верен, что эта система полностью бы себя оправдала, если бы ограду
можно было держать под напряжением непрерывно или хотя  бы  большую  часть
времени. Но для этого требовалось горючее. Бензин  был  для  нас  особенно
ценен. Мы всегда  могли  обеспечить  себя  какой-нибудь  пищей,  но  когда
кончатся запасы бензина  и  дизельного  топлива,  с  ними  кончится  нечто
большее,  нежели  какие-то   удобства.   Не   будет   больше   экспедиций,
следовательно, перестанут пополняться запасы. Первобытная  жизнь  начнется
всерьез. Поэтому из соображений экономии мы пускали ток через ограду всего
на несколько минут  по  два-три  раза  в  сутки.  Это  вынудило  триффидов
отступить, теперь они не  решались  наваливаться  на  ограду.  В  качестве
дополнительной  предосторожности  мы  провели  вдоль  внутренней  изгороди
сигнальную  проволоку,  чтобы  можно  было  вовремя  управиться  с   любым
прорывом.
     Слабость системы была в том, что триффиды оказались способны  учиться
на опыте, по крайне мере в  ограниченных  пределах.  Например,  они  стали
привыкать к тому, что мы включаем ток только ночью и  утром  и  только  на
короткое время. Мы стали включать генератор случайным образом,  но  Сюзен,
для которой триффиды были постоянными объектами  пристального  наблюдения,
вскоре начала утверждать,  будто  время,  на  которое  электрический  удар
удерживает их вдали от ограды, становится все короче.
     Мы начали  замечать,  что  они  отступают  от  ограды,  только  когда
запускается генератор, а едва он умолкает, они  надвигаются  снова.  В  то
время мы не могли еще сказать, действительно  ли  они  ассоциируют  ток  в
ограде с шумом генератора, но позже у нас не осталось  сомнений,  что  так
оно и есть. Все же ограда  под  током  и  периодические  нападения  на  их
особенно густые скопления больше чем на  год  избавили  нас  от  прорывов.
Позже триффиды прорывались неоднократно, однако  мы  вовремя  узнавали  об
этом, и прорывы перестали быть для нас серьезными осложнениями.
     Защищенные нашей оградой, мы продолжали учиться сельскому  хозяйству,
и постепенно наша жизнь вошла в однообразный ритм.


     Однажды летом шестого года  мы  с  Джозеллой  отправились  вдвоем  на
морское побережье. Мы поехали в полугусеничном вездеходе, которым я обычно
пользовался теперь, когда дороги сильно ухудшились. Для Джозеллы  это  был
праздник. В последний раз она была за  оградой  несколько  месяцев  назад.
Заботы по дому и о детях  слишком  утомляли  ее,  и  она  выезжала  только
изредка, когда это было совершенно необходимо. Но теперь  дом  можно  было
оставлять на Сюзен, и когда мы перевалили через гряду холмов, нас охватило
чувство освобождения. На последнем  южном  склоне  мы  остановили  машину,
вышли и сели.
     Был идеальный июньский день, в чистом  синем  небе  белело  несколько
легких облачков. Солнце озаряло песчаные пляжи и море за ними так же ярко,
как в прошлом, когда эти пляжи были усеяны купальщиками, а  море  пестрело
лодочками. Несколько минут мы в  молчании  глядели  на  эту  сцену.  Потом
Джозелла сказала:
     - Тебе иногда не кажется, Билл, что стоит на некоторое время  закрыть
глаза, а потом снова открыть, и можно увидеть все, как было раньше?
     - Теперь уже не так часто, -  ответил  я.  -  Но  ведь  мне  довелось
увидеть гораздо больше, чем тебе. Впрочем, иногда...
     - Погляди на чаек... Они такие же, как раньше.
     - В этом году стало гораздо больше птиц, - согласился я. -  И  я  рад
этому.
     На  расстоянии  крошечный  городок  все  еще  представлялся  россыпью
домиков под красными  крышами  и  бунгало,  населенных  по  большей  части
буржуа, отошедшими от дел. Но такое впечатление могло  продержаться  всего
несколько минут. Хотя виднелись еще черепичные крыши, но стен уже не  было
видно. Аккуратные садики потонули в буйно разросшейся зелени,  испещренной
яркими пятнами одичавших потомков тщательно культивировавшихся  цветов.  И
даже  дороги   выглядели,   как   полосы   зеленых   ковров.   Вблизи   же
обнаруживалось, что  впечатление  мягкой  зелени  иллюзорно:  дорога  была
выстлана грубыми жесткими ползунами.
