ольно обидел. Не поминайте лихом...  Я умираю,  верный  своему
флагу... Покажите его мне, капитан, в последний раз, а ты,  парижанин,  спой
"Песню об Эльзасе".
     Совершенно  обессиленный,  Фриц  уронил  голову на подушку, но при виде
французского  штандарта,  который  в  эту минуту  водрузили  в дверях, ценой
невероятных  усилий  одной рукой взял за руку капитана, другой -- Плюмована,
едва сдерживающего слезы. Матросов била дрожь. В отворенную  дверь врывались
слабые солнечные лучи.
     -- Пой, друг! -- снова попросил умирающий.-- Пой об Эльзасе!..
     С трудом овладев собой, Артур запел глухим прерывающимся голосом:
     Скажи, где Родина твоя?
     Германия иль Франция?
     Фриц  слушал,  не сводя  глаз с  трехцветного флага. Зазвучал последний
куплет:
     ...Воскликну, гнева не тая:
     Вот, немцы, Родина моя!
     Пускай в тисках вы сжали нас,
     Но верен Франции Эльзас.
     Тут Герман привстал, воскликнул "есть!" и мертвый упал на постель.
     -- Конец! -- произнес капитан, даже не пытаясь скрыть слез.
     -- Бедный Фриц! -- воскликнул парижанин и зарыдал.
     Моряки сняли шапки, а де Абрие отделил  флаг от древка  и  обернул  им,
словно саваном, покойника... Времени  было мало, еще  меньше припасов. Но де
Амбрие  решил  дождаться  следующего дня и уже  тогда принять  окончательное
решение.
     Его долг  --  быть на  похоронах матроса, бросить на его  могилу горсть
земли.
     После  того,  как доктор удостоверил факт смерти,  покойного обрядили в
матросскую форму с военной медалью на груди,  зажгли все лампы.  Шесть часов
длилось прощание.  Затем умершего завернули в парусину.  В нескольких сотнях
метров от палатки, среди огромных ледяных глыб, вырыли могилу.
     Покойника положили  на  маленькие санки, те самые,  на  которых  тащили
плоскодонку,  прикрыли национальным  флагом  и повезли. За санями в глубоком
молчании шли матросы с де Амбрие во главе.
     Капитан прочел погребальную  молитву, тело  опустили в могилу, засыпали
мелкими  льдинками,  а  сверху  с  огромным  трудом поставили  плиту,  чтобы
защитить от волков.
     На глыбе водрузили скромный деревянный крест с надписью:
     ФРИЦ ГЕРМАН.
     Француз из Эльзаса
     26 апреля 1888 г.
     -- Прощай,  Фриц  Герман! --  глухим голосом  проговорил  де  Амбрие.--
Покойся в мире!.. Ты честно жил,  безропотно страдал и умер,  как  настоящий
моряк. Да упокоит Господь твою душу!
     Печальные,  вернулись французы в палатку, и каждый  поклялся  в душе не
допускать больше неосторожности, от  которой погиб их товарищ. Тем более что
среди членов экипажа было еще трое больных.
     Ник,  правда,  уже  пошел на поправку  после того, как  напился  свежей
тюленьей крови. Но где взять ее снова, чтобы окончательно выздороветь?
     Капитан  долго  беседовал с  Бершу, доктором и Геником,  занявшим место
заболевшего Вассера.
     Состояние  команды, ненадежность  льдины,  бесконечные  препятствия  на
оставшемся отрезке пути -- все это поставило де Амбрие перед  необходимостью
разбить экспедицию на группы. Быть может, хоть кому-нибудь удастся пробиться
к полюсу.
     Итак, решено было взять четырех матросов,  шесть собак, плоскодонку, на
двадцать  пять  дней провизии,  два  спальных  мешка,  кое-что  из лекарств,
секстант, искусственный горизонт, хронометр, подзорную трубу, запас оружия и
снарядов, лопаты,  топоры, в общем, все  самое необходимое. Все это под силу
тащить  собакам,  и люди, таким  образом, смогут сберечь силы, насколько  им
позволят условия.
     Чтобы никого  не обидеть,  де Амбрие поначалу хотел бросить  жребий  --
кому идти. Но потом передумал: надо было отобрать только здоровых.
     Выбор  пал, как ни странно, на  южан: Жана  Итурриа, Мишеля  Элимбери и
Дюма. Из северян оказался здоровым один лишь парижанин Фарен.
     Все  было добровольно, не в  приказном порядке, кто не  хотел,  мог  не
идти.
     Однако матросы,  выбранные капитаном,  были  счастливы,  ни  у  кого не
заронилось даже мысли уклониться.
     -- Да здравствует капитан! -- крикнули они, полные энтузиазма.
     В первый раз  снял  Дюма с себя поварской фартук  и передал его матросу
Курапье, славившемуся своими кулинарными способностями.
     Никто  не возражал. Маршатера назначили исполняющим  должность главного
повара,  и  в тот же день  он  приготовил завтрак.  Назвать его вкусным было
нельзя, но не по вине нормандца.
     На другой день маленький  отряд  во главе с капитаном смело  двинулся в
путь, взяв курс на север.

