только потому, что ты так тащишься. Потому что так возбужден", -
исправил он себя.
     Во-первых,  это  недостойно  Рогала  Дорна,  его  воина  и  посланника.
Во-вторых, это недостойно той новой личности, которой стал  Бифф. В-третьих,
это дало бы Д'Аркебузу повод снова смотреть на него сверху вниз.
     Веленсу,  возможно,  и  нравятся   муки...   мазохизма,   в   отношении
Д'Аркебуза.  Экс-техну  может быть  радостно терпеть боль  мелких  унижений,
наверно, именно в этом  выражается дефект  пересаженного ему гена,  о чем их
предупреждали. Но у Биффа Тандриша все по-другому.
     Бифф - такое основательное имя,  разве нет?  Но сам Бифф никогда не был
основательным, даже  там, в глубинах невежества подземного города Трейзиора.
Тандриш,  на  его  взгляд,  звучало  как  куча дерьма.  Бифф  был  тем,  кто
колошматил  кучи дерьма. Это вполне подходило для грязного бродяжки, жившего
на   мусорных   отбросах   муравейника,  питавшегося  за  счет  его  вонючих
экскрементов и грызшегося за это право с себе подобными.
     Имя  обладало  определенной  магией.  Слова молитв заставляли  работать
машины, и никто в  этом  не смел  усомниться.  Так было и  с ним,  пленником
своего имени, возможно, так было и с Д'Аркебузом...
     Нет. Исключено.
     - Ты  наградила меня своей грязью, Вселенная, - обратился он к космосу,
- а я превращаю ее в золото. А другие твои частицы - в осколки, - со злобной
ухмылкой добавил он.
     Эти  осколки были той жертвой, которую он приносил своему личному  богу
Преобразования. Хотя в этом не было ничего ценного, ничего высокого, ничего,
как у Д'Аркебуза.  Все же  Бифф ощущал контуры  какого-то примера, который в
конце концов должен был  когда-то постигнуть в полном объеме. Ему предстояло
открыть паутину, сеть созидания и разрушения, которую должен был узнать паук
на  его лице,  и научиться  ориентироваться в пространстве,  чтобы прибыть -
куда? К собственному сокровищу, к самому себе,  полностью  преобразованному.
Как? Пройдя горнило священной войны.
     Тогда имя Бифф будет означать нечто в
     действительности   особенное.  И  кто-то   вырежет  его   на  адамантии
монумента.

     ******
     Если подняться вверх  на несколько уровней,  там теперь будет  середина
дня. Хотя обитатели города Саграмосо к сиянию дневного светила относились  с
каким-то   непонятным  пренебрежением,  ограждаясь  от   него  исполинскими,
перекрывавшими друг друга зонтами черного стекла.  Когда вулканы  сдерживали
свое  зловонное  дыхание и не засоряли  воздух пеплом, белое  солнце нещадно
выжигало лавовые равнины, по которым  в сторону  востока  горячий ветер гнал
тучи  пыли. Он дул всегда на восток, к Течению Смерти. Так называлось мелкое
море, лишенное жидкости.
     Пресытившись террором, отряд Россомах готовился отойти ко  сну  в одном
из  огромных  мрачных  и  пыльных подвалов из  стеклосплава,  битком набитом
окаменевшим  воинством  лавовых  фигур  гигантских размеров, не  менее  трех
метров  в  высоту  каждая. Некоторые  из скульптур  были  тонкими, другие  -
брюхастыми.  Но  все они отдаленно напоминали друг  друга своей курносостью,
как будто состояли в семейном родстве. Отдельные фигуры  действительно имели
копии.  Костюмы их поражали разнообразием: форменные мундиры,  тоги, платья.
Были  среди  них и  обнаженные, а также несколько  исполинских голов. Должно
быть, это  был  склад  статуй ушедших  саграмосцев, попавших в  немилость  к
нынешнему правителю и отправленных в ссылку, однако не преданных разрушению.
Само  их  многотонное  наличие  служило  своего  рода якорем  для  династии,
просуществовавшей не одну тысячу лет.
     Помещение  освещалось одиночными  люминесцентными лампами, развешенными
по  углам,  хотя  большая  их  часть  не  горела. В  проходах лежали десятки
скованных   цепями  скелетов  -  по   всей  видимости,  противников  режима,
потенциальных соискателей  власти,  которых,  предварительно  раздев догола,
сбрасывали  сюда  и  оставляли  умирать голодной  смертью  под  пристальными
взглядами вырезанной в камне истории.
