а. Он пригласил его на обед к себе домой, на улицу
Эколь Политекник,  в  следующую  субботу.  Там  же  присутствовал  один  его
коллега-биохимик, автор трудов по транскрипции РНК.
   Когда Мишель вошел в апартаменты  Деплешена,  ему  показалось,  будто  он
попал в декорацию кинофильма. Мебель из  светлого  дерева,  пол,  выложенный
терракотовой плиткой, афганские тканые ковры, репродукции Матисса... До  сих
пор  он  имел  лишь  смутное  представление  о  жизни  этой   благополучной,
культурной среды с ее  тонким,  уверенным  вкусом;  теперь  ему  было  легко
вообразить остальное: фамильное поместье в Бретани, возможно, сельский домик
в Любероне. "Ну да, квинтеты Бартока и всякое такое", - мельком подумал  он,
принимаясь за первое блюдо. Обед был с шампанским, потом десерт - шарлотка с
клубникой и малиной под великолепное розовое полусухое.  Тут-то  Деплешен  и
выложил ему свой план. Он сможет добиться создания договорного места в своем
исследовательском  объединении  в  Жифе;  Мишелю  надо  будет  создать  себе
сколько-нибудь  лестную  репутацию  в  кругах  биохимиков,  но  сделать  это
надлежит побыстрее. В то же время Деплешен будет курировать  подготовку  его
докторской  диссертации,  а  сразу  после  защиты  Мишель  сможет   получить
подобающую штатную должность.
   Мишель бросил взгляд на маленькую кхмерскую статуэтку, стоявшую в  центре
на каминной полке; выполненная весьма изящно, она изображала  проповедующего
Будду.  Он  откашлялся,  прочищая  горло;  потом   сказал,   что   принимает
предложение.

***

   Чрезвычайный прогресс, достигнутый за последующее десятилетие  в  области
приборостроения и техники меток с помощью радиоактивных  изотопов,  позволил
собрать  значительное  количество  данных.  Однако,  как  размышлял   теперь
Джерзински, в том, что касается теоретических вопросов, поднятых  Деплешеном
при их первой встрече, они не продвинулись ни на пядь.
   Стояла глубокая ночь, когда  марсианские  бактерии  снова  возбудили  его
острое любопытство: он обнаружил в Интернете добрый десяток сообщений на сей
счет, по большей части они исходили от американских  университетов.  Аденин,
гуанин, тимин и цитозин обнаруживались там в нормальных  пропорциях.  Частью
от нечего делать он заглянул на сайт Энн  Арбор  и  нашел  там  сообщение  о
проблемах старения. Алисия  Марсия-Коэльо  обращала  внимание  читателей  на
потерю кодирующих сегментов в ДНК во время повторных репликаций фибропластов
из тканей гладких мускулов; в этом тоже не  было  ничего  удивительного.  Он
знал эту Алисию; более того, именно она десять лет  тому  назад  лишила  его
невинности в Балтиморе, где  был  тогда  конгресс  генетиков,  после  ужина,
сопровождаемого не в меру обильными возлияниями. Она была так пьяна, что  не
смогла даже помочь ему снять с нее  лифчик.  Это  был  утомительный  и  даже
тягостный момент; она только что рассталась со своим мужем, о  чем  сообщила
ему, пока он сражался с ее застежками. Потом все  пошло  как  надо;  он  сам
удивился тому, что сумел воткнуть свое орудие в вагину  исследовательницы  и
даже эякулировать, не испытав ни малейшего удовольствия.

