ра  ребенка)  кристаллизации  всего
самого худшего, что есть в мужчине. Как после этого сомневаться в  том,  что
сексуальность есть абсолютное зло? И как  только  люди  умудряются  выносить
необходимость жить под одной крышей с подростком? Мой тезис состоит  в  том,
что это им удается лишь потому, что их собственная  жизнь  абсолютно  пуста;
однако и моя жизнь пуста, но мне это не удается. Как  бы  то  ни  было,  все
врут, причем доходят в своем вранье до  гротеска.  Разводятся,  но  остаются
добрыми друзьями. Берут сына к себе  на  каждый  второй  уик-энд  -  это  же
гадость. Полнейшая, совершеннейшая гадость. На самом деле мужчины никогда не
интересуются своими детьми, никогда не чувствуют к  ним  любви,  да  мужчины
обычно и не способны испытывать любовь, это чувство им абсолютно чуждо.  Что
им знакомо, так это желание, половое  влечение,  доходящее  до  скотства,  и
соперничество между самцами; потом, много позже, уже  состоя  в  браке,  они
иной раз могут испытывать к своей супруге некоторую признательность - за то,
что та подарила им детей, ловко  ведет  домашнее  хозяйство,  показала  себя
хорошей кухаркой и хорошей любовницей; тогда мужчине доставляет удовольствие
спать с ней в одной постели. Это, возможно,  не  то,  чего  желают  женщины,
вероятно, здесь имеет место недоразумение, но это все  же  чувство,  которое
может быть сильным - и даже если  мужчины  испытывают  возбуждение,  впрочем
непродолжительное, хлопая  время  от  времени  по  какому-нибудь  маленькому
задку, они уже буквально жить не могут без своей жены, и если, на  беду,  ее
не станет, они начинают пить и быстро умирают, по большей  части  в  течение
нескольких месяцев. Что до детей, то раньше  они  были  нужны,  чтобы  стать
наследниками состояния, общественных и фамильных традиций.  Разумеется,  это
касалось прежде всего родовитых  семейств,  но  то  же  можно  сказать  и  о
коммерсантах,  крестьянах,  ремесленниках  -  по  сути,  обо  всех   классах
общества. Сегодня все это несущественно: я живу на  жалованье,  у  меня  нет
состояния, мне нечего оставить в наследство сыну.  У  меня  нет  и  ремесла,
которому я мог бы его обучить, я даже не  знаю,  чем  он  сможет  в  будущем
заниматься; правила, по которым я жил,  для  него  ценности  не  имеют,  ему
предстоит обретаться в другом мире. Принять идеологию бесконечных перемен  -
значит признать,  что  жизнь  человека  жестко  замыкается  в  пределах  его
индивидуального бытия, а прошлые и будущие поколения в его глазах ничего  не
значат. Так мы теперь  и  живем,  и  сегодня  мужчине  нет  никакого  смысла
заводить ребенка. Для женщин  все  иначе,  ведь  они  продолжают  испытывать
потребность в существе, которое можно любить, - это не нужно  и  никогда  не
было нужно мужчинам. Было бы заблуждением предполагать, что  у  мужчин  тоже
есть склонность нянчиться с детьми, играть с ними,  ласкать.  Можно  сколько
угодно утверждать противоположное, все равно это останется ложью. Как только
разведешься, разорвешь семейные узы, все отношения с  детьми  теряют  смысл.
Ребенок - это ловушка,  которая  захлопывается,  враг,  которого  ты  обязан
содержать и который тебя переживет.
   Мишель встал, пошел на кухню, чтобы налить себе стакан  воды.  В  воздухе
перед его глазами вращались разноцветные  круги,  он  почувствовал  позыв  к
тошноте. Прежде всего ему было необходимо справиться с дрожанием рук.  Брюно
прав, отцовская любовь - ложь, фикция. Ложь полезна, подумал  он,  если  она
позволяет преобразить действительность; но  если  преображение  не  удалось,
тогда остается только ложь, горечь и стыд.
   Он вернулся в комнату. Брюно съежился в кресле: даже будь он мертв, он не
смог бы сидеть неподвижнее. Многоэтажки погружались в ночь; после очередного
удушающе знойного дня температура становилась терпимее. Мишель вдруг заметил
опустевшую клетку, в которой  несколько  лет  прожил  его  кенарь;  надо  ее
выбросить, заводить новую  птицу  он  не  собирался.  Мимоходом  вспомнилась
соседка из  дома  напротив,  редактриса  "Двадцати  лет";  он  не  видел  ее
несколько месяцев, вероятно,  она  переехала.  Он  постарался  сосредоточить
внимание  на  своих  руках,  отметил,  что  дрожь  немного  унялась.   Брюно
по-прежнему не двигался; молчание длилось еще несколько минут.

