ок
Дюма.-- Скажите лучше -- оливковые и апельсиновые. Вот тогда мы полакомимся.
Увидите, какое вкусное я приготовлю тюленье филе на прованском масле!
     --  Может,  помечтаем еще  о  бананах  и  хлебном дереве? -- насмешливо
спросил Плюмован.
     -- Лучше о свободном море,-- откликнулся капитан.-- Это реальнее.
     -- О свободном море. Чтобы можно было плыть в нашей лодке...
     Как раз в этот момент путники достигли  ледяной  вершины,  и парижанин,
шедший впереди, громко крикнул:
     -- Море!.. Море!..
     Десять тысяч греков во главе с Ксенофонтом,  увидев  волны  Эвксинского
Понта, радовались, видимо, не больше, чем наши путники.
     -- Море! -- вторили Артуру капитан и трое матросов.
     И в самом деле, вдали расстилалось необозримое  водное пространство,  с
плавающими  на нем небольшими айсбергами, вероятно отколовшимися от  большой
палеокристаллической льдины.
     То здесь, то там виднелись голубоватые холмики, присыпанные снегом.
     Ни островка, ни утеса -- ничего не было среди моря.
     Не  плескались  тюлени,  не  летали  птицы. Все вокруг  словно замерло,
застыло в неподвижности.
     Ничто не нарушало воцарившейся тишины.
     Водную гладь не тревожили волны,  лишь легкая рябь пробегала у подножия
ледяных глыб, походивших на призраков.
     На ярко-синем куполе неба ослепительно сверкало холодное солнце,
     Этот  полярный  пейзаж, спокойный и бесстрастный,  не  трогал  душу, не
заставлял чаще биться сердце.
     Матросы  ожидали  увидеть  совсем  другую  картину  и  теперь  смущенно
молчали. Но, как бы то ни было, перед ними было море, и Дюма сказал:
     --  Наконец-то мы у воды... настоящей воды, такой же, как в Средиземном
море. Льдом мы сыты по горло! Да здравствует море!.. Ура!..
     --  Браво!  -- отозвались  матросы.--  Теперь  хоть  поплаваем  в  свое
удовольствие... разумеется, если будет приказ капитана.
     -- Я не  против,  ребята,--  сказал де  Амбрие.--  Но  сначала  давайте
закусим. Получите нынче двойную порцию водки!
     --  Прекрасно,  капитан!  Выпьем за ваше здоровье  и  за  успех  нашего
дела,-- ответили матросы.
     Спуск  к воде  оказался нелегким,  но  воля и  мужество  и на  этот раз
помогли преодолеть препятствия.
     Лодку отделили от саней и несли на руках.
     -- Развод,-- пошутил парижанин.
     Но это был скорее не развод, а смена ролей!
     Теперь уже не сани должны были везти лодку, а лодка сани. Их примостили
в носовой части.
     Покончив с  погрузкой, матросы подкрепились  и в последний раз устроили
ночлег на льду. Так закончилось тридцатое апреля.
     Усталые  и измученные,  люди  всю  ночь  не  могли  уснуть. Нервы  были
возбуждены до предела грядущим и таким долгожданным событием.
     На следующий день лодку спустили на воду.
     Собаки повизгивали, видимо радуясь, что  не придется  больше бежать  по
льду -- у них были отморожены лапы. Каждый матрос, взяв по веслу, занял свое
место. Капитан сел за руль, сверился с компасом и скомандовал:
     -- Отчаливай!

ГЛАВА 13

     Брошенный  лот[81].--  Удивление.--   Дно  в  двадцать  пять
метров.-- Неожиданное углубление  дна до двухсот  метров.--  Мысли Мишеля.--
Лодка, лед, море -- все плывет по течению.

