и в  тишине;
и молчание последовало за ними. - Тебе  это  даже  в  голову  не  пришло,  -
сказала она с изумлением и ребяческой досадой; потом разразилась  рыданиями.
Он не шелохнулся; если бы в эту минуту он подошел к ней,  она  бы,  конечно,
его оттолкнула; людям приходится плакать, иногда им только это и остается. -
А ведь мы хорошо ладили, когда  нам  было  двенадцать,  -  пробормотала  она
сквозь слезы. Потом подняла на него глаза. Лицо редчайшей, чистой красоты. -
Сделай мне ребенка. Мне нужно, чтобы рядом кто-то был. Разумеется,  тебе  не
придется ни растить его, ни заниматься им, у тебя даже не будет надобности с
ним знакомиться. Я не прошу тебя любить - ни его, ни меня; просто сделай мне
ребенка. Знаю, мне сорок лет: пусть так, я рискну Теперь это  мой  последний
шанс. Иногда я сожалею о своих абортах. Однако первый мужчина, от которого я
забеременела, был дерьмом, второй - безответственным ничтожеством; когда мне
было семнадцать, я и представить себе не . могла, насколько  коротка  жизнь,
как недолговечны наши возможности.
   Чтобы выкроить время на размышление, Мишель закурил сигарету.
   - Это странная идея, - пробормотал он сквозь  зубы.  -  Странная  идея  -
воспроизводить себя для жизни, которой не любишь.
   Аннабель поднялась, стала одну за другой сбрасывать одежды.
   - Как бы то ни было, давай займемся любовью,  -  сказала  она.  -  Мы  не
делали этого по крайней мере  месяц.  С  тех  пор  как  я  прекратила  прием
таблеток, прошло две недели, и день у меня сегодня благоприятный.
   Она прижала ладони к своему животу, потом ее руки скользнули к груди, она
слегка раздвинула бедра. Аннабель  была  прекрасна,  желанна,  полна  любви;
почему же он ничего не чувствовал? Это было необъяснимо.  Он  закурил  новую
сигарету, но вдруг заметил, что его раздумья ни к  чему  не  ведут.  Сделать
ребенка, не  делать  его  -  все  это  не  из  области  решений,  к  которым
человеческому существу дано прийти рациональным путем. Он раздавил окурок  в
пепельнице и буркнул:
   - Согласен.
   Аннабель помогла ему раздеться и легонько  потеребила  штырек,  чтобы  он
смог в нее войти. Он не ощутил ничего особенного, кроме нежности и  жара  ее
влагалища.  Вскоре  он  замер  без   движения,   пораженный   геометрической
очевидностью спаривания, очарованный  упругостью  и  роскошеством  слизистых
оболочек. Аннабель прижалась губами к  его  губам,  обвила  его  руками.  Он
закрыл глаза, яснее почувствовал свой собственный половой орган и возобновил
движение вверх-вниз. Незадолго  до  эякуляции  его  посетило  видение  -  до
предела отчетливое - слияния гамет и тотчас вслед за этим первого клеточного
деления. Это было как бы забеганием вперед, маленьким  самоубийством.  Волна
осознания этого прилила к члену, он  почувствовал,  как  сперма  хлынула  из
него. Аннабель это тоже ощутила; у нес вырвался глубокий  вздох;  потом  оба
остались лежать без движения.

