е  есть дейтериевое солнце.  В  океанах еще много тяжелой
воды, ее хватит надолго. Значит, проект "Берег Солнца" на будущее?
     - Нельзя обеднять океан, - ответил Ольмин.
     - Обеднять?
     - Дейтерий необходим всему живому. Так же, как и микроэлементы.
     - Я этого не знала, - смутилась Стеклова.
     - Об   этом   вовремя  предупредили  биологи.   Есть  такой  корабль,
"Гондвана",  вот уж несколько лет бороздит все моря планеты...  Его каждый
дельфин знает и, кажется, любая рыбешка.
     - "Гондвана"...  - как будто вспомнила Стеклова, - "Гондвана"... Нет.
Исследовательских кораблей так много, что не упомнишь.
     - У  "Гондваны"  свой  почерк:  самые  общие  проблемы,  предсказание
будущего. Мы с ней еще встретимся. У нас, на Берегу Солнца.
     ...Где-то рядом шум воды. Стеклова вдруг поняла, что заблудилась и не
сможет найти эль.  Он остался здесь, на склоне, но она так спешила, что не
приметила ни  одного ориентира.  И  этого родника не  было.  Они подошли к
нему:  в  воронке плясали песчинки,  струя  выходила из  нее  и  падала на
плоский камень. В этом месте образовалось углубление.
     - Ну вот,  забыла,  где эль,  -  сказала она,  -  а  ведь он здесь...
недалеко.
     Ольмин наклонился над родником.  Его каштановые волосы упали на  лоб,
одна прядь попала в  воду,  он пил и словно бы любовался водой.  Его глаза
казались усталыми, он был прост и понятен. Совсем не такой, как на фото.
     Он оторвался от воды, сказал:
     - Без эля лучше. Дойдем. Три километра - пустяки.
     Опять наклонился над  ручьем,  расстегнул ворот,  умылся.  Она успела
заметить,  как  точны,  скупы его  движения,  ни  капли воды не  попало на
рубашку. Струйки и даже брызги прилипали к его рукам - иначе не скажешь. И
было приятно смотреть, как умывался этот уставший человек.
     Он  встал.  Она  присела  над  углублением и  коснулась воды  концами
пальцев.
     - Студеная! - сказал Ольмин весело.
     - Так люблю воду!.. - медленно проговорила Стеклова.
     - Давно здесь?
     - Недавно. Года нет.
     - Вы что же, думали, что я заблужусь?
     - Нет, - спокойно сказала Стеклова. - Просто захотела вас встретить.
     Ей показалось, что он смутился. Это не вязалось с его обликом, с тем,
что она знала из рассказов о нем.
     ...Падь встретила их колючими зарослями аралии.  Ирина пожалела,  что
они  пошли напрямик:  слева была дорога,  и  по  ней  можно бы  добраться,
отшагав каких-нибудь два лишних километра. Ее напугали птицы, выпорхнувшие
из-под ног.  У  них были темно-красные перья на крыльях,  и  они так шумно
взлетели, что она не расслышала Ольмина.
     - Фазаны! - повторил он. - Испугали?
     Она кивнула.
     Заросли неожиданно кончились.  Впереди была тропа, за ней различалась
широкая дорога для  туристов.  Ольмин остановился.  Прозрачная синь вечера
вызвала мимолетное настроение, тайну которого он еще не постиг. Эта минута
казалась хорошо знакомой,  и  очень  близким стало  вдруг небо  и  огни  в
долине,   а  как  дышалось!   Шесть  вдохов  растворили  его  "я"  в  этом
изменившемся пространстве.  И  когда минутное просветление прошло,  о  нем
осталась память навсегда. "Удивительно это", - подумал он.
     Было похоже,  что спутница его ничего не заметила.  "Что это такое? -
подумал Ольмин.  -  В чем здесь секрет?..  Может,  во мне самом? Зачем она
меня  все-таки  встречала?.."  Он  был  уверен,   что  один  доберется  до
Солнцеграда.  Обязательно пешком.  Ему  нравилось бродить  по  сопкам,  по
лесам,  по тайге,  и не потому, что привык. Только так приходили такие вот
редчайшие минуты прозрачности, необыкновенной ясности.
     Когда было в прошлый раз?  -  вспоминал он.  А,  вот когда - года три
назад,  когда он неделю жил у друга,  за городом...  Далеко отсюда. У Оки.
Там были холмы,  и  запах сена,  и  темное небо.  Зарницы в  конце июля...