     Было четыре часа утра. Лодка двигалась  со скоростью четыре километра в
час. "Если и  дальше так  пойдет,--  думал  довольный капитан,-- часов через
пятнадцать достигнем полюса".
     Матросы ушам своим не верили.
     Неужели  цель  так  близка,  они  скоро  получат  обещанную  награду  и
прославятся   на  весь  мир?  Совершат   подвиг,  не  знающий  себе  равных?
Освободятся наконец от навязчивой  идеи, которая вот уже  целый год занимала
их головы;  смогут покинуть это  царство вечных  льдов  и вернуться в родные
края,  на землю  прекрасной  Франции, где  сейчас  цветут деревья. Полярники
вновь увидят великолепные  порты, где моряки чувствуют себя королями  и куда
неизменно возвращаются после долгого плавания уставшие, но разбогатевшие.
     Как говорят  морские волки, "осталось хорошенько затянуть швартовы",  в
последний раз поднатужиться, чтобы наконец  узнать, что  же  такое  Северный
полюс, ради  которого  положили  столько сил,  взорвали  такой  великолепный
корабль,  как "Галлия", и работали так, как не снилось ни одному китобою. Но
капитан,  которому  самому страшно  хотелось  быстрее закончить  экспедицию,
постарался умерить пыл подчиненных и сказал,  что невозможно сохранять такую
скорость все пятнадцать часов. Необходимо почти вдвое  удлинить  срок, чтобы
люди  могли отдыхать. Это было  совершенно  справедливо.  Итак,  решено было
отдохнуть  два-три часа, но сначала найти  подходящую глубину, чтобы бросить
якорь.
     А пока  что продолжали  грести с  таким усердием,  что  сдирали  кожу с
ладоней. Наконец лот, который де Амбрие соорудил с  помощью простого кусочка
свинца, привязанного к концу каната для  измерения глубины, показал двадцать
пять  метров.  Прошли  еще двести  кабельтовых  и  снова  повторили  замеры.
Оказалось тридцать пять метров.
     Пройдя  около   пятидесяти  километров,  в  одиннадцать  часов  сделали
остановку, позавтракали.  Здесь не  было  ни ветра, ни подводных течений,  и
путешественники, подняв весла, легли в дрейф.
     Вода  была очень соленой. Хорошо,  что Дюма  запасся свежим  снегом. Из
него получилось около тридцати литров пресной воды  -- запас достаточный  на
два дня.
     Попробовали  на  вкус льдину, плывущую мимо, она оказалась  пресной. Но
ведь  пресный лед  бывает на ледниках,  а  ледники -- на  земле. Стало быть,
неподалеку суша.
     Дюма выловил несколько  льдин  и  погрузил в  лодку  на случай, если не
хватит воды.
     Глубина с небольшой разницей оказалась везде одинаковая.
     В полдень наши путешественники поплыли  дальше.  Неожиданно  де  Амбрие
бросил лот, скомандовал остановку и воскликнул:
     -- Ничего не понимаю!
     Лот опускался все ниже и ниже -- а дна не было.
     Матросы тоже  недоумевали. Так и не  удалось  точно измерить глубину --
больше чем на двести метров лот опуститься не мог.
     -- Вперед! -- скомандовал капитан.
     И метров через двадцать снова бросили лот. Теперь глубина была тридцать
метров,
     Баски встревоженно переглянулись. Но Дюма и Плюмован их успокоили.
     -- Здесь, должно  быть, дыра,  через которую проходит  земная  ось!  --
вскричал парижанин.
     -- Что ты мелешь! -- возразил Дюма.-- Ведь это еще не полюс.
     --  Значит,  артезианский  колодец[82],  вырытый  в  далекой
древности.
     -- Думаю, ни то и ни другое,--  вмешался в  разговор Мишель Элимбери.--
Есть у меня на этот счет кое-какие соображения. Но я их открою вечером.
     -- Лучше сейчас,-- сказал капитан.-- Ты китобой, моряк опытный. Говори!
Не робей! Ручаюсь, никто над тобой смеяться не станет.
     --  Вы  очень  добры,  господин  капитан...  В  таком  случае  я скажу.
Непонятно, почему здесь нет ни рыб, ни птиц, ни животных...
     -- Ты прав, Мишель. Мне самому это кажется странным.
     --  Так вот, я пришел  к мысли, что это  море вовсе  не море,  а просто
соленое озеро с двойным дном.
     -- Браво, Мишель! Ты открыл первую часть тайны!
     -- Образовалось оно в большой льдине во время таяния. А место, где  лот
упал  в глубину на двести метров, не что иное, как яма, через  которую озеро
сообщается с морем... Это я и хотел сказать, господин капитан.
     -- Молодец, Мишель! Уверен, что ты  прав. Теперь  остается  узнать, как
далеко простирается это озеро. Мы находимся на невысокой точке, и кругозор у
нас самый ограниченный.
     Двойная порция водки взбодрила матросов, и они налегли на весла.
     Но  к шести часам, пройдя  сорок километров, выбились из сил и пришлось
остановиться. Всего было пройдено девяносто километров, до полюса оставалось
двадцать.
     С  разрешения  капитана все вышли  поразмяться  после долгого  сидения;
выпустили собак.
     А когда вернулись, привязали лодку, поужинали и легли спать. Каждый час
сменялись часовые, следившие, чтобы суденышко не сбило плавающими льдинами.
     За ночь ничего особенного не случилось. Проснулись в четыре часа утра.
     Один лишь капитан был встревожен.
     Во время дежурства он с помощью приборов  вычислил широту  и долготу  и
установил, что за время между двумя наблюдениями ледяные горы на юге  и само
море переместились на три минуты к востоку.

