ного  нищих  и
продавцов газет; а ведь лето в разгаре, это пора, когда бедность  становится
менее гнетущей. "А если война"? - спрашивал  себя  Мишель,  наблюдая  сквозь
оконное стекло медлительные перемещения клошаров.  Брюно  снова  налил  себе
стакан вина; он начал ощущать, что проголодался, и  был  несколько  удивлен,
когда брат устало ответил ему:
   - Хаксли принадлежал к большому семейству английских  биологов.  Его  дед
дружил с Дарвином, он много писал в защиту теории эволюции. Его отец  и  его
братДжулиан также были биологами с именем. Это все представители  английской
традиции,  интеллектуалы-прагматики,  либералы  и  скептики.  В  отличие  от
французской эпохи Просвещения. Их открытия основываются  на  наблюдении,  на
экспериментальных методиках. Все свои юные годы  Хаксли  провел,  общаясь  с
экономистами, юристами, но главное, с учеными, которые гостили  в  доме  его
отца. Среди писателей своего поколения он, несомненно, был единственным, кто
мог предсказать грядущие успехи биологии.  Но  все  это  произошло  бы  куда
быстрее,  если   бы   не   нацизм.   Нацистская   идеология   способствовала
дискредитации теорий евгеники и улучшения  породы;  потребовалось  несколько
десятилетий, чтобы к этому  вернуться.  -  Мишель  встал,  принес  из  своей
библиотеки том под названием "То, что я смею думать". -  Эту  книгу  написал
Джулиан Хаксли, старший брат Олдоса; она была опубликована в 1931-м, за  год
до "О дивного нового мира". Здесь мы находим все  те  мысли  о  генетическом
контроле и улучшении породы, в том  числе  человеческой,  которые  его  брат
использует  в  своем  романе.  Все  это   здесь   представлено,   и   вполне
недвусмысленно, в качестве желанной цели, к которой надлежит стремиться.
   Мишель сел, вытер пот со лба. Он продолжал:
   - После войны, в 1946  году,  Джулиан  Хаксли  был  назначен  генеральным
директором ЮНЕСКО, созданного как раз  в  то  время.  Его  брат  опубликовал
"Возвращение в прекрасный новый мир", в котором  старался  представить  свою
первую книгу как обличение,  как  сатиру.  Несколькими  годами  позже  Олдос
Хаксли стал идейным вдохновителем  большей  части  экспериментов  хиппи.  Он
всегда   был   сторонником   полной   сексуальной   свободы,   играл    роль
первооткрывателя в применении  психоделических  наркотиков.  Его  знали  все
основатели Изалена, они были знакомы с ним и находились  под  его  влиянием.
Впоследствии движение New Age мало-помалу полностью взяло на вооружения  все
идеи изаленского направления. По существу, Олдос  Хаксли  один  из  наиболее
влиятельных мыслителей столетия.