5

   Подобно  Брюно,  многие  курортники,  посещавшие   Край   Перемен,   были
сорокалетними; как и он, большинство из них работали в социальной сфере либо
в области просвещения и по  своему  статусу  являлись  должностными  лицами,
материально вполне обеспеченными. Практически все они могли быть  причислены
к левым, и опять-таки практически все вели одинокую жизнь, по большей  части
вследствие развода. Короче, для данного места  Брюно  был  фигурой  довольно
типичной, и через несколько дней он осознал, что начинает  чувствовать  себя
чуть лучше, чем обычно, вернее, не настолько скверно. Мистически настроенные
тетки, во время утреннего завтрака  совершенно  нестерпимые,  к  тому  часу,
когда подавали аперитив, превращались в женщин,  вовлеченных  в  безнадежное
соперничество с конкурентками помоложе. И вот под  вечер  в  среду  он  свел
знакомство с Катрин, пятидесятилетней отставной феминисткой, принадлежащей к
разряду "темных лошадок". Брюнетка с матовой кожей, она лет в двадцать была,
наверное, весьма привлекательной. Груди у нее все еще держались  на  должной
высоте, как он отметил в бассейне, но зад ожирел вконец. Она зациклилась  на
египетской символике, солнечных картах таро и т. п. Брюно спустил штаны в то
время, когда она распространялась о боге  Анубисе;  он  чувствовал,  что  по
части эрекции она придираться не станет, так что  между  ними,  может  быть,
зародится дружба. К несчастью, никакой эрекции вообще не получилось.  У  нее
на бедрах были жировые складки, и ног  она  не  раздвинула;  расстались  они
довольно холодно.
   В тот же вечер, незадолго до ужина, с ним разговорился субъект  по  имени
Пьер-Луи. Он  представился  преподавателем  математики,  о  чем  можно  было
догадаться по его виду. Брюно его приметил  двумя  днями  раньше,  во  время
вечера, посвященного креативистским теориям; там  он  выдал  скетч  на  тему
доказательства математической теоремы,  топтавшегося  по  замкнутому  кругу,
нечто в стиле комического абсурда,  впрочем  совсем  не  смешное.  Его  рука
быстро-быстро бежала по белому пластику, временами вдруг  спотыкаясь;  тогда
кожа на его огромном лысом  черепе  вся  покрывалась  морщинами  умственного
напряжения, лицо корчилось в гримасах, которые бедняга считал забавными;  он
застывал на несколько  мгновений,  сжимая  в  руке  фломастер,  потом  снова
принимался марать доску и бубнить,  бубнить.  По  окончании  скетча  человек
пять-шесть зааплодировали скорее по доброте душевной. Он  аж  побагровел  от
смущения, тем все и кончилось.
   В последующие дни Брюно  несколько  раз  приходилось  ускользать  от  его
общества. Он неизменно разгуливал в парусиновой шляпе. Был тощеват и  крайне
долговяз, ростом как  минимум  метр  девяносто;  однако  у  него  намечалось
брюшко, и смешно было  глядеть,  как  он  с  этим  своим  маленьким  пузиком
взбирается на вышку для прыжков в воду. Ему было лет сорок пять.
   В тот вечер Брюно удалось быстренько смыться: воспользовавшись  тем,  что
придурковатый верзила  вместе  со  всеми  прочими  затеял  импровизированные
африканские танцы, он пустился вверх по склону  в  направлении  ресторанчика
где  обычно  обедала  вся  компания.  Место  рядом  с  экс-феминисткой  было
свободно; напротив сидела одна из  ее  единомышленниц-символисток.  Он  едва
успел приступить  к  своему  рагу,  когда  в  дальнем  конце  прохода  между
сдвинутыми вплотную столами возник  Пьер  Луи;  при  виде  свободного  стула
напротив Брюно его физиономия радостно просияла. Он начал разглагольствовать
еще прежде, чем Брюно вполне осознал его  присутствие;  сказать  по  правде,
бубнил  он  что-то  терпимое,  так  что  его  соседки  по  столу  прямо-таки
раскудахтались от восторга. Тут тебе и реинкарнация  Озириса,  и  египетские
марионетки... на Брюно  они  не  обращали  абсолютно  никакого  внимания.  В
какой-то момент до него дошло, что  этот  шут  гороховый  спрашивает  о  его
профессиональных  занятиях.  "О,  ничего  особенного...?  -  обронил   Брюно
туманно;  он  был  готов  разговаривать  о   чем   угодно,   только   не   о
государственной системе образования. Ужин начал действовать ему на нервы; он
встал, чтобы пойти выкурить сигарету. К несчастью, в  то  же  мгновение  обе
символистки, мощно вильнув бедрами, поднялись из-за стола,  не  взглянув  на
собеседников; вероятно, именно это и спровоцировало инцидент.
   Брюно был метрах в десяти от стола, когда  услышал  громкое  сопение  или
скорее хрип, странный, поистине  нечеловеческий  звук.  Он  оглянулся:  лицо
Пьера-Луи было ярко-красным, кулаки сжаты. Одним прыжком, без разбега - ноги
вместе - он вскочил на стол. С удушьем он совладал: хрип больше не вырывался
из его груди. Теперь он  топтался  по  столу,  что  есть  силы  колотя  себя
кулаками по голове; тарелки и стаканы плясали вокруг него; он расшвыривал их
ногами выкрикивая: "Вы не смеете! Вы не можете так  со  мной  обходиться!..?
Чтобы справиться с ним, понадобилось  пять  человек.  В  тот  же  вечер  его
отправили в психиатрическую клинику, в Ангулем.

