жий  аромат весны,  парящей над арктической
пустыней. О  подножия  дрейфующих льдов, напоминающих сверкающие драгоценные
камни,  с  шумом разбивались  бирюзовые  волны,  пенясь  и  курчавясь белыми
барашками. На  фоне ярко-лазурного неба странно, почти не подчиняясь законам
перспективы, выделялись  огромные голубоватые  глыбы. Настоящая бело-голубая
симфония,  которая,  правда, привела  бы  в  отчаяние  многих  художников  и
заставила бы возмущаться  нашу публику, привыкшую  к совсем другим пейзажам.
Ничего,  где бы  мог отдохнуть  или  рассеяться взгляд, везде  --  гнетущая,
утомляющая монотонность, не лишенная, однако, своеобразного  очарования. Эта
живая  картина  постоянно  двигалась,  меняясь каждую минуту,  как будто  ее
заново составляли из одних и  тех же элементов, и при этом всегда оставалась
похожей  на  себя  саму.  Время  от  времени  сей  странный  зыбкий  пейзаж,
переливающийся  перламутровым  блеском на  фоне сапфирового  неба, несколько
оживлялся. Вот, внезапно захваченная водоворотом, опрокинулась целая ледяная
гора, затем вновь всплыла  и стала продолжать  свое неизменное  медлительное
движение.  Иногда  от айсберга откалывался ледяной пласт и с едва различимым
легким плеском падал в воду.
     Любуясь  скользящими  по небесной  лазури пушистыми  белыми облаками --
детьми густых северных туманов, невольно переводишь взгляд на голубые волны,
усыпанные сверкающими как драгоценные камни льдинами, и  спрашиваешь себя --
реальна ли эта картина или все, что вокруг -- лишь игра воображения.
     Появились тюлени с  добродушными физиономиями.  Они  резвились  подобно
ныряльщикам,  впервые попавшим на морские просторы. Птицы, покинувшие зимние
квартиры на юге, отдыхали,  сидя на ледяных, вершинах, и внезапно  взлетали,
испуганные прерывистым  кашлем  корабельного  двигателя.  Утки,  гуси,  гаги
собирались  в огромные  стаи.  Откуда  ни возьмись появлялась шумная  стайка
дроздов  и  ткачиков. Ткачики  уже  поменяли свое зимнее серое  оперение  на
сверкающий летний наряд.
     Восьмого июня "Галлия" наконец достигла мыса Йорка[53].
     Семьдесят пятая  параллель  была  пройдена, и  начались  северные воды,
занимавшие пространство от мыса Йорка до пролива Смита.
     "Еще  три  дня  --  и  Александров  мыс",--  думал преисполненный самых
радужных надежд капитан.
     Но человек предполагает, а Бог располагает.
     Все чаще  стали встречаться  плавучие  льдины.  Похолодало. Южный ветер
сменился  северным,  атмосферное  давление неуклонно  росло. Тогда де Амбрие
приказал взять курс на  острова Карри,  рассчитывая найти  там свободное ото
льдов море. Он  намеревался  направиться  к Сабинскому мысу, пересечь пролив
Хейса[54]  возле  островов  Генри  и  Баша,  укрыться  за  горами
Виктории и Альберта и дождаться настоящей оттепели.
     Меж тем ветер крепчал. Небо заволокли тучи, повалил снег. Курс,  взятый
на острова Карри, надо было менять. Вдали показался мыс Парри: под семьдесят
седьмым  градусом. После  двадцатичасовой  борьбы с  бушующим морем  корабль
обогнул мыс и вышел  в Мурчисонов пролив,  свободный ото льда. Затем, пройдя
между островами  Герберт  и Норсемберленд, повернул  к фиорду Петергавику  и
поплыл вдоль берега до мыса Санмареца, покуда не утих шторм.
     Двенадцатого  июня,  миновав остров Сутерланд, судно  достигло  наконец
Александрова  мыса и, после самоотверженной борьбы со многими препятствиями,
вошло в фиорд Порт-Фульк, служивший вполне надежной стоянкой.
     Поставив судно на  якоря, капитан позволил матросам  сойти  на  берег и
высадить  собак.  Почуяв  свободу,  псы  залились веселым лаем  и  принялись
прыгать. Экипаж отправился осматривать берег.
     Сначала нашли  следы первой зимовки  "Поляриса" и обломки шхуны доктора
Хейса,  носившей  название  "Соединенные  Штаты".  Здесь  были  всевозможные
тряпки,  лохмотья,  ледорубы, консервные банки, бутылки,  рыболовные снасти,
страницы книг и тому подобное.
