лухим гулом,  порой  его  сопровождает
скрежет. В другие эпохи основой  внутреннего  шума  было  ожидание  царствия
небесного; ныне это ожидание конца. Так-то вот.
   Хаксли, о котором он не  перестанет  вспоминать,  казался  равнодушным  к
неизбежности собственной  смерти;  но,  может  быть,  он  просто  отупел  от
наркотиков. Ди Меола читал, но ни  Платон,  ни  "Бхагавадгита?  ,  не  принесли  ему  ни
малейшего умиротворения. Ему только недавно исполнилось шестьдесят, и однако
он умирает, все симптомы об этом говорят, ошибка невозможна. Он  даже  начал
терять интерес к сексу и лишь мимоходом,  в  какой-то  рассеянности  отметил
красоту Аннабель. Что до юношей, то он их даже не заметил. Он  давно  жил  в
окружении молодежи и, вероятно, лишь по привычке проявил смутное любопытство
при мысли о знакомстве с сыновьями  Джейн;  в  глубине  души  ему,  по  всей
видимости, было наплевать на них. Он их доставил в поместье, сказал им,  что
они могут где угодно расположиться и поставить свою  палатку;  ему  хотелось
прилечь и, лучше всего, никого не видеть. Физически он еще представлял собой
великолепный тип проницательного  и  чувственного  мужчины,  в  его  взгляде
поблескивала ирония, чуть ли не мудрость; некоторые особенно  глупые  девицы
даже находили его лик просветленным и исполненным благости. Сам  он  в  себе
никакой благости не чувствовал, к тому же его не покидало ощущение,  что  он
всего лишь посредственный комедиант: и как это он мог заморочить целый свет?
В сущности, говорил он себе подчас с некоторой грустью, все  это  юношество,
взыскующее новых духовных ценностей, сплошные недоумки.

***

   В первые же мгновения, не успели они высадиться из  джипа,  Брюно  понял,
что  совершил  ошибку.  Пологим,  с  легкими  ложбинками  склоном   поместье
спускалось в южную сторону, кругом росли деревья, цветы. Водопад низвергался
в озерцо спокойной зеленой  воды;  совсем  рядом,  растянувшись  нагишом  на
плоском  камне,  сушилась  на  солнце  женщина,  в  то  время   как   другая
намыливалась перед тем, как погрузиться в воду. Подле них, преклонив  колени
на рогожке, то ли дремал, то ли медитировал ражий  бородатый  субъект.  Этот
тоже был голый и очень загорелый; его длинные белобрысые  космы  впечатляюще
разметались   по   темно-бронзовой   коже;   он   смутно   напоминал   Криса
Кристофферсона. Брюно чувствовал себя  обескураженным.  Возможно,  еще  есть
время убраться отсюда, если сделать это без  промедления.  Он  покосился  на
своих спутников: Аннабель с поразительным спокойствием начала  разворачивать
палатку; Мишель, присев на пенек, поигрывал завязкой рюкзака; вид у него был
абсолютно отсутствующий.

***

   Вода, попав на плоскость, хоть самую  малость  наклонную,  стекает  вниз.
Образ действий человека, детерминированный в целом  и  почти  что  в  каждой
частности, лишь изредка бывает подвержен соблазну решительного выбора, да  и
тогда никто не придерживается этого особого  пути  последовательно.  В  1950
году у Франческо ди Меолы родился сын от итальянской второразрядной  актрисы
- ей так и не было суждено продвинуться  дальше  роли  египетской  рабыни  в
"Камо грядеши"?, где она  (то  был  пик  ее  карьеры)  получила  возможность
произнести две реплики. Своего отпрыска  они  нарекли  Давидом.  В  возрасте
пятнадцати лет Давид возмечтал стать рок-звездой.  Тут  он  был  не  одинок.
Будучи богаче, чем директора компаний и банкиры,  рок-звезды  тем  не  менее
сохраняли очарование  бунтарей.  Молодые,  красивые,  знаменитые,  внушающие
вожделение всем женщинам и  зависть  всем  мужчинам,  они  составляли  самую
верхушку социальной иерархии. Со времен  обожествления  фараонов  в  Древнем
Египте ничто  в  истории  человечества  не  поддается  сравнению  с  культом
рок-звезд, обуявшим европейскую и американскую молодежь. По части физических
данных у Давида имелось все, чтобы добиться  своей  цели:  умопомрачительная
красота, одновременно животная и дьявольская; черты  лица  мужественные,  но
вместе с тем на редкость правильные; длинные волосы, черные, очень густые  и
слегка волнистые; большие, глубокие синие глаза.
   Благодаря отцовским связям Давиду удалось в семнадцать лет записать  свою
первую  пластинку-сорокапятку;  это  был  полный  провал.  Вышла  она,  надо
сказать, в один год с "Sgt Peppers", "Days of Future Passed?  и  еще  массой
других. Джимми Хендрикс, группы "Роллинг  стоунз?  и  "Дорз?  были  в  самой
раскрутке; Нил Янг уже начал  записываться,  и  много  надежд  возлагали  на
Брайана Уилсона. В  те  годы  приличному,  но  не  слишком  изобретательному
контрабасисту ничто не светило. Давид упорствовал: четыре раза менял группы,
пробовал то такие, то сякие игровые приемы; через  три  года  после  отъезда
отца он тоже решил попытать счастья в  Европе.  С  легкостью  раздобыл  себе
ангажемент в одном клубе на Лазурном берегу. Красотки в его  уборной  каждый
день исправно поджидали его - по этой  части  никаких  проблем.  Вот  только
издательские фирмы не проявляли ни малейшего любопытства к  его  музыкальным
трюкам.

