ам, а всю массу головной части ракеты (то есть массу  бомбы  плюс  массу
конструкции и тепловой защиты головной части ракеты) равной 5,5 тоннам.  Эти
величины и легли в основу проектирования  первой  межконтинентальной  ракеты
Р7.
   Работы начались в 1953 году  после  совещания  основных  разработчиков  с
участием Устинова. В мае 1954 года было выпущено постановление о  разработке
межконтинентальной ракеты, а  уже  в  июле  того  же  года  был  представлен
эскизный проект. В мае 1957 года первая  ракета  была  привезена  на  новый,
специально созданный для летных испытаний межконтинентальной ракеты, полигон
в Тюра-Таме. Тут интересно сравнение дат: глобальные решения принимались  не
в ЦК КПСС и не в правительстве, а Устиновым и Королевым  (а  часто  и  одним
Королевым), и уже позже, не мытьем, так катаньем, они добивались  оформления
этого решения постановлениями "компетентных органов". В этой мутной  системе
государства-монополии без царя в голове, в системе нефиксированных и в любой
момент могущих оказаться  измененными  правил  игры  и  Устинов,  и  Королев
чувствовали себя как рыба в воде.
   Надо  сказать,  что  роль  Устинова  в  нашем  ракетно-космическом   деле
несправедливо забывается. Возможно, это связано с тем,  что  с  легкой  руки
телеобозревателя Евгения Киселева это имя стали  связывать  с  вторжением  в
Афганистан - одной из самых позорных авантюр  в  нашей  истории.  Киселев  в
своей  передаче,  посвященной  вторжению,  прямо  попытался  доказать,   что
человеком, настоявшим на принятии этого решения, был Устинов.
   Авантюр с семнадцатого года было множество, начиная с самой  Октябрьской.
Был и Иранский Азербайджан, и вторжение в Южную Корею, и война во  Вьетнаме.
Такие люди, как Устинов,  в  принятии  решений  по  этим  делам  участия  не
принимали. Устинов, конечно, являлся типичным руководителем высшего звена  в
государстве. Не уклонялся от ответственности. Брал на себя то, что ему никто
и не навязывал. Как, например, взял  на  себя  ответственность  за  создание
ракетной промышленности в нашей  стране.  И  добился  успеха,  используя  не
только свою власть, прямые указания, приказы  и  постановления.  Можно  было
наблюдать, как он принимал решения  о  создании  конкурирующих,  параллельно
работающих конструктор-ских бюро и заводов, организовывал их  строительство,
а часто и городов для их работников (в Златоусте,  Миассе,  Днепропетровске,
Красноярске, Омске), методом проб и  ошибок  подбирал  для  них  руководящие
кадры конструкторов и производственников, обещая многое и многое, хотя и  не
все, выполняя.  Со  временем  он  стал  управлять  всем  военно-промышленным
комплексом  страны.  Попытка  отстранить  его  от  власти  над   ВПК   путем
"задвигания наверх" (в секретари ЦК) ни к чему  не  привела.  И  находясь  в
своем  кабинете  на  Старой  площади,  он  продолжал  оставаться  фактически
хозяином ВПК и ощущал себя именно хозяином. Любил объезжать  свои  владения,
радовался новым организациям, создаваемым, как он считал, в интересах дела.
   Как-то он приехал на испытательную базу под Загор-ском  (Сергиев  Посад),
где ракеты должны были подвергаться стендовым испытаниям. Встречал его  Г.В.
Совков, очень толстый и тем не менее подвижный, хитроумный, много повидавший
в жизни человек, в то время замдиректора по  хозяйственной  части  Загорской
испытательной базы (между прочим, бывший ударник в  джазе  Утесова).  Совков
любил рассказывать эту историю о посещении "хозяина". Водил он  Устинова  по
стендам, расположенным на крутом берегу реки, показывал инженерные  и  жилые
корпуса. Кругом строительство, развороченная территория, пустыри, мусор.
   - Что-то у вас много беспорядка, грязи? - (Самое  время  Устинову  внести
свой вклад.) - Расчистить надо, а здесь неплохо бы и парк разбить.
   - Конечно, конечно, Дмитрий Федорович, мы так и думаем. Даже заказали уже
саженцы.