     Поднявшись немного дальше,  на левом берегу фиорда, все  еще  покрытого
льдом, обнаружили  три  иглу, то есть эскимосские хижины.  Это  были  жалкие
берлоги, сделанные из снежных блоков.
     Многие исследователи считали, что  в этих пустынных местах обитали лишь
представители  арктической  фауны, но оказалось,  что иногда сюда  забредали
кочевые племена.  Среди многовековых  льдов  встречались  остатки  последних
стоянок, развороченных  бурей,  возраст которых  невозможно  было определить
даже приблизительно. Факт, чрезвычайно интересный  для  антропологов.  Здесь
было  огромное количество  костей северных оленей, моржей, мускусных  быков,
тюленей, лис, медведей, полярных зайцев и буквально тысячи птичьих скелетов,
среди которых встречалось  особенно много  чаек. Это  говорило  о  богатстве
фауны той эпохи. Все  черепа  были разбиты,  кости сломаны  -- очевидно, для
того,  чтобы  извлекать  костный  мозг,  как это делали наши  доисторические
предки.
     Доктор  отложил  в  сторону  несколько экземпляров.  Затем,  подойдя  к
небольшой  долине, хорошо защищенной от южных ветров, радостно вскрикнул. На
крик прибежали несколько матросов.
     Представьте себе чудесный крошечный лес,  миниатюру  из ив и карликовых
берез,  которые могли бы уместиться  в коробке  ботаника.  Стволы толщиной с
карандаш,  ветки  напоминали прутья от веника,  а  веточки поменьше  были не
толще  волоса, и  все это  оказалось  покрыто крошечными почками,  согретыми
теплыми ласковыми  лучами  июньского  солнца  и уже  начавшими распускаться.
Несчастные  чахлые  деревца.  Как  только  они  умудрялись  выжить  на  этой
промерзшей, твердой как железо земле!
     Вокруг  этого  подобия леса  расстилались  изумрудно-зеленые  мхи  и  в
изобилии  росли  северные  цветы. Были  здесь  маки с  розовыми  лепестками,
лапчатка,  голубые,  красные и желтые  камнеломки -- настоящий  цветник,  из
которого доктор с великой осторожностью позаимствовал несколько образцов.
     Тем  временем капитан,  чтобы дать  разминку собакам  и  проверить, как
правят   ими  матросы-погонщики,  приказал  запрячь  четвероногих  в   сани.
Плюмован, или, как его  в  шутку  окрестили,  собачий капитан, был  уверен в
себе. Псы привыкли к нему, и слушались -- по крайней мере все это время.
     -- Ну-ка, приятель, покажи, на что ты способен,-- как всегда добродушно
обратился к нему капитан.-- Выбери самых лучших собак, и пусть пробегутся по
этому гладкому и ровному льду.
     Запрягая  животных,  Артур  прикармливал  их  кусочками  медвежатины  и
успешно справился с этим делом.
     Но когда новоявленный  погонщик сел в сани и  щелкнул хлыстом,  как это
делали эскимосы в Юлианехобе, собаки бросились в разные стороны.
     -- Стойте, окаянные! Стойте!  -- закричал  парижанин под  дружный  смех
зрителей.
     Но "окаянные" не слушались, не помог даже хлыст.
     Однако  Плюмован не  сдавался и пошел  на хитрость. Достал  из  кармана
кусок  медвежатины, размахнулся и бросил. Собаки  кинулись за мясом, но  оно
досталось только  одной. Тогда  вся свора  обернулась к погонщику  и села на
задние лапы, выпрашивая подачку. Смех перешел в  гомерический[55]
хохот.
     Неудачливого возницу выручил  кок. Он подбежал к упряжке с наколотым на
палку куском трески, вскочил в сани и выставил палку вперед. Собаки кинулись
бежать, надеясь схватить лакомый кусок, но он уходил от них.
     --  Ловко  придумано! --  радостно  вскричал Плюмован.-- Слушай,  Дюма,
давай  ездить  на  собаках  вместе...  А  потом  я  поучусь  у  Ужиука,  как
управляться с хлыстом.
     -- Что ж, со  всем удовольствием,-- ответил кок.-- Э, что  это?.. Что с
ними сделалось?..
     Псы  вдруг  навострили  уши,  повели  носами  и опрометью  помчались  к
кораблю.
     Плюмован изо всех сил вцепился в сани, чтобы не вылететь на ходу.
     Дюма обернулся и вскрикнул...
     Он увидел медведя. Тот тащился, припадая на одну лапу, то и дело падал,
с большим трудом поднимался, но продолжал двигаться.
