даже не чувствовал себя способным обсуждать с ним  это.
Ему подкатывало к шестидесяти, в  интеллектуальном  плане  он  себе  казался
перегоревшим дотла. Педерасты разошлись, набережная опустела. Ему больше  не
удавалось вызвать воспоминание о своей последней эрекции. Он ждал грозы.

3

   Гроза разразилась около  девяти  вечера.  Джерзински  слушал  шум  дождя,
потягивая маленькими глотками дешевый арманьяк. Ему только  что  исполнилось
сорок: уж не стал ли он жертвой кризиса сорокалетия?  Принимая  во  внимание
улучшение условий жизни, сегодня люди сорока лет  еще  в  полной  форме,  их
физическое состояние  великолепно;  первые  признаки,  говорящие  -  как  по
внешнему виду, так и по реакции организма на нагрузки, - что вот он,  порог,
от которого сейчас начнется долгий путь вниз, к могиле, все  чаще  настигают
человека ближе к сорока пяти, а то  и  пятидесяти  годам.  К  тому  же  этот
пресловутый  кризис  сорокалетия   зачастую   ассоциируется   с   феноменами
сексуальными, с внезапным лихорадочным вожделением к телам очень юных девиц.
В случае Джерзински подобные мотивы исключались полностью: член  служил  ему
затем, чтобы помочиться, более ни для чего.

***

   На  следующее  утро  он  встал  около  семи,  взял   в   своей   домашней
библиотеке "Часть и целое", научную  автобиографию  Вернера  Хайзенберга,  и
пешком отправился на Марсово поле. Рассвет был свеж и прозрачен. Этой книгой
он обзавелся еще в десятилетнем возрасте. Усевшись  под  одним  из  платанов
аллеи Виктора Кузена, он перечитал то место из первой главы, где Гейзенберг,
описывая атмосферу времени своего становления, упоминает о первой встрече  с
теорией атома:
   По всей вероятности, это, как мне  думается,  случилось  весной  1920-го.
Исход первой мировой войны посеял  смятение  и  хаос  среди  молодежи  наших
краев. Старшее поколение, глубоко разочарованное поражением, на все  махнуло
рукой, а юношество сбивалось в группы, в большие и малые сообщества с  целью
отыскать новые пути или на  худой  конец  новый  компас,  который  помог  бы
сориентироваться, ведь прежние ценности потерпели крах. Так и вышло,  что  в
один  прекрасный  весенний  день  я  отправился  на  прогулку  с  компанией,
состоявшей из одного-двух  десятков  моих  товарищей.  Если  память  мне  не
изменяет, дорога наша лежала через холмы, что тянутся  грядой  по  западному
берегу Штарнбергского озера; всякий раз, когда возникал просвет между рядами
ярко-зеленых буков, озеро это  виднелось  внизу  слева  от  нас  и,  видимо,
простиралось до самого подножия гор, которые служили фоном пейзажа.  Как  ни
странно, именно во время той прогулки у нас впервые зашла  речь  об  атомной
физике - разговор, которому было суждено оказать большое влияние на весь мой
дальнейший жизненный путь.
   Часам к одиннадцати жара стала усиливаться.  Вернувшись  к  себе,  Мишель
завалился на диван, предварительно раздевшись  догола.  В  последовавшие  за
этим три недели его передвижения были сведены к минимуму. Он напоминал рыбу,
которая высовывается временами из воды, чтобы глотнуть воздуха; на  какие-то
секунды перед ней мелькает райское видение -  совсем  иной,  воздушный  мир.
Конечно, ей приходится тотчас возвращаться назад, в свою тинистую среду  где
рыбы пожирают друг друга. Но  были  у  нее  краткие  мгновения  предчувствия
другого мира, совершенного - нашего мира.
   Вечером 15 июля он позвонил Брюно. Музыкальный  фон  в  стиле  jazz  cool
придавал голосу его сводного брата едва уловимую напыщенность. Брюно - он-то
уж типичная жертва кризиса сорокалетия. Носит кожаный плащ, отпустил  бороду
Чтобы показать, что видал виды,  держится,  будто  персонаж  второразрядного
полицейского  боевика:  курит  сигарки,  наращивает  мускулы.   Впрочем,   в
отношении брата, считал Мишель, кризисом  сорокалетия  всего  не  объяснишь.
