ив, что в  комнату  кто-то
вошел, малыш попытался спастись бегством. Отец взял его на руки;  запуганное
крошечное созданье дрожало в его объятиях.
   Марк вышел из дому; в ближнем магазине он купил страховочное сиденье  для
младенца. Пробормотав короткое словцо в адрес Жанин, он забрался  в  машину,
закрепил ребенка на сиденье и покатил в северном направлении. Неподалеку  от
Валанса он свернул к Центральному массиву. Время  от  времени,  между  двумя
поворотами, он бросал взгляд  на  сына,  дремлющего  у  него  за  спиной,  и
странное чувство овладевало им.
   С того дня Мишель рос под присмотром  своей  бабушки,  которая  уединенно
жила в Йонне, в крае,  откуда  была  родом.  Мать  его  вскорости  отбыла  в
Калифорнию, чтобы  поселиться  в  коммуне  ди  Меолы.  Мишелю  суждено  было
повидать ее снова, лишь когда ему  сравнялось  пятнадцать.  Впрочем,  ему  и
своего родителя довелось видеть совсем недолго. В 1964 году  тот  отправился
готовить репортаж о Тибете, в ту пору оккупированном китайскими войсками.  В
письме к своей матери  он  сообщал,  что  здоров  и  находится  под  большим
впечатлением  манифестаций  тибетских  буддистов,  которых  Китай   неистово
пытается изничтожить; потом всякая  связь  прервалась.  Протест,  с  которым
Франция обратилась к китайскому правительству, ничего не дал, и хотя тела не
нашли, год спустя Марк был официально объявлен пропавшим без вести.

5

   На дворе лето 1968-го, Мишелю одиннадцатый год. С двухлетнего возраста он
живет вдвоем со своей бабушкой. Живут они в Шарни, что в департаменте Йонна,
недалеко от Луаре. По утрам он встает рано, чтобы  приготовить  для  бабушки
завтрак; он заготовил специальную шпаргалку, записал в нее, как долго  нужно
настаивать чай, сколько требуется тартинок и прочие подобные вещи.
   Зачастую он не выходит из своей комнаты до самого полдника.  Читает  Жюля
Верна, комиксы про собаку Пифа или про "Клуб пяти", но  чаще  погружается  в
многотомное собрание "Вся Вселенная".  Там  рассказывается  о  сопротивлении
материалов, о разных видах облаков, о пчелиных танцах. Есть  и  кое-что  про
Тадж-Махал, дворец, в глубокой древности построенный одним  царем  в  память
умершей царицы, про смерть Сократа, про геометрию, созданную Евклидом  более
двух тысячелетий тому назад.
   Послеобеденные часы он проводит  в  саду.  Сидит  в  коротких  штанишках,
прислонившись спиной к стволу черешни, наслаждаясь упругой мягкостью  травы.
Греется на солнышке. Листья салата латука  впивают  солнечный  жар;  так  же
всасывают они и воду; он помнит, что на закате должен их полить. Он и  здесь
продолжает читать "Всю Вселенную? или  какую-нибудь  книжку  из  серии  "Сто
вопросов о..."; он впивает знания.
   Подчас он отправляется на велике в поля. Со всей  мочи  жмет  на  педали,
наполняя легкие ароматом вечности. Детская вечность коротка, но он того  еще
не ведает, а пейзаж проносится мимо.

***

   В Шарни только и есть, что одна бакалейная лавка; однако по  средам  сюда
заезжает грузовичок продавца мяса, а  по  пятницам  -  рыбного  торговца;  к
субботнему полднику бабушка  часто  готовит  треску  под  сливочным  соусом.
Мишель проводит в Шарни свое последнее лето, хотя сам пока не знает об этом.
В начале года у бабушки был инсульт. Две  ее  дочери,  живущие  в  парижском
предместье, теперь подыскивают ей дом поближе к ним. Ей больше не  под  силу
жить круглый год одной, ухаживать за своим садом.
   С мальчишками-сверстниками Мишель играет редко, но  отношения  с  ними  у
него неплохие. За ним признано право держаться несколько особняком; в  школе
он делает отменные успехи, учение ему дается без видимого  усилия.  По  всем
предметам он неизменно первый, и разумеется, бабушка этим горда. Но товарищи
не злятся на него, не изводят.  Во  время  письменных  работ  он  безотказно
позволяет им списывать. Ждет, не переворачивает страницу, пока его сосед  не
закончит. И сидит в последнем  ряду,  наперекор  своим  выдающимся  успехам.
Хрупко благополучие его царства.

