олодные  облака,  на  причудливо
изрезанный окоем,  потом  стало пропадать ненадолго в  голубовато-дымчатых
торосах облачного океана. Наконец, исчезло в его глубинах. Только у самого
моего города,  нырнув за ним вослед,  я нагнал его. Сплюснутый тусклый шар
норовил уйти за лесистую сопку, и тут уж я не угнался бы за ним.
     По пути случилось вот что.
     Я  вспомнил про  ночные огни в  тайге,  когда мы  с  Янковым собирали
коллекцию  растительных  редкостей.   Небо   над   облаками  было  чистым,
удивительно ясным,  и от меня не ускользнуло бы ничто похожее на эти огни,
появись оно  здесь,  сейчас.  Я  стал  изучать окрестности,  но  они  были
пустынны.  Вокруг  громоздились ледяные  замки.  В  ложбинах  облачных гор
лежали синеватые тени.
     Эль бежал на  предельной высоте,  и  я  поглядывал вокруг.  Несколько
минут я всматривался в каждую выемку небесного ландшафта с одним желанием:
увидеть движение в этом застывшем хаосе. Но его не было.
     Только раз почудился голубоватый шар,  висевший над выступом большого
облака,  взметнувшегося высоко над заходившим солнцем. Но и он неподвижен,
мертв.
     Тогда я  попытался представить,  как выглядел бы  такой огонь здесь в
предзакатный час,  на фоне белых зубцов облачных гор.  Я мысленно начертал
его контур и  отправил в  полет рядом с  моим элем.  И  следил за ним.  Но
бесконечно трудно удержать внимание на пустом кружке, выделенном на ватной
поверхности. Я зтапутался, у меня закружилась голова, и я закрыл глаза.
     Судя по  всему,  я  рано  убежал  из  больницы,  мне  бы  не спешить,
поддаться лени хотя бы на недельку,  слушаться бы всех, кто колдовал там с
аэроионами, электричеством и таблетками. Или это просто усталость? Жил-жил
себе спокойно, потом попал на "Гондвану", и завертелось вокруг меня, как в
водовороте.  Всего и не вспомнить.  Что осталось? Так, видения, слова... В
памяти как будто зарастающая дикой травой  дорога  в  глуши,  проселочная,
старая,  в две колеи дорога с выбоинами.  Оглянешься назад:  темная зелень
охватила ее с боков,  древесная ветошь укрывает ее,  еще дальше  -  туман,
слабо   просвечивают   огни...   Огни.  Я  задремал  и  проснулся.  Голова
раскалывалась от боли.
     Что это я расклеился совсем?..  Огни. Вот о чем я думал. Снова закрыл
глаза.  Представилось,  что будто бы далеко передо мной сидит человек,  но
какой-то необыкновенный,  с  просвечивающими сосудами и  нервами,  и  мозг
легко пульсирует оттого,  что  кровь бежит под  ударами темного сердца.  У
него прикрыты глаза.  Видны опущенные веки, полоски ресниц. Так и сидит. А
в  стороне от него смутная,  неясная фигура.  Кто-то стоит и  наблюдает за
ним.  С  тонкой длинной трубой,  будто  бы  и  я  заглянул в  эту  трубу и
уверился,  что через нее видно человека очень ясно.  Вот он, совсем рядом,
протяни руку - и дотронешься до бьющегося сердца!
     Я открыл  глаза.  Мимолетное  сновидение  улетучилось.  Справа   чуть
вогнутое стекло эля,  за спиной оранжево-фиолетовый край солнца.  А голова
болит, гудит, как тогда, в день, когда меня сняли с айсберга. В тот вечер,
помню, приехал Карин, ругал меня, рассказывал о Болгарии, о вулкане Кожух,
у подножия которого на старой плантации водорослей,  в бетонных  бассейнах
собирают  до  сих  пор  рекордные  урожаи биомассы,  такие,  что с ними не
сравнится сбор ни в одном  месте  земного  шара,  ни  на  одной  из  самых
современных  подводных ферм.  И что до сих пор никто не знает,  что же там
происходит:  в очень жаркую погоду масса зеленых водорослей не  только  не
перегревается,  как  это  должно  быть,  но  температура  ее  снижается на
пять-десять градусов. В холодную же погоду, наоборот, вода в бассейнах как
будто  подогреваемся,  хотя  никаких  регуляторов  на  этой  станции  нет.
Предполагают,  что это  влияние  близости  вулкана  или  состава  воды  из
естественных  углекислых  источников,  но  достоверного объяснения пока не
найдено.