     Всю ночь и  утро этого дня Россомахи  были  заняты тем, что  уровень за
уровнем   волной   террора   прокатились   по  всему  городу.   Передвигаясь
молниеносно,  они вызывали в рядах  противника смятение и беспорядок. Иногда
инициатива  в операциях принадлежала  скаутам, но  в  исключительных случаях
командовал отрядом сержант Юрон. Хотя вооруженные шурикенами скейтеры города
Саграмосо   были   достаточно   проворны,  если  желали   продемонстрировать
замысловатые  фигуры и виртуозное мастерство, но,  признавая  разрушительный
характер действий скаутов, серьезной опасности в целом не представляли.
     - Мне кажется,  они не  возражают  против того,  чтобы  мы перетряхнули
отдельные районы, - высказал предположение Бифф Тандриш. -, Тогда люди стали
бы более преданными своему Господу... Но они также не против и убивать нас.
     Вся четверка скаутов  уже испытала на себе остроту  шурикеновых лезвий,
но  раны  были  незначительными  и  быстро заживали,  их ярко-красная  кровь
запечатывала порезы, как расплавленный воск.  Из  всего  отряда один сержант
Зед  Юрон   оставался   интактным.   Этот  громила,  несмотря   на   внешнюю
неповоротливость,  проявлял  чудеса  сноровки  и  так здорово  уклонялся  от
выпущенных  шурикенов, что, казалось, обладал каким-то вторым  зрением, хотя
одна  отрикошетившая  звездочка вывела из строя его аппарат  связи. В  одной
компании  со скаутами Юрон, похоже, переживал второе отрочество, не забывая,
однако, при этом о своей ответственности.
     Скауты  обшарили   большое  количество   увеселительных  отсеков.   Они
представляли  собой  черные  овальной  формы  подвески,  свисавшие  с  краев
стеклосплавных  зонтов и соединенных между собой боковыми переходами.  Своим
видом они напоминали дождевые капли застывшего сажевого дождя. Скауты  ловко
перемещались из  одной подвески в  другую, аннигилируя попадавшихся на  пути
апатичных наркоманов, хрюкавших и булькавших  выпивох, корчившихся в сладкой
истоме участников  оргий, которые,  предаваясь плотским радостям,  по-своему
реагировали на военные действия, если вообще знали о них.
     Те  части  города,  обитатели  которых  в  большей  степени  осознавали
происходившие  события,   лежали  пустынными.  Жители  попрятались  в  норы,
освободив арену для более заинтересованных лиц, достаточно тесные, но все же
проходимые улочки, соединявшие между собой внутренние органы города.
     В одном из районов Россомахи ворвались в часовню Божественного Фульгора
Саграмосо. Там,  на  алтаре,  вместо  фигуры Императора возвышалась  залитая
светом  вырезанная из лавы статуя местного тирана.  Перед ней  под  надзором
вооруженных дьяконов, заунывно  распевая  своему диктатору псалмы, собрались
престарелые еретики. Возможно, в такой ситуации богомолам ничего  другого не
оставалось делать, как только восхвалять Саграмосо и вдыхать запах сжигаемых
благовоний  победы.  Тем  не  менее  Россомахи  бросили  престарелым  членам
конфессии свои дары в виде разрывных гранат.
     Шквалом  огня поливали  скауты  переполненные транспортные сани, быстро
мчавшиеся по маслянисто-гладким  каналам  из  стеклоспла-ва,  то  петляя, то
ныряя вниз, то взмывая вверх и замирая на конечных станциях...
     Один раз им на пути  попался их товарищ, мертвый  скаут из отряда Диких
Вепрей, безжизненным мешком лежавший на гладкой поверхности стекла. Его тело
было  изрезано  шу-рикенами  так, что буквально превратилось  в  гору  мяса,
склеенного  вязкой  массой  киновари.  Немного  погодя  с  ближайшей  высоты
Россомахи заметили множество трупов местных жителей Каркасона, выложенных на
лакированной   поверхности  мрачного  бульвара  в  зловещую  руну,  -  след,
оставленный Дикими Вепрями.  Теперь над убитыми,  сжигая благовония, изгоняя
злых  духов  и  разбрызгивая  кислоту,  под  присмотром  скейтеров колдовали
неистовые приверженцы культа Саграмосо.