   С тем Устинов и уехал. Через некоторое время, уже зимой,  звонит  Совкову
верный человек: Д.Ф. завтра будет у вас! Совков велит свистать всех  наверх,
за ночь все вычистить: туалеты, дороги, покрасить бордюры,  чтобы  все  было
шик да блеск! И  вдруг  с  ужасом  вспоминает:  парка-то  нет!  Что  делать?
Вызывает снабженца:
   - У тебя метлы есть?
   - Есть.
   - Вези все сюда.
   За ночь площадь бульдозерами разровняли,  на  расстоянии  в  пять  метров
рядами  вкопали  метлы  прутьями  вверх,  каждую  обвязали  марлей.  К  утру
"деревья" были готовы. Приехал "хозяин". Провел его Совков  по  стендам,  по
территории. Тот остался вроде бы доволен. "А это  что  у  вас?"  -  "Будущий
парк" - "А зачем марля?" - "Это же саженцы, осенью сажали,  обмотали,  чтобы
зимой не замерзли". Устинов уехал довольный:  дело  "укореняется",  указания
выполняются. Вполне возможно, что легенду придумал сам Совков - веселый  был
человек. Смешно, но уж очень похоже на правду.
   Когда Д.Ф. назначили министром обороны, можно было наблюдать, как он брал
под контроль военных: относительно молодым раздавал генеральские  звания,  а
непослушных куда-то задвигал. Само по себе назначение гражданского  человека
военным  министром  было  хорошим  начинанием  в  тогдашней  нашей  системе.
Некоторые, скажем, относительно молодые  руководители  министерства  обороны
вызывали опасения, и появление гражданского человека во  главе  министерства
обороны воспринималось положительно. Но после того как Устинова произвели  в
маршалы, общаться с ним как-то уже не хотелось: он тоже стал военным.
   Тем не менее он не был ни  идиотом,  ни  авантюристом.  И  уж  совсем  не
похожим на человека, которому захотелось увенчать себя  военными  лаврами  в
конце жизни. В самом рассказе Киселева, без его на то желания,  просвечивает
другая, более реалистичная версия развития событий в Афганистане.
   Началось со свержения последнего шаха Афганистана  и  перехода  власти  в
стране  к  военным.  А  затем  апрельская  революция  и  переход  власти   к
Народно-демократической партии Афганистана во главе  с  писателем-марксистом
Тараки. На самом деле это явно  была  не  революция,  а  военный  переворот.
Насколько можно было понять, члены НДПА задумали и осуществили план  захвата
власти по-следователями  марксизма:  сделано  это  было,  с  одной  стороны,
профессионально, а с другой - без согласия и поддержки  Политбюро  ЦК  КПСС,
более того, втайне от Политбюро.  Тараки  и  его  сторонники  объясняли  это
впоследствии тем, что если бы они сообщили о  своих  намерениях  руководству
нашей страны, то получили бы категорический отказ, и, более того, можно было
ожидать,  что  наше  правительство  просто  предупредило  бы   правительство
Афганистана о готовящемся перевороте. Это похоже на правду: хотя Брежнев уже
не принимал сколько-нибудь серьезного участия в управлении страной, но и он,
и верхушка государственных чиновников были категорически против каких бы  то
ни было резких движений, тем более международных авантюр.
   К тому же, военный переворот в государстве с военным правлением совершить
не так просто. Впечатление такое, что без служб разведки здесь не  обошлось.
И речь не идет о службах разведки Афганистана. В семидесятых годах сложилось
впечатление,  что  некоторые  наши  группы  разведки,  особенно  на  Ближнем
Востоке,  действовали  весьма  самостоятельно,  не   все   докладывая   Ю.В.
Андропову. Они и могли подсказать Тараки, что к кремлевскому  начальству  за
разрешением на переворот  обращаться  не  стоит,  надо  поставить  их  перед
фактом, подсказать, опираясь на информацию своих агентов в афганской  армии,
как  и  когда  осуществить   переворот.   Дальше   это   подозрение   только
подтверждалось. Народ Афганистана не принял вмешательства социалистов в свою
жизнь. Начались вооруженные выступления против навязываемой народу системы.
   Тараки обратился к Брежневу с просьбой о помощи и получил  категорический
отказ. В сложившейся критиче-ской ситуации началась борьба за власть  внутри
НДПА. Тараки был убит, и к власти пришел другой лидер НДПА - Амин. И  теперь
уже не Тараки, а он просил ввести войска в Афганистан.  НДПА  явно  была  не
способна удержать власть в своих руках.