     Меня тогда знобило и хотелось спать,  но я держался. Сейчас вернулось
это состояние. Подумал опять об огнях в тайге. Вспомнил коралловую бусину.
А дальше...  дальше память не работала,  да и все тут.  Хотел бы я увидеть
огни.  Сейчас,  за стеклом эля,  вон там,  справа от меня... хорошенько бы
рассмотреть  их...  Наивно думать,  что все открыто нашему любознательному
взору и он вечно будет возвращаться на круги своя.
     Или,  как  сказал мыслитель,  наши знания о  мире кончаются там,  где
кончается наше поле зрения.  Тут уж ничего не поделаешь - или расширяй это
поле  зрения,   или  возвращайся  к   априоризму,   к   мистике,   подводи
окончательные итоги,  закрывай горизонты,  верь в  неизменную данность,  в
твердь небесную.
     Как бы  я  назвал их,  эти экипажи,  если бы  мы  нашли способ так же
свободно передвигаться в пространстве?  Шаролеты?  Гравилеты? Да, я совсем
забыл вот  что:  они казались легкими настолько,  насколько это можно себе
представить. Легче самого легкого пластика.
     Что  там  справа  за  стеклом?..   Да  нет,  показалось.  Так  они  и
послушались меня.  Моего  желания  далеко  не  достаточно,  чтобы  шаролет
появился здесь,  рядом,  безразлично откуда -  из прошлого, из будущего, с
другой планеты.  Даже если мое желание угадано или прочитано,  как читают,
например,  мысли и желания по выражению глаз у ребенка,  то есть еще такая
вещь -  технические возможности.  Что бы  там ни говорили,  неограниченной
скорости нет.  Бесконечность нельзя преодолеть в мгновение ока. Да и любое
конечное расстояние - тоже. Не так уж давно шагнули за световой барьер.
     Допустим,  возможен какой-то обмен информацией, и однажды, кажется, я
участвовал  в  попытке  такого  рода.  Достаточно  ли  моего  желания  для
повторения?  Вряд ли.  Ребячество.  Такая техника не подчиняется мысленным
просьбам.
     Край солнца за спиной почти угас.  На стекле я увидел оранжево-желтые
пятна.  Их было четыре. Они перекрывались на половину диаметра, и место их
пересечения было чуть бледнее,  чем круги-лепестки.  Иллюзия, бесспорно. Я
повернулся лицом к  стеклу -  круги не исчезли.  Держались на нем.  Только
медленно поплыли в  сторону.  За облаками тлели последние искры солнечного
тепла. Я разглядывал рисунок на стекле. Головная боль утихла. Круги начали
соединяться,  слились  в  один.  С  минуту  он  плавал  на  стекле,  потом
неожиданно исчез.
     Оптическая иллюзия,  что  же  еще.  Другое  объяснение,  пожалуй,  не
подходило.  А  почему,  собственно,  не подходило?  Понять несложно:  если
найдено простое и  естественное объяснение,  зачем искать другие...  Как в
случае с культурой водорослей,  о которой рассказывал Николай Карин. Стоп.
Нет  ли  здесь  ошибки?  Не  запрятан ли  в  этих  фразах принцип экономии
мышления?   Сложно  все.  Почему?..  Рано  обобщать?  А  что  произошло?..
Светящийся круг на стекле. Иллюзия. Оптический обман... Иллюзия?
     Я  набрал код  команды для  автоводителя и  откинулся в  кресло.  Эль
нырнул вниз,  в  темно-зеленый просвет между  облаками.  Солнце уходило за
лесистый гребень сопки. Внизу раскинулся город.
     Эль приземлился рядом с домом.  Тут все было по-старому,  я  медленно
поднялся  по  лестнице,  открыл  дверь,  зажег свет.  Радостно проверещала
ручная белка. Я вошел в спальню, не раздеваясь лег и проспал до утра.
     Потом был суматошный день в  редакции,  и  к  вечеру следующего дня я
отрешился почти от всего,  что связано с  Солнцеградом,  как будто был там
давно-давно.
     Метеоспутники предсказывали неблагоприятную погоду.
     - Возможен тайфун,  -  сказал мне  Никитин,  -  но  это  не  страшно,
пожалуй.
     - Это плохо,  - сказал я, - отражатель этой солнечной машины похож на
парус. Снесет его. Откуда прогноз?
     - Прогноза пока нет. Будет завтра.
     - Интуиция?
     - Звонил один синоптик... сам решает уравнения, машинам не доверяет.
     - Посмотрим. Коли так - Берег Солнца под угрозой. Новости есть?
     - Метеорит шлепнулся. В нем нашли сто девять алмазов.