12

   - Анну я встретил в 1981-м, - вздохнув, продолжал Брюно. -  Она  была  не
так уж красива, но мне надоело парить лысого в  одиночку.  Что  в  ней  было
недурно, так это большая грудь. Я толстые груди всегда любил... -  Он  опять
испустил  продолжительный  вздох.   -   Моя   протестантская   грудастенькая
коровка-производительница! -  к  величайшему  изумлению  Мишеля,  его  глаза
промокли от слез. - Потом груди у нее отвисли, и наш брак тоже дал  трещину.
Я прохезал ее жизнь, пустил на ветер. Вот чего я никогда не смогу забыть:  я
прохезал жизнь этой женщины. У тебя вино осталось?
   Мишель отправился на кухню за бутылкой. Все это было немного из ряда вон;
он знал, что Брюно ходил к психиатру, а потом бросил  это.  Ведь,  по  сути,
всегда ищешь способа  облегчить  свои  страдания.  Поскольку  мука  исповеди
кажется менее тяжкой, человек высказывается; потом  он  замолкает,  сдается,
остается в одиночестве. Если Брюно вновь почувствовал потребность обратиться
к своей  жизненной  катастрофе,  это,  быть  может,  означает,  что  у  него
появилась надежда, возможность новой попытки; вероятно, это добрый знак.
   - Не то чтобы она была безобразна, - продолжал Брюно, -  но  лицо  у  нее
было так себе, без особой тонкости. В ней никогда не  было  того  изящества,
того сияния, что порой озаряет лица молодых девушек. Со своими  толстоватыми
ногами она и помыслить не могла о том,  чтобы  носить  мини-юбки;  но  я  ее
научил носить совсем короткие блузочки  и  ходить  без  лифчика;  это  очень
возбуждает, когда большая грудь выглядывает из-под блузки.  Ее  это  немного
смущало, но в конце  концов  она  согласилась;  она  ничего  не  смыслила  в
эротике, в белье, у  нее  не  было  никакого  опыта.  Впрочем,  что  я  тебе
рассказываю, ты ведь, по-моему, ее знал?
   - Я был на твоей свадьбе....
   - Да, верно  -  согласился  Брюно  растерянно.  -  Помнится,  меня  тогда
удивило, что ты приехал. Я думал, что ты больше не  желаешь  иметь  со  мной
ничего общего.
   - Я больше не желал иметь с тобой ничего общего.

***

   Мишель в эту минуту снова призадумался, спрашивая себя, что в самом  деле
могло побудить его явиться на эту унылую церемонию. Ему  вспомнился  храм  в
Нейи, зал с почти голыми стенами, угнетающе суровый,  более  чем  наполовину
заполненный толпой соблюдавших внешнюю скромность богачей: отец  новобрачной
занимался финансами.
   - Они были тогда левыми, - сказал Брюно (впрочем, по тем временам  левыми
были все!). - Они находили совершенно нормальным, что я сошелся с их дочерью
до брака: мы поженились, потому что она забеременела, - в конце концов,  это
дело обычное.
   Мишелю  вспомнилась  проповедь  пастора,  его  голос  гулко  отдавался  в
холодной пустоте зала: он толковал о Христе как истинном Человеке и истинном
Боге, о новом союзе, который он заключил  в  Вечности  со  своим  народом...
впрочем, было трудно уразуметь, о чем, в сущности, шла  речь.  Так  протекло
минут сорок пять, Мишель впал в  состояние,  близкое  к  дремоте,  но  вдруг
пробудился, уловив следующую формулировку: "Пусть  благословит  вас  Господь
Бог Израиля, он, который пожалел двух одиноких детей".  Поначалу,  с  трудом
приходя в себя, он подумал: "Неужто они все - евреи"? Ему понадобилась целая
минута размышлений, чтобы сообразить, что, по существу, речь идет о "том  же
самом? Боге. Ловко связав одно с  другим,  пастор  продолжал  с  нарастающей
убедительностью: "Любить свою жену - то же, что любить  себя  самого.  Никто
никогда не питал ненависти к собственной плоти, напротив, каждый питает  ее,
заботится о ней, как Христос о Церкви; ведь все мы члены единого тела, плоть
от плоти и кровь от крови ее. Вот  почему  мужчина  покинет  отца  своего  и
матерь свою и прилепится к жене своей, и станут двое  плотью  единой.  Тайна
сия велика, я утверждаю это, и подобна связи между Христом и Церковью".  Вот
уж, как говорится, в самую точку: "станут  двое  плотью  единой".  Некоторое
время поразмышляв над этой перспективой, Мишель глянул на  Анну:  спокойная,
сосредоточенная, она, похоже, задерживала дыхание; от  этого  она  сделалась
почти красивой. Видимо, вдохновившись положением из  Святого  Павла.  пастор
продолжал с возрастающей страстью: "Господи, воззри  милостиво  на  служанку
Твою: готовясь соединиться с супругом, она уповает  на  Твое  благословение.
