осовестные,   хотя   и   малосведущие,   выносливые,    обходительные,
трудолюбивые. Один, Спаргус, исполнявший обязанности повара и слесаря, был
прежде матросом. Второй, Гиббс, был столяр; третий  же,  бывший  садовник,
занимал место главного помощника.  Все  трое  были  простые  рабочие.  Всю
квалифицированную  работу  выполнял  сам  Кейвор.  Они  были   еще   более
невежественны, чем я.
   А  теперь  несколько  слов  о  самом  изобретении.  Тут,  к  несчастью,
возникает серьезное затруднение. Я совсем не ученый  эксперт  и,  если  бы
попробовал излагать цель опытов научным языком самого мистера Кейвора, то,
наверно, не только спутал бы читателя, но и сам  запутался  бы  и  наделал
таких ошибок, что меня поднял бы на смех любой  студент  -  математик  или
физик. Поэтому  лучше  передать  свои  впечатления  попросту,  без  всякой
попытки облечься в тогу знания, носить которую я не имею никакого права.
   Целью изысканий мистера Кейвора было вещество, которое должно было быть
непроницаемо (он-то употреблял другое слово, но  я  его  позабыл,  а  этот
термин верно выражает его мысль) для "всех форм лучистой энергии".
   - Лучистая энергия, - объяснял он мне, - подобна  свету,  или  теплоте,
или рентгеновским лучам, о которых так много говорили с  год  тому  назад,
или электрическим волнам Маркони, или тяготению. Она так же, - говорил он,
- излучается из центра и действует на другие тела на расстоянии, отсюда  и
происходит термин "лучистая энергия". Почти все вещества непроницаемы  для
той или иной формы лучистой  энергии.  Стекло,  например,  проницаемо  для
света, но менее проницаемо для теплоты, так что его можно употреблять  как
ширму против огня; квасцы тоже проницаемы  для  света,  но  совершенно  не
пропускают теплоты. Раствор йода в  двусернистом  углероде  не  пропускает
света, но проницаем для теплоты. Он скрывает для нас  огонь,  но  сообщает
всю его теплоту. Металлы непроницаемы  не  только  для  света,  но  и  для
электромагнитных волн, которые легко проходят через раствор йода и стекло.
И так далее.
   Все  известные  нам  вещества   "проницаемы"   для   тяготения.   Можно
употреблять  различные  экраны  для  защиты  от  света  или  теплоты,   от
электрической энергии Солнца или от теплоты Земли, можно защитить предметы
металлическими листами от электрических волн Маркони, но  ничто  не  может
защитить от тяготения Солнца или от притяжения Земли. Почему - это  трудно
сказать.  Кейвор  не  видел  причины,  почему   не   могло   быть   такого
преграждающего влияния притяжения вещества, и я, конечно,  ничего  не  мог
ему  возразить.  Я  никогда  ранее  не  думал  об  этом.  Он  доказал  мне
вычислениями на бумаге (которые, без сомнения, уразумели бы  лорд  Келвин,
или профессор Лодж, или профессор Карл  Пирсон,  или  какой-нибудь  другой
ученый, но в которых я был безнадежным тупицей), что подобное вещество  не
только возможно, но и должно удовлетворять известным  условиям.  Это  была
удивительная цепь логических  рассуждении;  они  поразили  меня  и  многое
прояснили, хотя я и не  могу  их  повторить.  "Да,  -  говорил  я,  -  да,
продолжайте". Достаточно сказать, что  Кейвор  полагал  возможным  сделать
вещество, непроницаемое для притяжения,  из  сложного  сплава  металлов  и
какого-то нового элемента, кажется, гелия, присланного ему  из  Лондона  в
запечатанных глиняных сосудах. Эта подробность позже вызвала сомнение,  но
я почти уверен, что в запечатанных сосудах  был  именно  гелий.  Это  было
наверняка нечто газообразное и разреженное - жаль, что я  тогда  не  делал
заметок...
   Но мог ли я предвидеть, что они понадобятся?
   Всякий человек, обладающий хоть малой долей  воображения,  поймет,  как
необычайно  подобное  вещество,  и  разделит  до  некоторой  степени   мое
волнение, когда я начал понемногу понимать туманные выражения Кейвора. Вот
вам и комический персонаж! Конечно, я не сразу понял и не  сразу  поверил,
что начинаю понимать, так  как  боялся  задавать  ему  вопросы,  чтобы  не
показать всю глубину своего невежества. Но, вероятно, никто  из  читателей
не разделит моего волнения, потому  что  из  моего  бестолкового  рассказа
невозможно понять, насколько глубоко я был убежден, что  это  удивительное
вещество будет найдено.
