нний голос продолжал доказывать: "Это не  ты
читаешь, это Бедфорд, а ты ведь  не  Бедфорд,  правда?  В  этом-то  и  вся
ошибка".
   - Проклятие! - выругался я. - Если я не Бедфорд, то кто же я?
   Но на этот вопрос я не мог найти никакого ответа,  хотя  в  моем  мозгу
проносились самые  фантастические  мысли,  странные  догадки,  похожие  на
отдаленные тени...
   Представьте, мне даже казалось, что я нахожусь  не  только  вне  нашего
мира, но и вне всех миров, вне пространства и времени и что бедный Бедфорд
- всего лишь щель, сквозь которую я гляжу на жизнь.
   Бедфорд! Как я ни отрекался от него, все нее я был с ним связан и знал,
что где бы и кем бы я ни был, я неизменно буду  жить  его  желаниями,  его
радостями и печалями до конца его жизни.  А  что  будет  потом,  когда  он
умрет?
   Но довольно об этой замечательной фазе моих переживаний.
   Я  рассказываю  об  этом  просто  для   того,   чтобы   показать,   как
изолированность и удаление человека от Земли влияют не только на функции и
чувствования его физических органов, но и на сознание, порождая странные и
неожиданные отклонения. Во время этого  межпланетного  путешествия  я  был
охвачен подобными странными мыслями и, точно мрачный мегаломаньяк,  висел,
равнодушный и одинокий, среди звезд и планет мировой пустыни. И бесконечно
мелким и  тривиальным  казался  мне  не  только  тот  мир,  к  которому  я
возвращался, но и  освещенные  голубоватым  светом  пещеры  селенитов,  их
шлемоподобные  головы,  их  гигантские  и   чудесные   машины   и   судьба
заброшенного на Луну беспомощного Кейвора.
   И все это продолжалось до тех пор, пока я не почувствовал на себе  силу
притяжения Земли, снова вовлекавшего меня в  ту  жизнь,  которая  остается
единственно реальной для людей. Тут я все яснее и яснее стал ощущать,  что
я не кто иной, как Бедфорд, и после удивительных приключений возвращаюсь в
наш мир, к жизни, с которой чуть было не расстался на пути назад.  Я  стал
думать о том, как спуститься на Землю.



        21. МИСТЕР БЕДФОРД В ЛИТЛСТОУНЕ

   Линия моего полета была почти параллельна поверхности  Земли,  когда  я
попал в верхние слои атмосферы. Температура в таре начала  подниматься.  Я
знал, что мне надо скорее  спускаться.  Глубоко  подо  мной,  в  темнеющем
сумраке, простиралась обширная гладь океана. Я открыл все  окна  и  падал,
переходя из солнечного света в вечер, из вечера в  ночь.  Все  обширнее  и
обширнее становилась Земля, поглощая звезды,  и  облачная  звездная  вуаль
постепенно окутывала меня. Наконец Земля уже не казалась  шаром,  а  стала
плоскостью и потом - впадиной. Это была уже не  планета  на  небе,  а  мир
человека. Я закрыл все шторы, кроме окна, направленного к  Земле,  и  стал
падать с ослабевающей скоростью. Водная ширь приблизилась настолько, что я
различал уже темный блеск волн,  вздымавшихся  мне  навстречу.  Шар  очень
нагрелся. Я закрыл последнюю светлую полосу окна и сидел, хмурясь и  кусая
пальцы, в ожидании столкновения.
   Шар с громким плеском ударился о воду  -  брызги  взлетели  на  десятки
футов. После удара я открыл шторы из кейворита. Я спускался все  медленнее
и медленнее, затем почувствовал, что шар давит мне снизу  на  ноги,  летит
вверх, как пузырь. Я, как поплавок, качался на волнах, и мое путешествие в
мировом пространстве окончилось.
   Ночь была темная и  мрачная.  Две  огненные  булавочные  головки  вдали
указывали, что идет судно; ближе то вспыхивало, то  гасло  красное  пламя.
Если бы в моей лампе не истощился запас электричества, я  бы  зажег  свет.
Несмотря на страшную усталость, я был лихорадочно возбужден, полон  надежд
и радовался окончанию полета.
   Потом несколько успокоился и сел, положив руки на  колени  и  глядя  на
отдаленный огонь.  Он  все  качался  вверх  и  вниз,  вверх  и  вниз.  Мое
возбуждение прошло. Я понял, что по крайней мере еще  одну  ночь  придется
провести в шаре. Я чувствовал себя разбитым и усталым. Наконец я уснул.
