ной  подготовки,  и  им  вдобавок
пришлось  бороться  против  взлелеянного  годами  убеждения,  будто  такие
интересы им чужды и слишком громоздки для их тонких натур.
     - Не понимаю, отчего вы набросились именно на меня, - сказала она.  -
Не я ведь одна ничего не понимаю в этом несчастном моторе.
     Коукер усмехнулся.
     - Вы совершенно правы. Получилось нечестно. Я просто разозлился,  что
вот есть мотор, исправный, готовый к работе, и никто пальцем не пошевелил,
чтобы завести его. Меня всегда выводит из себя тупое недомыслие.
     - Тогда пойдите и выскажите все это мисс Дюрран, а не мне.
     - Не беспокойтесь,  выскажу.  Но  это  касается  не  только  ее.  Это
касается и вас и всех остальных. Я в этом совершенно уверен,  знаете,  ли.
Времена изменились довольно радикально. Вы больше не можете сказать:  "Ну,
в таких делах я ничего не понимаю", -  и  оставить  это  дело  кому-нибудь
другому. Больше нет идиотов, путающих невежество с  невинностью,  вот  что
важно. И невежество перестало быть в женщине изюминкой или  игрушкой.  Оно
делается опасным, смертельно опасным. Если все  мы  как  можно  скорее  не
научимся  разбираться  во  множестве  вещей,   которые   прежде   нас   не
интересовали, то ни мы, ни наши подопечные долго не протянут.
     - Не понимаю,  с  чего  вам  вздумалось  изливать  свое  презрение  к
женщинам именно на меня - и все из-за какого-то грязного старого мотора, -
сказала она обиженно.
     Коукер поднял глаза к потолку.
     - Великий Боже! А я-то стараюсь втолковать ей, что у женщин есть  все
способности, стоит им только взять на себя труд применить их.
     - Вы сказали, что мы паразиты. Думаете, это приятно слышать?
     - Я не собираюсь говорить вам ничего  приятного.  И  я  всего-навсего
сказал, что в погибшем мире женщинам было выгодно играть роль паразитов.
     - И все потому, что я ничего не понимаю  в  каком-то  вонючем  шумном
моторе.
     - Черт возьми! - сказал Коукер. - Послушайте, отцепитесь вы от  этого
мотора.
     - А тогда зачем...
     - Мотор просто оказался символом.  Главное  же  состоит  в  том,  что
отныне нам всем придется многому учиться. И не тому, что нравится, а тому,
что обеспечивает и поддерживает жизнь общины. Отныне нельзя  будет  просто
заполнить избирательный бюллетень и сложить всю ответственность на кого-то
другого. И нельзя будет считать, что женщина  выполнила  свой  долг  перед
обществом, если убедила мужчину взять ее на содержание и  предоставить  ей
укромный уголок, где она будет безответственно рожать детей и отдавать  их
еще кому-то для обучения.
     - Все-таки я не понимаю, какое это имеет отношение к моторам...
     - Послушайте, - сказал Коукер терпеливо. - Предположим,  у  вас  есть
ребенок. Кем бы вы хотели его  видеть,  когда  он  вырастет?  Дикарем  или
цивилизованным человеком?
     - Конечно, цивилизованным.
     -  Вот.  А  тогда  будьте  любезны  обеспечить   ему   цивилизованное
окружение. Все, чему он обучится, он узнает от нас. Мы  все  должны  знать
как можно больше, стать как можно более интеллигентными,  чтобы  дать  ему
максимум возможного. Это означает  для  нас  тяжелый  труд  и  напряженную
работу  мысли.  Измененные  условия  должны  повлечь  за  собой  изменение
взглядов.
     Девушка  собрала  свою  штопку.  Несколько  секунд   она   критически
разглядывала Коукера.
     - Мне кажется, с такими взглядами, как у  вас,  вам  больше  подойдет
группа мистера Бидли, - сказала она. - Мы  здесь  не  намерены  ни  менять
своих взглядов, ни  поступаться  своими  убеждениями.  Именно  поэтому  мы
отделились от той группы. Так что если вам не  нравятся  обычаи  достойных
респектабельных  людей,  вам  лучше  уехать  отсюда.  -  Она  фыркнула   и
удалилась.