     Значит,  Вепри  неплохо потрудились, пока настоящее  сражение все ближе
подступало к черному канделябру Империи, чтобы усмирить те части, которые не
желали звучать в унисон с метрополией.
     Россомахи тоже не  дремали и давали жару, хотя до  трюка  с рунами пока
еще не додумались...
     Сержант Юрон, правда, несколько усомнился в доблести подобных действий.
Вполне  возможно,  что такая шуточка могла  в свою  очередь  стать  причиной
превращения сраженного Вепря в отбивную.
     *****
     Теперь им всем требовался отдых.
     Едва  ли можно  было найти  более подходящее место, чем этот  подвал  с
заброшенными статуями забытых кумиров и  скелетов недовольных. Почему бы  на
полчаса не воспользоваться преимуществом наличия каталептических узлов?
     Скауты  надежно  спрятались, забравшись глубоко  в подвал и затерявшись
среди поверженных каменных предков Саграмосо.
     Отключив  одну половину  мозга,  чтобы  вывести  из  организма  токсины
усталости, каждый из них оставил дежурным второе  полушарие,  чтобы в случае
чего вовремя обнаружить появление нежеланных гостей...
     Бифф  почувствовал,   что   утратил  способность  логически  мыслить  и
говорить, что засыпает; левая половина его мозга отдыхала.
     В полудреме, во время которой продолжало бодрствовать менее одной трети
его сознания, он  продолжал  войну. Только на этот раз в бой вступали  полки
ставших  резиновыми  слов.  Вооруженные  силовыми  мечами  и энергетическими
топорами существительные и  глаголы  маршировали  на эластичных  ногах. Пока
полки  выполняли  тот  или  иной  маневр,  они  искали  возможность передать
какое-то  исключительно важное донесение, но все время мешали  друг другу, и
из-за этого готовы были драться между собой.
     Воля Императора - Высшая, Благословенная и Вечная.
     Имя Императора - Смерть; его Трон - Могила.
     Эти  предложения сталкивались между собой и с  другими. Они размахивали
топорами,  втыкали друг  в  друга  клинки,  уродовали фразы  так, что от них
ничего  не  оставалось,  кроме  харкающих кровью  слогов,  складывавшихся  в
абсурдные слова.
     Бодрствующее  правое  полушарие мозга  Биф-фа улавливало  слабый  запах
древней  пыли.  Оно  ощущало приглушенный запах  затхлости  и тлена  смерти,
исходивший  от многочисленных  скелетов, и терпкий запах пота его товарищей,
щедро   сдобренный   дорогими  гормональными   секретами   сверхчеловеческих
организмов.  Он чувствовал привкус  собственной  слюны  с  оттенками того же
свойства, омывавшей полость рта подобно приливу и отливу. До его подсознания
доносился  удвоенный  стук сердец  и  сонные  вздохи  товарищей.  Бдительное
полушарие  различало  мрачные  силуэты   контрфорсов  и   арок,  подпиравших
веерообразные  своды подвала над головой. По своей конфигурации он напоминал
возвышавшуюся над ними грудную клетку  какого-то таинственного инопланетного
исполина, давным-давно почившего в бозе. При более внимательном рассмотрении
оказалось,   что  свод  был   не  высечен   из   камня,  как  представлялось
первоначально, а приобрел  свою форму благодаря  кропотливому и мучительному
труду рабов, занявшему не один десяток лет тысячелетие назад, которые скорее
всего вытачивали и полировали его.
     Правое полушарие мозга не могло  сформулировать  то, что  оно замечало.
Слова и логическое мышление в данный момент отсутствовали. Они ушли на войну
в  тот  сон,  где  сошлись  на   призрачном  поле  брани.  Правое  полушарие
руководствовалось   исключительно   сенсорными   ощущениями,  настроением  и
интуицией, регистрируя типы  и  ритмы  внешнего воздействия,  отсеивая те из
них, от  которых зависела жизнь. Бифф на какое-то время словно превратился в
животное, вернее в рептилию, из-за отсутствия  побудительных мотивов впавшую
в спячку.  Несмотря на внешнюю  заторможенность, эта рептилия  тем  не менее
пребывала в состоянии свернутой пружины, готовая в любую минуту проснуться и
дать отпор...
     Что-то не давало покоя...
     Что-то постороннее.