   Меня разбудил изменившийся ритм движения. Я взглянул в стекло и увидел,
что шар сел на мель на большой  песчаной  косе.  Вдали  виднелись  дома  и
деревья, а над морем, между небом и водой, висел туманный изогнутый силуэт
судна.
   Я  встал  и  пошатнулся.  Главное,  поскорее  выбраться  из  шара.  Люк
находился наверху, и  я  стал  отвинчивать  крышку.  Наконец  мне  удалось
открыть люк. Воздух со свистом ворвался внутрь, как  некогда  он  вырвался
наружу. Но на этот раз я уже не стал ждать, пока уравняется давление.  Еще
мгновение - и  руки  ощутили  тяжесть  отвинченной  крышки,  и  надо  мной
широко-широко раскинулось родимое земное небо.
   Воздух с такой силой ударил в грудь, что у меня перехватило дыхание.  Я
выпустил из рук винт от стеклянной крышки, вскрикнул, схватился  за  грудь
руками и присел. Сначала было  больно.  Потом  одышка  прошла,  и  я  стал
глубоко вдыхать воздух. Наконец я снова поднялся и начал двигаться.
   Я попытался высунуть голову в люк, но шар накренился набок. Голову вниз
словно потянуло, и я быстро откинулся назад, чтобы не упасть лицом в воду.
Пыхтя и извиваясь, я наконец вылез через люк на песок, на который набегали
волны.
   Я не пытался встать. Мне  казалось,  что  все  тело  внезапно  налилось
свинцом. С прекращением действия кейворита мать  Земля  наложила  на  меня
свою руку. Я сидел, не обращая внимания на воду, заливавшую мне ноги.
   В сером, сумрачном рассвете тускло блестели длинные зеленоватые полосы.
Невдалеке стояло на якоре судно - бледный  силуэт  с  желтым  огоньком.  В
песок мерно ударяли мелкие, длинные волны. Направо берег изгибался  -  там
высился каменистый риф с лачугами, маяк, бакен и  мыс.  За  рифом  тянулся
пляж,  поблескивавший  лужами  и   приблизительно   на   расстоянии   мили
заканчивающийся низким берегом, поросшим  кустарником.  На  северо-востоке
виднелся какой-то уединенный морской курорт: высокие жилые  дома  грязными
пятнами выделялись на горизонте, рядом с ними все кругом  казалось  совсем
плоским. Я не мог понять, каким чудакам могло прийти в голову  воздвигнуть
эти вытянутые кубики на таком голом месте.
   Они  напоминали  Брайтон,  перенесенный  в  пустыню.  Я  долго   сидел,
позевывая и растирая лицо. Я попытался встать. Я словно поднимал  тяжесть.
Наконец встал.
   Посмотрел на дома вдали. В первый раз после нашей голодовки в кратере я
подумал о земной пище. "Копченая свинина, - пробормотал я, - яйца! Хороший
поджаренный хлеб и хороший кофе!.. Каким образом, черт побери, я  доставлю
все это в Лимпн?"  Интересно,  где  я  нахожусь.  Во  всяком  случае,  это
какой-то восточный  берег,  когда  я  падал,  мне  померещились  очертания
Европы.
   Я услышал шаги по отмели. Какой-то маленький  круглолицый,  добродушный
человек в фланелевом костюме с простыней на плече и купальным  костюмом  в
руках появился на пляже. Значит, я нахожусь в Англии. Он очень внимательно
посмотрел на шар и на меня, затем подошел ближе. Ведь я походил на  дикаря
- весь грязный, заросший волосами. Но в тот момент я не думал об этом.  Он
остановился шагах в двадцати от меня.
   - Здорово, земляк! - неуверенно окликнул он меня.
   - Здравствуйте! - ответил я.
   Ободренный моим ответом, он подошел еще ближе.
   - Что это за штука? - спросил он.
   - Не можете ли вы мне сказать, где я нахожусь? - спросил я.
   - Это Литлстоун, - ответил он, указывая на дома. - А это Дандженес!  Вы
только что высадились? Что это за штука? Машина?
   - Да.
   - Вы приплыли к берегу?  Наверное,  потерпели  кораблекрушение?  В  чем
дело?
   Я быстро соображал, стараясь определить на вид, что это за человек.
   - Господи! - воскликнул он. - Ну и досталось вам! Я-то  думал...  Ну...
Куда вас отнесло? Это что, вроде спасательной шлюпки?
   Я решил  придерживаться  этой  версии  и,  ничего  не  отрицая,  сделал
несколько неопределенных замечаний.