6

   Однажды летним днем - он в ту пору еще обитал в Йонне -  Мишель  удрал  в
луга со своей кузиной Брижит. Брижит  была  хорошенькой,  в  высшей  степени
милой девушкой шестнадцати лет,  которой  несколько  лет  спустя  предстояло
выйти замуж за ужасающего болвана. Дело происходило летом 1967-го. Она взяла
его за руки и закружила, заставляя бежать вокруг нее; потом  они  рухнули  в
изнеможении на свежескошенную траву Он прикорнул у ее горячей груди; юбчонку
она носила коротенькую. Назавтра оба  покрылись  мелкими  красными  прыщами,
тела  их  то  и  дело  пожирал  бешеный  зуд.  Thrombidium  holosericum,   в
просторечии  именуемый  клещиком-краснотелкой,  -  весьма   распространенный
обитатель летних лугов. Диаметр его - около двух  миллиметров.  Он  плотный,
мясистый, очень выпуклый, ярко-красного цвета. Внедряясь  своим  хоботком  в
кожу млекопитающих, причиняет нестерпимое раздражение. Linguatulia rhinaria,
или пятиустка,  селится  в  носовой  полости,  лобных  либо  верхнечелюстных
пазухах собак, а иногда и людей.  Личинка  овальна,  с  хвостиком  в  задней
части; во рту у нее жвалы, предназначенные для перфорации. Две пары выступов
(или  отростков)  снабжены  длинными   коготками.   Взрослая   особь   бела,
ланцетовидна, достигает длины от  18  до  85  миллиметров.  Туловище  у  нее
уплощенное, кольчатое, прозрачное, покрыто хитиновыми иголочками.