     --  Медведь! -- вскричал  кок.-- Сколько же их здесь, черт возьми?.. Да
он хромает, бедняжка!..
     --  Хромает не хромает, а  я  не  желаю  с ним иметь дела,--  отозвался
Плюмован.-- Эй, собачки, вперед... Быстрее, быстрее!
     Но собаки и так  неслись во весь  дух, страх их  объединил, и через две
минуты  упряжка  достигла  стоянки.  Матросы  уже  приготовились  к  встрече
непрошеного гостя.

ГЛАВА 8

     Давнишняя  рана.--  Выстрел  из маузера.-- Немецкие буквы.--  Поспешный
отъезд.-- Канал Кеннеди.-- На Форт-Конгере флаг!

     Медведь  был тощий, оголодавший, видно, даже зубами щелкал, но  капитан
все же распорядился  увести людей  и  собак на корабль. Выпущенная  доктором
пуля размозжила  зверю голову. Это  произошло  за  каких-то  десять минут, и
тотчас все снова поспешили на берег поглазеть на убитого медведя.
     Поражала его необычайная худоба, буквально кожа да кости.
     -- Посмотрите, любезный, что это такое? - обратился доктор к капитану.
     На  правом бедре  у зверя виднелась  припухлость с  круглым  отверстием
посередине.
     -- Огнестрельная рана, что же еще! -- отвечал врач.
     -- Свежая?
     -- Примерно недельной давности.
     -- Пуля вышла?
     -- Думаю, нет.
     -- Вы можете ее извлечь?
     -- Ничего нет проще.
     Доктор  взял  у  матроса  кортик  и  ловко  вытащил из  раны  небольшую
продолговатую пулю.
     Капитан изменился в лице и сказал:
     -- Это я и хотел знать.
     Заинтригованный,  доктор тем не  менее  не  стал ни о чем расспрашивать
капитана и принялся препарировать медведя.
     Разрезая шкуру, мускулы и хрящи, он пустился в рассуждения:
     -- Да, глядя на феноменальную худобу этого арктического пирата, я почти
готов его пожалеть. Бедняга, видно, долго постился. Но, пожалуй, от излишней
жалости  лучше воздержаться.  Ведь  этот бандит  не уступит в  свирепости ни
льву, ни тигру.
     Можно  было бы  предположить,  что  постоянные холодные  ванны  и льды,
служащие  ему  подстилкой,  охладят  его  кровь.  Ничуть  не  бывало!  Этому
господину очень по душе кровавая охота, ведь он обладает поистине ненасытным
аппетитом. Он нападает на тюленей, морских коров и  диких оленей,  причем за
один раз  может  задрать нескольких животных. Убийца  прекрасно вооружен. Вы
только посмотрите на  эти длинные клыки и мощные  десятисантиметровые когти.
Наряду  с  этим он  плавает  как  акула,  ныряет  не  хуже  тюленя.  Обладая
поразительной  ловкостью,  гибкостью  и  коварством, лазает  так, что  может
утереть  нос  даже  пантере.  Нужно  видеть,  как  косолапый  карабкается на
верхушки покрытых льдом скал, чтобы добраться до птичьих гнезд, и  с великим
удовольствием  поглощает  яйца. Непромокаемый  мех, защитный слой жира, сила
бизона,  мощные  когти и  острые  зубы помогают  ему  выжить в  этих суровых
условиях. Без них этот вид наверняка давно бы исчез.
     -  Однако,  доктор,  этот  экземпляр,  должно быть,  испытывал  сильные
лишения. Вон он какой тощий, и ведь это не только из-за раны.
     -- Да, капитан, медвежья  жизнь далеко  не всегда  безоблачна  и легка.
После  дней  изобилия  часто наступает пост.  В конце  зимы,  когда  еще  не
прилетели птицы  и если нет дичи, он ест что придется:  кости прежних жертв,
водоросли, всякие останки, иногда весьма неаппетитные.  Я, кстати, вспомнил,
как в  Исландии  во  время  рыбалки  мы  нашли  медведя,  который  проглотил
матросский башмак. Что касается нашего изголодавшегося трофея, я сомневаюсь,
что его желудок не содержит в себе чего-нибудь подобного.
     -- Ага! Да он съел...
     Как раз  в  этот  момент  наш  препаратор разрубил  звериный желудок  и
прервал на  время  свою  живописную  лекцию из  жизни белого медведя.  Двумя
пальцами он вытащил какой-то  бесформенный  скрученный предмет, что-то вроде
тряпки из плотной ткани. Заинтригованный, врач подошел к  лужице растаявшего
снега, развернул тряпку, тщательно прополоскал ее и громко расхохотался.