Человек, подверженный этой напасти, жаждет еще пожить,  пожить  недолго,  но
полной жизнью. Продлить ее хотя бы чуть-чуть. А брату, судя  по  всему,  все
окончательно  обрыдло,  он  просто  больше  не  видит   никакого   толку   в
продолжении.
   В тот же вечер Мишель отыскал фотографию, сделанную в начальной школе,  в
Шарни. Взглянул и заплакал. Сидя за партой, мальчик держит в руках раскрытый
учебник. Он смотрит в объектив с улыбкой, полный радости и  отваги;  и  этот
ребенок - в голове не укладывается -  он  сам.  Мальчик  выполняет  домашние
задания, с доверчивой серьезностью слушает объяснения учителя. Он  входит  в
этот мир, открывает его для себя, и мир не внушает ему страха; он  готовится
занять свое место в людском сообществе. Все это можно  прочесть  во  взгляде
малыша. На нем блуза с отложным воротничком.
   Несколько дней Мишель не расставался с фотографией;  он  прислонил  ее  к
лампе  у  своего  изголовья.  Тайна  времени  банальна,  -  так  он  пытался
уговаривать себя, - все это в порядке вещей:  тускнеет  блеск  глаз,  гаснет
радость, истощается доверие. Растянувшись на своем диване марки "Bultex", он
безуспешно  старался  приучить  себя  к  недолговечности.  На  лбу  мальчика
виднелась маленькая круглая впадина - отметинка  ветряной  оспы;  этот  шрам
пережил годы. В чем заключена истина? Комнату наполнял полуденный зной.

4

   Мартену  Секкальди,  рожденному  в  1882  году  в   глухой   корсиканской
деревушке, в безграмотной крестьянской семье, казалось, предстояло  провести
свой век пастухом и земледельцем, ему  была  уготована  та  же  ограниченная
сфера деятельности,  что  являлась  уделом  бесконечной  череды  сменявшихся
поколений его предков. Образ жизни, о котором идет речь, в наших краях давно
отошел в прошлое, так что  его  исчерпывающий  анализ  представлял  бы  лишь
ограниченный интерес; разве что  некоторые  радикальные  ревнители  экологии
подчас демонстрируют необъяснимую ностальгию по такому существованию, но  я,
чтобы не быть  односторонним,  тем  не  менее  предлагаю  дать  его  краткое
суммарное  описание:  живешь  на  лоне  природы,  дышишь  свежим   воздухом,
возделываешь  некий  клочок  земли,  размер  коего  определяется   сообразно
строжайше установленному праву наследования; иной  раз  кабана  подстрелишь;
трахаешь кого придется направо и налево, в особенности  свою  жену,  каковая
рожает тебе деток; даешь последним воспитание, дабы они в свой черед  заняли
твое место в той же экосистеме; с годами начинаешь прихварывать, ну  и  все,
баста.
   Особый жребий Мартена Секкальди, по существу, отменно  примечателен,  ибо
свидетельствует о той роли, какую сыграли интеграция французского общества и
ускорение   технологического   прогресса   в   эпоху   Третьей   республики,
обеспеченное непрестанными усилиями светской школы. Его преподаватель быстро
сообразил, что имеет дело с учеником незаурядным, одаренным наклонностями  к
абстрактному мышлению и определенной изобретательностью, проявить каковые  в
своей исконной среде ему будет весьма  затруднительно.  Полностью  сознавая,
что его миссия не ограничивается лишь  снабжением  будущих  граждан  багажом
элементарных знаний, так как равным образом ему подобает  производить  отбор
тех, кому со временем предстоит стать для Республики  частью  ее  элиты,  он
сумел убедить родителей Мартена, что призвание их сына  может  осуществиться
исключительно за пределами Корсики. Итак, в  1894  году,  получив  право  на
стипендию, юноша  поступил  интерном  в  марсельский  лицей  Тьера,  отлично
описанный в воспоминаниях детства Марселя Паньоля, которым было  суждено  до
последних дней Мартена Секкальди стать  его  излюбленным  чтением  благодаря
великолепному  в  своей  правдивости  воссозданию  основополагающих  идеалов
эпохи, воплощенных в жизненном пути одаренного молодого человека, выходца из
низов. В 1902 году, полностью оправдав надежды своего  первого  учителя,  он
был принят в Высшую политехническую школу.