     - Естественно. Давление, температура. Если графит буксировать сначала
на  орбиту,  а  потом сбрасывать вниз,  алмазы только подбирай!  Был такой
проект. Нужны капсулы, присадки, немного топлива, ракеты, ну и сам графит,
разумеется, только очень чистый.
     - А я не слышал об этом.
     - Нет,  Андрей,  не уважаешь ты жанр научного предвидения.  Тебе бы в
физики ненадолго податься. Образование пополнить.
     - Смеешься?
     - Нет. Хотел, да вдруг раздумал. Какая от этого мне корысть?
     - Ну то-то. А то бы не сказал...
     - Не удержался бы!
     - Ей-богу, не сказал бы. Промолчал.
     - Все зависит от того, что ты собирался сказать. Если про "Гондвану",
то поздно, я сам знаю. Молчи себе на здоровье.
     - Знаешь, да не все. К тебе тут приходили.
     - Кто?
     - Старичище один.
     - Энно, значит. Куда они теперь?
     - Пока стоят здесь. Говорит, скоро к Берегу Солнца.
     - Пойду с ними. Похлопочи, чтоб отпустили.
     - Ты уж совсем туда перебирайся, что ли.
     - Это мысль. Ты иногда рассуждаешь, как взрослый.
     - Это лучше убеждает таких, как ты.
     - Ты на настоящем корабле плавал?
     - Зачем? Есть эли и полная связь.
     - Да. О вкусах не спорят... Я пошел.
     - На "Гондвану"?
     - Нет. Сегодня на ночь забегу дамой, а завтра - в редакцию.
     - Тогда до встречи.
     - До завтра.


     Было тихо,  хорошо, солнечно. Близился вечер. Я вспомнил прошлогодние
прогулки и  улетел в  тайгу.  За  тридевять земель.  На  это ушло полчаса.
Забрался в  незнакомое место,  искупался в  озере.  Поспевали ягоды,  было
много  грибов,  плескалась рыба.  На  песчаном плесе  по  щекам мягко били
плюшевые верхушки рогоза.  В широкий ручей зашла стая форели, я гонялся за
рыбой.  Стало весело.  Как рукой сняло усталость.  Для того и жить теперь,
чтобы забывать,  что было раньше,  -  и  от этой мысли меня не покоробило.
Память - это след огня на стекле эля, но не сам огонь.
     Под рифмы стихов и  звон ветра я  побежал на  вершину холма.  Строчки
путались в голове,  я захлебывался ими и начинал другие, новые, чтобы и их
отвергнуть через минуту.
     Незабываемо солнце,  если оно висит над холмом - большой красный шар.
Теплый-теплый.  Лучше,  чтобы на  вершине была редкая трава,  сухая земля,
чтобы бегали муравьи и  стрекотали серые кузнечики.  Тогда один час  стоит
целого дня.
     На этот раз мое желание исполнилось. Холм был именно таким.
     Я  наблюдал,  как  опускался желтый  лучистый шар,  и  подставлял ему
ладони,  и чувствовал, как тепло пронизывает меня. Вокруг сияние, даже под
ногами.  Золотые и  серебряные нити паутины и  сухой травы,  вдали зеркало
воды, гранитная влажная скала у ручья, брызги.
     Я  лежал на  спине.  Трава не закрывала меня от лучей.  Они все равно
грели  лицо  и  руки.  Иногда  тревожил тишину  несказанного вечера смятый
крыльями птиц воздух -  слышалось как будто бы  движение спешившего зверя,
его частые хищные вздохи -  это крылья быстрых стрижей на поворотах резали
предзакатную синь. Я уснул.
     Какая-то  тревога разбудила меня.  Я  спохватился:  не  потерял ли  я
подаренный Валентиной приемник -  вещицу совсем крохотную, которую я носил
вместо брелока?  Прямо перед мной,  над  самым горизонтом,  горело красное
солнце.  Пылающий тревожный закат...  От  солнца исходило последнее слабое
тепло,  впервые видел его  таким большим...  как будто расстояние до  него
сократилось,  и  потому даже остывающий шар еще грел.  Я встал на колени и
шарил в траве.  Темнело. Тревога не покидала меня. "Жаль, - думал я, - как
же так получилось?"
     Я разворошил муравейник у старого пня, где муравьи прорыли ходы среди
сухих корней... Напрасно.