     Коукер смотрел ей вслед. Когда дверь за нею  закрылась,  он  облегчил
свои чувства с непринужденностью портового грузчика. Я расхохотался.
     - А чего вы ожидали? - спросил я. - Вы встаете в позу и ораторствуете
перед этой девицей, как будто она является собранием правонарушителей - да
еще ответственных за всю западную социальную систему.  И  после  этого  вы
удивлены, что она взбесилась.
     - Я ожидал, что она внемлет голосу разума, - пробормотал Коукер.
     - С какой стати? Большинство из  нас  внемлет  голосу  привычки.  Она
будет против любых изменений, разумных или неразумных, которые вступают  в
конфликт с внушенным ей представлением о хорошем и  плохом;  и  она  будет
искренне  убеждена,  что  проявляет  твердость   характера.   Вы   слишком
торопитесь. Приведите человека в райские кущи, когда он только что утратил
дом и семью, и и райские кущи ему  не  понравятся;  оставьте  его  там  на
некоторое  время,  и  он  начнет  думать,  что  эти  кущи  напоминают  ему
утраченный дом, только дом был уютнее. Она приспособится со временем,  это
неизбежно... и будет искренне отрицать, что приспособилась.
     - Другими словами, давайте просто импровизировать, никаких планов нам
не нужно, из этого ничего не выйдет. Так?
     - Вот тут на сцену выступает руководство. Руководитель планирует,  но
он мудр и не говорит об этом. Когда возникнет необходимость  в  переменах,
он  производит  их  как  уступку   -   временную   уступку,   конечно,   -
обстоятельствам, и если он хороший руководитель, он производит  уступки  в
правильной  последовательности  и  в  окончательной  форме.  Планы  всегда
встречают очень  веские  возражения,  но  кто  будет  протестовать  против
уступок чрезвычайным обстоятельствам?
     - Макиавеллизм какой-то. Я привык видеть цель и идти прямо к цели.
     - Большинству людей это не подходит, хотя они и утверждают  обратное.
Они предпочитают, чтобы их уговаривали и  упрашивали  или  даже  погоняли.
Тогда они никогда не совершат ошибки:  если  ошибка  случится,  это  будет
чья-то ошибка, а не их. Ломить прямо вперед - это механистический  взгляд,
а люди в массе не машины. У  них  есть  свои  умы,  весьма  приятные  умы,
которым легче всего на проторенной дороге.
     - Кажется, вы не слишком верите, что у  Бидли  что-нибудь  получится.
Ведь Бидли - это план во плоти.
     - У него будут свои неприятности. Но  его  группа  сделала  выбор,  а
здешняя публика все отрицает, - сказал я. -  Они  собрались  здесь  просто
потому, что сопротивляются любому плану. - Я помолчал. Затем я добавил:  -
Знаете, эта девица была права в одном.
     Вам  здесь  не  место.  Ее  реакция  есть  пример  того,  с  чем   вы
столкнетесь, если попытаетесь обращаться с ними по-своему. Стадо  овец  не
гонят на рынок по прямой линии, и тем не менее  всегда  находится  дорога,
чтобы доставить их туда.
     - Нынче вечером вы необычайно циничны и блещете метафорами, - заметил
Коукер.
     Я возразил:
     - Разве цинично знать, как пастух управляется со стадом?
     - Некоторым может показаться, что цинично сравнивать людей с овцами.
     - Но это менее цинично и более  человечно,  чем  видеть  в  них  кучу
механизмов, приспособленных для управления на расстоянии.
     - Гм, - сказал Коукер. - Это надо продумать.



                             11. ...И ДАЛЬШЕ

     Утро я провел довольно беспорядочно. Я ходил, помогал понемногу тут и
там и задавал массу вопросов.