***

   В  декабре  1968-го  бабушка  переселилась  в  департамент  Сена-и-Марна,
поближе к дочерям. Поначалу жизнь  Мишеля  от  этого  почти  не  изменилась.
Окрестности Креси-ан-Бри, расположенного не более чем в полусотне километров
от Парижа, в ту пору были еще сельской местностью. Красивый городок,  сплошь
из старинных домов, Коро написал  здесь  несколько  своих  полотен.  Система
каналов, подводящих сюда  воды  реки  Гран-Морен,  обеспечила  Креси  звание
Брийской Венеции, во всяком случае так без  зазрения  совести  величали  его
некоторые проспекты. Из здешних жителей мало кто ездит на  работу  в  Париж.
Большинство занято  на  маленьких  местных  предприятиях  либо,  того  чаще,
находит себе работу в Мо.
   Два месяца спустя бабушка приобрела телевизор; тогда как  раз  на  первом
канале только что появилась реклама. В ночь на 21 июля 1969 года Мишель смог
воочию  наблюдать  первые  шаги  человека   на   Луне.   Семьсот   миллионов
телезрителей, рассеянных по  поверхности  планеты,  присутствовали  на  этом
спектакле одновременно с ним. Вероятно, те несколько часов, что продолжалась
трансляция, можно назвать кульминационной точкой  первого  периода  западной
технологической мечты.
   Прибыв в Креси-ан-Бри в разгар учебного  года,  он  тем  не  менее  легко
адаптировался в местном общеобразовательном коллеже и в пятый класс  перешел
без затруднений. По четвергам он неизменно покупал "Пифа",  который  к  тому
времени обновился. В противоположность большинству читателей, он его покупал
не  ради  полиграфических  новшеств,  а   из-за   самого   сюжета,   полного
приключений. Наперекор пестрой смене эпох и декораций  в  этих  историях  на
сцену выступали  простые,  глубокие  нравственные  ценности.  Реньяр-викинг,
Тедди Тед и Апач, "сын свирепых веков? Раган,  Ходжа  Насреддин,  дурачивший
визирей и халифов, - их всех сближала единая мораль. Мишель очень быстро это
понял, и такое осознание должно было наложить на него  неизгладимую  печать.
Впоследствии чтение Ницше не вызвало в нем ничего, кроме мимолетной  досады,
а знакомство с Кантом лишь послужило подтверждением того, что он  уже  знал.
Законы чистой морали единственны и всеобъемлющи. С течением времени  она  не
подвергается  ни  ущербу,   ни   обогащению.   Не   обусловленная   никакими
историческими, экономическими, социологическими или  культурными  факторами,
она ровным счетом ни от чего не  зависит.  Ничем  не  предопределяемая,  она
предопределяет. Беспричинная, сама служит причиной.  Иными  словами,  это  -
абсолют.
   Мораль, наблюдаемая на практике, всегда  являет  собой  представленную  в
различных пропорциях смесь чистой  нравственности  с  другими  составляющими
более или менее темного, по большей части  религиозного  происхождения.  Чем
значительнее в этой смеси доля первозданной морали,  тем  продолжительнее  и
благополучнее может быть существование общества, избравшего ее своей опорой.
В идеальном случае общество, организованное согласно  универсальным  законам
нравственности, было бы способно просуществовать вплоть до конца света.
   Мишеля восхищали все герои "Пифа",  но  его  любимцем,  конечно  же,  был
Черный Волк, индеец-одиночка, благородное средоточие всех доблестей  апачей,
сиу  и  чейеннов.  Черный  Волк   без   конца   странствовал   по   прериям,
сопровождаемый своим конем Чинуком и волком Тупи. Он не  только  действовал,
без колебаний бросаясь на помощь всем слабым и угнетенным,  но  и  постоянно
комментировал  собственные  поступки,  причем  опирался  на  трансцендентные
этические категории, порой облекая их в поэтическую форму  пословиц  племени
кри либо дакотов, порой и того проще - ссылаясь на  "закон  прерий".  Мишель
даже годы спустя волей-неволей признавал его  идеальным  типом  кантианского
героя, неизменно действующего так, "словно бы его максимы давали  ему  право
заседать в законодательном собрании вселенского королевства избранных".
   Телевизор занимал его меньше. Однако он  со  стесненным  сердцем  смотрел
еженедельные  передачи  из  серии  "Жизнь  животных".  Газели  и  лани,  эти
грациозные млекопитающие, проводили  свои  дни  в  страхе.  Львы  и  пантеры
пребывали  в  состоянии  тупой  апатии,   прерываемой   краткими   вспышками
свирепости. Они  убивали,  терзали,  пожирали  слабых,  старых  или  больных
зверей, а потом вновь погружались в бессмысленную  сонливость,  пробуждаемые
от нее разве  что  нападениями  паразитов,  что  грызли  их  изнутри.  Между
деревьев скользили змеи, цапая своими ядовитыми зубами птиц и млекопитающих,
если только  чей-нибудь  хищный  клюв  внезапно  не  разрывал  на  части  их
собственное тело. Важный, глупый голос Клода Дарже сопровождал эти  жестокие
сцены комментариями, исполненными ничем  не  оправданного  восторга.  Мишеля
трясло от отвращения, и в эти минуты он  также  ощущал,  как  растет  в  нем
непререкаемая убежденность: в целом дикая природа, какова она есть,  не  что
иное, как самая гнусная подлость; дикая природа  в  ее  целостности  не  что
иное,  как  оправдание  тотального  разрушения,   всемирного   геноцида,   а
предназначение человека на земле, может статься, в том и заключается,  чтобы
довести этот холокост до конца.
   В  апреле  1970-го  "Пиф?  вышел  в  свет  с  новым  кунштюком,  которому
предстояло  получить  широкую  известность  и  запомниться:   то   был   так
называемый "порошок жизни". К каждому  номеру  прилагался  пакетик  с  икрой
крошечных  морских  рачков  Artemia  salina.  Эти  организмы  в  продолжение
нескольких тысячелетий пребывали в анабиозе. Процедура, необходимая  для  их
оживления, была в меру сложна: следовало трое суток отстаивать  воду,  затем
подогреть, всыпать туда содержимое пакетика, мягко взболтать. В  последующие
дни надлежало держать сосуд вблизи от источника  света  и  тепла,  регулярно
добавляя туда воду должной температуры, тем самым  компенсируя  выпаривание;
осторожно  перемешивать  жидкость,  дабы  насытить  ее   кислородом.   Через
несколько недель в бутылке кишела масса полупрозрачных  рачков,  сказать  по
правде, малость неаппетитных, но бесспорно живых. Не зная, что с ними дальше
делать, Мишель кончил тем, что выплеснул все в Гран-Морен.
   В  том  же  номере  на  двадцати  страницах,  посвященных   рассказам   о
приключениях, проливался некоторый свет на те обстоятельства юности  Рагана,
что сделали его одиноким героем во глубине доисторических эпох. Когда он был
еще ребенком, его племя погибло  при  извержении  вулкана.  Его  отец,  Крао
Мудрый, умирая, не оставил ему в наследство ничего, кроме ожерелья  с  тремя
когтями. Каждый из этих когтей символизировал одно из достоинств  "тех,  кто
ходит прямо", людей то есть. Там был коготь честности, коготь отваги и самый
важный из всех - коготь  доброты.  С  тех  пор  Раган  носил  это  ожерелье,
стараясь быть достойным того, что оно означало.
   Их дом в Креси  по  всей  длине  был  обсажен  черешнями,  сад  был  чуть
поменьше, чем в Йонне. Мишель и здесь читал "Всю Вселенную? и "Сто  вопросов
о...". Когда  мальчику  исполнилось  двенадцать,  бабушка  ко  дню  рождения
подарила ему набор "Юный химик". Химия была куда  заманчивее,  чем  механика
или электричество: и таинственнее, и  многообразней.  Химикаты  покоились  в
своих коробочках, различные по цвету,  форме  и  фактуре,  словно  сущности,
разлученные навек. Однако стоит лишь столкнуть их между  собой,  и  начнется
бурная реакция, молниеносно образующая совершенно новые соединения.
   Июльским днем, в один из тех послеполуденных  часов,  когда  он  читал  в
саду, Мишель пришел к мысли, что химические основы жизни  могли  бы  быть  в
корне иными. Ту же роль, какую в составе молекул живой плоти играют молекулы
углерода,  кислорода  и  азота,  могли  бы  исполнять  молекулы  с  той   же
валентностью, но более высоким атомным весом. На другой  планете,  при  иных
температурных условиях и силе тяготения, молекулы жизни могли  бы  содержать
кремний, серу и фосфор или, скажем, германий,  селен  и  мышьяк,  а  то  еще
олово, теллур и сурьму. Не  было  никого,  с  кем  он  бы  мог  как  следует
потолковать об этих вещах, и  потому  бабушка  по  его  просьбе  купила  ему
несколько книжек по биохимии.

