угого,
другую...  там,  за тридевять земель,  где-то в космосе,  Аиру,  например.
Выручить,  спасти -  и  это  стоило таких трудов,  что  вы  и  ваши друзья
смертельно устали и  кто-то произнес слово "подвиг".  Но рядом,  заметьте:
рядом! - погибает человек. Даже не в двух шагах, нет, а совсем близко. Так
близко,  что вы ощущаете почти физически тепло его протянутой руки. Что вы
сделаете?  Вспомните  о  теоретических  предпосылках?  Об  информативности
контактов? Ну?
     - Я думаю, что... нет. Да, я понимаю.
     - Ну вот и  все.  Я упрощаю вопрос,  на самом деле все было несколько
сложнее. Но в общем так. Понятно?
     - Но потом,  позже,  через много лет, я снова увидел вас! Это было на
опушке леса. На вас было зеленое пальто. Я помню встречу: красные и желтые
листья, теплая осень, наш эль... Это было?
     - Возможно.  Но мы говорили только о контактах.  Вы  знаете,  сколько
надо  энергии,  чтобы сделать эль невидимым?  Не ваш,  а НАШ эль?..  Он не
должен мешать:  сквозь него должны быть видны деревья, кусты, багровый лес
на  заднем  плане и все остальное.  А для этого нужно излучать фотоны так,
чтобы получалось новое изображение,  чтобы весь эль превратился в объемный
экран. Вписался в местность, в пейзаж. Превратился в огромное декоративное
панно.  И когда мимо нас проносится терраплан,  или гелиостат,  или  любой
другой экипаж,  мы должны управлять свечением этого гигантского панно, так
чтобы с разных точек  оно  было  принято  за  нечто  другое  -  за  группу
деревьев,  например.  А  если  нас наблюдают с двух разных точек?  Тяжелая
задача. Это утомляет.
     - И потому я видел ваши корабли ночью в тайге?
     - Может быть.
     - Они  летели  в  направлении Берега  Солнца.  Там  осуществляется...
проект, вы знаете...
     - Знаю.  Странный проект.  Он мне напоминает вашу легенду о Прометее.
Вы хотите овладеть звездным огнем. Но что вы знаете о самих звездах? Об их
недрах? Почти ничего.
     - Мы знаем,  что звезды -  источник энергии. Мы действительно ближе к
той цивилизации,  что постигла тайны генов, к биоцивилизации. Мы лишь чуть
уклонились в сторону: теперь мы поклоняемся звездам, Солнцу, естественному
реактору.   Мы   хотим   сохранить  пространства  планеты   свободными  от
термоядерных станций -  пусть  цветут  сады.  Мы  сделаем океан  легкими и
сердцем планеты.
     - Ну что ж,  может быть, это ваш путь... Но кто знает, что ждет нас и
вас в будущем?  Звезды...  если бы вы могли представить,  сколько тайн еще
скрыто от вас и  даже от нас.  Наш поиск приносит поразительные находки...
Но  теперь мне пора.  Я  вернулась к  вам,  чтобы исправить ошибку...  ту,
давнюю ошибку,  в которой я не могу все же никого винить. Я не могу отнять
у  вас  воспоминаний,  но  пусть  происшедшее  будет  казаться  вам  сном.
Поверьте, у нас нет иного выхода. Прощайте!
     Я попытался удержать ее. Но она спокойно поднялась со стула и ушла. Я
остался один и несколько минут раздумывал о происшествии,  и голова у меня
почему-то  кружилась.  С  необыкновенной ясностью возникали вдруг  обрывки
фраз,  я  словно еще продолжал спорить и  убеждать ее.  Все было напрасно:
какая-то невидимая работа происходила в моем мозгу. Но я уже спал.
     Рано утром серые ветки тополей качались на  ветру как  тени.  И  было
свежо  от  открытого  настежь  окна.   Я   поднялся  с   постели.   Легкое
головокружение живо напомнило мне ночь:  я умылся, оделся, вышел на улицу,
прошел около километра по пустынной улице,  направился к шумевшему морю. У
двух скал кружили ветры. Под рассветными полотнищами облаков бежал по морю
корабль.  Я  сел  на  камень,  морщинистый валун,  и  бездумно  следил  за
кораблем... Уж не созданный ли моим воображением гармонист навеял странные
грезы о космосе?
     Я  решительно встал и  быстро пошел домой.  Я  не  в  силах был  пока
разобраться: требовалось время. Взбежав по лесенке, я вошел в комнату, где
была она.  Приблизился к окну,  притронулся к спинке стула, на котором она
сидела будто бы ночью... Справа на подоконнике я заметил красную горошину.
Я  осторожно сжал ее пальцами.  Она была твердой,  прохладной,  блестящей.
Бусина. Все, что она мне оставила на память.