     --  Когда я рассказывал  об  экзотических вещах, которыми бывает набито
медвежье  брюхо,  я  и не  предполагал,  что так  скоро буду держать в руках
доказательство моих слов.
     -- Что там такое?
     -- Взгляните-ка на эту рубашку, только что извлеченную мной,
     -- Рубашка?! -- воскликнул капитан.
     -- В очень плохом состоянии,  но  с пуговицами. Вероятно,  какой-нибудь
китобой оставил.
     --  Да,  действительно...--  в  раздумье  произнес  капитан.--  Похоже,
рубашка... даже метка видна...  Пожалуйста, господин Желен, вырежьте мне ее.
И вернемся на судно! Надо немедленно выходить в море.
     Доктор последовал  за де  Амбрие, который на ходу  рассматривал метку и
качал головой. Когда они дошли до корабля, капитан сказал:
     -- Сейчас все объясню. Вы хоть немного знаете по-немецки?
     -- Плохо.
     -- Но буквы разобрать можете?
     -- Разумеется.
     -- Взгляните на метку.
     --  Здесь  две  буквы  готического  шрифта: F и S...  Что  же из  этого
следует?
     -- А на пулю обратили внимание?
     -- Пуля как пуля.
     -- Из маузера. Тоже немецкая.
     -- Стало быть, где-то поблизости немцы...
     -- И знаете кто?.. Неужели не догадываетесь?
     -- О, все понятно...
     -- То-то  же...  Поэтому я и всполошился...  Подумать только:  он  меня
опередил!..

     Час спустя  корабль вышел из Порт-Фулька  и поплыл среди  нагромождения
потревоженных  бурей льдин. Тринадцатого  июня  остался позади  остров Пима,
известный  трагической  гибелью  экспедиции лейтенанта Грили[56],
четырнадцатого --  вошли в бухту Буханана,  обогнув остров Ваш, пятнадцатого
--  преодолели  очень  небольшое  расстояние,  с  трудом  пробираясь  сквозь
плавучие ледяные глыбы, шестнадцатого -- миновали пролив Хейса и направились
к земле Гриннеля. После целого дня поисков  удалось наконец найти проход, но
такой узкий, что судно едва двигалось.
     Семнадцатого  числа,  ценой  невероятных  усилий,  постоянно  борясь  с
ледяными  горами,  "Галлия"  обогнула  бухту  Альмана и  мыс Гокса  -- южную
оконечность  бухты  Доббина.   Против  ожиданий,  постоянное  напряжение  не
повергло  членов  экипажа  в уныние.  Им не  изменила  обычная  веселость  и
бодрость духа, никто  не заболел.  Восемнадцатого обогнули мыс Барроу на юге
бухты  Скореби  и пересекли  через  восьмидесятую  параллель. Девятнадцатого
корабль проплыл мимо мыса Коллинсона, бухты Ричардсона и смело вошел в канал
Кеннеди. Канал этот был продолжением пролива Смита и соединял его  на севере
с бассейном Галля,  на уровне бухты  Леди-Франклин. Был он довольно длинный,
но узкий, почти свободный ото льда, по крайней мере в середине. Его проплыли
без помех  двадцатого числа, а утром двадцать первого  показался мыс  Берд и
напротив --  бухта Дискавери, названная в честь второго корабля сэра Джорджа
Нерса,  совершившего известную полярную  экспедицию. Близ мыса Берда капитан
отдал  приказ  стать на якорь,  с четырьмя  матросами  сошел на берег искать
место, где лейтенант  Грили спрятал карту земель,  исследованных Локвудом  и
доктором Пави в 1883 году, и очень скоро  его нашел.  Там был знак --  груда
камней. Документов, по-видимому, так  никто и не трогал, и де Амбрие добавил
к  ним  свою карту, написав "французские моряки",  и поставил число: 21 июня
1887  года. Исследовав бухту, наш француз заметил,  что западный канал между
полуостровом  Солнца и островом Белло свободен ото  льда,  и решил  посетить
Форт-Конжер,  выстроенный  американцами во  время экспедиции Грили  из леса,
который они привезли с собой.
     Бухту Леди Франклин судно прошло за несколько часов, и  вдали появились
черные от  дегтя стены форта. И снова бесстрашный  капитан изменился в лице,
как и в тот раз, когда увидел немецкую пулю...
     На Форт-Конжере развевался флаг!