7

   Первое воспоминание  Брюно  относилось  к  его  четырем  годам;  то  было
воспоминание об унижении. Он ходил тогда в детский сад в парке  Лаперлье,  в
Алжире. Однажды осенним днем воспитательница объясняла мальчикам, как делать
гирлянды из листьев. Маленькие девочки ждали, сидя на бугорке; печать  тупой
бабьей покорности уже проступала в их  облике;  почти  на  всех  были  белые
платьица. Землю покрывал золотистый ковер листвы, по большей части  каштанов
и платанов. Его товарищи, один за другим заканчивая работу, подходили каждый
к своей избраннице, чтобы обвить гирляндой ее шею. У него дело не двигалось,
листья крошились в руках,  все  разваливалось.  Как  им  объяснить,  что  он
нуждается в любви? Как объяснить это без лиственной гирлянды? Он  разрыдался
от ярости; воспитательница не пришла к нему на  помощь.  Все  было  кончено,
дети встали со своих мест, пошли прочь из парка. Вскорости тот  детский  сад
закрылся.
   Его дед и бабка занимали очень красивые апартаменты  на  бульваре  Эдгара
Кине. Дома буржуа в центре Алжира были построены  в  том  же  стиле,  что  и
парижские здания эпохи Наполеона III.  Квартиру  пересекал  двадцатиметровый
коридор, ведущий в гостиную с балконом, откуда можно было смотреть на  белый
город сверху.  Даже  много  лет  спустя,  став  разочарованным  сорокалетним
брюзгой, Брюно порой как воочию видел эту картину: он сам,  четырех  лет  от
роду, что было сил жмет на педали трехколесного велосипеда, катя по  темному
коридору к открытой сияющей двери балкона. Вероятно, именно в  те  мгновения
он познал отпущенный ему максимум земного счастья.
   В 1961 году дедушка умер. В нашем климате труп млекопитающего  или  птицы
сначала привлекает некоторые виды мух (Musca, Curtonevra); когда  разложение
слегка затронет его, в игру  вступают  новые  биологические  виды,  особенно
Calliphora  и  Lucilia.  Подвергаясь  совокупному  воздействию  бактерий   и
пищеварительных соков, выделяемых червями, труп более или менее разжижается,
превращаясь в среду масляно-кислого и аммиачного брожения. По истечении трех
месяцев мухи завершают свое  дело  и  уступают  место  бригаде  жесткокрылых
насекомых из рода  Dermestes  и  чешуекрылых  бабочек  Aglossa  pinguinalis,
питающихся преимущественно жирами.  В  ходе  брожения  белковой  материи  ее
потребляют  личинки  Piophila  petasionis  и  жесткокрылые  рода  Corynetes.
Разложившийся труп, еще содержащий некоторое  количество  влаги,  становится
затем вотчиной клещей,  которые  высасывают  из  него  последнюю  сукровицу.
Иссушенный таким образом и мумифицированный, он становится обиталищем  новых
пользователей  -  личинок  мехового  кожееда  и  кожееда-антренуса,  гусениц
бабочек Aglossa cuprealis и Tineola bisellelia. Они-то и завершают цикл.
   Мысленно Брюно снова видит гроб  красивого,  глубокого  черного  цвета  с
серебряным крестом и деда в нем. Картина  умиротворяющая,  даже  счастливая:
дедушке, должно быть, хорошо в таком великолепном гробу. Позже ему  придется
узнать о существовании клещей и трупных  личинок  с  именами  второразрядных
итальянских кинодив. И все-таки даже теперь  образ  дедушкина  гроба  встает
перед его глазами как счастливое видение.