ГЛАВА 14

     Первого  мая  1888  года.--  Мертвый  кит.--  Напрасные  поиски.--  Как
сохранить документы об открытии.-- Какие привезти доказательства? -- Полгода
ночь, полгода день.-- Обратный путь.

     Отклонение на три минуты, замеченное капитаном, не имело первостепенной
важности. Компас не дает сбиться с правильного курса.
     Было  достаточно трех  часов, чтобы  преодолеть расстояние,  отделяющее
лодку от  точки, где  проходит  земная  ось, при условии, конечно, что  льды
внезапно  не   придут  в  движение.   Казалось,  что  препятствий,  по  мере
приближения к цели, становилось все меньше, но сколько трудностей ждет отряд
на обратном пути! Нужно будет отыскать  прежние следы и добраться до лагеря,
в  котором  осталось  четырнадцать  больных матросов  со  скудными  запасами
продовольствия, которых  едва  хватит, чтобы  не умереть  с голоду.  Правда,
думать о возвращении  было  еще  рано. Прямо не верилось, что здесь,  совсем
рядом,   как  говорится,  "стоит  лишь   руку   протянуть",  находилась  эта
таинственная точка, на поиски которой отправлялось столько экспедиций и ради
достижения которой было отдано столько жизней. Неужели через несколько часов
на полюсе, который не удалось покорить ни немцам, ни англичанам, ни русским,
ни американцам,  будет водружен  трехцветный французский флаг  в знак взятия
этой твердыни, мирно завоеванной горсткой французов.
     Эта мысль удесятеряла силы моряков,  и они мечтали о том, как прославят
свое отечество.
     Стояла  ясная  погода,  ярко светило солнце, даже  рябь не пробегала по
воде, было двенадцать градусов,
     Наступило первое мая 1888 года.
     Обычно спокойный, де Амбрие был чем-то озабочен,  и по мере приближения
к заветной цели все больше и больше мрачнел.
     Между  тем  никаких  препятствий  впереди заметно  не  было.  Все  реже
попадались льдины. Лодка легко скользила по гладкой, словно зеркало, воде.
     Матросы, видя, что капитан чем-то взволнован, хранили молчание и больше
не перебрасывались  солеными  шуточками.  скрашивающими однообразие  долгого
путешествия. Лишь иногда слышались тихие вздохи и плеск весел.
     Собаки, сбившись в кружок, отдыхали  в блаженной лени, "пригревшись" на
солнышке  при  минус   двенадцати  градусах.  Это  была  настоящая  весенняя
температура,  которая  заставляла  псов  высовывать  языки,  настолько   эти
северные животные привыкли к жутким полярным морозам.
     Прошло часа два.
     Торжественный  момент   приближался.   Капитан  то  и   дело   вставал,
всматриваясь в горизонт.
     Через четверть часа он вздохнул с облегчением.
     Над зеленоватой водой возвышалась темная масса.
     --  Наконец-то!  --  прошептал он едва слышно.-- Фортуна повернулась ко
мне. Быть может, дело всей моей жизни увенчается успехом.
     Нетерпение де Амбрие росло. Глаза лихорадочно  блестели, движения стали
резкими. Он не спускал глаз с черной точки, которая быстро увеличивалась.
     -- Стоп! -- скомандовал он.
     Лодка остановилась. Матросы удивленно взглянули на капитана.
     --  Мои  отважные  друзья!  --  произнес  он  дрогнувшим   от  волнения
голосом.-- Если я не ошибся в расчетах, мы  у заветной цели. Все препятствия
позади.  Там,  где  мы сейчас находимся, нет  ни  широты, ни  долготы... Это
мертвая  точка, ось, вокруг нее вращается Земля. Мы на Северном полюсе!.. Да
здравствует Франция!..
     -- Да здравствует Франция! -- что было силы закричали матросы и подняли
весла, капитан трижды взмахнул национальным флагом.
     --  Мне казалось,  тут должен быть хоть маленький островок  земли, но я
ошибся. Видите впереди скалу? Там  мы и оставим письменное доказательство об
успешном завершении нашей экспедиции. Вперед, друзья! К скале! Это последнее
наше испытание. После него подумаем о возвращении.
     Справедливости  ради   следует  сказать,  что  матросы  были  близки  к
разочарованию. Ведь ничего особенного они на  полюсе  не увидели.  А сколько
потрачено сил, сколько жертв  принесено!  Зато  де  Амбрие  был счастлив. И,
глядя на него, матросы не могли не радоваться. Скала все приближалась, и уже
можно было ее рассмотреть.  Вытянутая вверх, без выступов  и шероховатостей,
она имела в длину не более двадцати пяти метров.
     Когда до скалы осталось метров сто, Мишель Элимбери вскричал:
     -- Черт побери!..
     -- В чем дело? -- спросил капитан.
     -- Мы ошиблись! Это не скала...
     -- Что же тогда?
     -- Кит, самый настоящий, только мертвый. Баск оказался прав.
     Подойдя  ближе,  все увидели полуоткрытые неподвижные глаза,  громадную
пасть, необъятное туловище.
     Как  очутился  этот исполин в  краю,  где  не осталось  ничего  живого?
Сколько он вытерпел мук, прежде чем погибнуть?
     Китолов по  привычке ткнул тушу в бок крюком и тотчас же  его выдернул.
Из  пробитого  отверстия  со  свистом  вырвалась  зловонная струя,  к  горлу
матросов подступила тошнота,  и они поспешили  отвести  лодку подальше. Кит,
видимо, погиб  еще летом,  стал разлагаться,  а  зимой замерз. Он еще  долго
оставался бы в таком состоянии, не наткнись на него  моряки. Прямо у них  на
глазах "скала"  стала уменьшаться,  постепенно погружаясь в  воду  и вздымая
волны, а вскоре совсем исчезла.
     Матросы ждали приказа, но капитан молчал, не зная, на что решиться.
     Поблизости  не  было  места,  где  он мог  бы  оставить  хоть  какое-то
доказательство  своего пребывания на  Северном полюсе. Правда, де Амбрие вел
корабельный журнал, для серьезных  ученых это веское доказательство.  Но  не
для его соперника, большого  любителя памятных знаков. И все же  французу не
могут не поверить, слишком хорошо его знают...

