-- Туго нам придется,-- проговорил Балабуха озабоченно.--  Солдата  в
случае нарушения ружейного приема ждет кара, а нас --  Сибирь.  Теперь  на
парадах солдаты обязаны появляться  в  длинных  темно-зеленых  мундирах  с
красными обшлагами, в длиннющих суконных гетрах и тупоносых ботинках.  Сам
видел новую форму, клянусь! Да, забыл, еще в белых штанах!  Представляете?
На голове у каждого сверкает начищенный  кивер,  из-под  него  выглядывают
букли, а сзади торчит косичка. Я слышал, что для того, чтобы  содержать  в
порядке парики и кивера, приходится вставать ночью, вдобавок начищать  две
дюжины блях и пряжек!
     -- Суворов, говорят, сказал: "Пудра не порох, букли не пушка, коса не
тесак, а я не немец, а чистый русак".
     -- Здорово! -- восхитился Быховский.
     -- Здорово, да не очень,-- возразил всезнающий Балабуха.--  Император
вчера дал фельдмаршалу отставку, лишил чинов  и  сослал  в  родное  имение
Кончанское под надзор полицейского чиновника.
     Засядько попробовал утешить приунывших друзей:
     -- Ничего... Парады парадами, а как дойдет дело до войны, то куда вся
эта мишура и денется. Что ни говори, а пудра и в самом деле  не  порох.  А
коса не тесак.
     -- Дай бог  нашему  теленку  да  вашего  волка  съесть,--  недовольно
буркнул Балабуха.
     --  А  как  князь  Голенищев-Кутузов  писал  по  Бугскому   егерскому
корпусу,-- засмеялся Быховский и  с  удовольствием  процитировал,  гордясь
своей безупречной памятью: -- "Приемами много  не  заниматься,  учить  без
лишнего стука и так, чтобы ружье от него не терпело..."
     Середину улицы занимала громадная лужа. Прохожие  опасливо  жались  к
заборам, боясь попасть под брызги или копыта лошадей,  подгоняемых  лихими
извозчиками. Балабуха и Быховский обошли ее по  кромке,  а  Засядько  лихо
перепрыгнул.
     -- Теперь и Кутузова отстранят,-- сказал Балабуха.
     -- Вряд ли,-- возразил Засядько.--  Кутузов  --  опытный  политик.  С
двором ладить умеет.
     -- Он со всеми умеет,-- хмыкнул Быховский.-- Хитрая лиса...
     Балабуха и тут не упустил случая блеснуть своей осведомленностью:
     -- Вчера  Кутузова  послали  в  Берлин  договариваться  о  совместных
действиях против революционной Франции. Довольно легкое дело, ибо  Пруссии
выгодно вступить в  коалицию  с  Россией,  Англией  и  Австрией.  Все  они
панически боятся Франции. Помяните мое слово, нам еще придется  драться  с
французами!
     Быховский угрюмо подтвердил:
     -- Да, с запада пахнет порохом.
     Впереди раздался грохот  сапог.  Из-за  поворота  показалась  колонна
солдат. Одинаковые, в темно-зеленых долгополых сюртуках  и  белых  гетрах,
напудренные,  завитые,  они  были  похожи  на  оловянных   солдатиков   --
излюбленную игру короля Фридриха и российского императора  Павла.  Солдаты
шли, не сгибая коленей, поднимая высоко ноги и со  стуком  опуская  их  на
вытянутые ступни.
     Балабуха, который с первого же  дня  возненавидел  прусские  порядки,
разозленно сплюнул. Разукрашенные как попугаи  солдаты  уже  не  выглядели
солдатами. Быховский толкнул друга в бок и сказал примирительно:
     -- Не сердись. Умей находить в жизни и хорошее.
     -- А ты сам в ней что-то видишь хорошее?
     -- Вижу.
     -- Что?
     -- А посмотри в ту сторону... Во-о-он там  коляска!  Разве  не  ангел
сидит в ней в окружении гарпий?
     Со стороны площади, весело постукивая колесами, двигалась  элегантная
закрытая коляска. Ее легко и гордо везла  четверка  вороных.  Быховский  с
досады сгустил краски: две пожилые женщины, находившиеся в ней,  вовсе  не
были  похожи  на  гарпий,  однако  их  спутница,  миловидная  девушка  лет
шестнадцати, и в самом деле напоминала ангела с рождественских открыток.
     Засядько никогда раньше не видел такое безукоризненно правильное лицо
с большими ясными глазами  и  доброй  улыбкой.  Девушка  смотрела  на  мир
открыто и радостно, лицо ее было милым и прекрасным.
