одолеть  немало
трудностей, она потратила почти шесть недель, чтобы достигнуть Форт-Конжера.
     Надвигалась  зима. Корабль хорошенько подремонтировали и сделали запасы
на  предстоящую  зимовку.  Чтобы избежать тесноты на борту, было решено, что
часть  матросов  с  членами экспедиции  и  тремя  упряжками  собак  проведут
арктическую  ночь  в Форт-Конжере, а  корабль будет  находиться  на  стоянке
неподалеку.  В течение  августа  и сентября Прегель  с  товарищами  совершил
несколько  длительных экскурсий  на  санях  к  северу,  вернулся  он  весьма
довольный результатами.
     Суровая, тяжелая арктическая  зима 1887 года  прервала  исследования до
конца апреля, но зато зимовка прошла великолепно.
     В начале мая Прегель уплыл к северу на баркасе, взяв  продовольствия на
полгода,  а экипаж,  оставшийся на  корабле, уже  освободившемся  ото льдов,
начал охоту  на китов. Причем промысел шел так успешно, что  всего  за шесть
недель Форт-Конжер наполнили добычей наполовину.
     -- Дожидаемся возвращения  "Германии",-- пояснил  Фогель.--  Через  две
недели ловля китов кончается. Тогда я с двумя матросами отправлюсь на север.
На полпути перезимуем и двинемся дальше... А уж потом, что Бог даст.
     После  этого   разговора  капитан  успокоился  и  даже   повеселел.  Он
поблагодарил Фогеля  и  снабдил газетами,  которых  тот  не видел уже  год и
потому очень обрадовался. Они простились,  и довольный де Амбрие вернулся на
"Галлию".
     --  Ну  что, какие  новости?  -- спросил  доктор, оставшись с капитаном
наедине.
     --  Новости хорошие. Теперь  я вижу, что напрасно волновался. Дело наше
не проиграно.
     -- Ну, а как же немецкая пуля и метка?..
     --  Тут я оказался прав.  Помощник Прегеля,  с которым  мы  беседовали,
сейчас отправляется к Северному полюсу.
     -- И это вас не тревожит?
     --  Нисколько,  хотя  противник  перед нами  достойный.  Немцы  упрямы,
настойчивы,  но  в данном  случае  беспокоиться  не  о чем...  Они  идут  по
проторенной дороге, и  любая неожиданность собьет их с  толку. Немцы берегут
свой  корабль,  экономят  деньги,  занимаются  ловлей  китов,   а   я  готов
пожертвовать "Галлией" и даже пешком добраться туда, где еще не ступала нога
человека...
     Итак, "Галлия" снялась с якоря и пошла маршрутом  "Алерта", рассчитывая
найти  открытые  сэром  Джоном  Нерсом[59] в  1875  году огромные
залежи  каменного  угля.  Залив  Робсона,  как  и  канал  Кеннеди,  оказался
свободным ото льда. Двадцать второго июня матросы отыскали залежи угля и под
наблюдением капитана  весь день грузили  на судно драгоценное топливо. Здесь
же  де  Амбрие заметил обрывок  бумажки с  остатками  табака и следы толстых
подошв с каблуками. Очевидно, Прегель тоже запасался углем в этом месте.
     Шхуна, груженная как угольная баржа, вновь взяла курс дальше на  север.
Известно,  что,  следуя по  западному  берегу залива Робсона,  сэр Джон Нерс
поднялся к Крайнему Северу с небольшим опозданием и был зажат льдами первого
сентября  1875 года. Пользуясь опытом знаменитого английского мореплавателя,
де  Амбрие, догадываясь о существовании циркулирующего течения в чрезвычайно
узком  проливе  Робсона, повернул  прямо  к востоку,  к  точке,  где зимовал
"Полярис".
     Между севером и югом в проливах  Робсона, Кеннеди  и Смита существовало
постоянное  течение.  Перед  тем  как попасть в залив  Робсона, отнесенные к
западу  дрейфующие  льды скапливались  как раз  в  той  точке,  которую  так
неудачно выбрал сэр Нерс. Ведь именно здесь он предполагал найти  знаменитый
Палеокристаллический  океан.  Льды, которые  он считал вечными,  были скорее
всего осколками ледников,  увиденных Локвудом[60] на  восемьдесят
третьем градусе  двадцати  трех минутах северной широты,  их просто  отнесло
течением к северо-восточным  землям  Гранта. Вот еще один  достоверный факт.