***

   Когда Давид встретил Аннабель, в его постели уже побывали больше  пятисот
женщин; однако он не мог припомнить, чтобы кто-либо из них  достигал  такого
пластического совершенства. Аннабель  со  своей  стороны  тоже,  как  и  все
прочие, потянулась к  нему.  Она  сопротивлялась  несколько  дней,  уступила
только через неделю после их приезда. Их - тех, кто танцевал, - было десятка
три; дело происходило теплой звездной ночью перед задним  фасадом  дома.  На
Аннабель была белая юбка и коротенькая тенниска  с  изображением  солнца  на
груди. В танце Давид прижимал ее к себе, а иногда принимался вертеть по всем
канонам рока. Они танцевали без устали,  уже  больше  часа,  под  барабанный
ритм, то быстрый, то медленный. Брюно стоял неподвижно, прислонясь к дереву,
настороженный, зоркий, с тяжестью на сердце. Порой на лужайке, в  освещенном
круге, появлялся Мишель, потом снова исчезал  в  темноте.  Вдруг  он  возник
совсем близко, метрах в пяти. Брюно видел, как Аннабель,  оставив  партнера,
подошла к нему, слышал, как она спросила его: "Ты не танцуешь"?; ее  лицо  в
этот момент было очень грустным. Мишель отверг приглашение жестом неимоверно
медлительным, как если  бы  он  был  неким  доисторическим  существом,  лишь
недавно возвращенным к жизни. Секунд пять-десять Аннабель неподвижно  стояла
перед ним, потом отошла и присоединилась к компании. Давид взял ее за  талию
и крепко прижал к себе. Она обвила руками его плечи. Брюно вновь  глянул  на
Мишеля. Ему показалось, что улыбка блуждала на его лице. Брюно потупился.  А
когда поднял глаза, Мишель уже скрылся. Аннабель была в объятиях Давида;  их
губы почти соприкасались.

***

   Лежа в своей палатке, Мишель ждал рассвета. На  исходе  ночи  разразилась
сильнейшая гроза, и он удивился, заметив, что ему страшновато. Потом в  небе
затихло, полил дождь, неторопливый,  монотонный.  Капли  с  невнятным  шумом
падали на парусину в нескольких сантиметрах от его лица, но он был  огражден
от контакта с ними. Его охватило  предчувствие,  что  вся  его  жизнь  будет
похожа на эти минуты. Ему  суждено  проходить  сквозь  человеческие  эмоции,
иногда они его близко коснутся, но другие познают счастье  или  отчаяние,  а
его это никогда  по-настоящему  не  затронет,  не  настигнет.  В  тот  вечер
Аннабель, танцуя, несколько раз обращала к нему взгляд. Он хотел  сдвинуться
с места, но не мог; у него  было  очень  отчетливое  ощущение,  будто  он  в
ледяной воде. Он чувствовал себя отделенным от мира несколькими сантиметрами
пустоты, создающими вокруг него то ли раковину, то ли панцирь.