     После завтрака,  состоявшего  из двойного  рациона по  случаю успешного
завершения экспедиции, капитан приказал возвращаться к оставленным на льдине
товарищам. Лодка развернулась и взяла курс на юг.
     Вечером,  несмотря  на  усталость,  спать никому  не хотелось  --  даже
собакам. Впрочем,  вечера в  нашем понимании  на  полюсе не  бывает. Полгода
темно,  полгода  светло. Солнце  восходит  в  день  весеннего равноденствия,
десятого  марта,  и до  десятого  сентября не  заходит.  А  потом  наступает
полярная ночь.  Долго бодрствовали путешественники, но усталость взяла свое.
Сразу  после  ужина  все  легли  спать.  Кроме  капитана.  Он  размышлял  об
оставленных   на  льдине  товарищах,  о  победе,  о  бесконечных  трудностях
обратного пути...

ГЛАВА 15

     Возвращение.--  Радость Констана Гиньяра.--  Хлеб  есть, а зубов нет.--
Опасения.--  Буря.--  Похищение  провизии.--  Примерное  наказание  воров.--
Массовое избиение.-- Бегство Помпона.-- Голод.

     Отряд  во  главе  с  капитаном  благополучно  возвратился  на  стоянку.
Съестных припасов почти не осталось и тащить лодку было нетрудно.
     До полюса шли пять суток, обратно -- шесть.
     Итак, седьмого мая моряки  из  лагеря  радостно встретили капитана.  Де
Амбрие был тронут до глубины души и  сказал, что победа эта общая, поскольку
от стоянки до полюса всего пятьдесят километров.
     Радовались  не  только  успеху,  но и  вознаграждению. Слава  славой, а
деньги деньгами.
     Вначале  были  обещаны две  награды:  за Северный полярный  круг  и  за
Северный полюс.  Теперь капитан пообещал объединить их в одну и раздать всем
без исключения. Это вызвало новый всплеск радости.
     Едва  оправившись  от  скорбута,  Констан  Гиньяр  хитро  подмигивал  и
потирал, свои распухшие руки.
     -- Вот и кусок хлеба на старость! -- говорил он парижанину.
     -- Чем ты его есть будешь? Ведь зубы все выпали!
     -- Тебе бы только скалиться, Плюмован! Если хлеб будет слишком твердым,
я его размочу в пиве.
     -- И будешь пить за здоровье Северного полюса, старый пьяница?
     -- Да, Полюс стал моим приятелем.
     -- А ты его точно видел?
     -- Да вот как тебя.
     -- И какая же у него физиономия?
     -- Представь себе кита, наполовину  высунувшегося  из  воды, который не
шевелит, так сказать, "ни рукой, ни ногой".
     -- Ух ты, ну и дальше что?
     -- Ну Мишель как  воткнет ему  гарпун в бок  и пш-ш-ш... Вдруг разнесся
такой запах, что можно было отравить все живое на семь саженей вокруг.
     -- А потом?
     --  Кит или Полюс, называй  как хочешь, наполнился водой  и потонул. На
том все и кончилось.
     -- Что ты плетешь? Мишель убил Полюс?
     -- Да, и ты получишь часть наследства.
     -- От Полюса?
     -- Черт, ну конечно! Это твоя  пенсия, жалованье, твой хлеб и пиво. Все
это,  старина,  наследство  бедняги  Полюса, которого  мы  так  бесцеремонно
вытащили из его владений и потопили как старый баркас.