Маркхам, двигаясь к северу,  на восемьдесят третьем градусе двадцати минутах
двадцати  трех  секундах  встретил  гигантские  ледяные   глыбы,  которые  и
преградили ему  путь. В то время как  Локвуд, двигаясь  на  северо-восток  и
выиграв  у  Маркхама  три  секунды к  полюсу,  наткнулся на свободное водное
пространство.
     Капитан "Галлии", по  всей вероятности, надеялся найти  восточный берег
залива Робсона, который по мере приближения к северу все больше освобождался
ото  льда.  В дальнейшем события  не замедлили подтвердить  правильность его
предположений.
     Двадцать третьего  числа судно причалило  в том месте, где в 1871--1872
годах зимовал капитан Галль  на корабле "Полярис". Здесь, как известно, он и
умер от  непосильного труда и лишений. Капитан де Амбрие и  несколько членов
экипажа  пошли на его могилу. Она оказалась в порядке. Толстая дубовая доска
с  надгробной   надписью,  вырезанной  лейтенантом  Тейсоном,  нисколько  не
пострадала от времени. Эта надпись гласит:
     Здесь погребен
     ЧАРЛЬЗ-ФРЕНСИС ГАЛЛЬ,
     командир  корабля  "Полярис",  флота   Соединенных   Штатов,  начальник
полярной экспедиции.
     Скончался 8 ноября 1871 года, 50 лет.
     "Азм есмь воскресение и жизнь, веруй в Мя, аще и умрет, оживет".
     Французы   благоговейно  обнажили   головы  перед   могилой   человека,
пожертвовавшего жизнью ради науки, Смерть, наступившая внезапно, по  крайней
мере,  избавила  его  от  ужаса видеть измену  экипажа, состоявшего, увы, из
немцев!
     После посещения  одинокой могилы де Амбрие вернулся  на судно и заметил
на льду свежие следы.
     Теперь  стало ясно, что Прегель  движется  по тому  же маршруту,  что и
капитан де Амбрие.

ГЛАВА 10

     Место,  куда  не заходил  ни один корабль.-- Сплошной лед.-- В санях.--
Следы лейтенанта Локвуда.-- Опять Прегель.-- Кто там? -- "Германия".

     --  Капитан!  Восемьдесят три  градуса  восемь минут  шесть секунд!  --
весело отрапортовал помощник де Амбрие.
     -- Браво, любезный Бершу! Мы можем друг друга поздравить.
     -- Наша экспедиция  продвинулась дальше  сэра  Джорджа Нерса,-- заметил
доктор.
     -- Но не намного... Меньше чем на один градус.
     --  И все  же...  Как бы то ни было, ни один корабль еще не заходил так
далеко на север.
     --  Вы  забываете о Прегеле,  доктор. Быть  может, он  нас  значительно
опередил.
     -- Опять Прегель!.. Но ведь это только ваше предположение! Вы не можете
сказать наверняка, что он здесь уже прошел.
     --   Прегель  --  человек   бесстрашный,  никакое  препятствие  его  не
остановит.
     Разговор этот состоялся двадцать  шестого  июня.  Согласно вычислениям,
"Галлия"  дошла до  места, куда, по уверению сэра  Джорджа  Нерса,  ни  один
корабль не мог доплыть.
     Известный английский  путешественник  полагал, что дальше  лежат вечные
льды  или, как  он  говорил,  Палеокристаллическое море,  название  которого
является  производным от двух греческих слов, первое из которых  переводится
как "древний", а второе -- как "кристалл", "лед".
     -- Не знаю, как вечные льды,-- заметил Бершу,-- но огромная неподвижная
льдина шириной, по крайней мере, в три километра там есть, это точно.
     --  А пилы,  топоры и  динамит  зачем?  -- сказал  капитан.-- Попробуем
уничтожить эту преграду.
     "Галлию" ввели  в  небольшую бухту,  образовавшуюся во льдине, и экипаж
сошел на берег. Де Амбрие велел  приготовить сани, решив оценить обстановку.
К тому же такая  разминка была бы полезна и людям и собакам. Чтобы никого не
обидеть, постановили бросить  жребий, кому из матросов ехать  -- требовалось
всего семь человек, не считая самого капитана и Ужиука, погонщика.
     Жребий выпал Плюмовану, Маршатеру, Бигорно, Легерну, Гиньяру и Дюма.
     Парижанин даже запрыгал от радости.
     На  сани  погрузили  съестные  припасы на  две  недели:  сухари, мясные
консервы,  чай,  кофе,  рыбу  и спирт для  светильников и конфорок. Все было
тщательно завернуто в брезент и крепко увязано.
