--  Отлично!  Вы  превосходный географ... А  теперь  вы, господин Кабо.
Скажите, что вы больше всего любите? Перец?.. Горчицу?.. Палку?..
     Молчание.
     -- Сахар?
     В ответ раздался лай.
     --  Вот как? Значит,  больше всего вы любите сахар?..  Что же, возьмите
кусочек.  Теперь вы,  господин Велизарий. Ответьте, пожалуйста,  кто  у  нас
начальник? Констан Гиньяр? Нет?  Может  быть, Дюма?.. Опять не то?.. Кто же?
Капитан?..
     Собака залаяла.
     --  Прекрасно.  Весьма похвально... вы  неплохо  разбираетесь в  чинах.
Ну-с, господин  Рамон, теперь ваша  очередь.  Вы, кажется,  истинный патриот
своего отечества. Посмотрим, так это или нет. Произнесите  здравицу  в честь
Англии...  А!  Вам  не  нравятся англичане... Тогда в честь  Австралии...  И
Австралию не жалуете? Ну, в честь Германии!
     Собака злобно ощерилась и зарычала.
     --  Ну, ну,  не буду... не буду...  Я,  кажется,  догадался.  Вы любите
Францию!
     Рамон громко залаял, ему вторили остальные собаки.
     Раздались оглушительные аплодисменты. "Публика"  приветствовала собачий
патриотизм.
     Плюмован,  окрыленный  успехом,  подождал,   пока   стихнут  овации,  и
обратился к зрителям:
     --   А  теперь  имею  честь  продемонстрировать  вам  самые   блестящие
способности  моих  воспитанников.  Они  не  только  точно  отвечают  на  все
поставленные  вопросы, но и  отлично знают алфавит. Сейчас вы это увидите...
Внимание!
     Услышав команду, собаки  вновь сели на задние лапы  и замерли. Плюмован
подошел к ним и положил  каждому псу  на  нос  по кусочку  сахара,  а  затем
скомандовал:
     -- Не двигаться! А, В, С...
     -- Помпон, твой нос шевелится -- Д! Табо -- Е, не спеши!
     Он,  глядя  на  собак,  назвал  еще  несколько  букв.  Все  четыре  пса
встряхнули мордами, когда была  названа буква,  с которой начиналось их имя,
кусочки сахара подпрыгнули в воздух и исчезли в открытых пастях.
     --  Итак,  дамы  и  господа,  благодарим  вас,--  сказал гордый  своими
успехами учитель, чей голос потонул в буре аплодисментов.
     Номер  с собаками удался  на славу и  очень поднял  настроение публики,
которая не скупилась  на  похвалы. Дальше в  программе стоял романс "Вишня",
как было  написано  в  афише,  "в  великолепном  исполнении" господина Дюма.
Провансалец  был  одарен мощным голосом, напоминающим орган,  но его попытка
взять  высокую  ноту  закончилась  довольно  неожиданно.   Томная  кантилена
комически затянулась. Звук получился довольно забавным, и прямодушный  Дюма,
закончив  наконец  петь, никак не мог понять бурной  реакции зала  и  своего
потрясающего  успеха.  Затем  следовала  комическая  одноактная  опера  "Два
слепца", исполнения которой все ждали с особым нетерпением.
     Появился Дюма -- Паташон, несчастный слепой, и начал петь:
     Ужасна жизнь моя,
     Нет счастья для слепца...
     И  вдруг  при  этих  словах публика  разразилась гомерическим  хохотом.
Оказывается,  собаки,  пригревшись  у  калорифера,  начали  хором  подвывать
незадачливому  исполнителю. В зале  поднялся такой  шум,  что  представление
пришлось  временно прекратить.  Да, это было  уж слишком! Столь  безудержный
смех становился болезненным.
     После того, как зал  немного утих, представление возобновилось. Но едва
появился  Плюмован,   последовал  новый  взрыв  хохота.  Парижанин  вышел  с
табличкой,  на  которой  было  написано:  "Ослеп  в  результате  несчастного
случая",-- и  после знаменитого диалога между двумя доносчиками провыл в нос
романс Велизарио.
     Поистине, этот импровизированный концерт принес измученным, уставшим от
постоянных  забот  морякам минуты  сладостного  забвения.  Он  был  отличным
лекарством против мрачной меланхолии, подстерегающей путешественников долгой
полярной  зимой.  И пусть миг  радости был  совсем короткий,  ну что ж,  это
лучше,  чем  ничего! Веселитесь  же, храбрые моряки,  побудьте хоть  недолго
детьми. Пусть вас окружает ледяной  ад  и непроглядная темнота,  забудьте на
время о  будущих  трудностях и невзгодах и постарайтесь  сделать вид, что не
замечаете  глубоких  морщин,  которые  иногда омрачают  лоб  вашего храброго
капитана.  А теперь,  когда  вы пьяны от переполняющего  веселья, попробуйте
немного сосредоточиться,  ведь  предстоит  послушать  песню,  полную боли  и
гнева. Она и должна закончить этот великолепный праздник.
     "Старый  Эльзас"  -   это  возмущенный  протест  против  незаслуженного
унижения,  это гордый,  вызов врагу,  укравшему  твою  родную  землю, но  не
сломившему твой дух.
     На   сцену   вновь  вышел  Плюмован.   Парижанин,   сняв  грим,   запел
приглушенным, чуть дрожавшим от волнения голосом:
     Скажи, где родина твоя
     Германия иль Франция?
     Голос певца окреп,  и казалось,  что сердца  матросов, сидящих в  зале,
бились в  унисон  с ритмичными звуками песни.  Все  были взволнованы. В зале
стояла  полная  тишина,  никто  не  осмеливался прервать  восклицаниями  или
аплодисментами   этот  героический  гимн  несломленного  народа.  В   голосе
парижанина, буквально несколько минут назад исполнявшего комические куплеты,
теперь слышался  неподдельный пафос,  волнение  и  трагизм.  Когда  Плюмован
закончил петь,  по залу пронесся  глухой гул, и вдруг раздались рыдания. Это
плакал  Фриц Герман,  храбрый эльзасец. Он встал и, не скрывая слез, текущих
по щекам, подошел к певцу, горячо пожал ему руку и взволнованно произнес:
     --   Спасибо,   матрос!  Очень   верно   ты   пел:   отторгнутое  вновь
присоединится...
     Так провели французы первый день Нового года.