     Я беспомощно озирался по сторонам.  Спустился в лощину, стараясь идти
той  же  дорогой,  какой  шел  сюда.  Перебирал звонкие  трубки  камыша  у
студеного  ручья,  резал  руки  осокой.  Подарок  Валентины исчез.  Солнце
закатилось.  Я  умылся.  Холм стал сумрачным,  я  еще различал то  место с
примятой травой,  где лежал.  Побрел к  элю широкой просекой,  открывшейся
среди  деревьев.  Нашел  эль,  добрался домой.  На  столе  увидел  брелок,
подаренный Валентиной. Я забыл его утром взять с собой.


                         ЗДРАВСТВУЙ, "ГОНДВАНА"!

     Полдень.  Солнце. В километре от меня покачивалась "Гондвана". Но так
лишь  казалось -  ленивые пологие волны обтекали ее  борта,  теплое марево
укачивало ее, и глаза мои беспомощно искали точку опоры у зыбкого окоема.
     Я ждал Энно.  Мы договорились встретиться в полдень, но он опаздывал,
и я поглядывал в ту сторону, где высился над водой корабль. Наконец черная
точка... Лодка, шлюпка, каноэ, проа, плот, индейская пирога или долбленка.
Только не эль.  Я  успокоился:  все было в порядке.  Вошел в воду и лег на
спину. У меня еще было время.
     Пассажирский терраплан с выпуклыми стеклами бежал над морским берегом
на фоне сосен и  пихт.  И  в  это мгновение запомнились:  спокойные волны,
аромат смол, серая галька, тишина.
     ...Мы обнялись.  Я  оделся и  забрался в каноэ.  Традиционная морская
прогулка, и вот - "Гондвана".
     У самого борта стоит и улыбается Соолли.
     В прошлом году на Байкале она встретила Янкова.  И теперь он прилетал
сюда на  эле,  как когда-то  я.  Она верила,  что он  скоро переберется на
корабль. Навсегда. Я не стал ее разочаровывать.
     Что она делала на Байкале?..  О,  это интересно.  Что я  знаю о живой
воде?.. Все. Пусть поверит мне или проверит. Последнее?.. Ну что ж, я могу
правдиво, без преувеличений рассказать, как все произошло...
     Есть  такая  история.  С  начала рождения Земли никто не  видел и  не
пробовал живой воды.  Но о ней шла молва.  Не добыть ее ни мечом булатным,
ни стрелой острой. Только мудрым откроется тайник. Кому удастся приметить,
как солнце расплетает на  закате свои косы-лучи,  какое плечо оно опускает
ниже,  тот  найдет верную дорогу.  Пошел  герой легенды искать живую воду,
вязал  плоты  и   плыл   по   рекам  и   озерам,   шел   через  пороги  на
лодчонках-калданках, бежал на лыжах, подбитых мехом, скакал на оленях.
     Семь раз скрывалось солнце за вершиной земли и наступала долгая ночь,
семь раз наступало светлое-пресветлое лето. А он шел и шел, летел, спешил.
Встречь  солнцу.  В дальнюю страну,  что широко и привольно раскинулась на
юге,  где играло великое озеро зеленовато-огненными волнами,  где  заросли
тальника примяты ногами великанов точно трава.
     Стоят  стражи  у  озера,   стерегут  непокорных,  тех,  что  случайно
прослышали о  живой воде и  пришли сюда.  По левую руку от каждого -  гора
белых костей. Ни капли целебной воды не дали они. Никому.
     И вот  крылатый олень с золотыми рогами пробежал по берегу.  Затаился
человек,  понял,  что силой не отнять клада у великанов.  Слезло солнце  с
оленя,  распустило  свои  косы и вошло в воду.  Засверкала вода,  засияла.
Купается в озере солнце,  набирается новых сил:  завтра снова  скакать  на
золоторогом  олене,  обогревать  мир людей.  Приугасла вечерняя заря,  над
землей заструился  серебристый  туман,  замерцало  озеро  на  прощанье,  в
последний раз вспыхнули зеленые волны, улеглись на покой. Скрылось солнце,
ушло до утра в подземный замок,  где вечно гудит  огонь,  клокочет  жидкое
пламя,  где  текут  черные  реки и карлики стучат молотками - куют сабли и
мечи героям, ладят подковы их коням, нанизывают бусины на золотые нити для
сказочных принцесс.
     В ночном сумраке,  таясь,  как дикий зверь, подполз человек к озеру и
наполнил живой водой мешочек из стерляжьей кожи.  И подарила она молодость
маленькой,  высохшей как мумия старухе, что сидела у потухшего чувала, той
самой  старухе,  что  потом  рассказывала легенду об этой воде,  не таясь,
своим потомкам, и глаза ее блестели, лучились, а слова не иссякали.
     Я закончил рассказ. ("Вот и все".)