     Собаки, радуясь  предстоящей пробежке, весело повизгивали и  сразу дали
себя запрячь.
     Наконец сани  были  готовы. На  первых капитан  водрузил  флаг  и подал
сигнал трогаться. Это было первого июля.
     Вместе с  капитаном  ехали доктор и Ужиук, затем  Легерн, Ник, Дюма  и,
наконец,  Плюмован, Констан Гиньяр  и Курапье, по прозванию Маршатер. Собаки
было заартачились, но Ужиук  быстро  приструнил их кнутом. Легерн и Плюмован
последовали его примеру, и на всех трех санях воцарился порядок.
     Из-за неровностей льда ехать было трудно.
     Время от времени путники небрежно переговаривались.
     -- О-ля-ля, я бы лучше в ад отправился.
     --  Это еще  почему? -- наивно спросил Курапье, над которым  вечно  все
потешались.
     -- Да ведь говорят же, что дорога в ад вымощена благими намерениями.
     -- Не понимаю.
     --  Ну ты и дурень! Уж по той дорожке наши  сани  шли бы гораздо легче,
чем по этим растаявшим сугробам, лужам и острым льдинам.
     -- Э, да ты опять надо мной смеешься.
     Доктор,  услышав  эту  шутку,  развеселился  и  обратился  к  капитану,
хохотавшему от всей души;
     -- А парень бывает  довольно остроумным, и его  выходки с оригинальными
сравнениями презабавны.
     --  С  другой  стороны, это  очень ценное  качество, которое  прекрасно
помогает поддерживать здоровый моральный  дух  нашей экспедиции,-- сказал де
Амбрие.
     --  Да  уж  кому это  знать,  как  не мне. Задор и  веселье  --  лучшее
лекарство против  мрачной безнадежности полярных  ночей. Один остряк с таким
темпераментом стоит целой аптеки.
     Состояние дороги, по выражению  парижанина, стало совершенно плачевным.
На возвышенных  частях,  где  было  сухо,  снег  покрылся настом, что  очень
затрудняло путь.  В  низине,  заполненной водой  или  скорее густой  снежной
грязью,  люди проваливались в полурастаявшую жижу по  колено, а собаки -- по
самое брюхо. Если бы не  эскимосские сапоги, которые абсолютно не промокают,
путешественникам пришлось бы идти в ледяной воде. В первый  раз парижанин  и
его товарищи по достоинству  оценили сани. До  этого они думали, что собачьи
упряжки   предназначены   только  для   того,   чтобы   "с  ветерком"  мчать
путешественников сквозь снежные поля. Но в этот раз получилось совсем иначе.
Люди,  как  и положено простым смертным, шли пешком,  а собаки везли  только
снаряжение  и продовольствие.  Плюмован стал обозным солдатом, притом пешим.
Вещь, не виданная даже в пехоте, к которой он, как  настоящий  морской волк,
чувствовал некоторую жалость.
     Понадобилось совсем немного  времени,  чтобы  понять,  что движение  на
санях  дальше  невозможно.   Ледяные  глыбы  все  более  неправильной  формы
следовали  одна за другой. На  этом ледяном панцире встречались целые скалы,
холмы,  пригорки  и  миниатюрные ложбины. Человек,  даже  обладая  ловкостью
обезьяны или циркового клоуна, не смог бы удержать равновесие, сидя в санях.
Сани с трудом  преодолевали наклон в сорок пять градусов, на полной скорости
съезжали вниз, наклоняясь  вправо, затем попадали в какую-нибудь  рытвину  и
клонились влево.  Так и продвигались  вперед, с трудом сохраняя равновесие и
раскачиваясь  все  сильнее  и   сильнее.  Когда  собакам,  высунув  языки  и
напрягаясь из последних  сил,  не  удавалось  сдвинуть сани  с места,  людям
приходилось  толкать их  сзади.  Иногда  нужно было  удерживать  повозки  на
покатом спуске, чтобы помешать скользить слишком  быстро, или освобождать от
лишнего груза, когда встречались  слишком большие  неровности.  Бывало,  что
новичок-погонщик, зазевавшись,  растягивался во весь рост, к великой радости
своих товарищей,  буквально  через несколько мгновений становящихся жертвами
подобного же  несчастья. Эти падения были довольно безобидны,  но нужно было
остерегаться,  чтобы не оказаться в  воде. Лед далеко не везде был одинаково
тверд   и   однороден.  Замерзшая  морская  вода  тонкой   коркой  покрывала
предательские ямы,  через которые  дышали тюлени, и  если путешественник был
недостаточно осмотрителен, то в  любой момент  мог провалиться по  пояс. Эти
ледяные  рытвины были  очень коварны,  почти  ничто не  указывало неопытному
путешественнику на их присутствие. Нужно  было мало-помалу учиться различать
их подобно охотнику на уток, который безошибочно распознает коварную трясину
болот. Вот почему странствование на санях гораздо опаснее осенью, чем зимой,
тем более что в экспедиции было много новичков.