***

   Около трех ночи Брюно внезапно проснулся, вышел из  палатки:  его  прошиб
пот. Кемпинг мирно дремал; было полнолуние; слышались монотонные  песнопения
лягушек. Он решил подождать завтрака на берегу пруда. Перед самым  рассветом
слегка продрог. Утренние занятия  начинались  часов  в  десять.  В  четверть
одиннадцатого он направился к пирамиде. Поколебался перед  дверью,  где  шел
сеанс писания, но раздумал и спустился этажом ниже. Секунд двадцать разбирал
программку занятий акварелью, затем поднялся на  несколько  ступеней  вверх.
Лестница состояла из прямых маршей с врезанными в них  на  середине  пролета
короткими изогнутыми сегментами со ступенями трапециевидной формы; на стыках
прямой и изогнутой частей располагалась ступень, превышавшая по  ширине  все
остальные. Именно на нее он и сел. Прислонился  спиной  к  стене.  Ему  было
хорошо.
   Редкие минуты счастья, выпадавшие Брюно в лицейские годы, он именно так и
проводил: после  начала  занятий  усаживался  на  ступеньку  лестницы  между
этажами, спокойно прислонялся к  стене  на  равном  расстоянии  между  двумя
площадками и ждал,  то  прикрывая,  то  широко  распахивая  глаза.  Конечно,
кто-нибудь мог появиться; тогда ему придется встать, забрать  свой  ранец  и
быстрым шагом направиться в класс, где уже идет урок. Но зачастую  никто  не
появлялся, все было так мирно. И  мало-помалу,  тихонько,  словно  украдкой,
легкими короткими шажками по ступеням, выложенным серой  плиткой  (он  тогда
еще ни истории не знал, ни  в  физике  не  разбирался),  его  душа  начинала
возноситься к истинной радости.
   Теперь, само собой, обстоятельства были иными: он по собственному  выбору
оказался здесь, принял участие в жизни центра отдыха. Этажом выше занимались
писаниной, этажом ниже - малевали акварелью; под  ними,  вероятно,  работают
массажисты либо проводятся курсы холотропного дыхания;  еще  ниже,  по  всей
видимости, организовалась группа африканских танцев.  Человеческие  существа
жили, дышали, старались получить  удовольствие  либо  улучшить  свои  личные
возможности. Это происходило повсюду. На всех этажах  человеческие  индивиды
продвигались   или   тщились   продвинуться   в   социальном,   сексуальном,
профессиональном или космическом отношении.  Если  воспользоваться  наиболее
употребительным  выражением,  все  они  "работали  над  собой".  Сам  же  он
мало-помалу начинал погружаться в спячку; он ничего больше не просил, ничего
уже не искал, ни в чем не принимал никакого  участия;  медленно,  постепенно
его дух восходил к царству небытия, к чистому экстазу не-присутствия в мире.
Впервые с тех пор, как ему было  тринадцать,  Брюно  чувствовал  себя  почти
счастливым.

Не укажете ли основные места продажи сладостей?