   Я не помню, чтобы после моего визита к Кейвору я уделял хотя бы  час  в
день своей пьесе. Мое воображение было теперь занято другим. Казалось, что
нет предела удивительным свойствам этого  вещества.  Какие  чудеса,  какой
переворот во всем! Например, для поднятия тяжести, даже  самой  громадной,
достаточно было бы подложить под нее лист нового вещества, и ее можно было
бы поднять соломинкой.
   Я, естественно, прежде всего представил себе применение этого  вещества
в пушках и броненосцах, в военной  технике,  а  затем  в  судоходстве,  на
транспорте, в строительном искусстве - словом, в самых различных  отраслях
промышленности. Случай привел меня к колыбели новой эпохи -  а  это  была,
несомненно, эпоха: такой случай выпадает однажды в тысячу лет. Последствия
этого открытия были бы бесконечны.  Благодаря  ему  я  снова  смогу  стать
дельцом. Мне уже мерещились акционерные компании с филиалами, синдикаты  и
тресты, патенты  и  концессии,  -  они  растут,  расширяются  и,  наконец,
соединясь в одну огромную компанию, захватывают в свои руки весь мир.
   И я участвую во всем этом!
   Я  решил  действовать  напрямик,  хотя  знал,   что   это   рискованно.
Остановиться я уже не мог.
   - Мы накануне величайшего изобретения, какое когда-либо было сделано, -
сказал я и сделал ударение на слове "мы". -  Теперь  меня  можно  отогнать
только  выстрелами.  Я  завтра  же  начинаю  работать  в  качестве  вашего
четвертого помощника.
   Мой энтузиазм  удивил  его,  но  не  возбудил  никаких  подозрений  или
враждебного чувства. Очевидно, он недооценивал себя.
   Он посмотрел на меня с сомнением.
   - Вы это серьезно? - спросил он. - А ваша пьеса! Что будет с пьесой?
   - К черту пьесу! - воскликнул я. - Дорогой сэр,  разве  вы  не  видите,
чего вы достигли? Разве вы не видите, куда ведет ваше изобретение?
   Это был лишь риторический оборот речи, но чудак действительно ничего не
видел. Сначала я просто не верил своим глазам. Ему ничего и  в  голову  не
приходило. Этот удивительный человечек думал лишь о чистой теории! Если он
и говорил о своем исследовании как о "важнейшем"  из  всех,  какие  только
были в мире, то он просто  подразумевал  под  этим,  что  его  изобретение
подведет итог множеству теорий и разрешит бесчисленные сомнения. Он  думал
о практическом применении нового вещества не более, чем машина, отливающая
пушки. Такое вещество возможно, и он пытался добыть его!
   Только и всего, v'la toute, как говорят французы.
   Вне своей работы он был сущий ребенок!  Если  он  добьется  своего,  то
вещество перейдет в потомство под названием кейворита  или  кейворина,  он
сделается академиком, и портрет  его  будет  помещен  в  журнале  "Nature"
["Природа" (англ.)]. Вот и все, о чем он мечтал! Если бы не я,  он  бросил
бы в мир бомбу своего открытия, как будто это  был  новый  вид  комара.  И
бомба лежала бы и шипела, такая же ненужная, как и прочие мелкие  открытия
ученых.
   Когда я сообразил  все  это,  настала  моя  очередь  говорить.  Кейвору
пришлось только слушать и поддакивать. Я вскочил и расхаживал по  комнате,
жестикулируя, как двадцатилетний юноша. Я пытался объяснить ему его долг и
ответственность в этом деле - наш долг и общую ответственность.  Я  уверял
его, что мы приобретаем столько  богатств,  что  сможем  произвести  целый
социальный переворот, сможем владеть и управлять всем миром. Я говорил ему
о компаниях и о патентах, и о  сейфе  для  секретных  бумаг;  но  все  это
интересовало его столько же,  сколько  меня  его  математика.  На  румяном
личике  появилось  выражение  смущения.  Он  пробормотал  что-то  о  своем
равнодушии к богатству, но я горячо стал  ему  возражать.  Он  на  пути  к
богатству - и тут не время смущаться. Я дал ему понять, что я за  человек,
сказал, что обладаю опытом в коммерческих делах. Конечно, я умолчал о том,
что обанкротился -  ведь  это  была  временная  неудача,  -  и  постарался
объяснить, почему я при моих средствах веду такой  скромный  образ  жизни.