     К счастью,  очень помог большой опыт доктора, всегда готового ко всяким
неожиданностям.   Так  что   просчетов  и   ошибок,  таких  частых  вначале,
становилось  все  меньше.  Несмотря  на  все  трудности,  караван  продолжал
двигаться вперед, держась южной стороны.
     Все  шло  довольно  сносно,  лишь иногда  кто-нибудь  падал  или слегка
проваливался.   Но  вот  Констан  Гиньяр,   человек,  явно   родившийся  под
несчастливой  звездой  и  к тому  же нормандец, как  будто решил подтвердить
роковое влияние своего светила.
     С грехом пополам отряд  медленно шел  вперед. Время от времени капитан,
по указанию Ужиука, поворачивался и кричал морякам, чтобы  они избегали того
или иного подозрительного объекта. Гиньяр, отстав  на несколько шагов, чтобы
достать  табачку,  взобрался  на гребень, внезапно поскользнулся, упал  и --
бах! --  уселся как раз посреди лужи. Шум падения  и  проклятья, которые его
сопровождали, заставили Курапье и Плюмована обернуться.
     --  Господин  решил  принять  ванну?  --   закричал  парижанин,  увидев
барахтающегося в воде и отчаянно ругавшегося моряка.
     -- Это, наверное, твоя страсть  -- купаться при нуле  градусов,  а? Ну,
хватайся за трос и вылезай!
     Смущенный Констан Гиньяр, промокший до самых подмышек, трясясь и клацая
зубами, наконец вылез.
     -- Черт возьми,-- пробормотал он.-- Вот  так стирка! Я продрог до мозга
костей.
     -- Стоп,-- приказал капитан.-- Ты промок, парень, нужно переодеться.
     --  О, спасибо, капитан, не  стоит беспокоиться. На  ходу  высушусь. Не
обращайте внимания, я просто был невнимателен и не заметил эту дыру.
     Через минуту подбежал доктор.
     -- Разденьте  этого  храбреца,-- сказал  он  резко,--  и хорошенько  по
очереди разотрите.  Он вспотел перед тем, как провалиться, и может произойти
кровоизлияние. Быстрее! Спиртовку и кастрюлю со льдом!
     Моряки  принялись по очереди растирать Гиньяра, который уже освободился
от  одежды,  ставшей  твердой,  как  картон.  Капитан  вместе  с  Плюмованом
растирали  ему   кожу,   затем,   после  пяти  минут  усиленной  гимнастики,
несчастного малого засунули в меховой мешок.
     Подогретая на спиртовке вода  уже вскипела, доктор заварил чай, положив
в кипяток щепотку заварки и добавив внушительную порцию рома.
     -- На-ка, выпей это,-- сказал  он  моряку, у которого зубы  стучали как
кастаньеты.--  На  этот  раз ты легко отделался, но  на  будущее не  вздумай
нырять, когда вспотел, поберегись!
     Что касается  нас, друзья,  послушайте меня внимательно. Не  прилагайте
чрезмерных усилий  при ходьбе, чтобы не вспотеть. Сейчас  время года гораздо
худшее,  чем зима, особенно для новичков,  которые слишком тепло  одеваются.
Они  сильно перегреваются, потом быстро охлаждаются, рискуя схватить плеврит
или ревматизм.
     Если  же с вами  произойдет  нечто  подобное, отбросьте  ложный стыд  и
делайте то,  что я только что приказал  вашему несчастному товарищу, который
мог бы умереть здесь, прямо у вас на глазах, не приходя в сознание.
     -- Вот дьявольщина,--  пробормотал про себя Плюмован,-- я бы никогда не
подумал, что человек может так быстро отбросить копыта. Оказывается, это еще
хуже, чем солнечный удар на экваторе. Однако Гиньяр не такой уж хиляк!
     Это происшествие задержало путешественников на два часа, за которые все
успели  неплохо   позавтракать,  и   послужило  хорошим   уроком   матросам,
беззаботным и неосторожным, как большие дети.