***

   Они отправились перекусить в ресторан на углу улицы, предлагавший двойную
порцию фондю по-китайски за 270 франков. Мишель уже три дня  не  выходил  из
дому
   - Я сегодня не ел, - заметил он с легким удивлением;  в  руке  он  держал
книгу. - Хаксли опубликовал "Остров? в 1962-м, это его  последняя  книга,  -
продолжал  он,  ковыряя  липкий  рис.  -  Действие  происходит  на   райском
тропическом  острове  -  растительность  и  ландшафты,   вероятно,   навеяны
Шри-Ланкой. На этом острове, в стороне от больших торговых  путей  XX  века,
развивается своеобразная цивилизация, весьма продвинутая в плане  технологий
и  одновременно  уважающая  природу:  мирная,  полностью  освобожденная   от
наследственных  неврозов   и   иудео-христианских   запретов.   Нагота   там
естественна;  любовь  и   вожделение   проявляются   открыто.   Эта   книга,
посредственная, но легкая для восприятия, имела огромное влияние на хиппи, а
через них и на адептов New Age. Если приглядеться, гармоническое сообщество,
изображенное в "Острове", имеет много общего с тем, что описано в романе  "О
дивный новый мир". На деле сам  Хаксли,  вероятно  пребывающий  в  состоянии
маразма,  похоже,  не  осознавал  этого  сходства,  однако   общество,   что
представлено в "Острове",  так  же  близко  "О  дивному  новому  миру",  как
анархическое сообщество хиппи сродни обществу  буржуазного  либерализма  или
скорее его шведскому социал-демократическому варианту.
   Он умолк, окунул креветку в соус пикан, отложил в сторону свои палочки.
   - Олдос Хаксли, подобно своему  брату,  был  оптимистом,  -  произнес  он
наконец  с  гримасой  едва  ли  не  отвращения.  -  Метафизическая  мутация,
породившая материализм и  современную  науку,  имела  два  великих  условия:
рационализм и индивидуализм. Ошибка Хаксли в том,  что  он  плохо  рассчитал
соотношение  сил  между  этими  двумя  условиями.   Недооценил   возрастание
индивидуализма   в   результате   более   интенсивного   осознания   смерти.
Индивидуализм  породил  свободу,  ощущение  собственного  "я",   потребность
выделиться и возвыситься над  другими.  В  том  рациональном  обществе,  что
описано  в  романе  "О  дивном  новый  мир",  борьба  может  быть  смягчена.
Экономическое соревнование, метафора захвата жизненного пространства, теряет
смысл в богатом обществе, где все  экономические  колебания  под  контролем.
Соревнование в  области  секса,  окольным  путем  олицетворяющее  зарождение
победы над  временем,  утрачивает  смысл  в  обществе,  где  в  полной  мере
осуществлен  распад  системы  сексуального  самовоспроизводства;  но  Хаксли
забывает принять в. расчет индивидуализм. Он  не  сумел  понять,  что  секс,
будучи отделен от функции размножения, существует не  столько  как  источник
удовольствия, сколько как принцип самоутверждения:  это  то  же  самое,  что
страсть к обогащению. Почему шведской социал-демократической модели  никогда
не удавалось возобладать над либеральной? Почему она даже  никогда  не  была
испробована  в  области  сексуальных  проблем?  Потому  что   метафизическая
мутация, производимая современной наукой,  влечет  за  собой  индивидуализм,
тщеславие, ненависть и желание. В противоположность наслаждению  желание  по
самой своей сути есть источник страдания, злобы и беды. Все  философы  -  не
только  буддисты,  не  только  христиане,  но  все,  кто  заслуживает  имени
философов, - знали об этом и этому учили. Выход, предлагаемый утопистами  от
Платона до Хаксли, в том числе  и  Фурье,  состоит  в  погашении  желания  и
страданий посредством организации незамедлительного удовлетворения. Общество
рекламно-эротическое, в котором живем мы, напротив, стремится к  организации
желания,  к  его  разрастанию  в  неслыханных   масштабах,   удерживая   его
удовлетворение   в   пределах   интимной   сферы.   Чтобы   такое   общество
функционировало, чтобы соревнование не прекращалось, необходимо  приумножать
желание, нужно, чтобы оно, распространяясь, пожирало человеческую жизнь.
   Изнуренный, он утер со лба пот. К еде он больше не притронулся.
   - Существуют коррективы,  маленькие  гуманистические  поправки,  -  мягко
возразил Брюно. - В конце концов, есть вещи, позволяющие забывать о  смерти.
В "О дивном новом мире? речь идет об  анксиолитиках  и  антидепрессантах;  в
"Острове? все дело скорее упирается в медитацию, психоделические  наркотики,
кое-какие туманные элементы индуизма. Практически современные люди  пытаются
создать маленький коктейль из обоих этих способов.
   - Джулиан Хаксли в книге "То, что  я  смею  думать",  тоже  обращается  к
вопросам религии, он  посвящает  им  всю  вторую  часть,  -  с  возрастающим
омерзением заметил Мишель. - Он полностью сознает, что  научный  прогресс  и
материализм подорвали основы всех традиционных религий;  равным  образом  он
понимает и то, что никакое общество существовать без религии  не  может.  На
протяжении более сотни страниц он пытается заложить фундамент такой религии,
которая могла  бы  согласоваться  с  современным  состоянием  науки.  Нельзя
сказать, что результаты его усилий так уж  убедительны;  не  скажешь  также,
чтобы развитие нашего  общества  особенно  продвинулось  в  этом  смысле.  В
действительности все надежды на синтез сводятся на нет  очевидностью  смерти
материи, тщеславием и жестокостью, распространение которых  неостановимо.  В
порядке компенсации, - странновато усмехнувшись, заключил он, - нам  тем  не
менее остается любовь.