                             МОРСКИЕ КЛАВИРЫ

     На  набережной  среди  пестро  одетых  людей  меня  догнал  Энно.   Я
почувствовал,  как рука его сжала мое плечо,  и  в  ту  же секунду услышал
густой приятный голос:
     - Вот мы где прячемся!
     - Рад видеть, Энно. Тысячу лет...
     Он тут же поволок меня куда-то,  я не сопротивлялся,  но и не помогал
ему, просто переставлял ноги, удивляясь очевидному, неопровержимому факту:
он был еще молод.  Почти ровесник.  "Да нет,  - подумалось мне, - теперь я
старше его".
     Он втиснул меня в свой эль ("самая быстроходная машина в мире"), и мы
взлетели, я и глазом моргнуть не успел.
     - Прощайся с берегом, - добродушно прогудел Энно.
     - Ты с ума сошел - работа!
     - Какая работа, если впереди три выходных! Чудак.
     Он  не  понимал,  не  знал,  не  догадывался.  Каково  мне  будет  на
"Гондване"  теперь?   У  них  это  очередное  плавание,  шестнадцатая  или
семнадцатая экспедиция.  Это  их  дом.  И  что бы  там ни  случилось,  они
оставались там. И тоже кое-что, наверное, помнили. И не распускали нюни.
     - Ладно, - сказал я. - Покатай.
     - Я   тебе   покажу   настоящее  каноэ,   -   по-детски  улыбнувшись,
таинственно, вполголоса сказал Энно.
     Я   узнал:   Соолли  теперь  на   Байкале,   временно,   на  каком-то
сверхсовременном  глубоководном  аппарате,   потом   собирается  опять  на
побережье,   будет   работать  по   проекту  "Берег  Солнца";   Ольховский
по-прежнему командует экспедицией, они идут в тропики - в Индийский, потом
в Атлантику. Он сумел промолчать о главном.
     Энно остался верен себе, и меня совсем не удивляли его чудачества. По
его словам,  он работал целый год,  и  ему помогали все киберы "Гондваны":
наконец-то  он  нашел им подходящее дело -  вместе они построили "летающее
каноэ".  Это  не  игра  слов:  каноэ  полинезийцев скользят  по  океанским
просторам легко и  быстро,  и  такой способ передвижения,  по словам Энно,
напоминает поездки  на  эле;  но  никогда  раньше  не  спускалось на  воду
парусное судно с такими удивительными характеристиками.
     Полинезийцы постепенно утратили часть своих секретов.
     Еще до  того,  как викинги достигли берегов Северной Америки,  жители
тихоокеанских островов  ходили  под  косым  треугольным  парусом  и  легко
маневрировали в  лабиринте архипелагов и  течений.  Уметь  возвращаться на
крохотные острова,  затерявшиеся в морских просторах,  непросто,  особенно
если не пользоваться никакими приборами,  кроме незатейливых подобий карт,
сплетенных из прутиков,  к которым привязаны ракушки и камешки.  Все лодки
собирались из  одинаковых деталей,  на  первый взгляд могло бы показаться,
что на  каждом из островов хранилась копия единого чертежа.  На самом деле
ни чертежа, ни копий не существовало. Строили по памяти.
     - Корпус  каноэ  слегка  выпуклый;   свободно  закрепленный  аутригер
уравновешивает платформу,  это для остойчивости,  -  пытался объяснить мне
Энно преимущества допотопного экспоната, пополнившего его собрание.
     На  воде  лодчонка  произвела  впечатление:  под  ветром  она  плавно
кренилась,   только  при  сильных  порывах  набирала  немного  воды  через
планширы,  которые приподняты всего на  треть метра над  поверхностью.  На
встречной волне она шла под парусом, как танцовщица с платочком.
     - Теперь  у  нас  есть  самый  точный  чертеж каноэ!  -  торжественно
провозгласил  Энно.   -   Первый  документ  эпохи   великих  тихоокеанских
путешествий.
     - Пригодились все-таки киберы, - заметил я.
     - Да,  одному мне пришлось бы туго,  -  сознался он, - эскизы, копии,
расчеты - это все же для них, для бездарных механических бестий.
     Он собирался когда-то показать мне руины города-храма  Нан-Мадола  на
острове  Понапе.  Его  крепости  и  каналы,  пробитые  в коралловых рифах,
родились на тысячу лет раньше, чем возникла Венеция. Энно рассказывал, как
строили  Нан-Мадолу,  как  подвозили  шестигранные  базальтовые  глыбы  из
каменоломни,  расположенной за  сорок  километров,  как  поднимали  их  по
насыпным  откосам из раздробленных кораллов.  Как многажды восстанавливали
здесь творения рук человеческих,  пострадавшие от смертоносных тайфунов  и
цунами.
     Но  это  было  слишком далеко,  чтобы  мы  могли добраться на  каноэ.
Несмотря на энтузиазм Энно,  мы не достигли бы Понапе и за месяц плавания:
"Гондвана" вот-вот должна выйти в  Индийский океан!  Слишком далеко.  А  у
меня были считанные дни.  Мы  пошли другим путем.  Пришлось перенести срок
фантастического путешествия. Не забыл ли ты о нем, Энно?