   Тогда, судя  по  разговорам,  уже  пошли  официальные  доклады  от  нашей
разведки  в  Афганистане:  "Амину  верить  нельзя!  Он  ведет  переговоры  с
американцами!" (а  Афганистан  чуть  ли  не  с  тридцатых  годов  был  нашим
союзником  в  этом  районе),  "Появятся  базы  американцев  в  Афганистане!"
Приводились и еще более нелепые доводы: "Их военные базы окажутся поблизости
от военных полигонов в районе озера Балхаш, их самолеты с  этих  баз  смогут
быстро добираться до Урала!" Это не военные соображения и не военные доводы,
это детский лепет какой-то. Именно под давлением подобных  докладов  и  было
принято решение Политбюро об устранении Амина и вводе наших войск.  Так  что
не министерство обороны, скорее всего, было инициатором ввода войск, и  даже
не Андропов, а вероятнее, это было сделано под влиянием донесений молодых  и
слишком честолюбивых агентов разведки.
   Когда Горбачевым с недопустимым опозданием было принято решение о  выводе
войск из Афганистана, пошли разговоры о том, что "агенты нашей разведки были
преданы, а некоторые из них исчезли". А то, что  и  Устинов  мог  голосовать
"за", так это было нормально по  тем  временам.  Как  шутили  тогда  японцы:
"каждый из вас отдельно - "против", а все вместе - "за"".
   Такое мнение о роли Устинова в  Афганистане  подтверждается  и  рассказом
В.И. Болдина  (помощника  Горбачева)  о  том,  что  после  смерти  Андропова
Горбачев предлагал Устинову принять на себя должность генсека  и  об  отказе
Устинова: "Не мое это дело". Случай этот также говорит о том, что не был  он
безумным честолюбцем. Хотя, конечно,  это  вывод  достаточно  поверхностный.
Честолюбие, безусловно, было ему присуще: человек, всю жизнь  положивший  на
то, чтобы его дело процветало,  работавший  на  износ  в  "верхних  эшелонах
власти", не мог не обладать этим "двигательным" качеством. Но то, что он был
человеком трезвомыслящим - это точно. Впрочем, как говорится, чужая  душа  -
потемки, тем более что он умер до критического момента нашей истории,  когда
ему пришлось бы принимать решение. Вы  помните  эту  подозрительную  цепочку
смертей в начале восьмидесятых? 1981  -  Суслов,  1982  -  Брежнев,  1983  -
Андропов, 1984 - Устинов, 1985 - Черненко...

   Вернемся, однако, ко временам работы над проектом сверхракеты.
   Тогда ходила легенда (проектанты ракеты ее не  подтверждали,  и  не  могу
вспомнить, от кого и когда пришлось мне ее услышать, может  быть,  в  НИИ-4,
где я тогда работал?) о том, что на каком-то этапе ядерщики объявили,  будто
могут существенно уменьшить (чуть ли не в два  раза)  массу  атомной  бомбы.
Естественно, возникла мысль, что ракету  можно  уменьшить  в  два  раза!  Но
разработчики ракеты от этого отказались: "Ненадежные вы люди! Сегодня в  два
раза меньше, а вдруг завтра  поймете,  что  масса  бомбы  (или  ее  тепловой
защиты) не уменьшается, а возрастает? И вообще, мы уже  далеко  зашли.  Если
уж, действительно, масса ядерной бомбы  уменьшится,  то  мы  возьмем  больше
топлива и увеличим дальность до десяти-двенадцати тысяч километров. И  идите
вы куда подальше!" Известное упрямство и, интеллигентно выражаясь, сварливый
характер основных проектантов ракеты (П.И. Ермолаева и Е.Ф. Рязанова), да  и
самого Королева, придают этой легенде правдоподобие. Если действительно  так
было, то их, мягко  говоря,  несговорчивость  очень  помогла  делу  создания
"переразмеренной" межконтинентальной  ракеты,  пригодной  для  выведения  на
орбиту космических аппаратов. Впрочем, само это  соображение  (не  уменьшать
возможности будущей ракеты-носителя!) едва ли высказывалось вслух.  Из  этой
же легенды следовало, что якобы аналогичная ситуация возникла примерно в  то
же время и у американцев: их ядерщики тоже на каком-то этапе  снизили  массу
бомбы, но в отличие от наших их ракетчики согласились  на  переделку  ракеты
"Атлас", и проект застрял: выиграли  в  качестве  и  логичности  проекта,  в
деньгах,  но  проиграли  во  времени  и   в   возможностях   своей   будущей
ракеты-носителя.