Впервые в  жизни  своей видел зарницы.  А  ночью,  поздно,  когда спать не
хотелось,   он  вышел  на  крыльцо,   увидел  высокое,  какое-то  особенно
просторное небо,  уловил несказанный аромат трав и свежего сена - и минута
пришла.


                                  * * *

     В  Солнцеграде было  светло как  днем.  Центральный тротуар сбегал по
главной улице к  морю.  А  пляж освещен красноватыми лучами искусственного
солнца:  там еще загорали,  смеялись,  у скал жгли костры, вдали виднелись
яхты,  серферы,  лодки.  Катера и  морские эли  пересекали лунную дорожку,
казавшуюся продолжением главной улицы.  Ольмин и Стеклова стали на тротуар
и незаметно для себя оказались на пляже - лента вынесла их прямо на берег.
Здесь кто-то узнал Ольмина.  Потом к ним подошли еще пятеро. Ольмин увидел
знакомые лица.  Его усадили у костра,  а Ирина, никем не замеченная, стала
за его спиной.  Прошло минут пять,  и он спохватился,  вспомнил о ней. Она
уже  направлялась к  движущемуся тротуару.  Ольмин перехватил ее,  вернул,
сказал:
     - Давайте знакомиться по-настоящему!
     Она рассмеялась.  Пошли купаться,  сразу человек двадцать.  Вода была
прохладной,  чистой, податливой. Рассыпались по бухте, ныряли, потом долго
грелись у костра. Домой не хотелось. Там было скучно, неуютно.
     У  Ирины оказался при  себе тороин -  вещь редкостная,  удивительная.
Ольмин  глотнул  тридцать  капель  маслянистой  жидкости,   разведенной  в
подогретой морской воде,  и улегся на спину. Через десять минут его легкие
могли вдыхать вместо воздуха морскую воду и извлекать из нее кислород.  Он
заметил:  сознание стало как бы  избирательным,  он  видел теперь не  весь
пляж,  а только то, что хотел увидеть. Даже голоса звучали порознь - как и
к кому прислушаешься - превращение состоялось. Он побежал к скалам, нырнул
и долго оставался под водой.
     На  пятнадцатиметровой глубине было сумеречно,  ни  рыб,  ни  морских
звезд видно не было,  и только длинные ленты водорослей, похожие на лианы,
пересекали слепой полусумрак.  С  ним  спустились под  воду  еще  трое или
четверо; сверху, со скалы, им кинули люминесцентный шар. Он лег на грунт и
осветил песок,  камни,  возник даже подводный горизонт.  От холодных ярких
лучей шарахнулись рыбы,  но вскоре стали возвращаться - осторожно, бочком.
В  поле  зрения  попали  мидии,   устрицы,  гребешки,  патирии,  рубиновые
афаластериасы, пурпурные асцидии, буро-зеленые морские ежи.
     Через четверть часа Ольмин вынырнул, растянулся у уреза воды ничком и
осторожно,  словно пробуя на вкус,  вдыхал воздух. Легкие освобождались от
воды. Несколько резких движений, глубокий вдох - и он окончательно перешел
в  мир  надводный  с  его  разреженностью,  ароматными  ветрами,  небесной
пустотой.   Подводная  прогулка  сняла  усталость:  глаза  стали  зоркими,
быстрыми, окружающее окрасилось в чистые глубокие тона. Он с удовольствием
перешел к костру,  к людям и стал рассказывать.  Небо все выше поднималось
над берегом...  Голоса звучали глуше,  тише...  Одинокая волна набежала на
берег.


                              ЭЛЬ НАД РЕКОЙ

     Астрофизическая обсерватория Солнцеграда.  Малый  зал...  Полусумрак.
Тишина.
     ...Пристально всматривалась Ирина в  узоры созвездий.  Мы  стояли под
синим  куполом из  полупрозрачного стекла.  По  нему  ползли искры разного
накала  и  яркости.  Незаметно для  глаза,  так,  как  движутся светила на
вольном  небе.  Когда  было  ясно,  положение  их  совпадало  с  движением
настоящих звезд,  и  тогда  нельзя было  разделить объекты и  их  копии на
стекле.
     - Большая Медведица,  Волосы Вероники,  рядом  Малый Лев,  -  называл
Ольмин созвездия, - Рысь, Гончие Псы... А вот любопытная туманность, но ее
видно только в оптический усилитель.  Тут же, недалеко, два радиопульсара.
Купол вращается по команде,  и  в  любое время года можно наблюдать звезды
обоих  полушарий.  А  вот  телескоп  и  автоматическая камера  для  съемки
участков небесной сферы.
     - Значит,  это просто очень хорошая фотография -  все эти созвездия и
туманности? - спросила Ирина.