11

   После визита Брюно Мишель провалялся в кровати ровным счетом две  недели.
А и впрямь, спрашивал он себя, как общество может существовать без  религии?
Ведь это представляется затруднительным, даже  если  говорить  об  отдельном
индивидууме. Несколько дней подряд  он  разглядывал  батарею,  расположенную
слева от кровати. Во время отопительного сезона ее ребра  заполняет  горячая
вода, это  полезное,  ловко  придуманное  сооружение;  но  все-таки  сколько
времени западное общество сможет обходиться без какой бы то ни было религии?
Когда он был ребенком, ему нравилось поливать растения  в  огороде.  У  него
сохранилась маленькая  прямоугольная  черно-белая  фотокарточка,  он  там  с
лейкой в руках, под присмотром своей  бабушки;  ему,  наверное,  лет  шесть.
Позже он полюбил ходить за покупками. На  сдачу  от  хлеба  ему  позволялось
купить немного карамели. Потом он отправлялся на ферму за молоком; он нес  в
вытянутой руке, покачивая, как ведерко,  алюминиевый  солдатский  котелок  с
теплым  еще  молоком,  и  ему  было  немножко   жутко,   когда   приходилось
возвращаться  уже  в  потемках  по  ухабистой  дороге,  окаймленной  колючим
кустарником. Теперь любой поход в супермаркет  был  для  него  сущей  мукой.
Однако   ассортимент   менялся,   то   и   дело   возникали    новые    типы
быстрозамороженных продуктов для холостяков. Недавно в мясном отделе  своего
универсама он - в первый раз в жизни - увидел бифштекс из страуса.
   Чтобы обеспечить воспроизводство, две нити спирали  ДНК  расходятся  и  к
каждой присоединяются дополнительные нуклеотиды. Этот момент деления опасен,
тут-то  и  могут  вмешаться  неконтролируемые  мутации,  по  большей   части
пагубные. Голодовка стимулирует работу интеллекта - это действительный факт,
и на исходе первой  недели  Мишель  интуитивно  догадался,  что  безупречное
воспроизводство невозможно, пока  молекула  ДНК  имеет  форму  спирали.  Для
обеспечения лишенной изъянов репликации бесконечного числа поколений клеток,
вероятно,  было  бы  необходимо  придать   генетической   информации   более
компактную форму, наподобие, к примеру, тора или листа М„биуса.