     Кучер взял чуть левее, пропуская колонну солдат. Молоденький  офицер,
который вел отряд, молодцевато отсалютовал  обнаженной  шпагой  прекрасной
незнакомке. Затем обернулся  к  солдатам  и  подал  какой-то  знак.  Через
мгновение раздался душераздирающий рев труб и  грохот  барабанов:  заиграл
полковой оркестр.
     Три друга вздрогнули  от  неожиданности.  Быховский,  оправившись  от
испуга, пошарил взглядом по земле, словно высматривал  булыжник.  Балабуха
выругался и схватил товарища за локти, указывая на коляску.
     Когда трубы взревели  во  всю  мочь,  обе  женщины  выронили  из  рук
свертки. Еще больше прусский марш подействовал на простых русских лошадей.
Они вздыбились и рванулись вперед с такой силой, что кучер не удержался  и
скатился с козел. К счастью, колеса его  не  задели,  когда  неуправляемая
коляска понеслась подальше от страшного грохота. Кони храпели и закатывали
глаза, на удилах сразу появились клочья пены, будто  проскакали  несколько
верст.
     -- А, черт...-- проговорил побелевший Быховский.-- Разобьются ведь!
     -- А нас задавит!
     Коляска неслась  почти  на  них,  друзья  едва  успели  отпрыгнуть  в
стороны. Засядько чуть помедлил. Первым его  движением  было  вцепиться  в
удила взбесившихся лошадей и остановить, но в памяти  вдруг  непроизвольно
всплыла сцена  из  недавно  прочитанного  сентиментального  романа:  герой
подобным образом  спасает  девушку,  затем  следует  любовное  объяснение,
женитьба...
     Лошади промчались мимо. Однако в следующее мгновение он,  устыдившись
своего замешательства, откинулся всем корпусом назад, напряг мышцы  ног  и
ухватился за заднее колесо. Рывок назад! Ноги пропахали две борозды, затем
коляска дернулась  --  лошади  остановились.  Александр  перевел  дыхание,
отряхнул  ладони  и  поспешно  отступил  к  забору.   К   нему   подбежали
побледневшие друзья.
     -- Геркулеса из себя строишь? -- напустился на него Быховский.-- Тебя
могло бы размазать по мостовой!
     Балабуха укоризненно покачал головой, бросился к коляске.
     "Геркулес,-- подумал Александр, глядя вслед Балабухе.-- И ты смог  бы
остановить, если бы осмелился ухватиться за колесо. Я еще  в  детстве  так
баловался. Увидишь, что казак везет подводу сена, подкрадешься сзади и  --
цап за колесо! Уж он и "гэй, и "цоб", и кнутом перетянет  беднягу  лошадь,
пока не догадается оглянуться... Когда подрос, наловчился останавливать на
полном скаку. Нужно только не бояться, преодолеть свой страх..."
     -- Молодой человек! -- позвала из коляски дрожащим  голосом  одна  из
женщин.  Рядом  с  ней  стоял  Балабуха  и   что-то   объяснял,   отчаянно
жестикулируя, словно изображал битву русских с турками.-- Молодой человек,
подойдите, пожалуйста...
     Засядько притворился, будто  не  слышит,  и,  схватив  Быховского  за
локоть, потащил в первый  попавшийся  переулок.  Ошеломленному  прапорщику
удалось вырваться из железных пальцев друга лишь за поворотом.
     -- Пусти, леший! Ровно клещами сдавил. Ты чего?
     -- Мне только благодарностей не хватало. И так запахло  сантиментами.
Не-е-ет, это не для меня!
     -- Тебе все равно не избежать их.
     -- Почему?
     --  Там  остался  Балабуха.  Он  наверняка  распишет  тебя   Георгием
Победоносцем, попирающим змия.
     -- Голову оторву,-- пообещал Засядько.-- Благодарности  обязывают.  А
зачем это мне? Завтра соберу баул и -- фьють! -- уеду на место прохождения
службы. Скорей бы...
     -- А если зашлют в какую-нибудь Тьмутаракань?
     -- Хоть к черту на рога. Зато  обрету  самостоятельность.  Наконец-то
займусь и отцовским делом...
     -- Отцовским? -- переспросил Быховский.
     -- Да... Вернее, по  наказу  отца.  Было  когда-то  на  Сечи  грозное
оружие: боевые -- да, боевые! -- ракеты. Ими в тысяча пятьсот шестнадцатом
году казаки гетмана  Ружинского  разгромили  орду  Мелик-Гирея.  Тех  было
намного больше, однако ракетным ударом удалось уничтожить всех до единого.