Помоги ей всегда пребывать во Христе супругой верной и целомудренной,  и  да
последует она неизменно примеру святых жен: да будет мила своему  мужу,  как
Рахиль, разумна, как Ревекка, верна,  как  Сарра.  Да  останется  привержена
закону и заповедям Господним, едина со своим супругом, да избегнет она  всех
дурных связей, да заслужит уважение своей скромностью  и  почтение  -  своей
чистотой, да вразумит ее Господь. Пусть ее чрево будет плодовито, пусть  они
оба увидят и детей своих, и детей своих  детей,  до  третьего  и  четвертого
колена. Пусть доживут они до счастливой старости и среди  избранных  познают
покой в царствии небесном. Во имя  Господа  нашего  Иисуса  Христа,  аминь".
Мишель, расталкивая толпу, двинулся к  алтарю,  навлекая  на  себя  со  всех
сторон встревоженные  взгляды.  Он  остановился  в  четвертом  ряду,  и  тут
произошел обмен кольцами. Пастор взял новобрачных за руки, склонил голову  с
выражением впечатляющей сосредоточенности; абсолютная  тишина  воцарилась  в
стенах храма. Потом  он  вскинул  голову  и  громким  голосом,  страстным  и
одновременно  безнадежным,  с  невероятной   силой   выразительности   мощно
возопил: "Да не расторгнет человек того, что соединил Господь!?
   Немного погодя Мишель приблизился к пастору, который  прибирал  на  место
свою утварь. "Меня очень заинтересовало то, что вы только  что  говорили...?
Служитель Господень учтиво улыбнулся. Тогда он заговорил об  опытах  Аспе  и
парадоксе взаимодействий элементарных частиц: когда две частицы соединяются,
они образуют нерасторжимое единство, "по-моему, это совершенно то же  самое,
что ваш сюжет про единую плоть". Улыбка  пастора  малость  перекосилась.  "Я
хочу сказать, - продолжал Мишель  вдохновляясь,  -  в  онтологическом  плане
можно ввести в гилбертово пространство новый вектор единого  состояния.  Вам
понятно, что я имею в виду"? - "Конечно, само собой,  -  процедил  служитель
Божий  озираясь.  -  Извините,  -  резко  бросил  он  и  повернулся  к  отцу
новобрачной. Они долго жали друг другу  руки,  обнимались.  "Очень  красивое
богослужение, великолепное", - с чувством произнес финансист.
   - Ты не остался на праздничный ужин, - напомнил Брюно. - Мне там было  не
совсем ловко, я никого не знал, но тем не менее это была  моя  свадьба.  Мой
отец прибыл с большим опозданием, но все-таки появился: он был плохо выбрит,
галстук съехал набок, ни дать ни взять видавший виды одряхлевший  распутник.
Я убежден, что родители Анны предпочли бы другого зятя, но что поделаешь,  к
тому же они, как левые буржуа-протестанты, наперекор всему питали  некоторое
почтение к людям образованным. И потом, я - агреже, а у нее только  и  было,
что право преподавать в средней школе. Но  самое  ужасное,  что  ее  малышка
сестра была очень хорошенькой. Она очень походила на старшую, и грудь у  нее
тоже не подкачала, но лицо было другое, просто класс. Сразу не определишь, в
чем разница. Скорее всего, дело в  соразмерности  черт,  в  деталях.  Трудно
сказать...
   Он еще раз вздохнул, наполнил свой стакан.