***

   Ребенком он не мог примириться с естественным разрушением всех вещей,  их
поломкой, изнашиванием.  Так,  он  хранил  многие  годы,  бесконечно  чинил,
обматывал  скотчем  расколовшуюся  надвое   маленькую   линейку   из   белой
пластмассы.  Из-за  дополнительных  утолщений  после   обматывания   линейка
утратила прямизну, по ней стало невозможно провести ровную линию, она уже не
могла служить линейкой. И все же он ее берег. Она снова ломалась,  он  опять
ее чинил, наматывал скотч еще толще и клал упорно в ранец.
   Одним из свойств гения  Джерзински,  как  напишет  годы  спустя  Фредерик
Хюбчеяк, было то,  что  он  сумел  пойти  дальше  своего  первого  озарения,
согласно которому воспроизводство половым путем несет в себе самом  источник
вредоносных мутаций. На протяжении тысячелетий,  подчеркивает  Хюбчеяк,  все
культуры человечества несли на себе более  или  менее  отчетливый  отпечаток
интуитивного  осознания  неразрывной  связи  между  сексом  и  смертью;  для
исследователя,   только   что   подтвердившего   эту    связь    посредством
неопровержимых доказательств  из  области  молекулярной  биологии,  было  бы
естественно остановиться на этом, посчитать, что его цель достигнута. Однако
Джерзински   почувствовал,   что   должен   выйти   за   пределы    проблемы
воспроизводства половым  путем,  чтобы  рассмотреть  топологические  условия
клеточного деления во всей их совокупности.
   С первого же года своего учения в начальной  школе  в  Шарни  Мишель  был
поражен жестокостью в мальчишеской среде. Правда, то были крестьянские дети,
то есть маленькие звереныши, еще  недалеко  ушедшие  от  дикой  природы.  Но
поистине можно было изумляться той естественной,  инстинктивной  радости,  с
которой они протыкали лягушек иглами циркулей или перьями ручек;  фиолетовые
чернила затекали под кожу  несчастного  создания,  медленно  погибавшего  от
удушья. Они собирались в кружок, с горящими глазами следили за этой агонией.
Их другой излюбленной забавой было отрезать ножницами рожки улиток. Рожки  у
улитки единственный чувствительный орган; на конце у них  маленькие  глазки.
Лишенная  рожек,  улитка  становится  всего  лишь  вялым,  страдающим  и  не
способным сориентироваться кусочком плоти. Мишель быстро  сообразил,  что  в
его  интересах  установить  дистанцию  между  собой  и   этими   малолетними
зверенышами; напротив, бояться девочек, созданий более кротких, у него  было
мало оснований. Эту первую догадку о  законах  мира  сего  затем  подкрепила
"Жизнь животных? - телепередача, которая  шла  каждую  пятницу  по  вечерам.
Среди  всей  гнусной  подлости,  непрерывного   душегубства,   составляющего
животную природу, единственным проблеском  преданности  и  самопожертвования
представлялась материнская любовь или  же  нечто  такое,  что  от  инстинкта
защиты постепенно, незаметно ведет к  тому  же  материнскому  чувству.  Так,
самка кальмара,  крошечное  трогательное  созданье  двадцати  сантиметров  в
длину, без колебаний нападает на пловца, если он приблизится к отложенным ею
яичкам.
   Тридцать лет спустя ему придется еще раз прийти  к  тому  же  заключению:
решительно женщины лучше мужчин.  Они  ласковее,  более  способны  к  любви,
сочувствию, нежности; меньше склонны к  насилию,  эгоизму,  самоутверждению,
жестокости. К тому же они благоразумнее, умнее и трудолюбивее.
   По существу, спрашивал себя Мишель, следя, как солнце, просвечивая сквозь
занавески, плывет  к  закату,  для  чего  нужны  мужчины?  Возможно,  что  в
стародавние времена, когда медведей было много, мужественность могла  играть
особую и незаменимую  роль;  но  вот  уж  несколько  столетий  надобность  в
мужчинах, видимо, почти совсем отпала. Иногда они, разгоняя тоску,  затевают
партии в теннис, что является наименьшим злом; но также случается,  что  они
находят полезным "двигать  историю  вперед",  то  есть  убежденно  разжигают
революции и войны. Помимо бессмысленных страданий, которые они несут,  войны
и революции разрушают то лучшее, что было в прошлом, всякий раз требуя  себе
чистого места, чтобы строить все заново. Вне равномерного постепенного  хода
развития человеческая эволюция приобретает вид хаотический,  разрушительный,
неупорядоченный и буйный. Во всем этом  исключительно  и  напрямую  виноваты
мужчины  с  их  любовью  к  игре  и  риску,  их  непомерным  тщеславием,  их
безответственностью, их  врожденной  тягой  к  насилию.  Мир,  состоящий  из
женщин, был  бы  во  всех  отношениях  бесконечно  предпочтительнее;  он  бы
эволюционировал медленнее, зато непрерывно, без откатов назад и  погибельных
срывов он продвигался бы ко всеобщему счастью.
   Утром 15 августа он встал,  вышел  из  дому,  тайно  надеясь,  что  улицы
безлюдны; так оно почти и было. Он сделал несколько заметок, к  которым  ему
придется вернуться лет десять спустя, когда наступит время готовить к печати
свою важнейшую работу "Пролегомены к безукоризненной репликации".