                                  * * *

     В заповедной деревне,  где крыши домов покрыты пальмовыми листьями, а
стены сплетены из прутьев и  лиан,  мы слушали песни у костра.  Нам отвели
хижину с очагом,  матами, табуретками. Энно развел огонь, чтобы ночью было
тепло. Утром мы должны были тронуться в обратный путь.
     Языки пламени казались юркими, красными в прозрачном воздухе - от них
поднимался легкий  теплый  столб,  в  котором  расплывались контуры луков,
ружей,  дубинок,  тыквенных сосудов, мотыг, веретен, украшавших обмазанные
глиной стены.  В теплой золе, завернув в листья кусочки рыбы, пойманной на
удочку,  Энно  приготовил ужин,  позвал с  улицы  старика,  который первым
встретил нас на берегу, и о чем-то попросил его.
     Старик  ушел  и  через  четверть  часа  вернулся с  кувшином холодной
ключевой воды.  Пока  варился  чай,  он  рассказывал легенду  о  заселении
острова. Самая наивная история, какую мне когда-либо приходилось слышать!
     Давным-давно  земля была  необитаема:  дикие равнины в  объятиях гор,
буйные,  кристально чистые водопады,  синие лагуны.  Люди  жили  на  небе.
Однажды,  когда  мужчины ушли  на  охоту,  самая  красивая девушка племени
искала  ракушки  на  берегу  и  случайно проткнула палкой  небесную сферу,
ставшую совсем тонкой от  вечного прибоя.  Заглянув в  дыру,  она  увидела
далеко внизу землю,  так похожую на знакомые ей места вокруг деревни.  Три
дня  ходила  девушка  к  берегу  моря,   чтобы  любоваться  необыкновенным
зрелищем; на четвертый ее тайна стала достоянием старейшин, ибо все тайное
рано  или  поздно  становится явным.  Созвав  жителей деревни,  старейшины
уговорили их сплести длинную веревку из лиан.  Потом все спустились по ней
на  землю.  От  них и  пошли земляне.  Но  на  небе до сих пор осталось то
круглое окно-лаз,  которое открыла девушка.  Говорят,  его  можно увидеть,
если  только угадать местонахождение и  хорошенько присмотреться.  Правда,
еще никому не удавалось обнаружить его.
     - Мифы помогают изучать будущее,  - заметил Энно, когда старик кончил
рассказ.  -  В  них есть стремление к  познанию.  А легенды -  вымысел,  и
только.
     - Разве это не близкие понятия?  По совести говоря, я не различаю их.
Мифы и легенды для меня почти одно и то же.
     - Ну нет!  В  мифе может быть выражено прошлое,  настоящее и будущее.
Аллегория  и  гипербола  только  слегка  маскируют идею,  зато  делают  ее
общедоступной.  Эволюция мышления во многом обязана мифам. Появился старик
и сообщил нам о небесной проруби -  она была вчера, ее можно найти завтра.
Вот в чем смысл мифа. А вот из эддических песен:

                        Как море зовут,
                        Стремнину, несущую струги,
                        В разных мирах?
                        Люди Морем зовут.
                        Водами - боги,
                        Волнами - ваны,
                        Влагою - альвы,
                        Домом Угря - великаны,
                        А карлики - Глубью.

