости
публики, неплохо разбирающейся в фехтовании и не скупящейся на подбадривание
и  похвалы.  Бедаррид   всегда   в  поисках  нового,  а  Понтак  --  строгий
последователь   классических  приемов.  Первый  постоянно  нападал,  но  его
противник  был  неприступен,  как  скала.  То,  что один  выигрывал  за счет
скорости,  другой наверстывал  хладнокровием. Нелегкий  поединок длился  уже
пятнадцать минут, а победителя все не было. Ну что ж,  тем лучше. После этой
битвы  не  было раненых, не  пострадало  даже  самолюбие противников. В зале
раздались   громкие   крики:   "Браво,  ребята,   браво!"   После   довольно
продолжительного  антракта (ведь  надо было  продлить удовольствие)  занавес
вновь открылся, и на  сцене появился...  Констан Гиньяр!  Но в программе  не
было  выступления нормандца, он был среди зрителей. Вот так штука! Да это же
Плюмован,   который   начал   свои   перевоплощения  как   раз   с  Гиньяра.
Загримированный парижанин, такой  же курносый, как  оригинал, расхаживал  по
сцене  расхлябанной походкой.  Ну  вылитый Констан! Пытаясь нацепить на  нос
очки, он говорил с нормандским акцентом, рассказывая ужасные истории на тему
экономии.  Сходство было настолько поразительным, что  доктор, смеявшийся до
слез,  предложил пригласить на сцену подлинного Гиньяра. Появление нормандца
рядом с  двойником  вызвало  безумный  смех  в  публике. Пародия  так хорошо
удалась,   что  во  время  импровизированного  диалога   "близнецов"   почти
невозможно было отличить друг от друга.
     Можно  легко  догадаться,  что,  так блестяще  начавшись,  и  остальные
пародии  имели огромный успех.  После Гиньяра наступила очередь  следующего.
Неутомимый  парижанин,  переодевшись  и  загримировавшись  в  мгновение ока,
предстал перед  удивленными зрителями в  виде кока Дюма,  одетый в поварской
колпак  с  огромным поварским  ножом на  боку,  карабином на плече, "Эр"  он
произносил на  провансальский манер. Затем последовали Ник  Бигорно, Курапье
и,  наконец,  сам  Ужиук! Оторопевший  Большой  Тюлень  искренне  поверил  в
присутствие настоящего  эскимоса и  принялся  о  чем-то расспрашивать его на
своем  родном языке!  Да, нужно  признать,  что  Плюмован  действительно был
большим артистом.
     Затем Понтак сделал  несколько оригинальных гимнастических  упражнений,
после чего снова появился Плюмован, ведя за собой четырех самых умных собак:
Помпона, Кабо, Велизария и Рамона.
     От  собак валил пар --  они пришли с холода  и сразу  стали резвиться и
прыгать. Потом почуяли запах съестного -- здесь пахло остатками  завтрака --
и с жадностью стали принюхиваться.
     -- Не вздумайте артистов кормить!  -- закричал Плюмован.-- А то сладу с
ними не будет!
     Потеряв надежду  на угощение, псы переключили внимание на калорифер, от
которого приятно веяло теплом.
     -- Черт  возьми! -- пробормотал Артур.-- Совсем одурели.  С непривычки,
что ли? Того и гляди, осрамят меня... Милостивые дамы и господа! -- произнес
он  громко, хотя  дам здесь  не  было.--  Прежде чем  представить  вам  моих
учеников, прошу для них снисхождения. Им  здесь  все  непривычно -- и свет и
тепло. Учились недолго, а ведь  были дикими,  как  тюлени... Конечно, я буду
стараться.  Не судите же их строго! А вы, собачки, не ударьте лицом в  грязь
перед почтеннейшей публикой.
     Животных вывести  на  сцену удалось с трудом, теперь  же  все  внимание
четвероногих  было поглощено  калорифером,  и  они стояли, опустив  головы и
хвосты.
     -- Сидеть! -- скомандовал отрывистым голосом парижанин.
     Собаки уселись и протяжно зевнули.
     -- Есть хотите?
     Раздался дружный лай.
     -- Вот получайте! -- И парижанин дал каждой собаке по кусочку сахара.
     -- Скажите, господин Помпон, куда мы едем? Во Францию?
     Ответа не последовало.
     -- В Америку?.. В Китай?.. В Турцию?..
     Молчание.
     -- Может быть, к Северному полюсу?
     Собака залаяла.