     Когда наступил вечер,  точнее  вечернее время, так  как в эту пору года
солнце здесь светит круглые сутки, капитан приказал поставить палатку. После
сытного ужина матросы по  трое улеглись  в  меховые спальные мешки.  Капитан
разместился вместе с доктором, а Ужиук растянулся прямо на льду.
     В этот день они проделали десять миль и утром двинулись дальше. Все шло
как нельзя  лучше. Время  года благоприятствовало путешественникам.  Эскимос
время  от времени вылавливал  из трещины тюленя, ловко действуя гарпуном,  и
тогда собак, к их великой радости, кормили свежим мясом.
     На здоровье никто не жаловался. Только глаза болели от  снега и солнца.
Доктор распорядился выдать всем солнечные очки.
     Восхищенный Плюмован, тотчас нацепив их на  нос, пошел полюбоваться  на
себя в  ближайшей  луже,  которую  с успехом  использовал  вместо зеркала, и
удовлетворенно объявил, что очки придают ему вид философа.
     Затем новшество примерил  Дюма. Загорелая кожа, борода веером и широкий
нос делали повара просто великолепным. Парижанин  не преминул  заметить, что
кок похож на марабу. А ужасно курносому Констану Гиньяру никак не  удавалось
надеть очки на свой короткий нос, что страшно развеселило Плюмована.
     -- Бедняга, твои очки нужно отправить в манеж.
     -- Это еще зачем?
     -- Чтобы научить их верховой  езде. Они не  умеют сидеть в седле, но ты
их учи, не снимай даже ночью.
     -- Что-что?
     -- Нельзя их снимать, даже когда спишь, доктор так сказал.
     -- А!..  Эх,  забавно смотреть сквозь них.  Здорово! Как будто горы,  а
внизу зеленые луга.
     -- Я тут, кстати, вспомнил, как один нормандец -- твой земляк,  нацепил
зеленые очки на барана.
     -- Ну, рассказывай!
     --  Чтоб  мне  провалиться, если  я  вру! Нормандец,  хитрый  плут, дал
деревянных стружек несчастному животному, а тот их принял за траву!
     Очки  целый  день  подогревали  остроумие  неистощимого  шутника.  Все,
исключая,  естественно,  капитана и доктора, получили свою  порцию насмешек.
Досталось и Ужиуку. Эскимос со  своим пухлым, приплюснутым  лицом, казалось,
был  просто  создан  для  шуток. Очки уморительно смотрелись  на его круглой
физиономии.  Плюмован,  не долго думая, заявил, что гренландец напомнил  ему
парижскую консьержку, только дама, открывающая  двери, была более  бородата,
чем эскимос.
     В то время как матросы беззаботно шутили и смеялись,  капитан оставался
серьезным,
     Шесть  дней исследований ничего не дали.  В  ледяном поле  не  было  не
только канала, но даже сколько-нибудь значительной трещины. Еще день пути --
и придется возвращаться назад.
     У  де  Амбрие оставалась  единственная, но весьма зыбкая надежда. Между
льдиной  и  землями,  открытыми  Локвудом,  помощником  Грили,  должно  быть
свободное пространство. А до этих земель не больше двух --  двух с половиной
миль.  Окажись  там хоть узкая  полоска воды,  ее можно было  бы  без  труда
расширить до нужных размеров и провести судно.
     Увы!  Ничего  подобного  обнаружено  не  было!  Там,  где  Локвуд нашел
небольшой  канал, теперь сплошь  лежал лед. Напротив мыса  Вильда в  бинокль
можно было рассмотреть памятный знак, поставленный Локвудом и его спутниками
на  месте  последнего перехода к  полюсу.  Капитану  захотелось  увидеть его
поближе, и через час все были там.
     Но что  самое поразительное  -- шагах  в ста от знака  стоял  еще один,
видимо недавно сооруженный из положенных одна на другую глыб каменного угля.
     Де Амбрие нахмурился.
     Опять Прегель!
     Доктор и Ужиук  нашли  спрятанный  между  глыбами  бокал,  а  в  бокале
пергамент, где по-немецки, по-французски и по-английски было написано:
     "Я,  нижеподписавшийся,   начальник   германской   полярной  экспедиции
поставил сей знак по случаю посещения мною сего места. Продолжаю свой путь и
надеюсь поставить еще один знак в десяти милях на север.
     Юлиус Прегель.
     18 мая 1887 г.".
     -  Бедный  Локвуд!  --   вскричал   доктор.--   Тупоголовый  немец  его
перещеголял.  И вы только  подумайте,  что  пишет!  Начальник экспедиции  на
Северный