   - Свое первое место я получил в восемьдесят четвертом, в лицее  Карно,  в
Дижоне, это было начало учебного  года.  Анна  на  седьмом  месяце.  Мы  оба
преподаватели, культурная  супружеская  пара,  все  условия  для  нормальной
жизни. Мы сняли квартиру на улице Ваннери, в двух шагах от лицея. "Наши цены
не сравнить с парижскими, - сказала девица из агентства. - Жизнь у нас  тоже
парижской не чета, но вы увидите, как здесь весело летом, много туристов,  а
во время фестиваля барочной музыки полно молодежи". Барочная музыка"..

***

   Я сразу понял, что проклят. Что жизнь "не чета  парижской",  на  это  мне
было чихать, в Париже я был постоянно  несчастен.  Просто-напросто  я  желал
всех женщин, кроме собственной жены. В Дижоне, как  в  любом  провинциальном
городе, множество красоток, это еще тяжелее, чем в Париже. Мода  в  ту  пору
становилась с каждым годом все более сексуальной. Это было  нестерпимо,  все
эти  девчонки  со  своими  ужимочками,  коротенькими   юбчонками,   игривыми
смешками. Я видел их целыми днями на занятиях, видел в полдень в  "Пенальти?
- баре по соседству с  лицеем.  Они  болтали  с  парнями,  а  я  отправлялся
завтракать со своей женой. По субботам я снова их видел: во второй  половине
дня на торговых улицах - они покупали шмотки и пластинки. Я был с Анной, она
разглядывала детскую одежду, ее беременность проходила гладко,  и  она  была
немыслимо счастлива. Много спала, ела все, что захочется; любовью мы  больше
не занимались, но, кажется, она этого даже не осознавала. Во  время  сеансов
подготовки к родам она подружилась с другими беременными, легко сходилась  с
людьми, выглядела общительной и симпатичной, это была женщина из  тех,  кому
жизнь в радость. Когда я узнал, что ожидается мальчик,  я  испытал  жестокое
потрясение. Все сразу оборачивалось плохо,  мне,  видно,  на  роду  написано
переживать худшее. Я бы должен ликовать, мне было всего двадцать восемь,  но
я уже чувствовал себя мертвецом.
   Виктор родился в декабре; я помню его крещение в церкви  Сен-Мишель,  это
была мука мученическая. "Крещеные становятся живыми камнями  для  построения
здания духовного, для святого служения Господу", - вещал  священник.  Виктор
лежал в  платьице  из  белых  кружев,  весь  красный,  сморщенный.  Крещение
оказалось коллективным, как в  раннехристианских  церквах,  там  был  добрый
десяток семейств. "Крещение приводит в лоно Церкви, - говорил  священник,  -
мы все члены тела Христова". Анна держала мальчика на руках, он весил четыре
кило. Был очень спокоен, совсем не кричал. "Разве отныне, - вопрошал  патер,
- мы не так же близки друг другу, как члены единого  тела"?  Родители  стали
переглядываться, похоже, с некоторым сомнением. После этого священник в  три
приема полил голову моего сына святой водой; затем он помазал ее елеем.  Это
ароматное масло,  освященное  епископом,  символизирует  дар  Духа  Святого,
пояснил священник. Он обращен непосредственно к сему  младенцу.  "Виктор,  -
провозгласил святой отец, - теперь ты стал христианином. Через это помазание
Духа Святого ты приобщился ко Христу. Отныне ты разделяешь его  пророческую,
священническую, царственную  миссию".  Все  это  меня  так  проняло,  что  я
записался в группу "Вера и жизнь", которая  собиралась  каждую  среду.  Туда
заходила одна молоденькая кореянка, очень красивая, мне сразу захотелось  ее
трахнуть. Это было не просто, она знала, что я женат. Однажды в субботу Анна
пригласила всю группу к нам в гости, кореянка сидела на канапе, на ней  была
короткая юбка, и я весь вечер пялился на ее ноги,  однако  никто  ничего  не
заподозрил.