15

   На следующее утро палатка Мишеля опустела. Все его вещи  исчезли,  но  он
оставил записку - всего два слова: "НЕ БЕСПОКОЙТЕСЬ".
   Спустя неделю уехал и Брюно. Садясь в поезд, он впервые  подумал  о  том,
что  за  все  время  пребывания  здесь  он  не  попробовал  ни  побаловаться
наркотиками, ни, на худой конец, хоть с кем-нибудь поговорить.
   В конце августа Аннабель заметила, что  у  нее  запаздывают  месячные.  И
сказала себе, что это даже к лучшему. Никаких проблем не было:  отец  Давида
знал врача, поборника планирования семьи, работавшего  в  Марселе.  Это  был
субъект лет тридцати, восторженный, с маленькими рыжими усиками,  звали  его
Лоран. Врач настаивал, чтобы она его так  и  называла:  Лоран  -  просто  по
имени. Он показывал ей разные инструменты, объяснял механизмы  выскабливания
и отсасывания. С клиентками, которых воспринимал скорее как приятельниц,  он
стремился наладить диалог на равных. В своей деятельности он с самого начала
держал сторону женщин, и, по его мнению, в этой борьбе  ему  еще  предстояло
совершить многое. Операция была назначена  на  следующий  же  день;  расходы
брала на себя Ассоциация планирования семьи.
   К себе в номер Аннабель вернулась на  грани  нервного  срыва.  Завтра  ей
сделают аборт, еще одну ночь она проспит в отеле, потом  возвратится  домой;
так она решила. Три недели подряд она каждую ночь пускала в палатку  Давида.
В первый раз ей было немножко больно, но потом  она  испытала  удовольствие,
большое удовольствие; она и  не  подозревала,  что  сексуальное  наслаждение
может быть таким острым. Однако же она не чувствовала к  этому  человеку  ни
малейшей привязанности; она знала, что он очень быстро найдет ей  замену,  и
даже весьма вероятно, это уже случилось.
   В тот же вечер, обедая  в  кругу  друзей,  Лоран  с  большим  энтузиазмом
вспоминал случай Аннабель. Ради таких девушек мы и боремся,  сказал  он;  мы
хотим не допустить, чтобы девочка от  силы  лет  семнадцати  ("и  редкостной
красоты", не мог не прибавить  он)  испортила  себе  жизнь  из-за  какого-то
каникулярного приключения.

***

   Аннабель  ужасно  боялась  своего  возвращения  в  Креси-ан-Бри,  но,   в
сущности, ничего не произошло. Было четвертое сентября;  родители  похвалили
ее загар. Они ей сообщили, что Мишель  уехал,  он  обосновался  в  общежитии
университета; было очевидно, что они ничего не заподозрили. Она  отправилась
к бабушке Мишеля. Старая дама выглядела утомленной, но приняла ее ласково  и
охотно дала адрес внука. Ей показалось немного странным, что Мишель вернулся
домой  раньше  других,  это  правда;  она  была  также  удивлена,  когда  он
перебрался в общежитие на месяц раньше начала занятий; но Мишель всегда  был
мальчиком с причудами.
   Посреди  вселенского  естественного  варварства  человеческим   существам
иногда (впрочем, редко) удается создать местечки,  озаренные  светом  любви.
Этакие маленькие тихие пустырики, где царят взаимопонимание и любовь.
   Две следующие недели Аннабель посвятила писанию письма к Мишелю. Это было
трудно, ей пришлось то и дело черкать, несколько  раз  начинать  сызнова.  В
законченном виде письмо заняло сорок страниц; впервые она написала настоящее
любовное послание. Она отнесла  его  на  почту  17  сентября,  вдень  начала
занятий в лицее. Потом стала ждать.