***

   - Вам бы еще месяц назад следовало прийти сдать мазок, - усталым  голосом
сказал  гинеколог.  -  Вместо  этого  вы  прекратили  прием   таблеток,   не
посоветовавшись со мной, и вам вздумалось забеременеть. А  вы  ведь  уже  не
девочка!
   Воздух в кабинете врача был холоден  и  малость  сыроват;  выйдя  оттуда,
Аннабель удивилась сиянию июньского солнца.
   На следующий день она  позвонила.  Клеточное  исследование  указывало  на
"достаточно  серьезные  аномалии";  требовалось  сделать  биопсию  и  соскоб
слизистой оболочки матки.
   - Что до беременности, совершенно очевидно,  что  сейчас  лучше  временно
отказаться от нее. Не лучше ли повторить то же самое на здоровой основе".. -
Голос врача был не обеспокоенный, а как бы чуть скучающий.
   Итак, Аннабель пережила свой третий аборт - зародышу было не  более  двух
недель,   так   что   хватило   краткой   аспирации.    Аппаратура    сильно
усовершенствовалась со времени ее последней операции, так что, к ее немалому
удивлению, все завершилось меньше чем за десять  минут.  Результаты  анализа
были получены через три дня.
   - Что ж, - врач выглядел ужасающе старым, компетентным и печальным,  -  к
несчастью, я полагаю, что у вас рак матки в  прединвазионной  стадии.  -  Он
снова водрузил на нос очки, еще раз заглянул  в  бланки;  выражение  сугубой
компетентности при  этом  заметно  усилилось.  Он  не  испытывал  подлинного
удивления:  рак  матки  часто  постигает  женщин  в   годы,   предшествующие
менопаузе, а то обстоятельство, что у нее не было детей,  усугубляло  фактор
риска. Методы лечения  были  известны,  тут  у  него  не  было  ни  малейших
сомнений.  -  Следует  произвести  брюшную  гистерэктомию  и   билатеральную
сальпинго-офориэктомию. В наше время такие операции прекрасно освоены,  риск
осложнений близок к нулю.
   Он взглянул  на  Аннабель:  плохо  дело,  она  не  реагирует,  застыла  в
полнейшем ошеломлении; вероятно, это предвестие  нервного  припадка.  Обычно
врачам   в   таких   ситуациях   рекомендуется   направлять   пациентку    к
психотерапевту, на поддерживающий курс - он приготовил листок с адресами,  -
а главное, напирать на "ударную мысль": утрата  способности  к  деторождению
вовсе не означает конец сексуальной жизни; у некоторых пациенток,  напротив,
желания заметно обостряются.
   - Значит, у меня вырежут матку... - проговорила она недоверчиво.
   - Матку, яичники и фаллопиевы трубы; таким  образом,  исключается  всякий
риск распространения болезни. Я вам пропишу замещающее гормональное  лечение
- впрочем, его прописывают все чаще даже в ситуации простой менопаузы.

***

   Она возвратилась к своим родным в Креси-ан-Бри; операцию назначили на  17
июля. Мишель вместе с ее матерью провожал Аннабель в больницу в  Мо.  Страха
она не испытывала. Хирургическая операция заняла  чуть  больше  двух  часов.
Очнулась она на следующее утро. В окне она увидела  голубое  небо,  деревья,
шевелящиеся на легком ветру.  Она  практически  ничего  не  чувствовала.  Ей
хотелось посмотреть на шрам внизу живота, но она не решилась просить об этом
сиделку. Странно  было  подумать,  что  она  та  же  самая  женщина,  но  ее
детородные органы отторгнуты  от  нее.  Слово  "ампутация?  некоторое  время
вертелось у нее в голове, потом его  заменил  более  жестокий  образ.  "Меня
выпотрошили, - прошептала она, - они выпотрошили меня, как курицу".
   Через неделю она вышла из больницы. Мишель написал Уолкотту, предупредил,
что его  отъезд  откладывается;  после  некоторых  колебаний  он  согласился
поселиться у ее родителей, в прежней комнате ее  брата.  Аннабель  заметила,
что за то время, что она провела в клинике, он подружился с ее матерью. Да и
ее старший брат охотнее появлялся дома с тех пор, как там поселился  Мишель.
По существу, им почти не о чем было говорить: Мишель  ничего  не  смыслил  в
проблемах мелкого бизнеса, а Жан-Пьеру оставались абсолютно чуждыми вопросы,
связанные с исследованиями в области молекулярной биологии; тем не  менее  в
конце концов вокруг вечернего аперитива образовалось  полуфиктивное  мужское
содружество. Ей полагалось отдыхать и, главное, избегать поднимать  тяжести;
но теперь она уже  могла  мыться  самостоятельно  и  нормально  питаться.  В
послеполуденные часы она сидела в саду, Мишель вместе с ее  матерью  собирал
клубнику или сливы. Это было вроде каких-то диковинных каникул или  возврата
в детство. Она чувствовала ласку солнечных лучей на своем лице и руках. Чаще
всего она сидела тихо в полной праздности, иногда она вышивала или мастерила
из плюша игрушки для своего племянника и племянниц. Психиатр из Мо  прописал
ей снотворное и довольно большие дозы транквилизаторов. Так или  иначе,  она
много спала, и все ее сны были неизменно мирными и счастливыми;  возможности
души безмерны, когда она находится в своих  владениях.  Мишель  лежал  в  ее
постели с ней рядом; его рука обнимала ее талию, он ощущал,  как  равномерно
вздымается и опадает ее грудь. Психиатр регулярно навещал  ее,  беспокоился,
бубнил сквозь зубы, говорил об "утрате адекватности  во  взаимоотношениях  с
действительностью".  Она  стала  очень  нежной,  немножко  странной,   часто
смеялась без причины; порой случалось и так, что ее глаза вдруг  наполнялись
слезами. Тогда она принимала дополнительную дозу терциана.