     - Всего несколько лет назад, - задумчиво проговорила Джозелла, - люди
жаловались, что эти бунгало портят пейзаж. И посмотри на них теперь.
     - Да, пейзаж отомщен, - сказал я. - Тогда казалось,  что  с  природой
покончено. Но кто мог подумать, что в старике так много крови?
     - Меня это как-то пугает. Словно все сорвалось с цепи, все  радуется,
что нам пришел конец и что каждый волен идти своей  дорогой.  Хотелось  бы
мне знать... Может быть, мы все  это  время  морочили  себе  голову?  Как,
по-твоему, Билл, с нами действительно покончено?
     В моих экспедициях у меня было больше времени подумать над этим,  чем
у нее.
     - Если бы ты была не такой, какая ты есть, я бы мог ответить  тебе  в
этаком героическом тоне - в духе бездумного  волюнтаризма,  который  часто
сходит за веру и решимость.
     - Но поскольку я такая, какая я есть?..
     - Я дам тебе честный ответ: с нами еще не  покончено.  И  пока  будет
жизнь, будет и надежда.
     Несколько секунд мы смотрели на пейзаж перед нами.
     - Мне кажется, - пояснил я, - только кажется, заметь, что у нас  есть
крошечный шанс, такой крошечный, что потребуется много времени,  чтобы  он
оправдался. Если бы не триффиды, я бы сказал, что  у  нас  хорошие  шансы,
хотя и тут потребовалось бы время. Но триффиды являются реальным фактором.
Это нечто такое, с чем никогда не приходилось бороться ни  одной  растущей
цивилизации. Смогут ли они отобрать у нас планету или мы сможем остановить
их?
     Настоящая проблема состоит в том,  чтобы  найти  против  них  простое
средство. Мы держимся не так уж плохо - мы отбиваем их. Но наши внуки, что
будут делать они? Не придется ли им проводить жизнь в резервациях, отбивая
триффидов ценой бесконечных тяжелых усилий?
     Я уверен, что простой способ  существует.  Вся  беда  в  том,  что  к
простым способам идут через очень сложные исследования. А у нас для  этого
нет ресурсов.
     - Да у нас же все ресурсы мира, - возразила Джозелла. - Только иди  и
бери.
     - Материальные - да. Но умственных  нет.  Тут  нужна  группа,  группа
экспериментаторов, которые  все  свое  время  отдавали  бы  проблеме,  как
разделаться с триффидами раз и навсегда. Что-то можно было бы  сделать,  я
уверен. Какой-нибудь  избирательный  гербицид.  Синтезировать  необходимые
гормоны,  которые  вызывали  бы  у   триффидов   состояние   биологической
неустойчивости... только у триффидов, не задевая ничего другого. Это  было
бы  возможно,  если  сосредоточить  на  таком  деле  достаточно   мозговых
мощностей...
     - Раз ты так думаешь, почему бы тебе не попытаться?
     - Слишком много причин. Во-первых, я для этого  не  гожусь.  Я  всего
лишь посредственный биохимик,  и  я  в  единственном  числе.  Затем  нужны
лаборатория и оборудование. Далее,  необходимо  время,  а  на  мне  сейчас
слишком много неотложных дел. Но даже если бы я смог  что-нибудь  сделать,
нужны средства производить эти синтетические гормоны в массовых масштабах.
Для   этого   потребовалась   бы   фабрика.   Но   прежде   всего    нужна
исследовательская группа.
     - Людей можно обучить.
     - Да... когда они  свободны  от  необходимости  ежечасно  драться  за
существование.  Я  собрал  множество  книг  по  биохимии  в  надежде,  что
кто-нибудь когда-нибудь сможет ими воспользоваться. Я научу Дэвида  всему,
что знаю, а  он  передаст  это  дальше.  Но  если  не  будет  когда-нибудь
свободного времени для работы в этой области, для людей  останутся  только
резервации.
     Джозелла,  нахмурившись,  следила  за  четырьмя  триффидами,  которые
ковыляли через поле под нами.