     Тем  временем Бершу сдал  полномочия  капитану  и  доложил  о  том, как
обстоят дела.
     Ничего  утешительного.  Провизии оставалось совсем  мало,  несмотря  на
уменьшение рациона. Перед путешественниками встал грозный призрак голода.
     -- Но разве охота... рыбная ловля...-- начал было де Амбрие.
     --  Здесь мертвая пустыня! Ледяной  ад...  Ужиук  и то ничего  не  смог
раздобыть, как ни  старался. Страшно мне,  капитан, очень страшно! Погибнуть
после такой победы!..
     --  Надеюсь,  этого не  случится. Нам  надо  продержаться до  оттепели,
завтра уже восьмое мая.
     -- Дай Бог, дай Бог...
     Надежды капитана не сбылись.
     На следующий день  барометр начал падать. Подул южный ветер, пригнавший
тучи, и  началась снежная буря.  В  нескольких шагах  ничего не  было видно.
Палатку  ветром  снесло,  и французы  остались  без  крова.  Особенно тяжело
приходилось больным,  они  дрожали в своих  спальных  мешках. Сани вместе  с
лодкой, на которой команда плыла к полюсу, разбились о ледяную скалу.
     Следовало  как  можно  скорее  соорудить  укрытие  из  снега, наподобие
хижины.  Здесь  очень  помог  Ужиук,  знавший,  как  это  делается.  Входное
отверстие  являлось  до  того узким, что  в  жилище  приходилось вползать на
четвереньках. Там и  укрылись измученные люди вместе  с собаками, страдая от
жажды  и голода. Дюма  снова вступил  в  должность  повара,  сменив Курапье,
заподозренного в  поедании  чужих порций. В хижине было душно и тесно --  от
людей и собак, от зажженной лампы, но никто не жаловался, радуясь, что  хоть
есть крыша над головой.
     Стали собирать припасы,  засыпанные снегом. Но, к несчастью, оказалось,
что больше половины поглотили оголодавшие псы.
     Ураган по-прежнему бушевал, и казалось, не будет ему конца.
     Эта  снежная  буря,  самая  страшная  из  всех   случившихся  за  время
путешествия,  неистовствовала, ни  на  минуту не утихая,  целую  неделю,  до
десятого мая.
     Годовщину  отплытия из  Франции  предполагалось  ознаменовать маленьким
пиром,  но  этот  день -- тринадцатое мая --  принес горькое  разочарование.
Собаки вошли во вкус и пускали в ход всю свою хитрость, чтобы находить  еду.
И преуспели в  этом: растерзали тюки, разгрызли ящики, причем так ловко, что
невольно возник вопрос: не помог ли им кто-нибудь? Но кто?
     Матросы все  честные,  и  каждый из них  скорее  умрет, чем  решится на
подобный поступок.
     А вот  Ужиук... Он  вряд  ли способен  на самопожертвование.  На глазах
жиреет, отличается завидным здоровьем.
     Однажды даже на предложение поесть ответил, что совершенно не голоден.
     Сомнений больше  не  оставалось:  это  он вместе с собаками рыскал  под
снегом и поедал припасы.
     При этом старательно заметал следы, прикрывая брезентом распоротые тюки
и взломанные ящики...
     И вот  грянула  беда.  Надвинулась угроза  голода.  Собак кормить  было
нечем,