***

   В конце третьей недели она уже начала выходить, смогла совершать короткие
прогулки по берегу реки или в окрестных лесах. Стоял  исключительно  погожий
август; дни проходили чередой, одинаковые, сияющие, без намека на  опасность
грозы, да и без каких-либо других предвестий  конца.  Мишель  держал  ее  за
руку; часто они сидели рядом на скамейке на  берегу  Гран-Морен.  Прибрежные
травы были иссушены чуть не добела; река под сенью буков катила  вдаль  свои
нескончаемые темно-зеленые волны.  Внешний  мир  жил  по  своим  собственным
законам, и они не были человеческими.

3

   Двадцать пятого августа контрольные анализы выявили метастазы  в  брюшной
полости; обычно в таких случаях  их  разрастание  продолжается,  рак  быстро
распространяется. Можно попробовать прибегнуть  к  радиотерапии.  Собственно
говоря, это  и  было  единственным  возможным  средством;  но  не  следовало
обманывать себя, речь шла о тяжелом лечении, и шансы излечения не  превышали
50 процентов.
   Обед проходил в нестерпимой тишине.
   - Тебя вылечат, маленькая моя, - сказала мать Аннабель, и ее голос слегка
задрожал.
   Аннабель обняла мать за шею, прислонилась лбом к ее лбу; в этой позе  они
пробыли около минуты. Когда мать отправилась  спать,  Аннабель  поплелась  в
гостиную, полистала там какие-то книги. Мишель сидел в кресле  и  следил  за
ней глазами.
   - Можно посоветоваться с кем-нибудь еще,  -  произнес  он  после  долгого
молчания.
   - Конечно, - отвечала она беспечно.
   Она не  могла  заниматься  любовью:  шрам  был  слишком  свеж  и  слишком
болезнен; но она долго сжимала его в объятиях.  Слышала,  как  он  в  тишине
скрипит зубами.  Был  момент,  когда  она,  проведя  ладонью  по  его  лицу,
заметила, что оно мокро от слез. Она  стала  нежно  ласкать  его  член,  это
возбуждало и одновременно умиротворяло. Он принял две таблетки мепронизина и
в конце концов уснул.

***

   Около трех часов ночи она встала, накинула халат и  спустилась  в  кухню.
Порывшись в буфете, она отыскала пиалу, на  которой  было  выгравировано  ее
имя, - крестная подарила ее Аннабель, когда ей  исполнилось  десять  лет.  В
пиале она тщательно растолкла содержимое тюбика рогипнола, прибавив  немного
сахара   и   воды.    Она    не    чувствовала    ничего,    кроме    некоей
обобщенно-умозрительной, почти метафизической печали.  Так  устроена  жизнь,
думала она; в ее теле произошел сбой, непредвиденный,  беспричинный  разлад;
теперь это тело больше не могло быть  источником  радости  и  счастья.  Оно,
напротив, постепенно, но, по сути, довольно быстро станет для нее самой, как
и для окружающих, источником тягот и мучений. Следовательно, ее тело  должно
быть уничтожено. Массивные  деревянные  часы  на  стене  громко  отсчитывали
секунды; они достались матери от ее бабушки, которая владела ими еще  тогда,
когда выходила замуж, это была самая старинная вещь в доме. Она  добавила  в
пиалу еще немножко сахара. В ее  психологическом  настрое  не  было  и  тени
примиренности, жизнь казалась ей всего лишь скверной шуткой. Как ни  пытайся
к ней приспособиться, а уж она такова. За краткие недели своей болезни она с
поразительной быстротой дозрела до чувства, которое столь часто  встречается
у стариков: она не желала быть для других обузой. С  тех  пор  как  для  нее
миновала отроческая пора, ее жизнь покатилась  очень  быстро;  потом  настал
длительный период скуки; к концу все  опять  стало  раскручиваться  с  дикой
скоростью.
   Незадолго до рассвета Мишель, перевернувшись в постели  с  боку  на  бок,
заметил, что Аннабель нет рядом. Он оделся, сошел вниз: на диване в гостиной
было  распростерто  ее  бесчувственное  тело.  Рядом,   на   столе,   лежало
оставленное ею письмо. Первая фраза  звучала  так:  "Я  предпочитаю  умереть
среди тех, кого люблю".