     Ночь перед этим была отвратительной. Только когда я лег, я понял, чем
была для меня надежда найти в Тиншэме Джозеллу. Как ни был я утомлен после
переезда, заснуть не удавалось. Я лежал в  темноте  с  открытыми  глазами,
чувствуя себя на мели и без будущего. Я был настолько уверен  в  том,  что
Джозелла с группой Бидли окажется здесь, что мне  в  голову  не  приходило
задуматься, как быть дальше. Теперь я впервые осознал, что если бы даже  я
догнал Бидли, то  совсем  не  обязательно  нашел  бы  Джозеллу.  Она  ведь
покинула Вестминстер совсем незадолго до меня и в любом случае должна была
сильно отстать  от  группы.  Очевидно,  первым  делом  следовало  подробно
расспросить обо всех, кто приезжал в Тиншэм  за  последние  два  дня.  Мне
оставалось только одно - думать, что она направилась сюда. Это  было  моей
единственной путеводной нитью. По-видимому,  она  зашла  в  университет  и
нашла написанный мелом адрес; но ведь могло случиться,  что  она  туда  не
заходила, а поспешила покинуть зловонную  могилу,  в  которую  превратился
Лондон.
     Тяжелее всего мне было бороться с  мыслью,  что  Джозелла  заразилась
этой чумой, уничтожившей обе наши команды. Но  я  старательно  отгонял  от
себя эту мысль.
     В бессонной ясности послеполуночных  часов  я  сделал  открытие:  мое
стремление встретиться с  группой  Бидли  было  весьма  второстепенным  по
сравнению с желанием разыскать Джозеллу. Если я найду их,  но  Джозеллы  с
ними не будет... что же, тогда  мне  придется  подождать  немного,  но  от
поисков я не откажусь...
     Когда я проснулся, постель Коукера была уже пуста. Я решил  посвятить
утро расспросам. Скверно было, что никто  не  догадался  записывать  имена
тех, кто нашел Тиншэм неподходящим  для  себя  и  поехал  дальше.  Фамилии
Джозеллы почти никто не  знал,  разве  что  некоторые  вспоминавшие  ее  с
неодобрением. Мои попытки описать ее внешность ни к  чему  не  привели.  Я
лишь с достоверностью установил, что девушки в синем лыжном костюме  здесь
никогда не было, но, с другой стороны, я не мог поручиться, что сейчас она
одета именно так. Расспросы кончились тем, что я  всем  страшно  надоел  и
окончательно разочаровался сам. Была слабая надежда, что Джозелла - это та
девушка, которая уехала сразу по прибытии за  день  до  нас,  но  вряд  ли
Джозелла оставила бы по себе столь тусклое воспоминание.
     Коукер появился во время обеда. Он занимался тщательным обследованием
жилых помещений. Переписал весь живой  инвентарь  и  выявил  число  слепых
животных. Исследовал оборудование  и  механизмы  на  ферме.  Все  разведал
относительно источников чистой воды. Заглянул на склады  продовольствия  и
фуража. Выяснил, сколько слепых девушек были слепыми еще до катастрофы,  и
организовал для остальных тренировочные классы под их руководством.
     Он  обнаружил,  что  мужчины   загнаны   в   тоску   добронамеренными
заверениями священника, будто для  них  найдется  много  полезной  работы,
например... э... плетение корзинок и... э... вязание, и Коукер сделал  все
возможное, чтобы рассеять эту тоску более интересными перспективами.
     Повстречав мисс Дюрран,  он  предупредил  ее,  что  если  не  удастся
сделать так, чтобы слепые женщины  сняли  с  плеч  зрячих  хотя  бы  часть
работы, то все развалится через десяток дней; и что  если  будут  услышаны
молитвы священника о том, чтобы к общине присоединились еще новые  слепые,
то заведение станет  совершенно  нежизнеспособным.  Он  пустился  далее  в
рассуждения  о   необходимости   начать   немедленно   создавать   резервы
продовольствия и  конструировать  устройства,  которые  дадут  возможность
работать слепым мужчинам,  но  она  резко  оборвала  его.  Она  была  явно
обеспокоена, хотя  и  не  желала  показать  этого,  но  ее  решительность,
вызвавшая  в  свое  время  разрыв  с  группой  Бидли,  теперь   столь   же
несправедливо обрушилась  на  Коукера.  Закончила  она  тем,  что,  по  ее
сведениям, он и его воззрения вряд ли совместимы с духом общины.
     - Беда в том, что она жаждет быть лидером, - сказал мне Коукер. - Это
у нее в крови и не имеет ничего общего с возвышенными принципами.
     - Какая клевета,  -  сказал  я.  -  Вы  просто  хотите  сказать,  что
безупречность ее принципов обязывает ее взять на себя всю  ответственность
и, таким образом, направлять  и  наставлять  всех  остальных  является  ее
долгом.