     - Когда-то говорили, что единственным серьезным  соперником  человека
являются насекомые. Мне кажется, что  в  триффидах  есть  что-то  общее  с
некоторыми видами насекомых. О, я знаю, что биологически это  растения.  Я
хочу сказать, что они не заботятся о судьбе отдельной  особи  и  отдельная
особь не беспокоится о своей судьбе. Каждый в отдельности обладает  чем-то
отдаленно напоминающим разум; когда же они собираются толпой, это  заметно
особенно. Толпой они  действуют  целенаправленно,  совсем  как  муравьи  и
пчелы, и можно утверждать, что каждый в отдельности не знает цели и плана,
частью которого является. Все это очень странно; нам,  во  всяком  случае,
этого не понять. Слишком они другие. Мне  кажется,  это  противоречит  все
нашим идеям о наследственных признаках.  Может  быть,  есть  в  пчеле  или
триффиде что-нибудь похожее на ген общественной организации?  Может  быть,
муравей имеет ген архитектуры? И если у них это  есть,  то  почему  мы  не
выработали гены знания иностранных языков или поварского искусства? Как бы
то ни было, у триффидов есть что-то в этом роде. Возможно, каждый  триффид
в отдельности не знает, для чего он трется  возле  нашей  ограды,  но  все
вместе они знают, что их цель - добраться до нас. И что  рано  или  поздно
они доберутся.
     - Может случиться еще очень многое, что предотвратит такой  исход,  -
заметил я. - Мне бы не хотелось, чтобы ты потеряла надежду.
     - А я и не теряю - разве что когда устаю. Обычно я слишком  занята  и
не могу беспокоиться о том, что будет через много лет. Нет,  как  правило,
мне просто немножко грустно -  этакая  нежная  меланхолия,  которую  столь
ценили в восемнадцатом веке. Меня  одолевает  чувствительность,  когда  ты
заводишь патефон, - страшно подумать,  что  огромный  оркестр,  уже  давно
исчезнувший, все  еще  играет  для  горстки  людей,  загнанной  в  угол  и
обреченной на постепенное одичание. Музыка уносит  меня  в  прошлое,  и  я
грущу о том, что ушло и никогда не  вернется.  У  тебя  не  бывает  такого
чувства?
     - Угу, - признался я. - Но я заметил, что со  временем  мне  делается
все легче принимать настоящее. Полагаю, если бы мне было  дано  исполнение
желаний, я бы пожелал возродить наш  старый  мир,  но  с  одним  условием.
Видишь ли, несмотря ни на что, внутренне  я  сейчас  более  счастлив,  чем
когда-либо раньше. Ты это знаешь, не правда ли, Джози?
     Она положила ладонь на мою руку.
     - Я тоже так чувствую. Нет, мне больно не за то, что потеряли  мы,  а
за то, чего никогда не узнают наши дети.
     - Будет нелегко внушить им надежды и цели, - признал я. - Нам не уйти
от нашего прошлого. Но им-то незачем будет все время  оглядываться  назад.
Традиции погибшего золотого века и мифы о предках-волшебниках были бы  для
них   сущим   проклятьем.   Целые   народы   обладали   этим    комплексом
неполноценности, который вырос из плача по славному прошлому.  Только  вот
как сделать, чтобы этого не случилось?
     - Будь я сейчас ребенком, - сказала она задумчиво, - я  бы,  наверно,
спросила, в чем причина. Если бы мне  ответили...  то  есть  если  бы  мне
разрешили думать, будто  меня  произвели  на  свет  в  мире,  который  был
разрушен совершенно бессмысленно, я бы сочла бессмысленной и самое  жизнь.
Самое трудное здесь в том, что это так и представляется...
     Она помолчала, размышляя, затем добавила:
     - Ты не считаешь, что нам стоит... Ты  не  считаешь,  что  мы  должны
создать миф, чтобы помочь им?  Сказку  о  мире,  который  был  чудо  каким
разумным, но таким злым, что его пришлось  разрушить...  или  он  случайно
разрушил себя? Снова что-нибудь вроде Великого Потопа. Это не подавило  бы
их комплексом  неполноценности;  это  могло  бы  побудить  к  тому,  чтобы
строить, и строить на этот раз что-нибудь лучшее.
     - Да... - проговорил я подумав. - Да.  В  большинстве  случаев  лучше
всего говорить детям правду. Это как бы  облегчает  им  жизненный  путь...
Только зачем притворяться, будто это миф?
     Джозелла с сомнением взглянула на меня.
     - Что ты имеешь в виду? Триффиды...  ну,  я  признаю,  триффиды  были
чьим-то злым умыслом или ошибкой. Но все остальное...