***

   Главный врач службы  скорой  помощи  больницы  в  Мо  был  человеком  лет
тридцати с темными курчавыми волосами, с открытым лицом; он  сразу  произвел
на них самое благоприятное впечатление. Мало шансов, что она очнется, сказал
он; они могут остаться подле нее, он лично  не  усматривает  в  этом  ничего
неподобающего. Кома  -  состояние  странное,  малоизученное.  Он  был  почти
уверен, что Аннабель не воспринимает их присутствия;  тем  не  менее  слабая
электрическая активность в ее мозгу сохранялась; она,  должно  быть,  как-то
соотносится  с   мыслительной   активностью,   природа   каковой   абсолютно
таинственна. Сам по себе  медицинский  прогноз  был  отнюдь  не  утешителен:
известны случаи, когда больной, проведя в глубокой коме несколько недель,  а
то и месяцев, вдруг разом возвращался к жизни; чаще же всего, увы, состояние
комы так же внезапно переходит в смерть. Ей не более сорока лет, по  меньшей
мере есть основания не сомневаться, что сердце выдержит; в настоящий  момент
это все, что можно сказать.
   Над городом разгорался день. Сидя рядом  с  Мишелем,  брат  Аннабель  все
бормотал, качая головой. "Это невозможно... Это невозможно...?  будто  слова
властны что-то изменить. Но на самом деле это возможно. Все  возможно.  Мимо
прошла  медсестра,  катя  перед  собой  металлическую  тележку,  в   которой
позвякивали бутылки с сывороткой.

***

   Немного погодя солнце прорвалось сквозь облака,  и  небо  засинело.  День
обещал быть прекрасным, таким же дивным, как  предыдущие.  Мать  Аннабель  с
трудом поднялась  на  ноги.  "Надо  немного  передохнуть",  -  сказала  она,
превозмогая дрожь в голосе. Ее  сын  в  свой  черед  тоже  встал,  бессильно
опустив руки, и, словно автомат, пошел за ней. Мишель покачал  головой,  без
слов  отказываясь  уйти  с  ними.  Он  не  испытывал  никакой  усталости.  В
последующие минуты он главным образом ощущал странность присутствия видимого
мира. Он сидел один в залитом  солнцем  коридоре,  на  плетеном  пластиковом
стуле. В этом крыле больничного  здания  царил  невероятный  покой.  Вдалеке
время от времени открывалась  дверь,  оттуда  выходила  медицинская  сестра,
направляясь в другое отделение. Шумы города, долетая снизу  через  несколько
этажей,  звучали  совсем  приглушенно.  В  состоянии  абсолютной  внутренней
отрешенности он вглядывался в сцепление обстоятельств, в детали той  машины,
что переехала их жизни. Все выглядело бесповоротным, ясным и неопровержимым.
Представало в неколебимой очевидности завершенного  прошлого.  Ныне  кажется
почти не правдоподобным, чтобы семнадцатилетняя девушка могла проявить такую
наивность; но главное, трудно  поверить,  чтобы  в  семнадцать  лет  девушка
придавала такое значение любви. Со времени юности Аннабель  прошло  двадцать
пять лет, и если верить результатам опросов и утверждениям газет, все  очень
переменилось. Нынешние девушки были более осмотрительны и более рациональны.
Их прежде всего занимала собственная школьная  успеваемость,  они  старались
перво-наперво обеспечить себе в будущем приличную карьеру. Встречи с парнями
для них не более чем каникулярное времяпрепровождение, развлечение, примерно
в равных долях состоящее  из  сексуального  удовольствия  и  нарциссического
самолюбования. Впоследствии они стремятся заключить разумный брак на  основе
достаточного социо-профессионального соответствия и определенного совпадения
вкусов. Разумеется, они тем самым лишали себя всех  возможностей  счастья  -
таковые,  будучи  неотъемлемым  свойством  синкретичного   и   регрессивного
состояния души,  противоречат  расхожему  опыту  здравомыслия,  -  зато  они
рассчитывали таким  манером  избежать  нравственных  и  сердечных  мук,  что
терзали их предшественниц. Впрочем, эти  надежды  вскоре  рушатся;  на  деле
треволнения страстей, исчезнув из обихода, оставляют по себе большой простор
для скуки, ощущение пустоты,  беспокойного  ожидания  старости  и  смерти...
Вторая половина жизни Аннабель была много печальнее и  мрачнее  первой;  под
конец ей не суждено было сохранить ни малейшего воспоминания об этой поре.
   Примерно в полдень Мишель толкнул дверь ее палаты. Дыхание  больной  было
до крайности слабым, простыня, прикрывавшая грудь, почти не шевелилась - тем
не менее, по словам  врача,  этого  было  достаточно  для  снабжения  тканей
кислородом; если дыхание еще больше ослабеет, придется подумать о том, чтобы
применить вспомогательный вентиляционный аппарат.  Пока  что  у  нее  повыше
локтя торчала игла капельницы, к темени прикрепили электрод, и это было все.
Солнечный луч пронизывал белоснежную простыню, сверкал в прядях ее  чудесных
светлых волос. Ее лицо с закрытыми глазами, лишь  чуть  более  бледное,  чем
обычно, казалось бесконечно умиротворенным. Было похоже, будто  ее  покинули
все страхи; никогда еще она не казалась Мишелю такой счастливой. Верно и то,
что он всегда был склонен путать счастье с комой; но тем не  менее  она  ему
казалась счастливой безмерно. Он провел рукой по  ее  волосам,  поцеловал  в
лоб, в теплые губы. Это явно случилось слишком поздно; и  все  же  это  было
хорошо. Он пробыл в ее палате до позднего вечера. Возвратившись  в  коридор,
раскрыл книгу буддийских медитаций, собранных доктором  Эвансом  Венцем  (он
несколько месяцев таскал эту книжицу в кармане; она была совсем маленькая, в
темно-красной обложке).