Скоро мы незаметно пришли к заключению о необходимости  учредить  компанию
по монопольной продаже кейворита. Кейвор будет  добывать  его,  а  я  буду
рекламировать.
   Я все время говорил "мы", - слова "я" и "вы" как бы не существовали.
   Кейвор хотел, чтобы вся прибыль шла на дальнейшие изыскания, но об этом
мы могли сговориться потом.
   - Хорошо, хорошо, - поддакивал я. - Главное - добыть кейворит.
   - Ведь это такое вещество, - восклицал я восторженно, - без которого не
сможет обойтись ни один дом, ни одна фабрика, ни одна  крепость,  ни  одно
судно, - вещество более универсальное, чем  патентованные  медикаменты!  И
каждое из десяти тысяч его  возможных  применений  должно  нас  обогатить,
Кейвор, сказочно обогатить!
   - Теперь, - подтвердил Кейвор, - я начинаю понимать.  Удивительно,  как
расширяешь горизонт в беседе с другим человеком!
   - В особенности когда поговоришь с подходящим человеком!
   - Я думаю, -  сказал  Кейвор,  -  что  никто  не  питает  отвращения  к
богатству. Однако... - Он запнулся. Я молча ждал. - Возможно, что  нам  не
удастся добыть это вещество. А что, если это возможно только в  теории,  а
на практике окажется абсурдом? Вдруг мы натолкнемся на препятствия...
   - Мы преодолеем все препятствия! - решительно сказал я.



        2. ПЕРВОЕ ИЗГОТОВЛЕНИЕ КЕЙВОРИТА

   Опасения Кейвора не оправдались. 14 октября  1899  года  это  сказочное
вещество было изготовлено!
   Забавно, что открытие произошло  случайно,  совершенно  неожиданно  для
Кейвора. Он сплавил несколько металлов и еще что-то  (жаль,  что  не  знаю
состава) и намеревался оставить смесь  на  неделю,  чтобы  потом  дать  ей
медленно остынуть. Если он не ошибся в  своих  вычислениях,  то  последняя
стадия процесса должна была наступить, когда  температура  приготовленного
вещества понизится до шестидесяти градусов по Фаренгейту. Но случайно, без
ведома Кейвора, между его помощниками разгорелся спор о том, кому смотреть
за печью. Гиббс вздумал свалить  эту  обязанность  на  своего  сослуживца,
бывшего садовника, ссылаясь на то, что каменный уголь -  та  же  земля  и,
следовательно, не может входить в круг ведения  столяра.  Бывший  садовник
возражал, что каменный уголь - металл или руда, не говоря уже о  том,  что
сам он повар. Спаргус тоже настаивал на том, что это дело Гиббса, так  как
всем известно, что уголь - ископаемое дерево. Гиббс бросил засыпать  уголь
в печь, и никто другой этого не делал, а Кейвор  был  слишком  погружен  в
разрешение некоторых интересных проблем о летательной машине из  кейворита
(пренебрегая сопротивлением воздуха  и  некоторыми  другими  условиями)  и
поэтому  не  заметил,  что  в   лаборатории   не   все   благополучно.   И
преждевременные роды его изобретения произошли в тот момент, когда он  шел
через поле к моему домику, чтобы побеседовать со мной  за  чаем.  Я  очень
хорошо помню, как это случилось. Вода для  чая  уже  кипела,  и  все  было
приготовлено. Услышав  характерный  звук  жужжания  Кейвора,  я  вышел  на
веранду. Его подвижная маленькая фигурка темным пятном  вырисовывалась  на
фоне заходящего осеннего солнца,  а  справа,  из-за  деревьев,  окрашенных
светом заката, выглядывали белые трубы  его  дома.  Вдали,  на  горизонте,
синели в дымке холмы Уилдена; влево дымилась туманом болотистая равнина. И
вдруг...
   Печные  трубы  взлетели  на  воздух,  рассыпавшись  щебнем;   за   ними
последовали крыша и разная мебель. Затем вспыхнуло  белое  пламя.  Деревья
раскачивались и вырывались из земли;  их  разносило  в  щепы,  летевшие  в
огонь. Громовой удар оглушил меня с такой силой, что я на всю жизнь  оглох
на одно ухо. Все стекла в окнах разлетелись вдребезги.
   Я сделал несколько шагов от веранды по направлению к дому Кейвора, и  в
эту минуту налетел ураган.