   - Я нуждаюсь в помощи, - сказал я хрипло. - Мне необходимо доставить на
берег некоторые вещи, которые я не могу оставить здесь.
   Я заметил трех  других  добродушных  молодых  людей  с  полотенцами,  в
спортивных костюмах и соломенных  шляпах.  По-видимому,  это  были  первые
утренние купальщики из Литлстоуна.
   - Помощи? - сказал молодой человек. - Охотно!
   Он приготовился действовать.
   - Что вы хотите?
   Он обернулся и замахал руками. Трое молодых людей ускорили шаги.  Через
минуту они были около меня и стали забрасывать меня вопросами, на  которые
я не особенно охотно отвечал.
   - После, после! - говорил я. - Я смертельно устал. Я весь в лохмотьях.
   - Поднимитесь в отель, - сказал маленький человек. - Мы  присмотрим  за
этой штукой.
   - Не могу, - сказал я. - В  этом  шаре  находятся  два  толстых  бруска
золота.
   Они недоверчиво переглянулись и посмотрели на меня  с  любопытством.  Я
подошел к шару, наклонился, влез внутрь, и вскоре у них в руках  очутились
ломы селенитов и сломанная золотая цепь... Если  бы  не  усталость,  я  бы
расхохотался, глядя на них. Они походили  на  котят  около  жука.  Они  не
знали, что с этим делать. Маленький толстяк наклонился,  поднял  за  конец
один лом и со вздохом опустил. Все сделали то же самое.
   - Это либо свинец, либо золото! - предположил один из них.
   - Скорей золото! - сказал другой.
   - Несомненно, золото, - подтвердил третий.
   Все посмотрели на меня, а потом на судно, стоявшее на якоре.
   - Несомненно! - воскликнул маленький человек. - Но где вы его достали?
   Я был слишком утомлен, чтобы лгать.
   - Я достал его на Луне.
   Они переглянулись с изумлением.
   - Послушайте! - сказал я.  -  Я  не  стану  теперь  ничего  доказывать.
Помогите мне перетащить эти слитки в отель.  С  передышками  двое  из  вас
смогут перенести один лом, а я поволоку цепь. Когда я немного поем, я  все
расскажу.
   - А как же быть с этой штукой?
   - Она не испортится и здесь, - сказал я. - Ничего, черт  побери!  Пусть
лежит тут. Когда начнется прилив, она поплывет.
   Потрясенные молодые люди послушно подняли мои сокровища на плечи, и  я,
чувствуя свинцовую тяжесть в ногах, повел всю процессию по  направлению  к
видневшемуся вдали приморскому бульвару. На полпути  на  помощь  подбежали
две маленькие девочки с лопатами и  худощавый,  громко  сопевший  мальчик.
Кажется, он вез велосипед и сопровождал нас справа на  расстоянии  двухсот
ярдов или около того; вскоре это ему надоело, он сел на свой  велосипед  и
покатил по гладкому песку по направлению к шару.
   Я оглянулся ему вслед.
   - Он не тронет шар, - сказал  коренастый  молодой  человек,  успокаивая
меня, и я охотно дал себя успокоить.
   Утро было хмурое, и сначала на душе тоже было пасмурно; но скоро Солнце
прорезало серые облака  горизонта  и  залило  блеском  свинцовое  море.  Я
почувствовал себя бодрей.  Вместе  со  светом  Солнца  появилось  сознание
огромной важности всего, что я сделал и что мне еще предстоит  сделать.  Я
громко рассмеялся, когда передовой зашатался под  тяжестью  моего  золота.
Вот изумится весь мир, когда я займу в нем подобающее место!
   Если бы я не был  так  утомлен,  то  меня  очень  позабавил  бы  хозяин
литлстоунского отеля: он стал метаться, не зная, как  согласить  золото  и
почтенных носильщиков с моей оборванной и  грязной  одеждой.  Но  в  конце
концов я очутился в настоящей земной ванной комнате  с  теплой  водой  для
умывания, в новой одежде, правда, очень  тесной,  но,  во  всяком  случае,
чистой, одолженной мне  маленьким  толстяком.  Он  дал  мне,  кроме  того,
бритву, но я не решался коснуться своей густой и щетинистой бороды.
   Я сел за английский завтрак и ел не торопясь, с аппетитом - хроническим
многонедельным аппетитом.  Затем  я  собрался  отвечать  на  вопросы  моих
четырех молодых людей и рассказал им всю правду.
   - Хорошо, - сказал я, - так как вы настаиваете, то  я  скажу  вам,  что
добыл это золото на Луне.
   - На Луне?
   - Да, на Луне, там, в небесах.