     - За триффидов, мне кажется, никого винить не стоит. Триффидные масла
были очень ценным продуктом. Никому не дано знать, к  чему  ведет  великое
открытие, все равно  какое  -  новый  вид  двигателя  или  триффид,  и  до
катастрофы мы  управлялись  с  ними  превосходно.  Они  являлись  для  нас
благословением, пока обстоятельства не сложились в их пользу.
     - Да, но обстоятельства изменились не по нашей вине. Это было...  ну,
вроде землетрясения, урагана - то, что страховые  компании  определили  бы
как стихийное бедствие. А возможно, это был страшный суд. Ведь не сами  же
мы сотворили эту комету.
     - Не мы, Джозелла? Ты вполне уверена в этом?
     Она повернулась ко мне:
     - Что ты подразумеваешь, Билл, как мы могли?
     - Что я подразумеваю, моя дорогая, - была ли это  вообще  комета?  Ты
понимаешь,  что  существуют   старые   суеверные   глубоко   укоренившиеся
подозрения насчет комет. Я знаю, мы были достаточно современны,  чтобы  не
молиться им, упав на колени на улице, но  все  равно  эта  фобия  пережила
века.  Они   служили   предзнаменованиями   и   символами   гнева   небес,
предостережениями, что конец в руках Господних,  а  также  фигурировали  в
некоторых  историях  и  пророчествах.  Таким  образом,  когда  вы   имеете
загадочное небесное явление, что может быть естественнее, чем связать  его
с кометой.
     Отказ от этого заблуждения потребовал бы времени, но времени как  раз
и не было. А когда последовало всеобщее бедствие, это  только  подтвердило
для всех, что то была комета.
     Джозелла посмотрела на меня очень пристально:
     - Билл, хочешь ли ты сказать, что не думаешь, что это была комета?
     - Именно это, - подтвердил я.
     - Но... Я не понимаю. Это должна... Иначе - чем иным это могло быть?
     Я вскрыл вакуумированную упаковку сигарет и зажег по одной для нас.
     - Ты помнишь, что говорил Микаэль Бидли о канате, по которому мы  шли
в течение многих лет?
     - Да, но...
     - Я думаю, что случилось - так это то, что мы  свалились  с  него,  и
только немногие из нас ухитрились пережить катастрофу.
     Я затянулся, глядя на море и на бесконечное голубое небо над ним.
     - Там наверху, - продолжал я, - там наверху было, и может  быть  есть
неизвестное количество боевых спутников,  вращающихся  вокруг  Земли.  Как
множество  спящих  смертей,  ожидающих  кого-либо  или   чего-либо   чтобы
осуществиться. Что было в них? Ты не знаешь, я  не  знаю.  Высокосекретная
начинка. Все, что мы слышали - это  догадки  -  расщепляющиеся  материалы,
радиоактивная пыль, бактерии, вирусы... Теперь представь  себе,  что  один
тип   был   сконструирован   специально,   чтобы   испускать    излучение,
непереносимое  нашими  глазами,  что-то  обжигало  их  или,  как   минимум
повреждало оптический нерв?..
     Джозелла сжала мою руку.
     - О, нет, Билл! Нет, они не могли... Это было бы дьявольским... О,  я
не могу поверить... О нет, Билл!
     - Моя сладкая, все эти штуки над  нами  были  дьявольскими...  Теперь
представь  себе  ошибку,  или  может   случайность,   может   быть   такую
случайность,  как  действительно  неожиданный  ливень  кометных  осколков,
которые заставили некоторые из этих штук сработать...
     Кто-то начал говорить о комете, возможно опровергать это  тогда  было
неразумно...
     Ну, естественно,  они  были  предназначены  для  срабатывания  вблизи
земли,  где  эффект  распространился  бы  только  на  точно   определенные
территории, но они сработали в космосе, или когда входили в  атмосферу,  в
общем  так  высоко,  что  люди  во  всем  мире  смогли   получить   прямое
излучение...
     Теперь это только догадки, но в одном я вполне уверен - что  мы  сами
обрушили на себя эту кару. И также не было эпидемии: это был  не  тиф,  ты
знаешь...