***

   А Брюно в то  же  самое  время  привез  сына  к  своей  бывшей  жене.  Он
чувствовал себя измученным и подавленным. Анна возвращалась из экспедиции по
программе "Новые границы? не то на  остров  Пасхи,  не  то  в  Бенин,  он  в
точности не помнил; она, вероятно, нашла себе подруг, обменялась адресами  -
они еще повидаются раза два-три, пока не надоест;  но  с  мужчинами  она  не
встречалась - у Брюно возникло впечатление, что она полностью отказалась  от
всего, что связано с мужчинами. Анна отвела его в сторонку на пару минут, ей
хотелось  знать,  "как  все  прошло".  Он  ответил:  "Хорошо",  приняв   тот
спокойный, самоуверенный тон, который импонирует женщинам;  однако  прибавил
не без самоиронии: "Однако Виктор много смотрел телевизор". Без сигареты  во
рту он чувствовал себя не в своей  тарелке:  с  тех  пор  как  сама  бросила
курить, Анна не выносила, чтобы при ней курили. Квартира была обставлена  со
вкусом. Он знал, что в момент ухода испытает  сожаление,  лишний  раз  будет
спрашивать себя, почему все  так  устроено,  как  этого  избежать  Торопливо
поцелует Виктора, потом отправится восвояси.  Вот  и  все:  тем  и  кончится
отпуск, проведенный с сыном.
   По существу эти две недели были мученьем. Растянувшись на своем  матраце,
поставив бутылку бурбона на расстояние вытянутой руки, Брюно  слушал  звуки.
производимые его сыном в соседней комнате: как тот, пописав, спускает  воду,
как  щелкает  пульт  дистанционного  управления.  Сам  того  не   зная,   он
точь-в-точь как его сводный брат в это же время -  и  также  часами  -  тупо
разглядывал  трубы  парового  отопления.  Виктор   лежал   в   гостиной   на
диван-кровати; он смотрел телевизор по пятнадцать часов в сутки.  По  утрам,
когда Брюно просыпался, уже был включен  канал  М6,  показывающий  мультики.
Чтобы громкий звук никому не мешал,  Виктор  надевал  шлемофон.  Он  не  был
грубияном, не старался доставлять неприятности; но ему и его отцу  абсолютно
нечего было сказать друг другу. Два раза в  день  Брюно  разогревал  готовые
блюда; они ели, сидя друг перед другом, практически не говоря ни слова.
   Как они до такого дошли? Виктору совсем недавно  исполнилось  тринадцать.
Всего несколько лет назад он рисовал  и  показывал  свои  рисунки  отцу.  Он
перерисовывал персонажей комиксов Марвела: там  были  Фаталис,  Фантастикус,
Фараон будущего, он их изображал в самых  небывалых  ситуациях.  Иногда  они
играли в "Тысячу вех? или отправлялись воскресным утром в Луврский музей. Ко
дню рождения Брюно Виктор - ему тогда было десять - огромными  разноцветными
буквами вывел на мелованном листке: ПАПА Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ. Теперь  с  этим  было
покончено. И Брюно знал, что  в  дальнейшем  дело  обернется  еще  хуже:  от
взаимного равнодушия они перейдут к ненависти. Самое позднее через два  года
начнутся пробные  попытки  сына  гулять  с  девочками-сверстницами;  к  этим
пятнадцатилетним девчонкам и он сам, Брюно,  будет  вожделеть.  Приближалась
пора соперничества, состояния, естественного для мужчин.  Они  были  подобны
зверям, бьющимся в одной клетке, имя которой время.

***

   Возвращаясь к себе, Брюно  купил  у  арабского  бакалейщика  две  бутылки
анисового ликера; потом, прежде чем надраться до полусмерти, позвонил брату,
чтобы договориться назавтра о встрече. Когда он явился к Мишелю,  тот  после
своего голодного периода переживал  внезапный  приступ  зверского  аппетита,
ломоть за ломтем  пожирал  итальянскую  колбасу,  заглатывал  вино  большими
стаканами. "Накладывай себе, наливай", - невнятно бурчал он. Брюно казалось,
что тот его почти не слушает. Это было похоже на разговор с психиатром, а то
и с глухой стеной. Тем не менее он рассказывал:
   - Несколько лет подряд мой сын тянулся ко мне, он хотел от меня любви;  я
хандрил, был недоволен своей жизнью, и я его отталкивал - в ожидании  лучших
времен. Я тогда не понимал, как быстро пройдут эти годы. Ребенок от семи лет
до двенадцати - чудесное созданье, милое, разумное,  открытое.  Он  живет  в
полной гармонии с разумом и живет  радостно.  Он  сам  полон  любви,  и  его
удовлетворяет та любовь, которую другие готовы дать ему. Потом все портится.
Все меняется к худшему и непоправимо.
   Мишель проглотил два последних ломтя колбасы,  снова  налил  себе  стакан
вина. Его руки тряслись. Брюно продолжал:
   - Трудно вообразить существо более глупое, агрессивное, более несносное и
злобное, чем подросток, особенно если он окружен огольцами того же возраста.
Подросток  -  это  монстр  и  одновременно  болван,  его  конформизм   почти
невероятен; подросток являет собой продукт внезапной и  вредоносной  (притом
непредвиденной, если исходить из  характе