ГЛАВА 11

     Бедствие.--  Ожоги  от  мороза.--  Лютый  холод.--  Страдания  собак.--
Эскимосская  болезнь.--  Первые  жертвы.--  Корабль возвращается на  прежнее
место.

     Против  ожидания  в январе морозы  усилились и  не ослабевали, хотя уже
наступил февраль.
     По  свидетельствам  капитана  Перса и  лейтенанта Грили у  них во время
зимовки спиртовой столбик опускался до минус пятидесяти восьми. Сейчас целую
неделю стоял мороз в пятьдесят девять градусов, и люди выходили лишь в самых
крайних случаях.
     За льдом  не ездили, довольствовались снегом, который  можно было взять
поблизости. В  помещении  стало  холоднее,  но  благодаря  толстому снежному
покрову, почти целиком скрывавшему корабль, а также  день и ночь топившемуся
калориферу, температура не опускалась ниже трех градусов мороза.
     Из-за неожиданных холодов матросы день ото дня становились мрачнее.
     --  Не унывайте, ребята!  -- подбадривал их доктор.--  Надо бороться  с
холодом! Потерпите, скоро выглянет солнышко.
     -- И так терпим,-- отвечал кто-то из-под целого вороха шуб,-- только от
этого не легче.
     -- А вы вспомните, что есть  на земле страны,  где  в  эту  минуту люди
умирают от жары!
     -- Жара не так мучает.
     -- В степях Азии и Африки зной нередко доходит  до шестидесяти, а  то и
шестидесяти пяти градусов. Как в раскаленной печи или паровой ванне. Недолго
и на тот свет отправиться.
     -- Но там, по крайней мере, светло.
     -- Подумаешь, светло! А разве у нас около полудня не бывает двухчасовых
сумерек?  Даже  звезды  исчезают,  и  в  двухстах  метрах  можно  разглядеть
человека. Мало вам этого?
     -- А без дела сидеть? Не двигаться? Легко матросу?
     -- Да  вы здесь как сыр в масле катаетесь,  слава Богу, здоровы. А  еще
жалуетесь! В прежних экспедициях  и глазами  матросы болели,  и от  скорбута
умирали. Ведь самое трудное -- позади. Скоро станет тепло, вернетесь к своим
прежним занятиям.
     Разговоры   разговорами,  а   положение  было  критическое.  Шутка  ли!
Пятьдесят девять градусов ниже нуля! Попробуйте выжить в такой мороз!
     Однажды Констан Гиньяр, отстояв свой срок на часах, взглянул на ртутный
термометр, висевший под фонарем. Там было  сорок три градуса, а на спиртовом
-- сорок семь.
     -- Да врет он! -- сказал нормандец товарищу.
     -- Может, замерз?
     -- Сейчас я на него подышу.
     Матрос принялся усердно дышать, термометр заиндевел,  но температура не
изменилась.
     -- А ведь правда замерз... Надо же! Ртуть  и то замерзла!.. Не обернуть
ли его перчаткой?
     Обернули -- результат  тот  же. Тогда Гиньяр рукой  в перчатке принялся
изо всех сил тереть градусник. Кончилось тем, что он упал и разбился.
     Наружу выскочил металлический шарик, твердый и блестящий, как серебро.
     Констан взял его двумя пальцами и громко вскрикнул.
     -- Что с тобой?
     -- Тысяча чертей!.. Как раскаленное железо!
     -- Дурак!
     -- Ой-вай-вай!.. Ой, Господи!.. До костей прожгло!
     Моряк бросил шарик, но поздно: пальцы были сильно обморожены.
     Вернувшись  в  помещение, Гиньяр спрятал  было  руку, которая  болела и
пухла, но от врача ничто не могло укрыться.
     - Что там у вас? - спросил он.
     - Ничего!
     - Врете! Ну-ка, покажите ладонь... Да здесь ожог! Надобно перевязать.
     -- Извините, доктор, не ожог, а обморожение!
     -- Что за вздор!..  Не  скажете правду, я  вам два  пальца отрежу... Не
иначе, как вы задались целью поочередно терять все части тела.