Никто не спасся. Так, по  крайней  мере,  рассказывает  мой  отец.  Ну,  к
рассказам ветеранов об  их  подвигах  надо  относиться  осторожно,  я  уже
попадался на эту удочку... но все же нет дыма без огня.
     -- Ух, ты! -- выдохнул  Быховский.  Его  глаза  загорелись.--  А  что
потом? Почему сейчас нет такого оружия?
     -- В последующих боях погибли казаки, владевшие им. С  ними  погиб  и
секрет ракетного оружия. Ведь не было ни записей, не  теории...  Мой  отец
пытался раскрыть его тайны, да знаний не хватило. Может, только поэтому  и
отдал меня  в  кадетский  корпус  на  артиллерийское  отделение,  чтобы  я
подучился наукам. Вот так... Ну, ты прости, мне пора.
     -- Снова упражняться?
     -- Да. Час на фехтование, потом буду в библиотеке.
     -- А там зачем?
     --  Хочу  просмотреть  новые  журналы  по  баллистике.   Из   Франции
поступили, там эта наука пошла развиваться вширь и вглубь.
     -- Не понимаю,-- удивился Быховский.-- У тебя в кармане документы  об
окончании корпуса. К тому же ты и  так  лучше  всех  знаешь  артиллерию  и
баллистику!
     -- Лучше всех где?
     Быховский удивился:
     -- Здесь, в училище.
     -- К счастью, есть мир и за стенами училища. Как ты думаешь?  К  тому
же, я уверен, что  Бонапарт  и  Кутузов,  тоже  окончившие  артиллерийские
корпуса, занимались и помимо программы.
     -- Так то Бонапарт!
     -- Разве их усердие не дало плоды?
     -- Завидую тебе. Я бы не смог так себя мучить. Грызть гранит науки  в
то время, когда можно  грызть  пирожное  из  рук  хорошеньких  воспитанниц
пансиона благородных девиц!
     Засядько улыбнулся.
     -- Я не мучаю себя. Мне и в самом деле приятнее грызть гранит  науки,
как  ты  выразился,  чем  расшаркиваться  перед  нафуфыренными  барышнями,
изображая из себя галантного кавалера. Ну, будь здоров!
     Он кивнул и пошел  быстрым  шагом  к  корпусу,  здание  которого  уже
виднелось над верхушками каштанов.

     Глава 3

     В зале для фехтования было пусто. Кадеты младших классов  праздновали
окончание занятий, а выпускники  отмечали  присвоение  офицерских  званий.
Александр почувствовал облегчение. Он не любил зевак, толпятся и сопят  за
спиной, когда он исходит потом, работая со шпагой. Изображая равнодушного,
на самом деле не был таким, повышенное внимание тяготило. И если бы только
повышенное внимание! Но подают советы, поучают, а сами только и умеют, что
гордо держать ладонь на эфесе.
     Сбросил камзол, засучил рукава и выхватил шпагу.  Рр-а-аз!..  Хорошо,
но можно лучше. Рр-а-аз!.. Хорошо, но можно еще лучше. Рр-а-аз!..  Хорошо,
но предела совершенствованию нет, можно еще и еще лучше... А раз можно, то
значит -- нужно.
     Он не слышал, как  в  зале  хлопнула  дверь.  Кто-то  вошел,  постоял
минуту, наблюдая, затем подошел ближе. Это был Кениг.
     -- Все еще занимаетесь? -- удивился он.-- А когда обедали? Ах, делали
перерыв? Все равно, ваше трудолюбие удивления достойно. Давайте  присядем,
юноша, у меня есть новости.
     Кениг сел на подоконник, жестом велел Александру  сесть  рядом.  Лицо
подполковника чуть осунулось и пожелтело, словно все это время он провел в
накуренной комнате. С тех  пор,  как  Петр  Великий  ввел  в  употребление
табачное зелье, в департаментах и офицерских  собраниях  стало  модным  не
расставаться с трубками.
     --  Закончилось  заседание  комиссии  по  распределению,--   объяснил
Кениг.-- Гнусность. Меня наверняка  пригласили  участвовать  только  из-за
иностранного происхождения. Дескать, не будет проталкивать своего протеже.
Просто некого.
     Засядько с  бьющимся  сердцем  примостился  на  подоконнике  рядом  с
подполковником. Распределение! Завтра-послезавтра каждый выпускник получит
на руки назначение, но уже сейчас Кениг может  приподнять  краешек  завесы
над всех интересующей тайной.
     -- У меня не выходит из  головы  прошлый  наш  разговор,--  признался
Кениг.-- Вы говорили, что будете жить в полную силу. Как это понимать?