***

   Еще он воочию представляет себе свою бабушку в день их приезда в Марсель,
как она сидит на чемодане посреди выложенной плиткой кухни.  По  полу  снуют
тараканы. Вероятно, именно в тот  день  ее  рассудок  пошатнулся.  Всего  за
несколько недель она пережила смерть мужа,  зрелище  его  агонии,  поспешный
отъезд из Алжира,  тягостные  поиски  жилья  в  Марселе.  Квартал,  где  они
очутились, на северо-западе города, был грязен. Прежде она никогда не бывала
во Франции. И дочь  ее  покинула,  не  приехала  на  погребение  отца.  Тут,
наверное, крылась какая-то ошибка. Когда-то, кем-то совершенная ошибка.
   Она оправилась и прожила  еще  пять  лет.  Обосновалась,  купила  мебель,
поставила для Брюно кровать в  столовой,  записала  его  в  начальную  школу
квартала. Каждый вечер приходила  забирать  его  оттуда.  Он  стыдился  этой
маленькой старой женщины, дряхлой, высохшей, водившей его за ручку. У других
были отцы и матери; дети разведенных родителей встречались в ту пору редко.
   По ночам она снова и снова  прокручивала  в  памяти  этапы  своей  жизни,
пришедшей к такому печальному концу. Потолок в квартире  был  низкий,  летом
стояла удушающая жара. Ей удавалось заснуть лишь перед самой зарей. Днем она
бродила по квартире в стоптанных туфлях и,  сама  того  не  сознавая,  вслух
повторяла по пятьдесят раз подряд одни и те же фразы. У нее все  не  шел  из
головы поступок дочери.  "Не  приехать  на  похороны  родного  отца...?  Она
блуждала из комнаты в комнату, порой не выпуская из рук половую  тряпку  или
кастрюлю, забыв, зачем их взяла. "Похороны родного отца... Похороны  родного
отца...? Ее туфли шаркали  по  плиточному  полу.  Брюно  испуганно  замирал,
съежившись в своей кровати; он понимал, что  все  это  добром  не  кончится.
Иногда она принималась за свое с  самого  утра,  еще  в  домашнем  халате  и
бигудях. "Алжир - это Франция..."; потом начиналось шарканье. Она бродила по
двум комнатам из угла в  угол,  ее  взгляд  застывал,  устремленный  в  одну
невидимую точку. "Франция... Франция...?  -  твердил  ее  голос,  постепенно
слабея.
   Она все еще оставалась хорошей кулинаркой, это была ее последняя  отрада.
Для Брюно она готовила  вкусную  и  обильную  еду,  которой  можно  было  бы
накормить десять человек. Перцы в масле, анчоусы, картофельный салат: иногда
подавалось пять различных закусок прежде  основного  блюда  -  фаршированных
кабачков, зайца с оливками, по временам кус-кус. Только кондитерские изделия
ей не слишком удавались, но в дни,  когда  получала  пенсию,  она  приносила
коробки с нугой и миндальным печеньем из Экса, сливки с  каштановой  пудрой.
Мало-помалу Брюно стал жирным, трусливым ребенком. Сама-то она почти  ничего
не ела. По воскресеньям она вставала попозже; он забирался к ней в  постель,
прижимался к ее тощему телу. Иногда он воображал, что  встает  ночью,  берет
нож и вонзает ей прямо в сердце; потом он видел самого себя на полу, всего в
слезах, возле ее трупа, ему представлялось, что он и сам тут же умрет.
   В конце 1966 года она получ