     Испуганный матрос признался во всем и получил необходимое лекарство.
     С того дня  он закаялся прикасаться голыми руками  к металлам.  Бедняга
выбыл из строя на две недели и не мог выполнять никакую работу.
     Первыми жертвами зимовки стали  собаки. Они  не выдерживали  морозов  и
умирали  от  гренландской  болезни.  За  три  дня  большинство  их  погибло.
Симптомами  эта болезнь напоминает  бешенство, но не передается  через укус.
Лечению не поддается. Двадцать собак, к  счастью, остались живы, в том числе
-- любимцы парижанина.
     Нечего  и  говорить,  что  гибель псов повергла матросов в еще  большее
уныние. Вызывало также тревогу, что льдина снова, уже в третий раз, изменила
направление.
     Двигаясь  с северо-востока  на юго-запад, а  потом к северу, она недели
три простояла на месте и снова поплыла. Куда же теперь? Результат вычислений
оказался  неутешительным:  дело  в  том,  что  льдина попала в  водоворот, и
"Германия" в итоге оказалась впереди...
     Никто  этого  не  заметил,  кроме  капитана.  Де  Амбрие  был  близок к
отчаянию, но ничего не сказал матросам. Да и как скажешь, что в титанической
борьбе со льдом и суровой природой они потерпели поражение? Ведь это значило
лишить команду всякой надежды, попросту убить.

ГЛАВА 12

     Северное   сияние.--   Полярные   сумерки.--    Возвращение   солнца.--
Преломление лучей.-- Первые бури.--Новые опасности.-- Критическое положение.

     В  монотонной  жизни  матросов  настоящим  развлечением  было  северное
сияние, нередкое в описываемое время  года.  Полярной зимой оно единственное
напоминает о жизни.
     Особенно  часто возникает  это явление в период с января до марта -- по
два, а то и по три раза за ночь.
     Теперь  у  капитана появилась  возможность  хоть чем-то  занять  людей.
Одному  он  поручал следить  за  появлением сияния, другому -- вычислять его
продолжительность,   третьему  --  наблюдать  колебания  магнитной  стрелки.
Наиболее   образованные   пытались   составить  подробное   описание   этого
интересного явления,  да  и остальные  усердствовали, воображая,  что делают
очень важное дело.
     Сияние  обычно появляется  в  северной части неба. Сперва  показывается
бледная   световая   дуга  удивительно   правильной  формы.   Она  постоянно
перемещается к  зениту. Концы ее упираются  в горизонт и по мере восхождения
вытягиваются  с  востока  на запад.  А  какого  удивительного  цвета сияние!
Бледно-зеленое, как нежный росток, свет луны  рядом с ним кажется  желтым  и
некрасивым. В ширину дуга порой равняется трем радугам, не затмевая при этом
блеска звезд.
     Явление это  поистине величественное. Ничто не нарушает его покоя. Лишь
изредка  пробегает световая  волна. Едва  первая дуга  достигнет зенита, как
появляется  вторая,  за  ней Третья и еще множество дуг, они  опоясывают все
небо, быстро бледнеют и исчезают.
     Матросы терялись в догадках:  откуда берется сияние?  Но на этот вопрос
им не  смог вразумительно  ответить  даже доктор,  их  неизменный учитель  и
наставник.
     Принято  считать,  что  в  основе этого явления лежит  электромагнитное
поле, и все же роль атмосферных паров здесь несомненна, так же, как действие
северного сияния на магнитную стрелку. Оно тем сильнее, чем ярче и подвижнее
дуги.
     В  результате  длительных  наблюдений  установлено,  что  после  яркого
северного сияния портится погода; слабое же сияние предвещает погоду ясную и
тихую.