ГЛАВА 9

     Обмен  приветствиями.--  "Галлия"  и  "Германия".--  Капитан  Фогель.--
Почему  "Германия"   опередила   "Галлию".--   Практическая  наука.--  Следы
Прегеля.-- Могила капитана Галля.

     Знаменитая  экспедиция капитана Грили была  превосходно  задумана, но с
самого  начала  терпела  неудачи  из-за  недостатка  средств.  Правительство
Соединенных  Штатов,  обычно  отличавшееся  щедростью,  на  это  мероприятие
выделило  мизерную сумму, и  то  благодаря  настойчивости сенатора  Конжера.
Полярники нуждались  в самом необходимом, и  немудрено, что  почти  все  они
погибли, сделав, однако, для науки больше, чем их предшественники.
     Лейтенант Грили не имел даже своего корабля. Его доставило  в  полярные
страны китобойное судно. Поэтому  он взял с собой лес и выстроил для зимовки
форт, названный в честь сенатора Конжера.
     Над  фортом  развевался   теперь  германский   торговый  флаг  из  трех
горизонтальных  полос:  черной, белой  и  красной.  Сомнений больше  быть не
могло, "Галлию"  опередили.  Капитан  велел  вывесить на корабле французский
штандарт и выстрелить из орудия.
     Как только на судне взвился флаг, флаг на форте трижды опустился в знак
приветствия.
     -- Они нас дразнят,-- тихо произнес  де Амбрие.-- Ну ничего... Господин
Вассер, прикажите отсалютовать по всем правилам...
     Взяв с собой четырех матросов и доктора,  путешественник  сошел на лед,
образовавший импровизированную набережную, и направился к форту.
     Дверь  гостеприимно  распахнулась,  и навстречу  гостям  вышел  молодой
человек в очках, белокурый, с правильными чертами лица.
     --  Я  счастлив,--  сказал он  по-французски,  но с сильным  зарейнским
акцентом,--  что  по  праву  первого,  занявшего форт,  могу  предложить вам
гостеприимство.
     -- Очень рад,-- ответил  капитан,-- хотя не могу не видеть в вас своего
соперника. Вы, как я догадываюсь, из экспедиции господина Прегеля?
     -- Совершенно верно, я второй капитан на "Германии", Фридрих Фогель.
     --  А я  капитан  де  Амбрие,  командир  судна  "Галлия",  иду на север
исследовать  гиперборейские[57]  страны.  Вам, вероятно, известна
цель экспедиции, о которой еще год назад я и не помышлял...
     -- Да,  мы  с самого начала знали, что придется вести  мирную борьбу на
этом страшном поле.
     --  Первое сражение вы уже выиграли,-- сказал де Амбрие,-- с чем вас от
души поздравляю... и себя также, приятно иметь достойного противника.
     Французы проследовали  в форт,  заставленный внутри  бочками  с китовым
жиром.  Капитаны  продолжали  беседовать.  Фридрих  Фогель не  считал нужным
что-либо  скрывать.  Он  рассказал, что  Прегель,  приняв вызов,  немедленно
прибыл на родину и стал хлопотать о снаряжении экспедиции.
     Будучи  очень стесненным в средствах,  он отправился в Бремерхафен, где
надеялся  найти  китобойные  суда.  По  примеру  Грили он  зафрахтовал  один
корабль, капитан  которого  по  счастливой  случайности  оказался его старым
другом.  Шхуна,  водоизмещением  в триста  пятьдесят  тонн,  была  полностью
оснащена, экипаж -- набран.  Это исключительно благоприятное  обстоятельство
позволило  Прегелю  сэкономить  драгоценное   время.  Он  взял  только  двух
компаньонов, надежных людей, закаленных в нескольких экспедициях и известных
крупными  географическими   трудами.  Капитан,  чтобы   сократить   расходы,
договорился с судовладельцем и решил заняться ловлей  китов, которых обитало
еще много, в заливе Смита и Гальском[58] бассейне.
     Географ  и  патриот  герр  Прегель был  в  то же время очень практичным
человеком.  Он  изменил  название  судна  на  "Германию",  может,  в  память
экспедиции  Кольдвея, может, желая прославить родину, и последовал, сам того
не  зная, примеру  своего соперника,  который  назвал  свой корабль в  честь
древней Галлии.
     Немец  развернул  такую  деятельность,   что  все  приготовления   были
закончены в три недели. Десятого июня 1886 года под покровом ночи "Германия"
покинула пролив Везера и отправилась навстречу неизвестности.
     В это время де Амбрие лишь заканчивал разработку плана будущей "Галлии"
с  одним  нормандским  инженером,  "Германии"  пришлось   пре