***

   Факультет  в  Орсэ  (Париж-XI)  -   единственный   в   парижском   округе
университетский  филиал,  организованный  в  подлинном  духе   американского
"кампуса".  Несколько  зданий,  рассеянных  по  парку,  служат  жильем   для
студентов первого-третьего курсов. Орсэ  не  только  учебное  заведение,  но
равным образом исследовательский центр очень высокого  уровня,  где  ведутся
работы в области физики элементарных частиц.
   Мишель поселился в угловой комнате на пятом - последнем - этаже  строения
номер 233; он сразу почувствовал себя здесь очень хорошо. В  комнате  стояли
узкая кровать, бюро, этажерки для книг. Окно выходило  на  лужайку,  которая
спускалась к реке; слегка наклонившись, можно было различить бетонную  массу
ускорителя элементарных частиц. В эту пору,  за  месяц  до  начала  занятий,
корпус  был  почти  совсем  безлюден;  здесь  оставалось  только   несколько
студентов-африканцев, для которых главная проблема  -  разместиться  загодя,
еще в августе, когда все жилые здания пусты. Мишель обменивался парой слов с
консьержкой. Днем он бродил по  берегу  реки.  Он  еще  не  подозревал,  что
проживет в этом корпусе больше восьми лет.
   Однажды  утром,  часов  в  одиннадцать,  он  растянулся  на  траве  среди
равнодушных деревьев. Он сам  удивлялся,  что  способен  так  страдать.  Как
нельзя более далекий от  христианских  категорий  искупления  и  милосердия,
чуждый понятий свободы и прощения, его взгляд на мир приобрел черты какой-то
механистичности и беспощадности. Изначальные условия заданы, думал он,  сеть
первоначальных взаимодействий параметрирована, события должны развиваться  в
обреченно пустом  пространстве;  они  необратимо  детерминированы.  То,  что
случилось, должно было случиться,  иначе  быть  не  могло.  Никто  не  может
считаться ответственным за это. Ночью Мишелю снились  абстрактные,  покрытые
снегом дали; его тело, спеленутое бинтами,  плыло  под  низким  небом  среди
металлургических заводов. Днем он иногда сталкивался с одним  из  студентов,
маленьким африканцем с серой кожей, уроженцем Мали; они кивали  при  встрече
друг  другу.  Университетский  ресторан  был  еще  закрыт;  он   заходил   в
"Континент",    супермаркет    у    Курсель-сюр-Иветт,    покупал    баночки
консервированного тунца,  потом  возвращался  к  себе.  Наступал  вечер.  Он
прохаживался по пустынным коридорам.
   В середине октября Аннабель написала ему второе письмо, оно  было  короче
предыдущего. Тогда же она звонила Брюно, у которого  тоже  не  было  никаких
новостей: он в точности знал только, что Мишель  регулярно  звонит  бабушке,
но, по всей вероятности, не приедет повидаться с ней раньше Рождества.
   Ранним вечером в ноябре, возвратившись с аналитического семинара,  Мишель
нашел телеграмму в своем общежитском именном  шкафчике.  Телеграмма  звучала
так: "Позвони тете Мари-Терез.  СРОЧНО".  Вот  уже  два  года  он  почти  не
встречался ни с тетушкой Мари-Терез, ни с кузиной Брижит. Он позвонил сразу.
У его бабушки опять инсульт, она в больнице в Мо.  Это  серьезно,  вероятно,
даже очень серьезно. Аорта слаба, сердце может отказать.