     Заметно увеличились сумерки.
     В полдень бывало совсем светло,  что  особенно ощущалось  при выходе из
помещения на палубу. Второго марта впервые после зимы появилось солнце, и на
борту торжественно отпраздновали это радостное событие.
     Ртутный  столбик  по-прежнему  держался  на  отметке  минус  сорок один
градус.
     Но люди приободрились -- полярная ночь шла на убыль.
     Солнце,  собственно,  должно было  явиться  только  пятого  марта,  но,
вследствие  особого  преломления  лучей,   вызванного  низкой  температурой,
зимовщики увидели его тремя днями раньше.
     Нет худа без добра, на сей раз матросы от души благодарили мороз.
     Все, кто был на  корабле, взобрались  на мачты и ждали первых солнечных
лучей, как ждут появления земли потерпевшие крушение.
     И вот на розовом фоне неба появилась алая полоска, брызнула пурпуром на
гребни снежных  холмов, позолотила верхушки  мачт, после чего наконец выплыл
огромный багровый шар.
     Солнце медленно  взошло,  лениво поплыло  над унылой  равниной и  через
минуту стало опускаться. Его даже не успели хорошенько разглядеть.
     Снова  побежали по  еще  розовому снегу тени...  Золото и пурпур быстро
исчезали... Верхушки мачт потемнели.
     Матросы молчали.
     Быть может, они были  разочарованы? Так долго ждали. и  так  быстро все
кончилось? Или же за этот  короткий миг разглядели Друг друга? Увидели,  как
безжизненны и бледны их лица?
     Что ж, возможно...
     Но  это  тягостное  впечатление скоро  рассеялось. День  стал  длиннее,
температура повышалась, и к морякам вернулась надежда.
     Кончились лютые холода.
     По  ночам еще  бывало  до тридцати пяти градусов  мороза,  зато днем не
больше двадцати восьми.
     Оптимисты уверяли, что стало "совсем тепло".
     Разбуженные солнцем, проснулись после зимней  спячки медведи. Охотникам
-- добыча, собакам -- лакомство.
     Не  вернись  проклятая  льдина  на  прежнее  место --  сколько было  бы
радости!
     К восемнадцатому  марта ночь  сократилась  до трех часов.  К несчастью,
быстрое  повышение  температуры  сопровождалось  бурями  и ветром.  По  небу
неслись тучи, то и дело сыпавшие на землю снег.
     Первые  ясные дни сменились сумрачными,  серыми,  заставляя  полярников
сожалеть об осенних ночах, холодных, но ясных и звездных.
     Вдобавок  пришла  в движение льдина.  Под действием  ветров и подводных
течений она зловеще трещала и лопалась, грозя прежними бедами.

ГЛАВА 13

     Три  склада провизии  на льдине.-- Дурная погода.--  Раненый медведь.--
Французы  и немцы.-- Агония корабля.--  Падение мачты.--  Начало оттепели.--
Бедствие.-- Гибель "Германии".