ГЛАВА 10

     Последние наставления.-- Трудный путь.-- Бесполезная  роскошь.-- Кривая
линия.-- Парфорсное упражнение.-- Под снегом.-- Чужой след.

     Перед уходом  де  Амбрие  передал  полномочия своему помощнику Бершу, а
также  вручил  пакет,  приказав  вскрыть  его  через месяц,  если  отряд  не
вернется.
     Болезнь  не  заглушила  в  Гиньяре  алчности,  он  проклинал   скорбут,
помешавший ему достичь полюса и получить вознаграждение.
     Капитан утешил его, сказав, что вознаграждение  выдано будет  всем  без
исключения.
     Ужиук  пообещал  де  Амбрие  охотиться  на  зверей,  пополняя  съестные
припасы.
     Но вот  последние рукопожатия,  крики: "Да здравствует Франция!..", "Да
здравствует капитан!.." -- и сани исчезли в ущелье Ледяной геенны.
     День выдался ясный, солнечный, но очень  холодный.  С первых  же  шагов
отряд  очутился среди  ледяных гор,  холмов, пропастей.  Пришлось взяться за
лопаты и заступы,  расчищая дорогу,  впрягаться вместе  с собаками  в  сани,
втаскивая их на почти отвесные скалы.
     Но  вот  пять  человек  и  шесть собак  в упряжке,  вырубая  ступеньки,
добрались  до  гребня  ледяной  горы.  Теперь  нужно  было  спускаться,  что
оказалось еще труднее: сани напирали на собак, грозя их задавить.
     Пришлось нести поклажу на себе.
     Между  тем  облегченные  сани  помчались  вниз   с   головокружительной
быстротой и остановились у еще более крутого подъема.
     -- Русские горки! -- пошутил парижанин.
     Не успели  пройти одну цепь холмов, как появилась другая  -- еще  выше,
еще круче, еще неприступнее.
     За утро сани разгружали и снова  нагружали пять раз. В какой-то  момент
их пришлось нести на руках -- из опасения, что они разобьются.
     Наконец путники утомились, почувствовали голод и жажду.
     -- Стой!
     За неимением  палатки привал устроили в ледяной  пещере. Под прикрытием
брезента Дюма установил свою спиртовую конфорку и прибор для таяния снега.
     Неустрашимые  исследователи находились  теперь  на склоне  холма метров
пятидесяти высотой  и  невольно  залюбовались  волшебным  зрелищем,  забыв о
холоде, голоде и усталости.
     Вдали снег искрился  и переливался всеми цветами радуги. Лед рассыпался
перед глазами бриллиантами, изумрудами,  рубинами и сапфирами.  Море света и
блеска. До чего же жалкими казались  среди этого великолепия люди в звериных
шкурах и темных очках, с больными глазами и запекшимися губами!
     Они с виду ничем не отличались от эскимосов.  Но восторг перед красотой
сразу выдавал в них представителей цивилизации.
     Быстро справившись  со  скудным  завтраком, состоящим из чая, в котором
плавал кусок  вяленого мяса, пили грогу, покормили собак, погасили  лампу  и
снова двинулись в путь.
     Как  бы то ни  было, наши  исследователи, хотя  и с величайшим  трудом,
мало-помалу  двигались вперед. Де Амбрие  пометил на карте  тринадцать миль,
пройденных к северу.
     Это был успех неслыханный, удивительный, неожиданный.  Он стал возможен
лишь благодаря неисчерпаемой энергии человека, его выносливости.
     Баски,   уроженцы   гор,  творили  чудеса.   Для  парижанина  не   было
препятствий.  У Дюма недостаток  опытности  восполняла  физическая  сила.  О
капитане и говорить не приходится -- он был членом альпийского клуба.
     Для ночлега путники,  по совету Ужиука, устроили "снеговой дом" -- или,
попросту, нору, где и улеглись спать. Собак привязали к саням.
     На следующее утро все проснулись по сигналу Тартарена, спавшего в одном
мешке  с капитаном.  Накануне бросили  жребий, кому с кем спать.  Кок  долго
отказывался от  такой чести,  уверяя,  что  не  уснет,  из боязни  сопеть  и