   - Что вы хотите этим сказать?
   - То, что вы слышите, черт побери!
   - Что вы только что вернулись с Луны?
   - Вот именно! Через космическое пространство - в этом шаре.
   При этих словах я сунул в рот добрый кусок яичницы.
   И тут же решил при втором полете на Луну захватить с собой ящик яиц.
   Я ясно видел, что они не верили ни одному моему  слову,  но,  очевидно,
считали меня чрезвычайно  респектабельным  лжецом.  Они  переглянулись,  а
потом уставились мне в рот. Они, видно, надеялись раскусить  меня,  глядя,
как я солю яйца, и придавали особое значение тому, что я ем яйца с перцем.
Золотые слитки странной  формы,  под  тяжестью  которых  у  них  сгибались
колени, гипнотизировали их. Они лежали предо мною,  эти  слитки,  стоившие
много тысяч фунтов, и их так же  невозможно  было  украсть,  как  дом  или
участок земли. Когда я взглянул на полные ожидания лица, склонившиеся  над
моей чашкой кофе, я понял, сколько подробных  объяснений  я  должен  дать,
чтобы мне поверили.
   - Вы, конечно, не серьезно... - начал было самый молодой  таким  тоном,
точно он обращался к упрямому ребенку.
   - Будьте любезны, передайте мне гренки, -  перебил  я  и  заставил  его
замолчать.
   - Но послушайте! - подхватил другой. - Мы не можем поверить вам.
   - Но так что же! - сказал я, пожав плечами.
   - Он не хочет рассказывать, - сказал младший в сторону и с подчеркнутой
непринужденностью спросил: - Вы ничего не имеете против, если я закурю?
   Я любезно кивнул головой и продолжал завтракать. Двое из них отошли  от
стола и стали у дальнего окна, тихо переговариваясь. Вдруг я вспомнил.
   - Прилив кончается? - спросил я.
   Наступила пауза. Они колебались, кому из них ответить на мой вопрос.
   - Скоро отлив, - сказал толстяк.
   - Ладно, - сказал я, - он не уплывет далеко.
   Я начал третью порцию яичницы и обратился к ним с маленькой речью.
   - Послушайте! - сказал я. - Прошу вас. Не воображайте, пожалуйста,  что
я сумасшедший и рассказываю вам всякие небылицы. Я  принужден  быть  очень
кратким и сдержанным. Я отлично понимаю, что это  может  показаться  очень
странным и невероятным. Могу вас уверить, что вы  живете  в  замечательное
время. Но я не могу пока объяснить вам все: это  невозможно:  Даю  честное
слово, что я явился с Луны, и это все, что я могу открыть вам... И все  же
я чрезвычайно обязан вам, чрезвычайно!  Надеюсь,  что  мое  обхождение  не
показалось вам оскорбительным.
   -  Нисколько!  -  сказал  приветливо  самый  молодой.  -   Мы   отлично
понимаем...
   И, глядя на меня в упор, он откинул назад свое кресло  с  такой  силой,
что оно чуть не опрокинулось.
   - Вовсе нет, - подтвердил толстый молодой  человек.  -  Пожалуйста,  не
подумайте!
   Все встали, закурили, начали прогуливаться взад  и  вперед  и  всячески
старались  подчеркнуть  свое  дружелюбие,  доверие  и  полное   отсутствие
назойливого любопытства.
   - Я пойду все-таки посмотрю на судно, - сказал вполголоса один из них.
   Если бы не любопытство, то они все ушли бы и оставили  меня  одного.  Я
продолжал спокойно есть яичницу.
   - Погода замечательная, не правда ли? - заметил  толстяк.  -  Не  помню
такого лета...
   Его прервал оглушительный треск. Словно взлетела огромная ракета!
   Где-то зазвенело разбитое стекло.
   - Что такое? - спросил я.
   - Неужели?.. - вскрикнул толстячок и подбежал к угловому окну.
   Все кинулись к окнам. Я один сидел и смотрел на них.
   Потом вскочил, отшвырнул яичницу и тоже подбежал к окну.
   Я начал догадываться.
   - Ничего не видно! - воскликнул толстяк, бросаясь к двери.
   - Это все тот мальчишка! - крикнул я хриплым от  бешенства  голосом.  -
Проклятый мальчишка!
   Повернувшись, я оттолкнул официанта (он в этот момент нес мне  какое-то
новое  блюдо),  стремительно  бросился  из  комнаты  вниз  и  выскочил  на
эспланаду перед отелем.