     Александр прямо взглянул в лицо преподавателя.
     -- Я понимаю, что вы  хотите  спросить.  Нет,  я  не  буду  жить  для
собственного удовольствия. Я слишком хорошо помню,  что  я  лишь  один  из
людского рода. Люди  --  мое  племя,  и  я  обязан  сделать  все  для  его
процветания.  Посему  я  приложу  все  усилия,  чтобы   род   человеческий
возвышался над всеми тварями, а также и над прочими разумными  существами,
буде они окажутся в других мирах!
     Кениг помолчал, потом сказал глухо:
     -- Удивления достойно...
     -- Что?
     -- Слышать такое дивно. От восемнадцатилетнего юноши? Вы,  Александр,
просто не от мира сего. Такие долго не живут. Или, скажем  мягче,  Господь
их настолько любит, что забирает к себе рано.
     Засядько похлопал по эфесу:
     -- Тому, кто придет за моей душой, тоже придется вспотеть.
     Кениг усмехнулся, но глаза оставались серьезными:
     --  Трудно  вам  придется,  Засядько.  Ведь  у  вас  нет  влиятельных
родственников? А для успешной карьеры необходимы  прочные  связи.  Все  на
этом держится. Связи, родственники, вельможные покровители... Почти каждый
воспитанник пользуется  протекцией.  И  поступали  сюда  по  протекции,  и
получили распределение  по  протекции.  Туда,  где  можно  быстро  сделать
карьеру. В Санкт-Петербург, на худой конец -- в Москву. Или за границу. За
вас  никто  не  вступился  на  совете  во  время  распределения.   И   это
сказалось...
     -- На чем? -- тревожно спросил Александр.
     -- Для вас места  в  Санкт-Петербурге  оказались  закрытыми.  Их  уже
заранее распределили между отпрысками титулованных ничтожеств. В ход  были
пущены взятки, нажим, высочайшие указания...
     Он замолчал, и Засядько спросил осторожно:
     -- А куда я?
     -- В  глушь  --  в  десятый  батальон,  квартирующийся  в  Херсонской
губернии. Где-то среди степей.
     Засядько,  опустив  голову,  задумчиво  покусывал  верхнюю  губу,  на
которой уже пробивались черные усики.
     -- Жаль, конечно... Собственно, в столицу я и не рвался. Что мне там?
Балы, светское общество, придворный мир... Всего этого я и так лишен из-за
невысокого происхождения. А вот то, что не получил назначения  куда-нибудь
за границу, жаль...
     --  Жаль,--   подтвердил   Кениг.--   Правда,   Петербург   вы   тоже
недооцениваете. Там не только балы и светское общество. Высший генералитет
тоже там. В  этом  проклятом  мире  зачастую  достаточно  красиво  поднять
слетевшую с генерала шляпу, чтобы получить повышение в чине!
     Засядько расхохотался. Смеялся он весело и заразительно,  так  что  и
хмурый Кениг тоже не удержался от улыбки. Но он тут же согнал ее с лица  и
продолжил так же строго:
     -- А вам нужно годами подвергать себя смертельной опасности, питаться
из солдатского котла, жить едва ли не в одном  помещении  со  свиньями!  А
бывшие прапорщики, попав в Петербург, тем временем станут получать чины.
     Засядько молчал. Кениг быстро спросил:
     -- Вам нравится такое положение вещей?
     Юноша  сдвинул  брови,  некоторое  время  раздумывал,  потом  ответил
уклончиво:
     -- Наши государи установили разумный порядок,  и  я  не  вижу  в  нем
изъянов.
     Кениг досадливо крякнул. Затем сказал с кривой усмешкой:
     -- Правильно, Засядько. Молодец! Как говорят в России: не говори, что
думаешь, а думай, что говоришь.  Иначе  не  сносить  головы.  Мне  в  этом
отношении легче: я -- иностранец. Впрочем, вольнодумство иностранцев  тоже
должно иметь  границы.  Вольтерьянство  в  России  постепенно  выходит  из
моды... А все-таки, как ты относишься к франкмасонам?
     Вопрос был  настолько  неожиданный,  что  Засядько  только  удивленно
посмотрел в лицо подполковника. Наконец, видя что тот ждет  ответа,  пожал
плечами:
     -- Фармазоны? Говорят в училище о них разное... Я просто не знаю, кто
они и чего хотят на самом деле. Так же, как иезуиты или другие... И почему
замыкаются в тайные общества.