   Девять лет спустя он  получил  назначение,  определившее  его  дальнейший
жизненный  путь.  Речь  шла  о  создании  действенной  водопроводной   сети,
охватывающей всю систему  алжирских  территорий.  Он  занимался  этим  более
двадцати  пяти  лет:  производил  расчеты  кривизны  акведуков  и   диаметра
канализационных труб. В 1923 году он женился на Женевьеве Жюли,  продавщице,
чей род происходил из Лангедока, но последние два его поколения обосновались
в Алжире. В 1928 году у них родилась дочь Жанин.
   Повествование о жизни человеческой может быть сколь угодно  длинным  либо
коротким. Метафизический или трагический выбор сводится в конечном  счете  к
традиционно запечатленным на надгробном камне датам рождения  и  смерти.  Он
привлекает своей  предельной  краткостью.  Но  в  случае  Мартена  Секкальди
представляется уместным подвергнуть рассмотрению исторический  и  социальный
аспект его  судьбы,  сосредоточившись  не  столько  на  личных  особенностях
данного индивида, сколько на эволюционных изменениях  общества,  характерным
элементом которого он являлся. Эти характерные представители своего времени,
с одной стороны увлекаемые ходом исторического развития, с другой -  и  сами
охотно плывущие по течению,  обычно  имеют  простые,  счастливые  биографии;
подобное жизнеописание в его классическом варианте, как  правило,  умещается
на одной-двух страницах. Что  до  Жанин  Секкальди,  она-то  принадлежала  к
удручающей категории предтеч. В своем роде вполне приспособленные  к  образу
жизни большинства современников,  предтечи  вместе  с  тем  стремятся  "быть
выше", проповедуя новые либо пропагандируя еще мало распространенные способы
существования;  жизненный  путь  предтеч  обыкновенно  приходится  описывать
пространнее, тем паче что он часто куда ухабистее и запутанней. Однако же их
роль сводится  к  ускорению  исторических  процессов,  притом  ускорению  по
большей части разрушительному - им никогда не дано  придать  событиям  новое
направление: эта миссия возлагается на революционеров или пророков.
   Короче говоря, дщерь Мартена и Женевьевы Секкальди  проявляла  выдающиеся
умственные способности, по меньшей  мере  равные  отцовским,  и  сверх  того
демонстрировала весьма независимый нрав. Девственность свою она  потеряла  в
возрасте тринадцати лет (факт чрезвычайный, принимая  во  внимание  эпоху  и
среду), чтобы затем посвятить годы войны (в  тех  краях  они  были  довольно
мирными) хождениям на все главные балы, имевшие место в конце каждой  недели
сперва в Константине, потом в Алжире; все  это  не  мешало  ей  триместр  за
триместром бесперебойно достигать впечатляющих  успехов  в  школьной  науке.
Таким образом, в 1945 году покидая родителей, дабы  приступить  в  Париже  к
изучению медицины, она была вооружена степенью бакалавра с  отличием  и  уже
немалым сексуальным опытом.
   Первые послевоенные годы были  трудными  и  бурными;  показатели  выпуска
промышленной  продукции  такие,   что   ниже   некуда,   карточную   систему
распределения продовольствия отменили только в 1948-м. Тем не менее в  узком
кругу, среди наиболее зажиточных слоев населения, в отличие от  широких  его
масс, уже появились первые признаки той страсти к потреблению, происходившей
из Соединенных Штатов Америки, которой в последующие десятилетия  предстояло
распространиться, захватив  все  и  вся.  Таким  образом,  Жанин  Секкальди,
студентке медицинского факультета, выпало на долю жить в  Париже  почти  что
в "годы экзистенциализма", ей даже представился однажды  случай  оттанцевать
в "Табу? be-bop с самим Жан-Полем Сартром. Не  слишком  восхищенная  трудами
этого  философа,  она,  напротив,  была  поражена  доходящим  до   патологии
уродством их автора, так что случай этот последствий не  имел.  Сама-то  она
была очень хороша -  ярко  выраженный  средиземноморский  тип  красоты  -  и
пережила  множество  любовных  приключений,  прежде  чем  в  1952  году   ей
повстречался Серж Клеман, который в то время заканчивал курс хирургии.