   Он возвратился в свою палатку и проспал три часа. Проснувшись,  он  снова
был в полной форме,  и  его  распирало.  Сексуальная  фрустрация  у  мужчины
порождает  беспокойство,   которое   проявляется   в   сильном   напряжении,
сосредоточенном на уровне  желудка;  кажется,  будто  сперма  раздувается  в
нижней части живота, как спрут, чьи  щупальца  дотягиваются  до  груди.  Сам
орган болезнен, все время горит, из него слегка сочится. Он не мастурбировал
с самого воскресенья; вероятно, это было  ошибкой.  Последний  западный  миф
гласит, что надо заниматься сексом, что это  вполне  возможно  -  заниматься
сексом. Он натянул плавки, сунул в дорожную сумку  презервативы,  сопроводив
этот жест отрывистым смешком. Годами он постоянно  таскал  презервативы  при
себе, и никогда ему не было от них никакого толку: как-никак у  шлюх-то  они
имелись всегда.
   На пляже было полным-полно верзил в  шортах  и  почти  голых  девиц,  это
вселяло большие  надежды.  Он  купил  пакет  чипсов  и  стал  бродить  среди
отдыхающих, пока не остановил свой выбор на девушке лет двадцати с роскошной
грудью - округлой, высокой, крепкой, с большими светло-коричневыми  кружками
у сосков. "Добрый  день,  -  произнес  он  и  сделал  паузу;  лицо  красотки
сморщилось в гримасе озабоченности. - Добрый день, - повторил он, - не могли
бы вы указать мне основные места продажи сладостей"? -  "Чего"?  -  буркнула
она, приподнимаясь на  локте.  Тут  Брюно  заметил,  что  на  голове  у  нее
наушники; он пошел своей дорогой, помахивая рукой при ходьбе,  этакий  Питер
Фальк   из   сериала   "Коломбо".   Упорствовать   нет   смысла:    подобная
"двухступенчатая? затея слишком сложна для исполнения.
   Кружным путем двигаясь в сторону моря, он  старался  сохранить  в  памяти
девицыны дыньки. Внезапно прямо перед ним из волн вышли три девчонки; он дал
бы им не более четырнадцати  лет.  Приметив,  где  лежат  их  полотенца,  он
разостлал свое в нескольких метрах; они не обратили  на  него  ни  малейшего
внимания. Он быстро сбросил тенниску, прикрыл ею бедра, повернулся на бок  и
вытащил свой член. Девчонки. двигаясь с бесподобной согласованностью,  разом
спустили свои лифчики, чтобы дать грудям позагорать  Брюно,  не  успев  даже
притронуться к себе, бурно разрешился прямо в тенниску. Он издал слабый стон
и опрокинулся навзничь. Дело было сделано.

Примитивные ритуалы за аперитивом

   Аперитив в Крае Перемен обычно принимали под музыку, за весь день это был
самый сближающий момент. В тот вечер три молодца били в тамтамы, а  десятков
пять курортников топтались на площадке, размахивая во все стороны руками. На
самом деле предполагалось, что это танец урожая,  который  отрабатывался  на
нескольких занятиях африканского танца; по традиции, через  несколько  часов
кое-кто  из  танцоров  начинал  испытывать  -   либо   притворяться,   будто
испытывает, - состояние транса. В буквальном,  то  есть  устаревшем,  смысле
транс свидетельствует о сильнейшей тревоге,  ужасе  перед  лицом  неминуемой
опасности. "Я предпочитаю оставлять ключ  под  дверью,  чем  снова  пережить
подобный  транс?  (Эмиль  Золя).   Брюно   предложил   католичке   стаканчик
шарантского пино.
   - Как тебя зовут? - спросил он.
   - Софи, - отвечала она.
   - Ты не танцуешь? - спросил он.
   - Нет, - сказала она. - Африканские танцы не в моем вкусе, это слишком...
   Что "слишком"? Он понимал ее замешательство. Слишком примитивно?  Видимо,
нет. Слишком ритмично? Это уже замечание на грани расизма. Решительно ничего
нельзя сказать против этих дурацких африканских  танцев.  Бедная  Софи,  она
старалась выразиться как лучше. У нее красивое лицо, черные волосы,  голубые
глаза, очень белая кожа. Грудь  у  нее,  наверное,  маленькая,  зато  весьма
чувствительная. Она, должно быть, бретонка.
   - Ты из Бретани? - спросил он.
   - Да, из Сен-Бри„ка! - радостно отозвалась она и прибавила:
   - Но я обожаю бразильские танцы... - видимо, с целью оправдаться за  свою
неспособность оценить танцы Африки.
   Чтобы вывести Брюно из себя, ничего более не требовалось. Его приводила в
бешенство эта идиотская  пробразильская  мания.  Почему  Бразилия?  Судя  по
всему, что он о ней слышал, это  дерьмовая  страна,  населенная  фанатичными
кретинами, балдеющими от футбола и автогонок. Насилие,  нищета  и  коррупция
достигают там предельного развития. Если есть на свете  мерзкое,  выдающееся
по своей гнусности место, это определенно Бразилия.
   - Софи! - вскричал Брюно вдохновенно, - я бы мог отправиться в  отпуск  в
Бразилию. Я бы мотался среди фавелл. В  бронированном  микроавтобусе.  Я  бы
любовался желторотыми убийцами лет восьми, мечтающими стать главарями банды,
и малолетними шлюшками, в тринадцать лет умирающими от СПИДа. Так я проводил
бы утро, а после обеда шел бы на пляж  в  компании  разбогатевших  торговцев
наркотой и сутенеров. Среди этой привольной бесшабашной жизни я  бы  позабыл
меланхолию западного человека. Софи, ты права: вернувшись, я наведу  справки
в агентстве "Новые границы".
   Некоторое время Софи разглядывала его, лицо ее  стало  задумчивым,  между
бровей наметилась складка.
   - Ты, наверное, много страдал, - наконец проговорила она печально.
   - Софи, - опять воскликнул Брюно, - знаешь, что сказал Ницше о  Шекспире?
Что этот человек должен был  много  выстрадать,  чтобы  почувствовать  такую
потребность разыгрывать шута. Мне Шекспир всегда казался дутой величиной, но
шут он и впрямь редкостный... - Он  осекся,  с  удивлением  заметив,  что  и
вправду начинает испытывать боль. Женщины иногда бывают  такими  милыми;  на
агрессивность они отвечают пониманием, на цинизм - мягкостью. Какой  мужчина
стал бы  вести  себя  так?  -  Софи,  мне  хочется  лизнуть  твою  киску,  -
пробормотал он с чувством; но на сей раз она его не поняла. Она  повернулась
к инструктору по лыжам, который мял ей  задницу  три  дня  назад,  и  завела
разговор с ним.
   Брюно, сбитый с толку, на несколько мгновений остолбенел,  потом  зашагал
через лужайку назад к автостоянке. Центр  Леклерк  де  Шоле  был  открыт  до
десяти вечера. Болтаясь между прилавков,  он  размышлял,  что,  если  верить
Аристотелю, женщины маленького  роста  принадлежат  к  биологическому  виду,
отличному от прочих представителей рода людского. "В маленьком мужчине я еще
вижу мужчину, - писал философ, - но  маленькая  женщина,  как  мне  кажется,
относится  к  новой  разновидности  существ".  Как  объяснить  это  странное
утверждение, столь резко  противоречащее  обычному  для  Стагирита  здравому
смыслу? Он купил виски, пачку  равиолей  и  бисквиты  с  имбирем.  Когда  он
возвращался,  уже  стемнело.  Проходя  мимо  джакузи,  он  различил   шепот,
придушенный смех. Он остановился со своей сумкой  фирмы  Леклерка  в  руках,
глянул сквозь ветви. Там, кажется,  были  две  или  три  парочки;  явственно
слышался легкий плеск пульсирующей воды. Луна выплыла из-за облаков. В то же
мгновение  подошла  еще  одна   пара,   принялась   раздеваться.   Шушуканье
возобновилось. Брюно поставил наземь свою полиэтиленовую сумку, достал  член
и принялся онанировать. Эякуляция наступила очень быстро, как только женщина
вошла в теплую воду. Уже наступил вечер пятницы, надо  будет  продлить  свое
пребывание здесь на неделю. Он перестроится,  найдет  себе  девушку,  станет
общаться с людьми.