   В феврале  Анна  вместе  с  Виктором  отправилась  на  каникулы  к  своим
родителям; я остался в Дижоне один. И  предпринял  новую  попытку  сделаться
истинным католиком; валялся на своем матраце "Эпеда? и,  потягивая  анисовый
ликер, читал "Мистерию о святых праведниках".  Он  очень  хорош,  этот  Пеги
, просто блистателен, но и он  под  конец  вогнал  меня  в
полнейшее уныние. Все эти истории греха, отпущения грехов, Господь,  который
радуется покаянию грешника больше, чем тысяче праведников...  а  я-то  хотел
быть грешником, да не мог. Мне казалось, что у меня украли  молодость.  Все,
чего я желал, это давать молоденьким шлюшкам с мясистыми губами пососать мой
хвост. На дискотеках было много губастых потаскушек, и я за время отсутствия
Анны несколько раз захаживал в "Slow Rock?  и  в  "Ад";  но  они  уходили  с
другими, не со мной, сосали не мой, а чужие хвосты; и черт возьми, я  просто
не  мог  больше  этого  выносить.  Как  раз  тогда  наступила  пора  бурного
расцвета  "Розового  минителя",  вокруг  него  был  всеобщий  ажиотаж,  и  я
подключался к нему на целые ночи. Виктор спал в нашей комнате, ему-то хорошо
спалось, у него этой проблемы не было. Когда пришел первый телефонный  счет,
я перепугался ужасно, вытащил его из почтового ящика и распечатал по  дороге
в лицей: четырнадцать тысяч франков. К счастью, у меня еще  со  студенческих
времен сохранилась сберегательная книжка, я все перевел на наш  общий  счет,
Анна ничего не узнала.
   Хочешь выжить - оглянись вокруг. Постепенно  я  стал  замечать,  что  мои
коллеги, преподаватели лицея Карно, смотрят на меня без  злобы  и  насмешки.
Они не видели во мне соперника; мы были заняты  одинаковой  работой,  я  был
"одним из своих". У них я  научился  будничному  взгляду  на  вещи.  Получил
водительские права, начал проявлять интерес к каталогам  автосалонов.  Когда
пришла весна, мы стали проводить послеобеденные часы у Гильмаров на лужайке.
Это семейство обитало в довольно безобразном доме на Фонтен-ле-Дижон, но там
была большая очень  приятная  лужайка  с  деревьями.  Гильмар  был  учителем
математики, мы с ним преподавали примерно и одних и тех же классах.  Он  был
долговяз, сухопар, сутул, со светлыми рыжеватыми волосами и обвислыми усами;
несколько смахивал на  немецкого  бухгалтера.  Он  со  своей  женой  готовил
барбекю. Вечер длился, шел разговор о  каникулах,  настроение  у  всех  было
игривое; обычно присутствовали три-четыре учительские  пары.  Жена  Гильмара
служила медицинской сестрой, у нее была репутация сверхшлюхи; факт тот, что,
когда она садилась на лужайку, всякий видел, что у нее под юбкой ничего нет.
Свои каникулы они проводили  на  мысе  Агд,  в  секторе  нудистов.  Я  также
полагаю, что они посещали сауну для  парочек  на  площади  Боссюэ,  в  конце
концов и такие слухи до меня доходили. Я никогда не  осмеливался  заговорить
об этом с Анной,  но  мне  они  казались  симпатичными,  у  них  сохранились
социал-демократические наклонности - совсем не такие, как у тех хиппи, что в
семидесятых таскались  по  пятам  за  нашей  матерью.  Гильмар  был  хорошим
учителем, всегда без колебаний оставался после конца занятий,  чтобы  помочь
ученику разобраться в трудной задаче. Думаю, он  не  отказывал  в  помощи  и
обиженным судьбой.

***

   Внезапно Брюно умолк. Подождав  несколько  минут,  Мишель  встал,  открыл
застекленную дверь и вышел на балкон подышать ночным  воздухом.  Большинство
тех, кого он знал, вели такую же жизнь, как Брюно. Исключая некоторые весьма
привилегированные  сферы,  вроде  рекламы  и   моды,   получить   доступ   в
профессиональную   среду   относительно   легко,    достаточно    приобрести
ограниченное число необходимых "условных рефлексов".  После  нескольких  лет
работы сексуальные вожделения  угасают,  люди  переориентируются  на  услады
желудка и выпивку; некоторые из его коллег, много  моложе  его,  уже  начали
обзаводиться погребками. Случай Брюно был не таков, он ни слова не сказал  о
вине, а то было "Старое Папское? за 11 франков 95 сантимов.
   Почти забыв о присутствии брата,  Мишель  облокотился  о  перила,  окинул
взглядом дома. Уже настала ночь, почти во всех окнах свет был  потушен.  Это
была ночь с воскресенья на понедельник, 15 августа. Он вернулся к Брюно, сел
рядом; их колени почти  соприкасались.  Можно  ли  рассматривать  Брюно  как
индивидуальность?  Его  дряхлеющий  организм  принадлежит  ему,  и  ему  как
личности предстоит познать физический распад и смерть. С другой стороны, его
гедонистическое видение мира, силовые поля, что стр