     Что-то было странное  в  отзвуке дыханий и сердцебиений,  раздававшихся
под веерообразными сводами, исполненными высокомерия Озимандиаса и скованной
цепями обреченности костей.
     Правая половина ощущала что-то еще...
     ********

     Логика бывшего техна Ереми тоже спала.
     Во сне ему  виделись инструменты с  начертанными  на них рунами.  С  их
помощью компоненты приводов и ворп-карбюраторов, а  также отдельные элементы
тяжелого  и  легкого вооружения  собирались  в грандиозное  оружие  в  стиле
барокко.
     Слоновьи  махины  колес  поддерживали  заключенные  в  клети  шасси  из
кованого   адаман-тия.  Гидравлические  откатные   буфера  были  под   стать
канализационной  насосной  станции.  В  самое   сердце  галактики  нацелился
невероятно длинный, охваченный медными обручами ствол.
     Это оружие должно  было выстрелить бронированным человеческим снарядом,
имя  которому было  Ереми. В  вытянутых руках он сжимал, как факел, огромный
фолиант,  переплетенный  в люминесцирующую  человеческую  кожу,  на  которой
замысловатой вязью значилось название Codex Lex, Книга Закона...
     Только бы ствол не взорвался.
     Тем   временем  чувственная  сторона   его  сознания   бодрствовала   и
воспринимала сигналы, поступавшие извне от спящих товарищей, в  частности от
Лександро Д'Аркебуза...
     Ереми  не  рассуждал  логически.  Он  не  мог.  Его  мыслящая  половина
пребывала  в  иллюзорном  мире  снов,  где  в  соответствии  с  логикой  сна
сооружалось Оружие Закона.
     Он  испытывал  гормональные приливы,  равные бессловесным эмоциональным
переживаниям. Ревность. Ненависть. Благочестивость. Братство.
     Каждое  из  этих  понятий  кружило  вокруг загадочной  притягательности
Д'Аркебуза, как голодная акула в поисках ужина.
     Глубоко  в  душе  он осознавал,  что, став  преданной тенью Д'Аркебуза,
чем-то  вроде  фаната,  защитником и  охранником  Д'Аркебуза в  его показной
беспечности, он только поднимется над ним и унизит своего чертова "братца".
     Да, он  подавит  свою неприязнь и, вопреки своим чувствам, возьмет  над
ним  шефство  и  будет  охранять Д'Аркебуза, отводя  опасность и угрозу  его
жизни. Ереми  должен стать добрым  гением Лександро, пиявкой,  если  угодно,
доброкачественным   вампиром,   который  будет   отсасывать   яд  опасности,
паразитируя  таким  образом  и  одновременно   спасая  его  дух.  Так  будет
продолжаться  до  тех  пор,  пока сам Лександро  с  горечью не  поймет и все
остальные  с  презрением  не узнают  о  побудительных  мотивах  его показной
доблести,  которая  исходит  вовсе   не  от  Дорна,  а   от   высокомерия  и
экстравагантности бывшего обитателя высших уровней...
     Такие  чувства  бередили покой правого  полушария  мозга Ереми, хотя  и
выражались  не словами,  а  скорее,  в виде эмоциональных понятий и образов,
формировавшихся  в  сердце  и  в  чреве  и  разраставшихся  подобно  раковым
опухолям.
     Сонный  разум  самого  Лександро  видел  себя, осыпанного  почестями  и
наградами.   Вся  поверхность  его   кожи   была  отмечена  вытатуированными
геральдическими знаками. Он  казался живым щитом в броне добродетели. Он был
облачен  в  прозрачную  невесомую  ткань нервоперчатки,  почти  неразличимую
постороннему  глазу.   Стоя  высоко   на   балконе  с   вязью  из  пласталя,
.безжалостный  и  благородный,  он  наблюдал  за  казнью  бесконечной череды
инопланетян   и  еретиков,   проводимой  Кулаками.  Испытывая   одновременно
собственное  болезненное  наказание,  которому не  было предела  и о котором
десантники могли только перешептываться с благоговейным ужасом.
     В то  же время  его  органы чувств  воспринимали  высокий свод,  каждая
затененная  борозда  которого  представлялась  ему  светящейся,  пронизанной
светом чистоты, испускаемым линзами существа самого Рогала Дорна...
     **********
     Биффа что-то  встревожило,  и  он  пробудился  от  транса расщепленного
сознания.