     - Да.  Точная копия неба.  Но разобраться в ней непросто.  Изучать ее
надо так же тщательно, как и само небо.
     - А где Близнецы? - спросил я.
     Светящаяся стрелка указала созвездие. Я вспомнил: пять ярких пятнышек
в атласе... на "Гондване".
     - Вот они...
     Ирина  потерла ладонью щеку,  прикрыла глаза и  опустила голову,  как
будто  почувствовала странное  безразличие  к  небесным  огням,  так  живо
интересовавшим ее минуту назад. Я обошел телескоп и оказался слева от нее.
Мне показалось, что она мгновенно отвела взгляд от купола. Да, я готов был
дать честное слово,  что,  пока я  был  за  ее  спиной,  она изучала,  как
выглядят Близнецы в ясную ночь.
     Я  украдкой  наблюдал за  ней.  В  полутьме трудно  было  рассмотреть
выражение ее лица.
     - Здесь жарко, - вдруг сказала она и быстро направилась к выходу.
     "Что со мной? - подумал я. - Тут действительно мало воздуха, кружится
голова". И пошел следом. Ольмин за нами. Мы оказались в другом зале. Здесь
все встало на свои места,  и смутная догадка улетучилась из моей головы. А
рассказ о Близнецах был прерван.
     Ольмин кликнул робота:
     - Наведи порядок, проверь кондиционер. Доложи.
     - Готово, - вкатился кибер через минуту. - Отклонение незначительное.
Исправлено.
     - Я покажу корабль, - сказал Ольмин. - Точнее, его траекторию.
     Мы вернулись под купол.  Шутки ради Ольмин поменял местами созвездия,
заставил  Медведицу бродить  вдоль  небесного экватора,  а  Малого  Пса  -
гоняться  за  Китом,   Дельфином  и  Журавлем.   Ирина  улыбнулась,  когда
сопоставила названия созвездий, участвовавших в этом экспромте.
     Невидимый  помощник  восстановил  положение  звезд,   возвратил  весь
небесный зверинец на свое место и сообщил координаты корабля.
     - Корабль...   вон   та   желтая   черточка.   Изображение  условное,
разумеется.
     ...Задолго до старта с Земли послали луч. Зеркалом служило озеро, его
поверхность приняла  на  мгновение  форму  параболоида.  Скованная  стихия
электромагнитного урагана вырвалась на  простор.  Луч  пробил туннель,  по
нему, как челнок, бежал, скользил космический снаряд.
     Прошло  несколько месяцев -  и  он  достиг  таких  пределов,  где  от
излучения,   некогда  посланного  с  Земли,   остались  лишь  следы.   Луч
рассыпался,  распался, устав от пройденного расстояния, кванты рассеялись,
и корабль начал торможение. Впереди его ждали планеты.
     Вряд  ли   кто-нибудь  смог  бы   точнее  выполнить  маневр,   нежели
обыкновенный робот,  непохожий, впрочем, ни на машину, ни на человека: его
щупальца опутывали корабль,  но были невидимы,  его электрическое сердце и
мозг предрекали будущее.
     С борта переданы объемные фото,  спектрограммы. Первые планеты на его
пути... Глыбы ослепительного льда. Черные скалы. Бездонные пропасти.
     - Жаль,  - сказал я, когда купол погас, - похоже, что условия там для
жизни не очень подходящие.
     - Ближайшая планета мертва, - кивнул Ольмин, - мы знали это и раньше.
Как жаль,  что до сих пор нельзя с Земли искать спутники звезд!  Если бы у
нас был атлас ближайших планет,  мы  могли бы действовать почти наверняка.
Что ни говорите,  а жизнь в целом похожа на плесень: и тепла и влаги нужно
в  меру,  да  и  солнышко чтоб  не  светило  слишком  ярко,  иначе  разные
неприятности с корпускулами...  И плесенью этой обрастают крохотные шарики
- просто пылинки по сравнению со светилами.  Их и не найдет ни один земной
радиоприбор -  разве  что  наткнется корабль.  Вот  почему  мы  боремся за
скорость. Быстрее света. Еще, еще быстрее...
     - И   это  только  один  из   близких  миров:   пятнадцать  планет  и
девятнадцать спутников.  Но  дайте  срок  -  корабль перейдет подальше,  к
следующему затерянному миру! - добавил я.
     Нетрудно было  мысленно проследить путь земного посланца.  Пятнадцать
планет - пятнадцать станций.
     На  втором витке спирали корабль выполнит едва  заметный маневр -  от
него  отделится радиозонд.  Жемчужное тело  зонда нырнет вниз,  в  сумерки
планеты.   Корабль  поднимется  на  двух  лучах,   точно  на  ходулях,  и,
возвысившись, устремится к следующей планете.