   В письме в ЦК КПСС и Совет Министров СССР от 26  мая  1954  года  Королев
писал: "По Вашему указанию представляю докладную  записку  тов.  Тихонравова
М.К. "Об искусственном спутнике Земли"...  Проводящиеся  в  настоящее  время
разработки  нового  изделия  (ракету  даже  в  секретных  письмах   называли
"изделием",  само  слово  "ракета"  было  тогда,  смешно   сказать,   словом
сверхсекретным: конструкторы, то есть их начальство, надували щеки. -  К.Ф.)
с конечной скоростью до 7000 м/с позволяют говорить о возможности создания в
ближайшие годы искусственного спутника Земли.  Путем  некоторого  уменьшения
веса полезного груза можно будет достичь необходимой для  спутника  конечной
скорости  8000  м/с.  Изделие-спутник  может  быть   разработано   на   базе
создающегося сейчас нового изделия, упомянутого выше, однако  при  серьезной
доработке  последнего.  Мне  кажется,  что  в  настоящее   время   была   бы
своевременной и целесообразной организация научно-исследовательского  отдела
для  проведения  первых  поисковых  работ  по  спутнику  и  более  детальной
проработке комплекса вопросов, связанных  с  этой  проблемой.  Прошу  Вашего
решения..."
   Тут все продумано: и сама  достаточно  естественная  и  правильная  мысль
использовать межконтинентальную  ракету  для  выведения  спутника  Земли,  и
демонстрация бдительности и благонамеренного стремления запутать противника,
называя ракету "изделием", и намек на затраты ("работы будет  много:  штаты,
деньги давайте!"), и пиетет  ("только  вы  можете  принять  такое  важное  и
гениальное решение"), и весомости доводов ("работа предстоит сугубо  научная
и исследовательская").  Тем  не  менее  письмо  не  возымело  действия.  Но,
насколько я помню, в 1955 году  американцы  объявили,  что  в  Международный
геофизический год (то есть в 1957 году) они собираются запустить  на  орбиту
искусственный спутник Земли. У нас наверху вспомнили о письме, и в 1955 году
вышло секретное решение о начале работ  по  спутникам.  Тогда  же,  в  числе
прочих  мероприятий  по  этому  решению,  группа  Тихонравова  из   военного
научно-исследовательского института НИИ-4,  в  котором  мы  тогда  работали,
должна  была  переводиться  в  конструкторское  бюро  Королева.  Увы,   дело
кончилось  тем,  что  отпустили  только  одного  Тихонравова.  Он   и   стал
начальником того самого "научно-исследовательского отдела" по проектированию
спутников  (Девятого  отдела).  А  всех  прочих  оставили  в  НИИ-4:  "самим
пригодятся".
   Пришлось пробиваться к цели в одиночку. Тогда еще  действовал  закон,  по
которому никто не  мог  уйти  с  работы  без  согласия  на  то  руководителя
предприятия, и нарушение этого закона рассматривалось и  преследовалось  как
уголовное  преступление.  Крепостное  право!  В  1956  году  Хрущев  решился
отменить  этот  закон.  Но  "отмена  крепост-ного  права"  не  сразу  начала
действовать.
   В отделе Тихонравова уже занимались проектированием спутников,  а  первые
два (простейшие ПС-1 и ПС-2) уже летали. Первый ИСЗ ПС-1  действительно  был
простейшим. На нем находился  только  радиопередатчик,  своим  попискиванием
извещавший: "я  на  орбите".  Так  что  праздник  "начала  космической  эры"
человечества - это Праздник Ракеты.  И  одновременно  именно  запуск  ракеты
обозначил едва ли не важнейшую цель  космических  работ  -  "быть  впереди".