     ...Утром мы отошли от гостеприимного берега.  Вскоре показался второй
остров архипелага. Его вулканический конус упирался в облака.
     - Высадимся, - предложил я.
     Каноэ направилось в бухту.  Мы вышли на берег.  Было так тихо, что мы
слышали,  как  у  подножия вулкана шелестела трава  под  ласковым дыханием
муссона.
     - Хорошо бы подняться к самому кратеру, - сказал я.
     Энно испытующе посмотрел на меня.
     - Это далеко.
     - Ничего, каких-нибудь три часа ходу.
     Мы начали подъем,  постепенно углубляясь в настоящий тропический лес.
И как только нашлось ему место на склоне,  который казался таким зеленым и
приветливым издали!  Уже через час Энно пустил в ход большой нож,  который
он захватил с  собой.  Приходилось прокладывать путь через густые заросли.
Слева  и  справа  от  нас  доисторические джунгли.  Нас  встречали реликты
прошлого:  древовидные папоротники,  огромные хвощи,  гиганты-плауны.  Все
здесь напоминало о  миллионах лет,  о жаркой влажной колыбели удивительных
растительных форм, лишь кое-где переживших свою эпоху.
     Так  мы  добрались до  вершины холма,  потом  спустились в  долину  с
высохшим руслом ручья. На другой стороне русла я увидел застывшую лаву. До
кратера было  еще  далеко.  Только теперь я  заметил,  что  гора над  нами
курилась.  Энно вопросительно посмотрел на меня и кивнул головой, указывая
на ее вершину.
     - Пойдем, - сказал я.
     Подъем стал круче.  Лес кончился, попадались места, где даже трава не
росла.  Мы  оба  начали  уставать,  но  я  обязательно хотел  добраться до
кратера. Через полчаса нас окружил туман. Моросило.
     Мы иногда останавливались для отдыха.  Мне показалось, что под ногами
стало тепло. Жар земных недр давал о себе знать.
     Туман становился реже,  прозрачнее.  Последняя сотня метров - и перед
нами обрыв,  крутая стена кратера, уходящая вниз. Сквозь клубы дыма и пара
мы увидели кипящую магму и услышали ее неровное дыхание.  Земля здесь была
мертвой,  выжженной,  лишь метрах в  тридцати от  нас  ютились меж  камней
кустики вереска. Я как зачарованный смотрел вниз.
     - Пора, - сказал Энно.
     - Подождем, куда спешить.
     - С такими горами шутки плохи.
     - Успеем.
     - Мы вряд ли дождемся извержения.  - Энно пристально смотрел на меня.
- Они бывают здесь не чаще чем раз в несколько лет.
     Вот он как заговорил! "А тогда, - подумал я, - когда Валентина... все
они тоже были рассудительны и так же вот осторожны?"
     - Энно...  -  сказал я  и  почувствовал,  что  не  смогу  продолжать:
наверное,  сказывалась высота и  усталость.  Сладковатый дым поднимался со
дна кратера. Глубокая мрачная пропасть казалась миражем.
     Он молчал.
     Прошла  минута-другая.  На  мое  плечо  легла  его  рука.  Мы  начали
спускаться, обходя дымящиеся трещины, каменные глыбы, спотыкаясь в тумане,
который встретил нас ниже.
     К вечеру прояснилось, выглянуло солнце, открылся вид на море и бухту,
где нас ждало каноэ. В закатном свете мы различали полосы морских течений,
бегущих вдоль берега. Мы добрались до сухого русла, вошли в лес. Стемнело.
При  свете фонарика продолжали идти  к  берегу.  Каменные глыбы,  поросшие
мхами и лишайниками,  преграждали дорогу,  я упал и больно ушиб колено. Мы
остановились.  Над головами - бирюзовые звезды, а за спиной у нас высилась
гора, затмившая полнеба.
     Наконец мы   добрались   до   каноэ.  Я  невольно  вспомнил  легенду,
записанную на песчинке,  которую когда-то нашла Валентина.  Тот остров был
совсем другим - светлым и просторным.