храпеть. Но де Амбрие приказал, а приказ нарушать нельзя.
     Двадцать восьмого апреля возникли новые препятствия.
     Погода  стояла погожая, сухая, мороз ослабел до двадцати пяти градусов.
На льду  стали появляться трещины, прикрытые снегом. В них  проваливались то
люди, то собаки, то сани, а то и все разом.
     В этот  день прошли двадцать пять  километров, на следующий -- двадцать
девять, а считая с предыдущими -- восемьдесят.
     Состояние дороги, вероятно, привело бы в ужас человека постороннего, он
бы  не  поверил, что  движение  по  ней  вообще  возможно.  Однако  отважные
путешественники двигались  вперед, стремясь во  что бы то  ни стало  достичь
цели.  Но  несмотря  на  успехи,  капитан,  казалось,   был   чем-то  сильно
обеспокоен.  Причиной  такого  беспокойства  были странные,  почти невидимые
следы, которые  уже несколько раз попадались ему на глаза. Это были глубокие
борозды, явно оставленные человеком. Вполне возможно,  что до  них здесь уже
побывала какая-то экспедиция. При этой мысли де Амбрие  невольно  вздрогнул.
Неужели  титаническая  работа, лишения и  людские страдания  были  напрасны?
Неужели  напрасно умер несчастный Фриц, а его  товарищей, мучимых голодом  и
болезнями,  ждут одни разочарования? Просто не верится, что судьба может так
зло  подшутить  над  людьми,  которые  так  близки  к   цели,  ради  которой
мужественно  переносились  огромные  трудности.  А  каково  было  командиру,
задумавшему  и осуществившему  этот  грандиозный  план, который  теперь  мог
сорваться буквально за несколько дней до конца экспедиции!
     Да, сомнений не было, здесь кто-то был. Теперь  стало ясно, что моряков
"Галлии" опередили.  Правда, казалось странным,  почему  же  люди  раньше не
заметили  следов,  становящихся  все  более  заметными  по мере  продвижения
вперед. Внезапно перед изнуренным отрядом возник крутой снежный склон.
     -- Ну что ж, придется лезть,-- вздохнул Плюмован.
     -- Вот черт, опять надо ступени вырубать.
     --  Ага, и пройдет не меньше  двух часов, прежде  чем мы сможем  спеть:
"Мадам, вы можете подняться..." -- пошутил Фарен.
     -- Эй! Вот так штука!
     -- Что там еще!
     --  Да  здесь  есть  лестница,  весьма  неплохо  сработанная.  Видно, у
ловкачей, которые ее соорудили, руки были на месте.
     Отряд   остановился,   и  обеспокоенный  капитан  принялся  внимательно
рассматривать  лестницу.  Она была  невысокой  и  довольно  покатой, с грубо
высеченными широкими ступенями, по которым легко можно было втащить сани.
     -- Невероятно! -- воскликнул Мишель Элимбери.-- Да уж не во сне  ли это
нам мерещится?
     -- Или  это добрые  феи поработали для нас,-- заметил парижанин, всегда
готовый поверить в сверхъестественное.
     -- А может, среди нас есть сомнамбулы,-- в свою  очередь  заметил повар
Дюма.-- Служа на "Кольбери", я знавал одного повара, который вставал ночью и
варил фасоль с салом,  а утром просто  доходил до белого каления, видя,  что
кто-то уже постарался  и приготовил еду. Он  никак не мог догадаться, кто бы
это мог быть.
     Жан Итурриа в свою очередь высказал  предположение, услышав  которое де
Амбрие изменился в лице.
     --  Карамба! А что, если проклятый немец пробрался в  эти  края? Может,
это его люди высекли ступени... Извините,  капитан, что я предположил, будто
Прегель мог добраться сюда.
     --  Все  возможно,--  сумрачно  заметил  де Амбрие.--  Вперед,  друзья!
Подойдем ближе -- узнаем.

ГЛАВА 11

     Памятник под восемьдесят девятым градусом северной широты.-- Тревога.--
Немецкий документ.--  След  экспедиции капитана  Нерса.-- Письмо  лейтенанта
Маркхама.--   Оттепель  Палеокристаллического  моря.--  Внезапное  повышение
температуры.