***

   Он пешком шагал через Мо, прошел мимо лицея; было  часов  десять.  В  эти
минуты в аудитории Аннабель разбирала текст Эпикура  -  мыслителя  светлого,
умеренного  в  суждениях,  вполне  античного  и,  если  начистоту,   малость
занудного. Небо было пасмурно, воды Марны грязны и бурны. Он без труда нашел
больничный комплекс Святого  Антония  -  ультрасовременное  здание,  все  из
стекла и металла, введенное в эксплуатацию с прошлого года. Тетя  Мари-Терез
и кузина Брижит ждали его на  площадке  восьмого  этажа;  лица  у  них  были
заплаканы. "Не знаю, надо ли тебе смотреть на нее...? - сказала  Мари-Терез.
Он не отозвался. Все, что должен пережить, он переживет.
   То была палата интенсивной терапии, его бабушка лежала там одна. Простыня
утомительной белизны не скрывала ее рук и плеч;  ему  трудно  было  оторвать
глаза от этой обнаженной плоти, морщинистой, белесой,  ужасающе  старой.  Ее
исколотые руки были прикручены ремнями к краям  кровати.  Из  горла  торчала
трубка  с  желобками.  Провода  регистрирующих  приборов   змеились   из-под
простыни. Ее заставили снять ночную сорочку; не позволили поправить  шиньон,
как она делала каждое утро в течение многих лет. С этими длинными  волосами,
седыми и распатланными, она уже не вполне была его бабушкой; это было бедное
смертное создание, очень юное  и  очень  дряхлое  одновременно,  оставленное
теперь на произвол медицины. Мишель взял ее руку. Одна  только  эта  рука  и
оставалась для него сразу узнаваемой. Он ее часто брал за руку,  еще  совсем
недавно, в прошлом году, в свои семнадцать. Глаз она не открыла,  но,  может
быть, наперекор всему ощутила его прикосновение. Он  не  сжимал  ей  пальцы,
просто держал ее ладонь в своих, как делал прежде; он горячо  надеялся,  что
это прикосновение она почувствует.
   У этой женщины было тяжелейшее детство, работа  на  ферме  с  семилетнего
возраста в окружении насквозь пропитых полускотов. Юность  ее  была  слишком
короткой, чтобы оставить по себе светлые реальные воспоминания. После смерти
мужа она работала на заводе, из последних сил поднимая своих четверых детей;
в разгар зимы она ходила с ведрами во  двор  за  водой,  чтобы  семья  могла
помыться. Едва выйдя на  пенсию,  уже  перевалив  на  седьмой  десяток,  она
согласилась вновь растить малыша - ребенка своего сына. И внук тоже ни в чем
не  знал  недостатка:  ни  в  чистой  одежде,  ни  во  вкусных   обедах   по
воскресеньям, ни в ласке. Тем, что все это было в его жизни, он  обязан  ей.
При мало-мальски исчерпывающем рассмотрении того, что представляет собою род
человеческий, необходимо принимать  в  расчет  и  этот  феномен.  В  истории
реально существовали такие люди. Они  трудились  весь  свой  век,  трудились
очень тяжело, исключительно во  имя  долга  и  любви,  в  буквальном  смысле
отдавая ближним свою жизнь, движимые долгом и любовью, притом никоим образом
не считая, что приносят себя в жертву; они, по сути, просто не видели  иного
способа прожить жизнь, кроме как даровать ее другим из  побуждений  долга  и
любви. Практически все подобные человеческие существа были женщинами.
   Мишель пробыл в палате около четверти часа и все время держал бабушку  за
руку; потом явился интерн, сказал, что в  ближайшее  время  его  присутствие
может помешать. С ней, вероятно, должны были что-то сделать -  не  операцию,
нет, операция была невозможна. Но,  может  быть,  речь  шла  о  какой-нибудь
процедуре, в конце концов еще не все потеряно.

***

   Обратный путь они проделали без единого слова. Мари-Терез вела  "рено-16?
будто во сне. За едой тоже больше молчали, только время от времени всплывало
какое-нибудь  воспоминание.  На  стол  подавала  Мари-Терез,  у   нее   была
потребность в движении; иногда остановится, всплакнет немножко, потом  снова
отправляется к кухарке.
   Аннабель присутствовала сначала  при  отправке  машины  "скорой  помощи",
потом при возвращении "рено". Около часу ночи она встала и оделась; родители
уже спали; она пешком дошла до ограды  дома  Мишеля.  В  окнах  горел  свет.
Вероятно, все были в гостиной, но шторы мешали разглядеть хоть что-нибудь. И
тут зарядил мелкий дождик. Прошло минут десять. Аннабель  знала,  что  может
позвонить в дверь  и  увидеться  с  Мишелем.  Точно  так  же  она  могла  не
предпринимать ничего. Она не слишком понимала, что  переживает  практический
урок свободы выбора. В любом случае этот опыт был чрезвычайно жесток,  и  ей
после тех десяти минут никогда не суждено  будет  стать  вполне  такой,  как
прежде. Годы спустя Мишелю предстоит обосновать краткую теорию  человеческой
свободы на базе аналогии с поведением сверхтекучего гелия. На атомном уровне
происходящий в головном мозге обмен электронами между нейронами и  синапсами
также подчиняется правилу неопределенности, однако можно полагать, что образ
действий человека детерминирован - как в своей основе, так  и  в  деталях  -
столь же жестко, как поведение любой другой естественной системы.  Однако  в
некоторых, и  притом  крайне  редких,  обстоятельствах  происходит  то,  что
христиане именуют "чудом милосердия": появляется волна новой когерентности и
распространяется в мозгу, возникает - на время либо окончательно - новый тип
поведения, регулируемый принципиально иной системой источников гармонических
колебаний; тогда мы наблюдаем то,  что  принято  называть  "актом  свободной
воли".
   Ничего подобного в ту ночь не произошло, и  Аннабель  вернулась  в  отчий
дом. Она чувствовала себя заметно постаревшей. Должно  пройти  лет  двадцать
пять, прежде чем ей будет дано снова увидеть Мишеля.

***

   Телефон зазвонил где-то около трех; медицинская сестра казалась  искренне
удрученной. Они и впрямь сделали  все  возможное,  но,  и  сущности,  ничего
сделать ту