   Фалды пиджака взлетели  мне  на  голову,  и  я  против  воли  огромными
прыжками  помчался  вперед.  В  тот  же  самый  миг  ветер   подхватил   и
изобретателя, закружил его и поднял на воздух.  Я  видел,  как  колпак  от
одной из печных труб слетел на землю в шести ярдах от меня,  подпрыгнул  и
стремительно понесся к центру взрыва. Кейвор, болтая ногами  и  размахивая
руками, упал и кубарем покатился по земле, потом снова взлетел на  воздух,
со страшной быстротой понесся вперед и исчез  среди  корчившихся  от  жара
деревьев около своего дома.
   Клубы дыма и пепла и полоса какого-то  синеватого  блестящего  вещества
взлетели к зениту. Большой обломок забора промелькнул мимо меня, воткнулся
в землю и упал плашмя, - самое худшее миновало. Воздушная  буря  стихла  и
превратилась в сильный ветер, и я убедился, что у меня целы ноги и я  могу
дышать. Я повернулся против ветра, с трудом остановился и попытался прийти
в себя и собраться с мыслями.
   Вся природа вокруг точно преобразилась. Спокойный отблеск заката потух,
небо  задернулось  черными  тучами,  подул  порывистый,  резкий  ветер.  Я
оглянулся, чтобы посмотреть, уцелел ли мой домик, затем  неверными  шагами
направился  к  деревьям,  среди  которых  исчез  Кейвор;  сквозь   длинные
оголившиеся ветви блестело пламя горевшего дома.
   Я вошел в заросли, перебегая от ствола к стволу, и долго искал Кейвора;
наконец у стены сада, среди кучи бурелома и досок  от  забора,  я  заметил
что-то копошившееся на земле. Прежде чем я успел подойти  ближе,  какая-то
темная фигура встала,  и  я  увидел  грязные  ноги  и  бессильно  повисшие
окровавленные руки.  Ветер  шевелил  вокруг  его  пояса  лохмотья,  бывшие
когда-то одеждой.
   В первую минуту я не узнал этой земляной глыбы,  потом  разглядел,  что
это Кейвор, весь облепленный грязью, в которой он вывалялся. Он наклонился
вперед против ветра, протирая глаза и отплевываясь. Потом протянул грязную
руку и, пошатываясь, сделал шаг ко мне навстречу.  Его  возбужденное  лицо
было перепачкано грязью. Он выглядел таким  несчастным  и  жалким,  что  я
очень удивился его замечанию.
   - Поздравьте меня, - пробормотал он, - поздравьте меня.
   - Поздравить вас? С чем?
   - Я сделал это.
   - Конечно! А отчего произошел взрыв?
   Порыв ветра отнес его слова. Кажется, он сказал, что никакого взрыва не
было. Ветер толкал нас, и мы невольно цеплялись друг за друга.
   - Попробуем вернуться ко мне! - крикнул я ему в ухо. Но  он,  очевидно,
не расслышал и пробормотал что-то о трех "мучениках науки" и  о  том,  что
"это ужасно".
   Он думал, что три его помощника  погибли  при  взрыве.  К  счастью,  он
ошибся. Как только он пошел ко мне, они  отправились  в  соседний  трактир
обсудить за бутылкой спорный вопрос о печи.
   Я вторично предложил Кейвору вернуться в мой  домик,  на  этот  раз  он
расслышал. Мы взялись под руку и пошли искать приюта  под  остатками  моей
крыши. С трудом  добравшись  до  места,  мы  опустились  в  кресла,  чтобы
отдышаться. Все рамы в окнах вылетели, более  легкие  предметы  из  мебели
попадали на пол, но большого вреда взрыв  все  же  здесь  не  причинил.  К
счастью, кухонная дверь устояла против напора и посуда и  утварь  уцелели,
даже керосинка не потухла, и я снова поставил на нее чайник. Сделав это, я
вернулся к Кейвору, чтобы выслушать его объяснения.
   - Совершенно верно, - повторял он, - совершенно верно,  я  сделал  это.
Все идет отлично.
   - Как бы не так, -  возразил  я,  -  все  идет  отлично!  Наверное,  на
двадцать миль кругом не уцелело ни одного стога сена, ни одного забора, ни
одной соломенной крыши.
   -  Все  идет  отлично.  Конечно,  я  не  предвидел   этого   небольшого
бесчинства. Я был поглощен другой  проблемой  и  не  обратил  внимания  на
побочные практические результаты. Но все идет отлично.