6

   В ночь с пятницы на субботу он плохо спал,  его  мучили  дурные  сны.  Он
видел себя в обличье молодого кабанчика с пухлым и гладким телом. Вместе  со
своими собратьями-свиньями он  был  увлекаем  течением  в  громадный  темный
тоннель, извилистый, с покрытыми ржавчиной стенами. Поток воды, несущий его,
был не особенно мощным, порой ему удавалось упереться ногами  в  дно;  потом
набегала волна посильнее, и его опять сносило на несколько  метров  вниз  по
течению. Время от времени он различал смутно белеющее  тело  кого-нибудь  из
своих товарищей, которого беспощадно засасывало в глубину.  Они  боролись  в
потемках, в тишине, нарушаемой  лишь  отрывистым  скрежетом,  с  которым  их
копытца задевали металлические стены. Уносимый куда-то вниз, он вместе с тем
все  явственнее  улавливал  доносящийся  из  глубины  тоннеля   глухой   шум
механизмов. Постепенно до его сознания дошло, что поток тащит их к  турбинам
с гигантскими режущими лопастями.
   Потом  его  отрубленная  голова  валялась   на   лужайке,   расположенной
несколькими метрами выше жерла  тоннеля.  Его  череп  был  раскроен  надвое,
сверху вниз; однако та его часть, что осталась нетронутой, лежа среди травы,
еще сохраняла рассудок. Он понимал, что муравьи будут постепенно  забираться
все глубже в обнажившуюся мозговую ткань, чтобы пожирать нейроны;  тогда  он
бесповоротно погрузится в бессознательность. Его единственный  глаз  на  миг
обратился  к   горизонту.   Травянистая   равнина,   казалось,   уходила   в
бесконечность. Огромные зубчатые колеса вращались  вспять  под  небом  цвета
платины. Возмож