     Это был короткий и потому удобный маршрут. Здесь легко отработать все
системы нового корабля. Чтобы вскоре послать невиданный экипаж в настоящий
поиск -  к планетам Близнецов,  к двойным звездам. Скорость значит больше,
чем время.


                                  * * *

     Однажды после заката я  заметил на горизонте черную движущуюся точку.
Эль шел на  предельной скорости.  Снизился он  на окраине Солнцеграда,  на
глазах вырос и нырнул почти вертикально вниз.  "Лихо,  -  подумал я, - кто
это так водит машину?.." Простое совпадение: рано утром я видел взлет. Тот
же эль.  Темно-вишневый.  Поднялся свечой,  постоял и рванул вдоль берега.
Немного погодя свернул, снизился, скрылся.
     Вспомнив эпизод на следующий день,  я почему-то задумался: кого можно
представить в этой машине?  Ну,  допустим, такой человек, как Энно, мог бы
оказаться там?  Вряд ли. Крюк ради прогулки? Никогда. Его можно отыскать с
дельтапланом на Гималаях, на шлюпке у ледового антарктического барьера, на
айсберге,  но машину он водит по прямой. А вдруг Ольмин?.. Нет. Его вообще
трудно застать сейчас в  воздухе:  работа,  говорят,  даже по ночам сидит,
надо бы проверить,  осторожно урезонить.  Андрей Никитин, мой двойник, вот
кто так небрежен с  элем!  Но он далеко:  не повезло,  корпит в  редакции,
бедолага.  Значит,  я. Вот кого можно бы застать в кабине. Меня. Но это не
я. Следовательно...
     Еще раза три на рассвете я видел вишневый эль. И один раз вечером; не
без  смущения наблюдал я  умопомрачительные прыжки.  Позже  я  понял,  что
владелец его,  собственно,  вылетал дважды.  Утром,  с  возвращением через
час-два. И вечером. Две прогулки в день.
     Я подстерег его.  На малой высоте полетел следом.  Улыбнулся,  ничего
себе:  следом! В воздухе ведь лыжни не остается. Шел в пределах видимости.
Он перевалил сопку, заложил вираж, упал. Только его и видели. Я тоже вышел
на перевал. Влево, вправо... нет эля.
     Вернулся в  низину и  стал  ждать.  Через полтора часа  он  вернулся,
прошел над головой. И опять я за ним. Дошли до Солнцеграда. Он кувыркнулся
на посадку. Я прошел стороной, но приметил его убежище.
     Ирина Стеклова.  Это была она.  Я нелюбопытен, но факт интересен. Мне
оставалось пробыть в  Солнцеграде не  так уж  много дней,  потом я  должен
вернуться в свой город. Хотя бы на время. Работа была почти завершена, и я
мог придумывать занятие по душе.
     Как и большинство тех,  кто приехал сюда,  в Солнцеград, Ирина быстро
освоилась. За один год они успели многое. Я завидовал им...
     Я  иногда спрашивал себя:  уж  не из того ли она перелетного племени,
что не держится на одном месте подолгу, и не встречался ли я с ней раньше,
где-нибудь на Севере,  например,  или в Средней Азии? Черты лица как будто
знакомы,   но   расспросить  ее  я   почему-то  не  решался.   Удивительно
переменчивое у нее лицо,  его выражение не так-то просто разгадать. Только
Ольмину она оказывала знаки внимания, и это прибавляло уважения к ней: ее,
это вскоре мне стало ясно,  интересовало только дело. Вспоминаю неуклюжее,
наивное сравнение из  раннего репортажа одного моего коллеги:  "ее  сердце
билось  в  унисон  с  ритмом невиданной стройки..."  Так  вот,  ее  сердце
действительно "билось в унисон", тут уж ничего не поделаешь.
     К кому же это Ирина наведывалась, куда, зачем? Ну нет, это не обычные
прогулки, меня не проведешь. Если бы у меня было хоть малейшее подозрение,
что это касалось ее  лично и  еще кого-то,  тоже лично,  я  бы  не  тратил
времени на догадки.  Мне с самого начала вся эта история не понравилась. Я
даже чувствовал...  нет,  не буду преувеличивать роль интуиции: это позже,
гораздо позже я тешил себя надеждой, что смогу помочь ей.