   - Как, дорогой сэр, - воскликнул я, - разве вы не видите, что причинили
убытков на тысячу фунтов стерлингов?
   - Тут придется понадеяться на вашу скромность. Конечно, я  не  практик,
но не думаете ли вы, что все примут это за циклон?
   - Однако взрыв...
   -  Это  был  не  взрыв.  Все  объясняется  очень  просто.  Я  не   смог
предусмотреть всех мелочей. Это  вроде  моего  жужжания,  только  в  более
широком масштабе.  По  недосмотру  я  готовил  это  новое  вещество,  этот
кейворит, в виде тонкого большого листа... - Он запнулся. - Вы же  знаете,
что вещество это не подчиняется  силе  тяготения  и  преграждает  взаимное
притяжение между телами?
   - Да, да, - подтвердил я.
   - Как только кейворит достигает  температуры  шестидесяти  градусов  по
Фаренгейту и процесс его  образования  заканчивается,  сейчас  же  воздух,
часть кровли, потолок, пол перестают иметь вес. Вам известно,  это  каждый
знает, что воздух также имеет вес, что  он  оказывает  давление  на  любой
предмет, на поверхность  земли,  во  всех  направлениях  с  силой,  равной
четырнадцати с половиной английским фунтам на квадратный дюйм.
   - Знаю, продолжайте.
   - Я это  тоже  знаю,  -  заметил  он,  -  однако  это  доказывает,  как
бесполезно знание, если не применять его  на  практике.  Итак,  над  нашим
кейворитом  (теперь   это   уже   произошло)   давление   воздуха   сверху
прекратилось, воздух же по сторонам кейворита  продолжал  давить  с  силою
четырнадцати с половиной фунтов на каждый квадратный  дюйм  того  воздуха,
который вдруг сделался невесомым. Теперь вы понимаете? Воздух,  окружающий
кейворит, с непреодолимой силой  давил  на  воздух  над  ним.  Воздух  над
кейворитом, насильно вытесняемый, шел вверх; притекший  же  ему  на  смену
воздух с боков тоже потерял вес, перестал производить давление, последовал
также кверху, пробил потолок и снес крышу...  Таким  образом,  образовался
как бы атмосферный фонтан,  печная  труба  в  атмосфере.  И  если  бы  сам
кейворит не был подвижным и не оказался  втянутым  в  эту  трубу,  то  что
произошло бы? Как вы думаете?
   Я подумал.
   - Полагаю, что воздух устремился бы все выше и  выше  над  этим  адским
листом, уничтожающим силу тяготения.
   - Совершенно верно, - подтвердил он, - исполинский фонтан...
   - Бьющий в небесное пространство! Бог ты мой! Через него улетучилась бы
вся земная атмосфера! Он лишил бы земной шар воздуха. Все люди погибли бы.
И все это наделал бы один кусок этого вещества.
   - Не совсем так: атмосфера не рассеялась бы в небесном пространстве,  -
сказал Кейвор, - но последствия были бы плохие. Воздушная оболочка слетела
бы с земли, как кожура с банана. Воздух поднялся бы на тысячи миль.  Потом
он опустился бы обратно, но  все  живое  задохнулось  бы.  С  нашей  точки
зрения, это было бы немногим лучше, чем если бы он совсем не вернулся.
   Я смотрел на него ошеломленный и разочарованный в своих надеждах.
   - Что вы теперь намерены делать? - спросил я.
   - Прежде всего надо достать садовый скребок. Я  хочу  счистить  с  себя
грязь, а потом, если позволите,  принять  у  вас  ванну.  После  этого  мы
побеседуем на досуге. Мне кажется, -  сказал  он,  положив  мне  на  плечо
грязную руку, - не следует ничего говорить об этом  посторонним.  Я  знаю,
что причинил много вреда, - вероятно, пострадали все дома  в  окрестности.
Но, с другой стороны, я не в состоянии заплатить за причиненный мной вред,
и если причина  катастрофы  будет  оглашена,  то  это  поведет  только  ко
всеобщему озлоблению и помешает моей работе. Нельзя предвидеть всего, а  я
не могу позволить себе роскошь считаться с практическими результатами моих
теоретических работ.  Впоследствии  при  вашем,  практическом  уме,  когда
кейворит пойдет в ход и осуществятся все  наши  предположения,  мы  сможем
уладить дело с этими людьми. Но только не теперь, только не  теперь!  Если
не  будет  никакого  другого  объяснения,  то  публика   при   современном
неудовлетворител