                                  * * *

     Стоило мне увидеть красавицу "Гондвану" на рейде - и я опять вспомнил
прогулки на "Дельфине". И Валентину.
     Она не утратила для меня ореола неизведанности и волшебства.  Меня не
покидало  ощущение калейдоскопичности событий  и  встреч.  Но  у  нее  был
необъяснимый дар: она оставалась сама собой. И в моей памяти тоже. Я думал
о  ней,  а  она  казалась все  тем же,  чем была когда-то,  Валентиной.  С
наивно-пленительными губами,  неотбеленным льном  волос,  серыми  глазами,
которые  могли  так   широко  раскрываться,   что   за   ними   угадывался
неповторимый,  девственный,  просторный мир. А если она смеялась, то глаза
темнели,  странно сужались и  светились голубоватым огнем.  Я замечал его,
даже когда она опускала ресницы.
     Представлялось мне,  что  волосы ее  спутаны,  как  осенняя листва на
сильном ветру,  такие же прохладные и  влажные и похожие на нее цветом.  В
ней  было  так  много  от  упругости земли,  от  весенних холмов и  первых
проталин с  подснежниками,  что я подумал:  не подыскать другого,  лучшего
сравнения.  Олицетворение одной  из  стихий:  сила  и  слабость в  светлых
глазах-озерах... и руки как березы.
     Подол цвета травы с  морщинами и  складками -  это как будто зеленели
лощины;  тугие волны ветра с налету измяли легкие живые покровы.  Пролетел
шквал  -  приклонил две  сосны  с  бронзово-желтой  шершавой корой.  Ветви
касались песка;  иглы так внятно шуршали,  что в ушах стоял немолчный шум.
Или это волны шумели, набегая на берег?
     Следы на  песке.  Брошены белые туфли с  бантами -  они  запутались в
волосах Валентины... Коричневые соцветия бровей с оттенками спелого тмина,
ржи,  сухого  хмеля;  две  влажные полоски ресниц и  тонкая,  как  стрела,
морщина  на  лбу  с  каплей  морской  воды,   с  рассыпанными,  как  мука,
кристалликами соли у переносицы... Землистые серые губы с облетевшей кожей
- еще одно жаркое напоминание о наготе весенней земли.


                                   АИРА

     В долгом сне к ней приходили радостные минуты:  она снова была Аирой.
Губы ее готовы были приоткрыться, чтобы произнести заветные слова: мраку -
уйти,  электрическим призракам -  сгинуть,  сердцу -  оттаять.  Она читала
стихи и  пела.  То  были мимолетные проявления жизни,  странная мечта,  на
миллионную долю градуса она повышала температуру тела -  ведь мечта уходит
от нас последней.
     Но  ни  слова не  было сказано и  ни одной песни не спето.  И  земной
корабль, повинуясь изначальной воле, скользил в пустоте.
     У  пылающего зеленым пламенем солнца он  попал  в  огненный вихрь,  и
великан-протуберанец едва  не  втянул  его  в  пучину раскаленного океана.
Звезда  готова была  слизнуть его  с  собственного небосвода своим  жарким
языком.  Но,  расправив крылья-паруса,  точно исполинский космический жук,
корабль оттолкнулся от  сверкающего шара.  И  снова просторы.  И  звездная
пыль.
     Странная  метаморфоза  -  далекая  пылинка  превращалась в  очередную
планету  -  спутник зеленого солнца,  где  звездоплавание прерывалось:  из
трюмов  выбегала  ватага  механических зверей,  искавших тепло  в  недрах,
кристаллы в  пещерах,  воду  среди  каменистых пустынь.  Свою  добычу  они
поспешно несли в  механических лапах,  как будто их  кто-то ждал на борту,
подгоняя  неслышным  свистком.  В  расселинах они  вынюхивали жизнь...  Но
открылся ли  им  новый мир как целое,  мог ли  задержать их внимание яркий
окоем,  ветры,  запахи, свечение неба? Вряд ли. Вот и получалось - Аира не
знала,  в какие края занесло корабль, и не могла стать здесь гостьей, хотя
ей-то  эти  недальние земли  были,  наверное,  памятны и  рассказали бы  о
многом.
     И  вот  -  последняя планета зеленой звезды.  Начало полета к  Земле.
Долгая, очень долгая ночь.
     Потом  пришел конец путешествию.  Она  открыла глаза,  дивясь случаю:
почему именно ей на долю выпало это?
     Было  сумрачно.  Тихо.  Вмиг поняла она  смысл происшедшего -  ведь к
этому она  готовилась когда-то.  Готовилась без всякой надежды.  Но  этот,
один-единственный  путь  в  будущее  -   через  легенду,  через  сказочное
превращение - стал былью.
     Она пришла в мир вольного ветра и чистых просторных рек.
     Прежде всего надо было понять,  так ли уж она отличалась от тех,  кто
был здесь,  на этой планете...  Нет,  никому,  ни ей,  ни им, не надо было
бессмертия,  бессмысленного счастья даром,  ненужного,  недостижимого дара
прорицания.  Она всматривалась в  то,  что ее окружа