     Итак, таинственные ступеньки помогли путникам перебраться через холм за
какие-нибудь  четверть часа.  Не будь  их, пришлось бы  потратить на это  не
меньше двух часов.
     Следы вели  все дальше и дальше, прямо к Северному полюсу, до  которого
оставалось уже совсем  немного... Де Амбрие не переставал хмуриться. Неужели
Прегель его опередил?
     Двадцать девятого апреля прошли двадцать шесть километров.
     Тридцатого  апреля   достигли  восемьдесят  девятого  градуса  северной
широты. До полюса оставалось четыре километра.
     Не будь этих злополучных следов, все ощущали бы особый прилив  бодрости
и энергии, даже веселья.
     Но пока причин для радости не было.
     Вот валяются кости  медведя...  Кто его съел? Рядом -- два отстрелянных
патрона с английским клеймом: "Максвелл. Бирмингем". Что это значит?
     Трудно  сказать.  Не исключено,  что  у  кого-нибудь  из  немцев  могла
оказаться и английская винтовка.
     В  два  часа  капитан  хотел  скомандовать  привал,  как  вдруг   Дюма,
отличавшийся великолепным зрением, указал на небольшое возвышение впереди, в
него было воткнуто что-то длинное и тонкое.
     -- Как будто ручка метлы,-- заметил повар.
     Де  Амбрие  побежал  к  странному  сооружению  и  действительно  увидел
деревянную рукоять, не то от лопаты, не то еще от чего-то. Обильно смазанная
льняным маслом, рукоять прекрасно сохранилась. Она  была  воткнута в холмик,
высотой с бочку, сложенный из льдинок и консервных банок.
     Этот керн, или своеобразный  памятный знак, оказался сооружен из всего,
что  попалось  под руку. Под ним, вероятно,  хранилось  послание к  тем, кто
когда-нибудь сюда придет.
     В спешке  капитан  не захватил с  собой ни  топора, ни  лопаты и голыми
руками стал  раскачивать сооружение, пинал  его  ногами...  Тщетно. Памятник
крепко врос в лед.
     Пришлось вернуться и взять с собой матроса с двумя заступами.
     Лед раскололи, раскопали холмик и нашли большой холщовый мешок, который
с огромным трудом развязали. В мешке оказалась бутылка.
     Сгорая от нетерпения, де Амбрие  чуть было ее не разбил, но сдержался и
дрожащими руками  стал  откупоривать,  вытряхивая  содержимое  --  несколько
бумажных листков. Он схватил первый попавшийся и жадно пробежал глазами.
     Написано было по-немецки.
     -- Так  я и  знал! -- с горечью вскричал капитан,  но, прочитав  снова,
развел  руками,  обратив  внимание  на  дату  и  градусы широты  и  долготы:
"Маркхам...  12 мая  1876 г... 83 градуса 20  минут 26 секунд сев. шир.,  65
градусов 24 минуты 28 секунд зап. долготы".
     Де Амбрие облегченно вздохнул и рассмеялся.
     Матрос  поглядел на него с  удивлением. Это был  Мишель Элимбери, баск,
лоцман-китобой, очень способный и смекалистый.
     --  Ты,  конечно,  уверен,  что  твой капитан  спятил?  --  спросил  де
Амбрие.-- Сознайся, Мишель.
     -- Но, господин капитан... вы  -- командир  и можете поступать как  вам
угодно,-- ответил сконфуженно баск.
     -- Видишь ли, друг мой. Я испугался.
     -- Не может быть, господин капитан. Кто угодно, только не вы!
     --  Испугался, поверь  мне.  Что не я  первый  приду туда, куда еще  не
ступала нога человека. Мы будем там через пять дней.
     Мишель недоуменно пожал плечами.
     -- Сейчас  переведу  тебе, что  здесь написано, и ты поймешь... Погоди,
погоди, то же самое здесь написано и  по-английски, и по-французски. Так что
переводить не придется. Можешь прочесть.
     "Сегодня,  12  мая 1876 года, здесь, у 83  градуса  20 минут 26  секунд
северной широты и 65 градусов  24  минуты 12 секунд  западной  долготы, была
полярная экспедиция  во главе с Дм. Нерсом, капитаном британского флота. Она
состояла из двух кораблей -- "Аллерт" и "Дискавери".
     С места зимовки "Аллерта" к 82 градусу северной широты отправились двое
саней  под командованием лейтенанта Маркхама. По льду  Палеокристаллического
моря он достиг вышеозначенного пункта, где еще не бывал ни один человек.
     Альберт Маркхам, лейтенант судна "Аллерт".
     -- Как же  так, господин  капитан?  -- опешил баск, прочитав  бумагу.--
Лейтенант Маркхам  говорит  о широте восемьдесят  три градуса двадцать минут
двадцать  шесть  секунд,  а  мы  находимся  на   широте  восемьдесят  девять
градусов...  стало  быть.  на  шесть  градусов  севернее... может быть, наши
вычисления не верны?
     -- Нет, наши вычисления сделаны точно и у Маркхама -- тоже,-- с улыбкой
возразил де Амбрие.
     -- Черт возьми! Ничего не понимаю.
     --  Все  очень  просто,-- сказал капитан, засовывая листки в бутылку.--
Помнишь, что говорил капитан Нерс о Палеокристаллическом море?
     -- Помню. Он  говорил, что море это, покрытое вечным льдом, преграждает
дорогу к полюсу.
     -- Совершенно верно. А шесть  лет  спустя  доктор  Пави,  из экспедиции
Грили, едва не утонул на том месте, где Нерс видел ледяное море.
     На обратном пути де Амбрие продолжал объяснять:
     -- Капитан Нерс прав, считая это море  древним, но  ошибается, полагая,
что  оно неизменно.  Все  в  природе подвергнуто  влиянию  ветров и течений.
Поэтому в  один прекрасный  день  палеокристаллическая льдина  сдвинулась  с
места и стала перемещаться.
     -- Но ведь с тех пор прошло одиннадцать лет!
     --  Ну  и что! Разве  не  могла  льдина несколько раз обернуться вокруг
земной оси? Или же переместиться между полюсами холода?
     -- Вы, как всегда, правы, господин капитан.
     Дюма,  Итурриа  и  парижанин,  с нетерпением ожидавшие  капитана,  были
поражены сделанным открытием и не сдержали возгласов восхищения.
     К найденным документам капитан приложил свои, следующего содержания:
     "Найдено  30  апреля  1888  года  капитаном  де   Амбрие,   начальником
французской  экспедиции,  отправившейся  в  1887  году  к Северному  полюсу.
Долгота по парижскому меридиану 9 градусов 12 минут, широта 89 градусов. Жан
Итурриа,  Дюма,  Мишель  Элимбери,  матросы;  Фарен,  машинист;  де  Амбрие,
капитан",
     Бутылку снова запечатали,  положили на прежнее место, а холм привели  в
порядок.