     Но что дальше, удалось ли ей найти это озеро, попробовать живой воды,
увидеть крылатого оленя,  великанов,  искупаться в  озере?  Мой вопрос был
таким же непосредственным, каким был и мой рассказ.
     Она сухо ответила:
     - Мы нашли живую воду.  В источниках на дне Байкала. Потом нашли ее в
вулканических трещинах.  Собирали по каплям. И поняли, что строение самого
простого,  всем известного вещества может быть  бесконечно  разнообразным.
Молекулы могут объединяться в нити,  заряженные на концах или нейтральные,
даже в тончайшие пленки жидких кристаллов.  Особые  добавки,  примеси  так
изменяют строение,  свойства, что невольно поверишь легенде. Но чаще всего
необыкновенное  проявляется  после  контакта  с  подземным  огнем,   когда
невиданные  давления  выстраивают  частички  вещества так,  что получаются
узоры,  тонкая  филигрань  их  прозрачна,  незаметна  и  все  же  достойна
удивления...
     - В  метеоритах алмазы рождаются при столкновении с Землей.  И тут то
же самое - давления, температуры...
     - Алмаз можно увидеть,  его  не  спутаешь с  графитом.  Живую воду не
заметишь.  Прежде всего нужно знать,  что ищешь.  Это трудно.  Мы  пока не
знаем. Догадываемся.
     - Расскажи, что нашли еще!
     - Пока  только  вот  что:  объяснили  гигантизм  растений  вблизи  от
вулканов. На Курилах, например.
     - А клетки?
     - Клетки?
     - Нестареющие крупинки. Те, что не гибнут после пятидесяти делений...
     - Не знаю. Думаю, вода может все.
     - Даже это?
     - Увидим. Хочется верить. Будем искать и такую воду.
     - Ее нужно поискать в этих клетках...  Скоро прибавится хлопот, когда
в  океане  станет светлее.  Воду перемешаем с солнцем.  Тогда пятая стихия
восторжествует.
     - Восторжествует.
     Представить это нетрудно.
     Фотосинтез: свет,   тепло,  хлорофилл,  углекислота.  Зернышки-клетки
трепещут,  пульсируют,  как цветы на ковре под руками мастериц. По тысячам
световодов бегут кванты,  целый поток мерцающих блесток, они соединяются в
светящиеся дорожки - будто рухнула горка  из  детских  стеклышек.  Зеленые
спирали свиваются, захватывают энергию, постепенно меняя рисунок ковра - и
тот растет,  расцвечивается:  светло-зеленая вода пронизана копьями лучей,
тень отступила в холодные глубины.
     Цепь  жизни:  одно  звено  нанизывается на  другое,  и  вот  вслед за
водорослями спешат освоить новые горизонты другие организмы, разная мелочь
- коловратки, инфузории, едва видимые невооруженным глазом рачки. Живность
фильтрует воду,  жадно поглощает зеленую массу и растет как на дрожжах. За
ней охотятся мальки рыб.
     Хорошо  бы  сделать  так,  чтобы  плотность  мельчайших существ  была
повыше,  чтобы вода стала от  них  густой,  как  кисель.  Попаслись мальки
несколько дней и заметно подросли. Глотнул кит морского бульону раз-другой
и сыт по горло.
     - Природу  не  обманешь,   -   лукаво  улыбнулась  Соолли,  -  нельзя
увеличивать плотность  беспредельно,  даже  если  дать  солнечный  свет  в
неограниченном  количестве  и   добавить  в   воду  азот,   фосфор,   бор,
микроэлементы.
     - Почему? Что мешает?
     - В  воду  выделяются  метаболиты,   продукты  обмена  веществ.   Они
препятствуют росту живого. Но мы научились противодействовать им. Осталось
главное...
     - Последняя преграда?
     - Что вы знаете о биополе?
     - Ну...  - замялся я, - то же, что и все. Что это излучения в широком
спектре, что иногда это когерентные колебания.
     - Биополе как  раз  и  мешает распространению разных форм жизни.  Оно
может угнетать рост клеток.
     - Кажется, я слышал об этом. Но есть, наверное, выход?
     - Мы  нашли  вещество,  молекулы  которого  поглощают  самые  сильные
компоненты биополя.  А  потом излучают энергию,  но уже в  другом,  совсем
безобидном виде, на других частотах. Мы назвали его бионитом.
     Я  надолго  погрузился  в  изучение  фотографий,  которые  показывала
Соолли:  биополя фотографировались по  старой  методике в  высокочастотном
конденсаторе.  Их  светлые лучи причудливо расходились по радиусам.  Но не
то