     -- Ну, это объяснить просто,-- ответил Кениг  с  усмешкой.--  Человек
силен другим человеком! А когда он не один, то сила  каждого  утраивается.
Господь создал человека стадным животным! Да  и  есть  в  таких  обществах
нечто от мальчишества, ибо всякому сладостен покров тайны.  Взрослые  люди
тоже любят  играть.  Но,  собравшись  в  эти  общества,  связанные  единой
клятвой, они все же, не щадя сил, стараются  улучшить  мир...  А  то,  что
делают тайно, служит двум целям. Во-первых,  они  тем  самым  не  получают
никакой выгоды, их даже не похвалят, а это важно для чистоты  помыслов,  а
во-вторых, вся темная чернь, а это как простолюдины, так и вельможи, хотят
сидеть в своем болоте и не желают идти ни к какому светлому будущему!
     Засядько после паузы сказал осторожно:
     -- Но я слышал... масоны тайно помогают друг другу...
     -- Только в интересах дела,-- заметил Кениг.
     -- Но помогать лишь членам  братства,  а  с  их  помощью  обходить  в
карьере более достойных, не является ли сие безнравственным?
     Кениг поморщился:
     -- Что значит "более достойных"? Ежели человек  честен,  это  еще  не
значит, что он хорош, и его надо тащить наверх. У меня  кухарка  честна  и
добродетельна,  но  дай  ей  управлять  государством  --   Россия   кровью
захлебнется! А масоны помогают только  умным  и  деятельным,  чьи  помысли
направлены на построение мира добра и справедливости! И  таких  людей  они
привлекают отовсюду.
     Засядько прямо встретил испытующий взгляд Кенига:
     -- Спасибо за предложение. Но я не боюсь глуши. Если на то пошло,  то
я сам родом из глуши
     Кениг соскочил с подоконника:
     -- Ладно, оставим это... Давай попрощаемся, рыцарь! Или лыцарь?
     -- Лыцарь,-- подтвердил Засядько с усмешкой.
     Кениг по-отечески обнял Александра, сказал с чувством:
     --  Если  не  сгорят  твои  крылья,  сделаешь  много   славных   дел.
Счастливого тебе полета, молодой орел!

     Вечером Александр в  полном  одиночестве  собирал  вещи  в  небольшой
узелок. Omnia mea mecum porto, то есть все свое ношу  с  собой,  как  учит
латинская  пословица.  Пусть  другие  обзаводятся  сундуками  и   баулами.
Философу и воину лишние вещи ни к чему. И так мир идет по неверному  пути:
человек обзаводится все  новыми  и  новыми  вещами,  хотя  конечной  целью
цивилизации является развитие самого человека, накопление духовных,  а  не
вещественных благ...
     Не успел собрать вещи, как в дверь постучали.  Это  был  дежурный  по
этажу.
     -- Засядько,-- сказал он бесстрастно,-- спуститесь вниз. К вам пришли
гости.
     -- Ко мне? -- удивился Александр.
     -- К вам.
     -- Но у меня здесь нет знакомых...
     -- Поторапливайтесь!
     Засядько поправил пояс  и  заспешил  вниз.  В  зале,  в  креслах  для
почетных гостей, сидели две женщины. Прежде чем он узнал их, одна  из  них
поднялась, протянула руки:
     -- Вот он! Вот этот мужественный юноша!
     Александр от  неожиданности  растерялся.  Вторая  дама  уже  расцвела
улыбкой и тоже поднялась ему навстречу.
     -- Вы герой! -- сказала первая дама.-- Я попрошу  директора  корпуса,
чтобы вас отметили за мужественный поступок. Мой муж, узнав о случившемся,
велел пригласить вас сегодня вечером на чай.
     -- Покорнейше благодарю,-- ответил Засядько глухо.-- Однако я вряд ли
смогу. Нам не дозволяется без соизволения.
     -- Какое соизволение? -- удивилась первая  дама.--  Да  ваш  директор
всегда в таких делах идет навстречу!
     -- Не знаю,-- ответил он угрюмо и растерянно.
     Он злился и презирал  себя  за  малодушие,  не  позволявшее  ответить
пожестче, чтобы дамы обиделись и ушли.
     -- Дежурный офицер обещал нам, что освободит вас  от  дел,--  сказала
первая дама. Вторая, судя  по  всему,  менее  разговорчивая,  молча  взяла
Александра за локоть и легонько подтолкнула к выходу.
     -- Кстати, меня зовут Мария Степановна,-- тараторила первая,-- а  это
моя кузина Елизавета Павловна...
     -- Александр Засядько,-- представился юноша, увлекаемый к двери.
     -- О, какое красивое им