   "Описать вам моего  старика?  -  годы  спустя  любил  говорить  Брюно.  -
Возьмите обезьяну, дайте ей мобильный телефон, и папашин портрет  готов!?  В
те времена Серж Клеман, разумеется, не располагал мобильным телефоном; но он
и впрямь отличался изрядной  волосатостью.  В  общем-то  он  был  совсем  не
красавец, зато от его  персоны  исходило  мощное  и  незамысловатое  мужское
обаяние, которое должно было прельстить молоденькую студентку. К тому  же  у
него были планы. Поездка в Соединенные Штаты убедила его, что косметология в
будущем сулит честолюбивому хирургу заманчивые перспективы.  Прогрессирующее
распространение соблазнов  свободного  рынка,  распад  традиционного  брака,
вероятность скорого экономического подъема Западной Европы - все  и  вправду
складывалось многообещающе, открывая  исключительные  возможности  для  этой
области медицины, а у Сержа Клемана было то преимущество, что  он  одним  из
первых в Европе - а во Франции безусловно  первым  -  смекнул  что  к  чему;
проблема, однако же, состояла в том, что ему не хватало средств, нужных  для
начального рывка. Мартен  Секкальди,  приятно  пораженный  предприимчивостью
будущего зятя, согласился  ссудить  его  деньгами,  и  первая  клиника  была
открыта  в  1953  году  в  Нейи.  Успех,  подхваченный  женскими  журналами,
набиравшими в ту пору силу, был сногсшибательный, так что в  1955  году  уже
открылась вторая клиника, на каннских холмах.
   Соединившись, супруги общими усилиями создали то, что в дальнейшем станут
называть "современным браком", и если Жанин забеременела от своего мужа,  то
скорее  по  оплошности.  Тем  не  менее  она   решила   сохранить   ребенка;
материнство, по ее мнению, являлось одним из тех испытаний, которые  женщина
должна пережить; впрочем, период беременности оказался даже  приятным,  и  в
марте  1956-го  на  свет  появился  Брюно.  Скучные  заботы,  каких  требует
малолетний ребенок, вскоре показались родителям несовместимыми с их  идеалом
личной свободы, и в 1958 году Брюно по обоюдному согласию  был  отправлен  в
Алжир, к деду и бабке по материнской  линии.  Жанин  к  тому  времени  вновь
забеременела, но отцом на сей раз был Марк Джерзински.

***

   Гонимый свирепой  нищетой,  едва  ли  не  голодухой,  Люсьен  Джерзински,
надеясь получить работу во Франции, в 1919 году покинул Катовицкий  угольный
бассейн, где был рожден два десятилетия тому назад. Он поступил  рабочим  на
железную дорогу - сначала дорожным строителем, потом смотрителем путей  -  и
взял в жены Мари Леру, дочь батрака,  уроженца  Бургундии,  которая  и  сама
служила в железнодорожном ведомстве. Он подарил ей  четверых  детей,  прежде
чем погибнуть в 1944 году при бомбардировке станции авиацией союзников.
   Его третьему сыну Марку было четырнадцать, когда отца не стало.  Это  был
умный, серьезный, немножко грустный мальчик. С легкой руки соседа он в  1946
году поступил учеником электрика на киностудию Пате в  Жуанвиле.  Он  тотчас
показал себя  на  редкость  способным  к  этой  работе:  исходя  из  кратких
инструкций, до прибытия главного оператора подготовил превосходную подсветку
общего плана. Его очень ценил сам Анри Алькан. Решив в  1951  году  войти  в
ORTF, Управление французского радиовещания и телевидения, этот прославленный
кинооператор даже хотел сделать его своим ассистентом.
   Когда Марк познакомился с Жанин - то есть в начале 1957-го, - он  работал
над телерепортажем, посвященным  обитателям  Сен-Тропе.  Героиней  репортажа
была Брижит Бардо (фильм "И Бог создал женщину", вышедший в 1956-м, поистине
дал старт мифу Бардо),  но  Марк  в  поисках  материала  распространял  свой
интерес также на некоторые артистические и  литераторские  кружки,  особенно
его привлекала та компания, которую впоследствии  прозвали  "бандой  Саган".