     Но пока он все еще ощущал себя  животным организмом. Еще  мгновение над
логикой и разумом господствовало чувственное восприятие:  зрительные образы,
вкус и запах.
     Он был подонщиком, превратившимся в зверя.
     Потом  в  пробудившееся сознание, к  которому  постепенно  возвращалось
единство, хлынули слова. Целые и невредимые, вернувшие свою понятную суть.
     - Здесь есть кто-то еще, - всполошился он. - - Здесь давно присутствует
кто-то  посторонний.  "Не  следует  так  перенапрягаться  с образованием,  -
подумал он. - Иначе я лишу себя животного восприятия окружения, своих старых
инстинктов обитателя  дна... Меня  запутают те чувственные  образы,  которые
воспринимаются  любым  зверем,  с  его  врожденной  способностью  немедленно
реагировать на посторонние вибрации.
     Возможно, этот щеголь  был прав в  том, что  насмехался  над  прилежной
усидчивостью Биффа в Скриптории...
     *********
     В дальнем углу подвала  они обнаружили четвертованного узника. Лишенный
рук и ног, его могучий торс был вертикально установлен в массивном бронзовом
котле.  В  эту емкость  он  был вмурован с помощью свинца, который, по  всей
видимости, был  залит в котел в расплавленном виде, а потом затвердел вокруг
ягодиц.
     Глаза  с подшитыми  веками не закрывались,  и он,  не мигая, смотрел на
гигантскую голову Саграмосо, которая по размеру почти  точно соответствовала
нынешнему  уменьшенному  состоянию  его  тела.  Место,  откуда  росли  руки,
окрашивали  пятна  застывшей  киновари.  Губы его были зашиты тонкой  черной
полоской кожи, взятой,  по-видимому,  от хлыста, завязанные  концы  которого
свисали наподобие усов.
     Когда скауты подошли к ампутированному поближе,  они увидели, что своим
весом  он  пытается  раскачать  котел.  Это  слабое  трение,  вызванное  его
сверхчеловеческой попыткой, и было  тем посторонним звуком, который различил
звериный мозг Биффа.
     Человек - вернее то, что от него  оставалось, -  смотрел на  них широко
раскрытыми глазами. Он дышал. Его крупный подбородок судорожно двигался.
     На теле были заметны слабые росчерки древних операционных шрамов... Три
отверстия на  лбу свидетельствовали о прошлом наличии стержней,  которые  по
всей видимости вытащили щипцами...
     Это был - когда-то - космический десантник.
     Его  щеки  украшала ярко-красная татуировка,  изображавшая  миниатюрные
кубки, до краев наполненные пролитой в сражениях кровью.
     Сержант  Юрон приказал  Биффу подать ему свой боевой нож. Петля хлыста,
сомкнувшая и связавшая рот изувеченного десантника, имела  тисненый бордюр в
виде  повторяющегося  рисунка кабалистических  гексов.  Пробормотав молитву,
чтобы  обезвредить их злокачественное влияние, Юрон, продев тончайшее лезвие
ножа между губами покалеченного и кожаным шнурком, легким движением разрезал
его.
     Рот тотчас открылся, и обнажились длинные и острые, как звериные, резцы
и клыки пленника. Полые клыки  напоминали шприцы для подкожных впрыскиваний,
вырезанные из слоновой кости.
     Человек  издал  несколько  хриплых  звуков,  понять  смысл  которых  не
представлялось  воз-можнымгЕго  большой  и  неповоротливый  язык,  пурпурной
массой  смутно   виднелся  за  изгородью  жутких   зубов  и  толстыми  усами
перерезанного хлыста. Горло было пересохшим, как пыль.
     Юрон  поднес к растрескавшимся губам свою флягу  и  начал впрыскивать в
сухую глотку  тонкую  струйку  воды.  Человек  вытянул  шею вперед и  широко
раскрыл  рот,  обнажив  зубы, словно хотел ухватить  сержанта за перчатку  и
прокусить ее, но почему-то не сделал этого.
     - Кто ты? - командным голосом спросил Юроч.
     - Кровопийца...  Десантник... Лейтенант... Тесла...  -  едва  различимо
прошелестело в ответ.
     Бифф бросил  быстрый  взгляд на командира,  тот  в  знак  подтверждения
кивнул.
     -  Славное  Десантное  Братство.  Я  много о них слышал. Как  вы попали
сюда... сэр?  -  спросил  он ампутированного, нижняя  часть  тела  которого,
включая ягодицы и