и  ноги
по-прежнему были связаны, но одну  руку  я  вроде  бы  умудрился  сломать.
Второй глаз таки не открывался, дышалось с трудом. Отца у приборной панели
не оказалось, и это меня почему-то удивило. Превозмогая боль, я  перекатил
голову, чтобы взглянуть на другую часть машины здоровым глазом. Отец, весь
в крови, лежал совсем рядом; от моей головы до его было всего фута три.  Я
уже не надеялся, что он жив, но, наверно, целых  полчаса  потратил,  чтобы
проползти эти три фута.
     Дополз и остановился лицом к нему,  почти  касаясь  щекой  его  щеки.
Никаких признаков жизни, и судя  по  тому,  как  он  лежал  -  изломанный,
скомканный словно тряпичная кукла - на чудо рассчитывать не приходилось.
     - Папа, - хрипло позвал я, затем закричал: - Папа!
     Веки его дрогнули, но глаза остались закрытыми.
     - Привет, сынок. Спасибо... Я тебе очень благодарен... - прошептал он
и умолк.
     Мне хотелось встряхнуть его, но я ничего не мог, только кричать.
     - Папа! Очнись! Ты жив?
     Он снова заговорил,  но  каждое  слово  давалось  ему  с  болезненным
усилием:
     - Твоя мать... просила передать тебе... она очень тобой гордилась...
     Отец затих, и его дыхание вдруг стало  сухим  и  хриплым  -  зловещий
предсмертный хрип.
     - Папа, - закричал я сквозь слезы, - не умирай! Я не смогу без тебя.
     Он открыл глаза.
     - Сможешь, сынок, сможешь. - Пауза, хриплый натужный вздох, затем:  -
Мне так больно... - И глаза закрылись.
     Я кричал, но больше ничего не мог  от  него  добиться.  Затем  просто
прижался к нему лицом, и по моим щекам,  смешиваясь  с  кровью  и  грязью,
потекли слезы.



                                    35

     А теперь мы вычистим Титан!
     Все, кто должен был лететь, пишут такие отчеты. Если мы не  вернемся,
это будет нашим посланием свободному человечеству - тут все, что мы  знаем
о титанцах и о том, чего  в  борьбе  с  ними  надо  опасаться.  Ибо  Келли
оказался  прав:  Шалтая-Болтая  уже  не  собрать.  Несмотря  на   успешное
завершение операции "Милосердие", нельзя успокаиваться и думать,  что  все
титанцы уничтожены. Только неделю назад на  Юконе  пристрелили  медведя  с
паразитом на спине.
     Отныне человечеству предстоит постоянно быть настороже, особенно  лет
через двадцать пять - если мы не вернемся, а вместо нас прилетят  тарелки.
Нам   пока   неизвестно,   почему    активность    титанцев    подчиняется
двадцатидевятилетнему циклу сатурнианского года,  но  это  факт.  Причина,
возможно,  очень  проста:  мы  и  сами  во   многом   подчиняемся   циклу,
совпадающему с земным годом. Будем надеяться,  что  титанцы  по-настоящему
активны только  в  один  из  периодов  своего  года.  Если  так,  операция
"Возмездие" пройдет легко и быстро. Впрочем, мы на  это  не  рассчитываем.
Меня  направили,  помоги  нам  Бог,   как   "специалиста   по   прикладной
экзопсихологии", но кроме того, я еще и боевая единица, как любой из  нас,
от капеллана до повара. Мы раз и навсегда должны показать  паразитам,  что
они совершили крупную ошибку, связавшись с самой живучей, самой  коварной,
самой опасной, самой непокорной - и самой способной - формой жизни в  этом
секторе космического пространства, с существами, которых можно  убить,  но
не подчинить.
     (Я   втайне   надеюсь,   что   мы   сумеем   спасти   тех   маленьких
эльфов-гермафродитов. С эльфами, мне почему-то кажется, мы поладим.)
     Справимся мы с ними или нет, человечеству  в  любом  случае  придется
теперь поддерживать свою заслуженную по части свирепости  репутацию.  Цена
свободы это готовность вступить в драку - в любое время, в любом месте и с
беспредельной храбростью. Если мы не извлечем урок из нашествия паразитов,
нам остается только  крикнуть:  "Эй,  динозавры,  подвиньтесь-ка!  Мы  уже
готовы вымирать!"
     Никому ведь неизвестно, какую еще грязную шутку может сыграть с  нами
большая  вселенная.  И  паразиты,  возможно,   покажутся   нам   простыми,
открытыми, дружелюбными парнями по сравнению, скажем,  с  жителями  планет
Сириуса. Если это только увертюра, то нам лучше  извлечь  из  нее  урок  и
всерьез приготовиться к первому действию. Мы считали, что вселенная пуста,
а нам автоматически отводится роль ее властителей. Даже после "завоевания"
космоса мы продолжали заблуждаться, потому что Марс уже умер, а на  Венере
разум едва зародился. Но если человек претендует на  главную  роль  -  или
хотя бы на роль уважаемого  соседа,  -  ему  придется  доказывать  себя  в
борьбе. Перековывать орала обратно на мечи; первый вариант - это бабушкины
сказки.
     Каждый из участников  операции  хоть  раз,  но  был  в  подчинении  у
паразитов. Только те, кто испытал на себе их власть, знают,  как  паразиты
коварны, как ни на секунду  нельзя  терять  бдительность  -  и  как  нужно
ненавидеть. Полет, нам сказали, продлится двенадцать лет, так что у нас  с
Мэри будет долгий медовый месяц. Да, разумеется, Мэри  летит.  Почти  весь
экспедиционный корпус состоит из женатых пар, а что касается остальных, то
на каждого одинокого мужчину приходится одинокая женщина. Двенадцать лет -
не просто долгое путешествие, это часть жизни.
     Когда я сказал Мэри, что мы летим к спутникам Сатурна,  она  ответила
лишь: "Хорошо, дорогой".
     Думаю, у нас будет достаточно  времени,  чтобы  вырастить  двоих  или
троих ребятишек. Как говорит отец, раса должна идти дальше, даже если  еще
не ясно, куда.
     Я понимаю, что отчет у меня получился не очень связный. Видимо, перед
тем, как сдавать, придется его доработать. Но я все изложил, как  видел  и
чувствовал. Война  с  инопланетной  расой  -  это  война  психологическая;
техника не играет тут главной роли, и, может  быть,  то,  что  я  думал  и
чувствовал, будет гораздо важнее, чем то, что я делал.


     Отчет я заканчиваю уже  на  космической  станции  "Бета",  откуда  мы
должны перейти на крейсер "Мститель". Похоже,  у  меня  не  будет  времени
доработать свое сочинение, так что оставляю его как есть - пусть  историки
развлекаются. Вчера вечером мы попрощались в Пайкс-Пик-Порт  с  папой.  Он
меня сразу поправил:
     - Не "прощай", а "до свидания". Вы вернетесь, и я собираюсь  дотянуть
до вашего возвращения, становясь с каждым годом все чудней и ворчливей.
     Я сказал, что буду на это надеяться. Он кивнул.
     - Вы вернетесь. Ты слишком живуч, чтобы умереть. Я очень верю в  тебя
и таких как ты, сынок.
     С минуты на минуту начнется переброска на крейсер. В душе -  волнение
и радость. Ну, теперь держитесь, кукловоды - свободные люди летят по  вашу
душу!
     Смерть и разрушение!