ГЛАВА 12

     Мороз ослабевает.-- Еще одно  препятствие  преодолено.-- Воспоминания о
солнечной стране.-- Море! Море! -- Сани несут на руках.-- В лодке.

     Тридцатое апреля оказалось богато событиями.
     Итак, после сделанного  открытия, полярники снова  отправились в  путь.
Приходилось  вместе  с собаками тащить  сани,  потому  что  на  каждом  шагу
встречались препятствия.  Напряжение дошло до предела, а трудностям конца не
предвиделось.
     Преодолев  множество  подъемов  и спусков, отряд очутился  на  довольно
просторной ледяной площадке, куда не проникало солнце.
     Странное дело -- чем выше поднимались путники, тем  становилось теплее.
Не было теперь по утрам лютого мороза, заставлявшего всех страдать,
     Вопреки ожиданиям  де Амбрие холода не вернулись -- термометр показывал
минус семнадцать.
     Потепление особенно чувствовалось к  вечеру на  не  защищенном от ветра
ледяном холме.
     Больше всех радовался теплу Плюмован.
     -- Теперь хоть ноги под собой чуешь,-- говорил он.
     На  ночлег  устроились без  палатки,  в спальных мешках,  под  открытым
небом, перед сном с аппетитом поужинали.
     Лед оказался соленым, и пришлось спускаться вниз за снегом для питьевой
воды.
     Наверху его совсем не было -- сдувало ветром.
     На горизонте снова появилась цепь гор еще выше и круче прежних, зато до
полюса оставалось совсем немного, да и мороз ослабел.
     Маленький отряд во главе с капитаном начал мужественное восхождение. На
него ушло не менее четырех часов. Приходилось делать частые остановки. Капли
пота на лицах людей уже не превращались в ледышки. Температура повысилась до
четырнадцати градусов.
     Французы радовались, как дети.
     -- А что за этой горой? -- то и дело вопрошал Плюмован.
     --  Может  быть, прекрасные сосновые рощи,--  говорили баски, вспоминая
свою родину.
     -- Сосновые! -- вскричал однажды, услыхав их  разговор,  почтенный  к