     Я  нахожу,  что  было  бы  ошибкой   верить   в   совпадения,   когда
разрушительная комета, имевшая возможность прилететь на  протяжение  тысяч
лет, появилась именно через несколько лет после того, как мы  преуспели  в
создании спутникового оружия. Не так ли? Нет, я  думаю,  что  мы  довольно
долго балансировали на проволоке, понимая, что может  произойти,  но  рано
или поздно нога должна соскользнуть.
     - Ну, когда ты говоришь так...  -  пробормотала  Джозелла.  Ее  голос
прервался, и она молчала довольно долго. Потом она сказала:
     - Я думала, что это было бы более ужасным, чем  идея  о  естественном
происхождении слепоты. Но теперь я так не думаю. Это делает мои чувства по
поводу произошедшего менее безнадежными, поскольку делает все как  минимум
понимаемым. Если  все  это  было  именно  так,  тогда  как  минимум  можно
предотвратить повторение этого, как наибольшей из ошибок,  которых  должны
избежать наши праправнуки. Но дорогой, было так много  ошибок!  Но  мы  их
можем предупредить.
     - Гм... Ну что же... - сказал я. - Впрочем,  когда  они  справятся  с
триффидами  и  выберутся  из  этого  дрянного  положения,  у   них   будет
возможность делать свои собственные, новые, с иголочки, ошибки.
     - Бедные малыши, - пробормотала она, словно вглядываясь в бесконечные
ряди прапраправнуков. - Как мало можем мы предложить им.
     - Сказано: "Жизнь такова, какой ты ее делаешь".
     - Это, мой милый, Билл, почти во  всех  случаях  всего  лишь  куча...
ладно, не буду говорить гадостей. Помнится, эту пословицу любил  повторять
мой дядя Тед... пока с самолета не сбросили бомбу,  которая  оторвала  ему
обе ноги. Это изменило его мнение. Я вот ничего такого не сделала в  своей
жизни, что помогло бы мне остаться теперь в живых. - Она отбросила окурок.
- Что мы такое совершили, Билл, почему нам выпало счастье  выжить  в  этом
ужасе? Иногда - то есть когда я не чувствую себя усталой и эгоистичной - я
думаю, как нам действительно повезло, и мне хочется вознести  благодарение
кому-то или чему-то. Но мне сразу приходит в  голову,  что  если  бы  этот
кто-то  существовал,  он  выбрал  бы  гораздо  более  достойных,  чем   я.
Простодушную девушку все это повергает в крайнее смущение.
     - А мне кажется, - сказал я, - что будь кто-нибудь или что-нибудь  за
рулем вселенной, многое в истории просто не могло бы  случиться.  Впрочем,
не стоит особенно раздумывать над этим. Нам повезло, моя радость.  И  если
счастье завтра нам изменит, пусть. Что бы  ни  случилось,  у  нас  уже  не
отобрать времени,  которое  мы  провели  вместе.  Я  получил  больше,  чем
заслуживаю, и больше, чем большинство мужчин получало за всю свою жизнь.
     Мы посидели еще немного, глядя в пустынное море, а  затем  спустились
на вездеходе в городок.
     Разыскав большинство  предметов,  обозначенных  в  нашем  списке,  мы
отправились  на  пляж  и  устроили  пикник,  имея  позади  широкую  полосу
плавника, через который не смог бы перебраться неслышно ни один триффид.
     - Надо выезжать так почаще, пока мы  можем,  -  сказала  Джозелла.  -
Сюзен выросла, и я немного освободилась.
     - Ты заслужила право на  передышку  более,  чем  кто-либо  другой,  -
согласился я.
     Я произнес это, чувствуя, что пора бы, пока это еще возможно, поехать
с нею и сказать последнее прости всем знакомым местам и  вещам.  С  каждым
годом все ближе надвигалась на нас перспектива тюремного  заключения.  Уже
приходилось, выезжая к северу от Ширнинга, делать многомильный крюк, чтобы
миновать долину,  которая  снова  превратилась  в  болото.  Дороги  быстро
приходили в негодность, их покрытие разъедали дожди и потоки  и  разрушали
корни растений.  Все  труднее  становилось  доставлять  домой  цистерны  с
горючим. Мог наступить  день,  когда  одна  такая  цистерна  застрянет  на
проселке и, возможно, закупорит его навсегда. В  полугусеничном  вездеходе
еще можно будет разъезжать по достаточно сухой местности, но  со  временем
все труднее будет находить свободный проезд даже для него.
     - И надо будет в последний раз повеселиться, - сказал я. -  Ты  снова
приоденешься, и мы отправимся