     И вот первое приключение...  За спиной мой эль,  впереди,  в двухстах
шагах -  ее  вишневая машина.  Заметила она  меня  или  нет?  Вряд  ли.  Я
осторожен.  Справа река,  я иду не по самому берегу,  а там,  где каменная
россыпь, заливаемая во время дождей, уступает место ивняку. Нырнул в кусты
- и  нет  тебя.  В  случае  чего.  А  она  впереди.  Я  иногда слышу,  как
позвякивают камешки под ее ногами.
     Она остановилась. Сбросила туфли и вошла в воду. И бредет по колено в
воде,  течение здесь довольно спокойное,  не то что выше,  у  порога,  где
перекинут мост.  Здесь держится рыба:  хариус, реже форель. Я сам пару раз
закидывал удочку.  Места хоженые, не раз бывал на этой реке и отлично знаю
повадки форели. Она держится рядом с большими камнями, туда и нужно кидать
крючок с  червяком,  мухой или  икринкой.  Но  места для  лова отведены не
здесь. Гораздо выше. Ирину интересует не форель, и я никак не могу взять в
толк,  что  именно.  Место пустынное,  дикое.  Вот она повернула назад,  я
прячусь. Дальше все ясно: она возвращается в Солнцеград.
     Она   проходит   от   меня   в   тридцати  шагах.   Лицо   серьезное,
сосредоточенное. Делать больше нечего, я бреду к своему элю...
     Потом она исчезла.  И  ни  одна душа не знала,  где она.  Я  прозевал
момент и  был  бы  рад даже случайной догадке...  Увы...  Ее  исчезновение
обеспокоило меня. Даже напугало.
     Никто,  оказывается, не знал о ее поездках к реке. Но даже я не знал,
что же она там делала.  И чем это могло кончиться. Излишне говорить, что я
обшарил окрестность. Я был встревожен.
     Ее искали... Волновались. Я вдруг понял, что поиски эти бессмысленны.
Догадался. У меня начали открываться глаза.
     И  только для того,  чтобы убедиться в этом,  успокоить себя самого и
других,   я  нашел  ее  дневник.  Последние  строки  дневника  подтвердили
догадку...


                       ИЗ ДНЕВНИКА ИРИНЫ СТЕКЛОВОЙ

     27 ИЮНЯ.  Спросила Телегина (он сейчас замещает Ольмина):  правда ли,
что ракеты смогут летать без топлива?  Он  сказал:  нет,  сгорят,  слишком
много энергии.  "В  плане мечты,  конечно,  смогут".  Солнце преобразует в
излучение четыре миллиона тонн вещества ежедневно. Будет посылать ракеты -
в Галактику.  Мы не умеем пока протянуть к нему тонкие нитки частиц, чтобы
отбирать фотоны маленькими порциями.
     9 ИЮЛЯ.  Встречала Ольмина.  Прибыли излучатели  частиц,  ускорители,
реакторы,   приборы.  В  бухте  несколько  гигантских  транспортов,  из-за
мелководья не могут подойти к причалу, их разгружают летающими кранами.
     17 ИЮЛЯ.  Мы стали к  нему заходить.  Если он был занят -  читали его
книги.  Вчера было человек десять.  Он говорил что-то веселое, потом Блока
читал,  и  все  к  месту.  Читал без  патетики,  совсем непонятно,  почему
действовало,  у меня бы так не получилось - чего не умею, того не умею. Он
был  в  простецкой рубашке,  у  манжеты пуговицы нет,  так  он  потихоньку
булавкой заколол.  Ему уже за сорок,  наверное,  лицо усталое, а он читал:
"О, весна без конца и без краю - без конца и без краю мечта!"
     29 ИЮЛЯ.  Ничего-то я  не понимала до сих пор.  То есть знала,  что к
Солнцу поднимется конус и  что  лучи пройдут внутри,  как в  волноводе,  и
упадут на отражатель. А стенки конуса не дадут лучам разойтись. Вот и все.
Это   примерно   уровень   знаний   столетней  давности  (причем   уровень
беллетристики;  кажется,  был  такой рассказ или роман,  его потом,  много
позже, пересказывали в прессе - оттуда в основном и мои познания, увы, обо
всем, что касается "физики"). Зато как просто, Ирка, не правда ли?
     12 АВГУСТА.  Милый Александр Валентинович,  вы такой же,  как все, во
всем,  кроме того,  что составляет в вас главное - ваше призвание. Правда,
это немало.
     14 АВГУСТА.  Иногда я  подхожу к зеркалу.  А передо мной во весь рост
высокая женщина с темно-карими глазами. И смотрит на меня, смотрит. Словно
что-то хочет спросить - и не решается. На вид ей двадцать пять (а на самом
деле больше).  Она смотрит,  смотрит, да вдруг и