   Пусть все люди на Востоке,
   Пусть все люди на Западе,
   Пусть все люди на Севере,
   Пусть все люди на Юге
   Будут счастливы и хранят свое счастье;
   Да живут они без вражды.

   Так случилось не только по их вине, думал  он;  они  жили  в  бедственном
мире, мире соревнования и борьбы, суетности и насилия;  гармонического  мира
они не знали. С другой стороны, они ничего не сделали, чтобы  изменить  этот
мир, ничего не привнесли в его улучшение. Он сказал себе, что ему  следовало
сделать Аннабель ребенка; потом он  вдруг  вспомнил,  что  сделал  его  или,
вернее, сделал что мог для  этого,  по  крайней  мере  согласился  на  такую
перспективу; эта мысль  наполнила  его  радостью.  Тогда  он  понял,  откуда
взялись умиротворение и нежность,  которыми  дышали  эти  последние  недели.
Теперь он ничего больше не мог, в империи недуга и смерти  никто  ничего  не
может; но хотя бы несколько недель она прожила с чувством, что любима.

   Если помыслы человека устремлены к любви,
   Если он отрешился от низменных наслаждении,
   Отсек цепи страстей
   И обратил взоры свои к Пути,

   Если он соблюдает на деле высший принцип любви,
   То он возродится на небе Брахмы,
   Быстро получит Освобождение
   И навеки достигнет областей Абсолюта.

   Если он не лишает жизни других и не желает им зла,
   Не стремится себя утвердить, унижая себе подобных,
   И живет по закону всемирной любви,
   То сердце его перед смертью не будет обременено ненавистью.

   Вечером мать Аннабель присоединилась к нему, она пришла  посмотреть,  нет
ли чего-нибудь нового. Нет, ситуация не развивалась; состояние глубокой комы
способно быть  весьма  долгим  и  стабильным,  как  терпеливо  напомнила  ей
медсестра,  порой  месяцы  проходят,   прежде   чем   становится   возможным
прогнозировать что-либо определенное. Она вошла к дочери,  но  через  минуту
вышла, рыдая. "Я не могу понять... - выговорила она,  качая  головой.  -  Не
понимаю, как устроена жизнь. Знаете, это была такая хорошая девочка.  Всегда
сердечная, без фокусов. Не жаловалась, но я знала,  что  счастливой  она  не
была. Она прожила не такую жизнь, какой заслуживала".
   Немного погодя она удалилась, было заметно, что мужество покидает  ее.  А
ему, как ни странно, не хотелось ни есть, ни спать. Он прошелся по коридору,
спустился вниз, в холл. Антилец, дежуривший на входе,  решал  кроссворд;  он
кивнул ему. Мишель взял на раздаче чаш