   Спокойное море покрылось зыбью, и на том месте, где раньше  лежал  шар,
вода клокотала, как в кильватере  судна.  Вверху  клубилось  что-то  вроде
облачка дыма, и трое или четверо зевак на набережной с недоумением глядели
вверх по направлению неожиданного взрыва.  И  больше  ничего!  Чистильщики
сапог, швейцар  и  четверо  молодых  людей  в  своих  фланелевых  костюмах
выбежали вслед за мной. Из окон и дверей раздавались  крики,  и  отовсюду,
разинув рот, стали сбегаться встревоженные люди.
   Я был слишком взволнован этим новым событием, чтобы  обращать  внимание
на публику.
   Сначала  я  был  так  ошеломлен,  что  даже  не  понял,  что  произошло
непоправимое несчастье, - ошеломлен,  как  человек,  оглушенный  внезапным
ударом. Только потом начинает он испытывать боль от раны...
   Какое несчастье!
   У меня было ощущение, точно меня обдали кипятком. Колени подкосились. Я
понял весь ужас того, что случилось. Этот  проклятый  мальчишка  улетел  в
небеса. А я навсегда остался здесь. Золото в столовой -  единственное  мое
богатство на Земле. Сколько это будет денег? Какое огромное,  непоправимое
несчастье!..
   - Ну... - раздался сзади голос маленького толстяка. - Ну, уж знаете...
   Вокруг собралось около двадцати или тридцати человек, самозваных судей,
которые буквально осадили меня  и  бомбардировали  нелепыми  вопросами.  Я
вертелся волчком,  но  все  смотрели  на  меня  подозрительно.  Я  не  мог
выдержать их презрительные взгляды.
   - Не могу! - простонал я. - Говорю вам, что не могу. Я и сам  не  знаю!
Думайте, что хотите, и черт с вами.
   Я судорожно размахивал руками.  Они  отступили  на  шаг,  как  будто  я
угрожал им. Я стрелой промчался сквозь толпу, ворвался в столовую отеля  и
стал отчаянно звонить. Потом набросился на прибежавшего официанта.
   - Послушайте, вы!  -  крикнул  я.  -  Найдите  помощника  и  немедленно
перетащите эти брусья в мою комнату.
   Он не понял меня, и я в бешенстве стал на него кричать.  Тут  появились
какой-то перепуганный старичок в зеленом переднике и двое молодых людей  в
фланелевых костюмах. Я бросился к ним и заставил помочь  мне.  Как  только
золото перенесли в мою комнату, я почувствовал себя хозяином положения.
   - А теперь убирайтесь вон! - крикнул я. - Вон, если  не  хотите  видеть
перед собой человека, сошедшего с ума!
   Официант замешкался в дверях, я схватил его  за  плечи  и  вытолкал  из
комнаты. А затем запер дверь, сорвал с себя  платье  маленького  толстяка,
побросал его куда попало и кинулся на постель. Долго я лежал, задыхаясь от
злобы, дрожа от холода и проклиная все на свете.
   Наконец  я  несколько  успокоился,   встал   и   позвонил   пучеглазому
коридорному. Когда он явился,  я  потребовал  фланелевую  ночную  рубашку,
виски и хороших сигар. И несколько раз в нетерпении  хватался  за  звонок,
прежде чем мне подали то, что я просил. После этого я снова запер дверь на
замок и стал обдумывать свое положение.
   Итак,  наш  великий  эксперимент  закончился   крахом.   Мы   потерпели
поражение, и  теперь  я  один  остался  в  живых.  Крушение  было  полное,
произошло непоправимое несчастье. Мне ничего  больше  не  оставалось,  как
спасаться самому, насколько это возможно при такой катастрофе.  От  одного
удара вдребезги разлетелись все планы возвращения на Луну и восстановления
секрета  кейворита.  Мое  решение  вернуться,   наполнить   шар   золотом,
произвести затем анализ кейворита и заново  открыть  великую  тайну,  -  а
может быть, и отыскать тело Кейвора - было теперь неосуществимо.
   Я один остался в живых, и это было все.
   Отдых в постели чудесно помог мне в моем критическом  положении  -  это
была блестящая мысль. В противном случае я либо повредился бы в уме,  либо
совершил какой-нибудь роковой, необдуманный поступок. Здесь же, в запертой
комнате, наедине со своими мыслями я мог все обдумать и  спокойно  принять
решение.
   Мне было совершенно ясно, что случилось с мальчиком. Он, конечно,  влез
в шар, стал трогать кнопки, закрыл нечаянно кейворитные заслонки и улетел.
Он, безусловно, не смог завинтить крышку люка, но если даже и сделал  это,
то за его