Неважно, в чем, и неважно,  зачем.  Лишь  бы  быть  первыми.  Как  оказалось
впоследствии, этой болезнью Бобчинского-Добчинского  заболели  на  несколько
десятилетий не только мы, но и американцы. Если создание ПС-1 еще можно было
оправдать тем, что он сделан не только для того, чтобы высунуться вперед, но
и для того,  чтобы  убедиться,  в  первую  очередь  самим,  что  мы  создали
технические  средства  выведения  на  орбиту  спутников   Земли,   проверить
ракету-носитель в полете, то изготовление и запуск ПС-2 с бедной  Лайкой  на
борту, которая заведомо должна  была  погибнуть  через  несколько  суток  от
удушья и голода (ведь средств возвращения собаки на Землю на ПС-2 не было  и
не могло быть: они еще не  были  созданы),  стал  откровенной  демонстрацией
желания и Хрущева,  и  Королева,  и  целой  армии  чиновников  "удивить  мир
злодейством" (любимое выражение Петра Флерова).
   Но, конечно, подразумевалось, что, кроме рекламных аттракционов, инженеры
должны заниматься и делом. В отделе Тихонравова предполагалось вести  работы
по трем перспективным направлениям: автоматические спутники Земли (имелись в
виду, главным образом,  спутники-разведчики),  автоматические  аппараты  для
исследования планет и аппараты для пилотируемых полетов на орбиту. Сектором,
который занимался автоматическими спутниками, руководил Рязанов,  грамотный,
умный и весьма честолюбивый инженер, заместитель  Тихонравова.  А  в  группе
Глеба Максимова начинались работы по двум новым направлениям: автоматическим
аппаратам для исследования планет и спутникам,  предназначенным  для  полета
человека.
   Максимов работал ранее в группе Тихонравова в том  же  НИИ-4.  Мы  вместе
начинали сражение за  переход  из  НИИ-4  в  КБ  Королева,  но  он  оказался
удачливее и сумел уйти к Королеву на год раньше. Мое же положение  оказалось
хуже, так как начальство объявило меня молодым специалистом (в 1955  году  я
защитил   диссертацию),   и,   кроме   того,   как   научный    руководитель
правительственной темы (существовали тогда такие)  я  был  обязан  завершить
работу  по  теории  полета  межконтинентальных   ракет.   Правда,   название
"правительственной темы" звучит сейчас почти неприлично (стыдно  вспоминать,
хотя  сам  к  ее  названию  отношения  не  имел),  по-артиллерийски  жестко:
"Разработка   методики   расчета   таблиц    стрельбы    межконтинентальными
баллистическими ракетами типа Р7".
   В сентябре 1957 года мы выпустили многотомный  итоговый  отчет  по  своей
теме, и я подал официальное заявление об уходе. Мне отказали. Тогда я  пошел
к  прокурору  ("Мы  делами  военных  организаций  не  занимаемся"),  в   суд
("Обращайтесь к прокурору!"). Я пригрозил, что просто  перестану  ходить  на
работу! А мне пригрозили, что призовут в армию! Адвокат подтвердил, что  эта
угроза вполне осуществима. Ничего  себе!  Но  ходить  на  работу  я  все  же
перестал, и мне все же отдали документы. То есть, по сути, в  НИИ-4  ко  мне
отнеслись хорошо: попугать попугали, ну а уж коли уперся - черт с тобой.
   В  королёвском  КБ  меня  сразу  приняли  в  Девятый  отдел:  уже  ждали.
Тихонравов пригласил к себе Глеба Максимова и меня  и  предложил  нам  самим
выбрать направление работ: по  автоматам  к  планетам  или  по  пилотируемым
аппаратам. Глеб выбрал автоматы (джентльмен!), а я -  пилотируемые  аппараты
(не джентльмен!). Думаю, что сам процесс выбора не доставил  Глебу  радости.
Наверное, он предпочел бы не делить империю на "восточную" и "западную".  Но
куда деваться? Оба направления, которые до  этого  числились  за  ним,  были
слишком масштабными и  слишком  разными,  а  группа  его  инженеров  слишком
малочисленной, да и империи-то на самом деле не существовало (надстройка  из
начальства уж очень была велика!). На его худом лице  аскета  не  отразилось
никаких эмоций, когда он выбрал "западную" империю.
   Этот тяжелый  для  него  момент  никак  не  повлиял  на  наши  дальнейшие
отношения. Они остались товарищескими, как и прежде, хотя общались мы  редко
и,  как  и  прежде,  достаточно  "официозно".  Талантливый  и  эрудированный
инженер, он стал лидером работ по автоматическим аппаратам для  исследования
планет, успешно вел разработку "лунников",  "венерианских"  и  "марсианских"
автоматов вплоть до передачи их в конструкторское бюро Г.Н. Бабакина. Именно
он является ро