     Итак,  льдина пришла  в движение,  а вместе с ней и корабль  --  он был
полностью во власти стихии.
     Капитан серьезно тревожился: как бы "Галлия" не разбилась, не потонула.
     Однажды,  когда  половина  команды  отправилась с  собаками  на  охоту,
ледяная  стена перед кораблем вдруг  исчезла,  провалилась в  образовавшуюся
трещину.  К этой стене,  как помнит читатель, была пристроена загородка  для
собак.   Случись  это  раньше,  уцелевшие  от  гренландской  болезни  собаки
неминуемо погибли бы.
     "Галлия" уткнулась носом вниз и осталась под  наклоном в двадцать  пять
градусов.
     Капитану  стало не по себе при мысли о той  ужасной опасности,  которой
подвергался теперь каждую минуту корабль.
     Матросы в ужасе и отчаянии толпились на палубе.
     А корабль накренялся все больше.
     --  Не робейте, ребятки! --  крикнул де  Амбрие.-- Я отвечаю за  все!..
Скорее спасайте провизию!
     Необходимо  было сохранить хоть что-нибудь на завтрашний  день,  а  там
видно будет. Но успеют ли?
     Капитан  первым бросился в трюм, где была складирована провизия. За ним
последовали матросы.
     К  несчастью, температура в этой  части корабля  была очень низкой.  За
зиму образовалась  плотная  корка  льда,  которая покрывала  стены,  тюки  с
провизией  оказались плотно  спаяны друг с другом. Нужны  были топоры, пилы,
ледоруб, чтобы  разъединить  их. Сколько  потерянного времени,  титанических
усилий, и все лишь для того, чтобы поднять и вытащить продукты, которых едва
хватит на двадцать дней. Но этим дело  не ограничивалось. Продовольствие  --
единственный  запас на  завтра -- нужно  было  перенести  на  лед.  Но каким
образом? Веревки,  покрытые льдом,  стали толщиной с ногу, шкивы затвердели,
как мельничные жернова. Следовательно, невозможно было закрепить таль.
     Наконец прибыли охотники и  принялись энергично  помогать.  Обязанности
тщательно  распределили  между всеми  членами  экипажа,  и  судно,  которому
грозила  гибель,  превратилось в гудящий  улей. Началась лихорадочная, почти
отчаянная работа,  требующая поистине  нечеловеческих усилий,  и вряд ли  бы
люди  выдержали  такую  нагрузку,  если   бы  не  чувство  долга  и  крайняя
необходимость, удесятерявшая их силы.
     Мостик был покрыт толстым слоем снега, что затрудняло ходьбу.
     Наконец веревки и шкивы освобождены от ледяной  корки, затем освободили
и  шлюпку,  похороненную под  двухметровым слоем  льда.  Фриц получил приказ
наладить  работу  машинного  отделения,  но перед сильными  холодами паровые
котлы полностью  освободили.  Не  было пресной воды,  чтобы  наполнить их  и
привести  в  рабочее состояние,  правда, механик  не  растерялся. Он  сделал
своеобразный рукав из плотной ткани, матросы наполнили его снегом. Снизу это
сооружение подогрели,  и  вот, вещь почти невероятная,  меньше чем через три
часа  паровой  котел  заработал!  Правда,  перед  этим  пришлось еще  немало
поработать,  разбивая кирками застывший  как гранит уголь.  После того,  как
машина  заработала,  можно было опускаться в трюм  за тысячей  разнообразных
вещей, скопившихся там.
     Первый склад был предусмотрительно расположен в ста метрах  от корабля,
там, где  лед  был  покрепче. На  сани  погрузили  бочонки и ящики  и быстро
перевезли в палатку. Так прошли почти сутки, люди работали не переставая,  а
ситуация,  если это  вообще  было возможно,  становилась  все  хуже.  Экипаж
разделился на две  части. Одна осталась в палатке, выставив часовых, которые
менялись  через  каждый час, чтобы поднять  тревогу в случае появления белых
медведей, привлеченных запахом  псины и продовольствия. Другая -- находилась
на корабле, готовая покинуть его в случае крайней опасности. Несмотря на вой
ветра и скрежет льда, матросы уснули, но сон их был тревожным и беспокойным.
Из предосторожности  капитан приказал погасить  калорифер.  В спальнях стоял
холод,  но люди, забравшись по трое в меховые спальные  мешки, казалось,  не
чувствовали этого.  Их  товарищам, спавшим в  палатках, приходилось  гораздо
хуже.  Предосторожность  де  Амбрие не  была излишней. В час  ночи  раздался
оглушительный   треск   и  матросы  почувствовали   сильный   толчок.  Шхуна
переваливалась  с борта  на борт, началась настоящая качка, которой никто не
ожидал. Из-за  тряски калорифер упал на пол. Если бы он был наполнен углем и
работал, без сомнения начался  бы пожар. Испуганные моряки вскочили на ноги,
схватили  карабины,  сумки  с  багажом  и,  шатаясь,  начали  спускаться  по
лестнице.
     Погода еще  больше ухудшилась, но  тревога  оказалась  напрасной,  пока
ничего страшного не произошло. В четыре  часа работа возобновилась с прежним
усерди