Этот мир, закрытый для  Жанин  несмотря  на  ее  деньги,  обворожил  молодую
женщину, и она, казалось, не  на  шутку  увлеклась  Марком.  Она  прониклась
убеждением, что он создан из того  теста,  из  которого  получаются  великие
кинорежиссеры; впрочем, по всей вероятности,  так  оно  и  было.  Работая  с
осветительной аппаратурой облегченного  типа,  он  умел  путем  перестановки
предметов создавать волнующие кадры в духе Эдварда Хоппера,  реалистические,
спокойные и в то же  время  дышащие  полнейшей  безнадежностью.  Общаясь  со
знаменитостями, он скользил по ним равнодушным взглядом и, снимая Бардо  или
Саган, оказывал им столько же почтения, сколько мог бы проявить к ракам  или
кальмарам. Он ни с кем не говорил, ни к кому не  выражал  симпатии;  он  был
поистине очарователен.
   Жанин развелась с мужем в 1958-м, вскоре после того как отправила Брюно к
своим родителям. Это был полюбовный развод, каждая  из  сторон  взяла  часть
вины на себя. Серж великодушно уступил  жене  свою  долю  прав  на  каннскую
клинику,  одних  доходов   от   которой   хватало,   чтобы   обеспечить   ей
комфортабельное  существование.  Новая  пара   обосновалась   на   вилле   в
Сент-Максиме, но Марк ни в чем не изменил своим холостяцким  привычкам.  Она
побуждала его приложить хоть какие-то усилия ради карьеры  в  кинематографе;
он соглашался, но ничего не делал,  просто  ждал,  когда  подвернется  новый
сюжет для  репортажа.  Если  она  устраивала  прием,  он  по  большей  части
предпочитал заранее,  прямо  на  кухне  перекусить  в  одиночку,  потом  шел
прогуляться по набережной. А возвращался перед самым уходом гостей,  в  свое
оправдание ссылаясь на то, что пришлось срочно заканчивать монтаж.  Рождение
сына - это случилось в июне 1958-го  -  повергло  его  в  видимое  смятение.
Несколько долгих минут он простоял, уставившись на ребенка, который  был  на
него ошеломляюще похож: то же лицо с  четкими  чертами,  те  же  выступающие
скулы, те же большие зеленые глаза. Чуть погодя Жанин  стала  ему  изменять.
Он, вероятно, страдал, но утверждать это мудрено, поскольку, в сущности,  он
говорил чем дальше, тем меньше. Он строил маленькие  алтари  из  гальки,  из
хвороста, из  панцирей  ракообразных.  Потом  их  фотографировал  с  боковой
подсветкой.
   Репортаж о Сен-Тропе имел большой успех  в  определенных  кругах,  но  на
вопросы интервьюера из "Кайе дю синема? он отвечать отказался. Его акции еще
больше повысились после краткой,  весьма  острой  документальной  ленты  про
группу "Привет, ребята!? и зарождение музыкального стиля йе-йе,  которую  он
сделал  весной  1959-го.  Художественный  кинематограф  его  совершенно   не
занимал; он дважды отвечал отказом на предложение поработать с Годаром. В ту
пору Жанин завязала знакомство с заезжими  американцами,  которые  временами
появлялись на Лазурном берегу. В Соединенных Штатах, в Калифорнии,  как  раз
возникало нечто  радикально  новое.  В  Изалене,  неподалеку  от  Биг  Сура,
создавались   коммуны   на   основе   сексуальной   свободы   и   применения
психоделических наркотиков, что, как предполагалось, способствует прорыву  в
область  подсознательного.  Она  стала  любовницей   Франческо   ди   Меолы,
американца  итальянского  происхождения,  водившего  знакомство   с   Аленом
Гинзбергом и Олдосом Хаксли, и вошла в число основателей Изаленской общины.
   В январе I960 года Марк отправился в Народный Китай готовить  репортаж  о
строительстве коммунистического  общества  нового  типа.  В  Сент-Максим  он
вернулся 23 июня, часа в три пополудни. Дом  выглядел  покинутым.  Однако  в
салоне на ковре сидела по-турецки совершенно голая девчонка лет  пятнадцати.
В ответ на его расспросы она буркнула: "Gone to the beach? ,  после  чего  снова  впала  в  прострацию.   В   спальне   Жанин,
развалившись поперек кровати, храпел громадный, похоже пьяный, бородач. Марк
навострил уши: ему послышался то ли плач, то ли стоны.
   В комнате наверху царил ужасающий смрад; яростные лучи солнца, врываясь в
окно, озаряли черно-белые квадраты мощенного плиткой пола. Его сын  неуклюже
ползал по этому  полу,  то  и  дело  оскальзываясь  в  лужах  мочи  и  кучах
экскрементов. Он жмурился и протяжно скулил. Замет