     - Это одно и то же, - сказал он.
     - Да, но лучше сказать так, - возразил я.
     Секунду он думал.
     - Если она немедленно  не  возьмется  за  дело  по-настоящему,  этому
заведению конец. Вы видели их хозяйство?
     Я покачал головой и рассказал ему, как провел утро.
     - Немного же вам удалось узнать. И что дальше? - спросил он.
     - Я здесь не останусь. Поеду за Бидли и остальными, - ответил я.
     - А если ее нет и там?
     - Сейчас я просто надеюсь, что она там. Должна быть. Где  же  ей  еще
быть?
     Он открыл было рот, но промолчал. Затем он сказал:
     - Вы знаете, я поеду с вами. Возможно, принимая все во внимание,  там
мне тоже не очень обрадуются, как и здесь, но я это переживу. Я видел, как
развалилось на куски одно начинание, и я предвижу, как развалится это - не
так стремительно, может быть, и более страшным образом. Странно, не правда
ли? Самые благородные намерения оборачиваются  сейчас  самыми  опасными  в
мире. И  это  срам,  потому  что  Тиншэм  мог  бы  уцелеть  даже  с  таким
количеством слепых. Пока  здесь  нужно  только  брать,  и  так  будет  еще
довольно долго. Им недостает только организованности.
     - И желания быть организованными, - добавил я.
     - Да, и этого тоже, - согласился он. - Вы знаете,  беда  в  том,  что
катастрофа, несмотря ни на что, еще не дошла до сознания этих людей. И они
не хотят браться за дело: им кажется, что это  означало  бы  бесповоротный
конец всему. А так они вроде  бы  застряли  на  даче,  томятся  и  ожидают
чего-то.
     - Правда. Но не удивительно, - сказал я. - Даже нам пришлось пережить
многое, чтобы убедиться, а они ведь не видели того, что видели мы. И потом
здесь, в провинции, нет этого  ощущения  беспросветности...  окончательной
гибели, что ли.
     - Ну что же, пусть они поскорее осознают все это, если хотят  выжить,
- сказал Коукер, оглядывая зал. - Спасительного чуда не будет.
     - Дайте  им  время.  Они  осознают,  как  и  мы.  Вы  всегда  слишком
торопитесь. Время, знаете ли, больше не деньги.
     - Деньги не имеют значения, а время имеет. Сейчас им нужно думать  об
урожае, готовить мельницу, чтобы молоть муку, искать  на  зиму  фураж  для
скота.
     Я покачал головой.
     - Это не так уж срочно, Коукер.  В  городах  хранятся,  должно  быть,
огромные запасы муки, и, судя по  всему,  потребителей  для  нее  найдется
немного. Мы еще долго сможем жить на капитал. Вот что действительно  нужно
было бы делать немедленно, так это обучать слепых. К тому  времени,  когда
понадобятся рабочие руки, они должны научиться работать.
     - Все равно, если  не  предпринять  что-то,  зрячие  здесь  скоро  не
выдержат. Достаточно, чтобы сдал один-другой, и все расползется по швам.
     С этим мне пришлось согласиться.


     К вечеру мне удалось найти мисс Дюрран. Никто  не  знал  и  знать  не
хотел, куда направилась группа Микаэля Бидли, но я не верил,  что  они  не
оставили никаких указаний для тех, кто последует за ними. Мисс Дюрран была
недовольна. Я даже подумал сначала, что она откажется сообщить мне. И дело
было не только в том, что я  столь  решительно  предпочел  другую  общину.
Серьезнее в этих обстоятельствах была потеря сильного мужчины, пусть  даже
с неподходящими принципами. Тем не мене она не  дрогнула  и  не  попросила
меня остаться. В конце концов она резко сказала мне:
     - Они направлялись в Дорсетшир, куда-то в район Биминстера. Больше  я
ничего не знаю.
     Я вернулся и  рассказал  Коукеру.  Он  огляделся.  Затем  он  покачал
головой с каким-то сожалением.
     - О'кэй, - сказал он. - Мы покинем эту свалку завтра же.


     В девять часов на следующее утро мы были уже в  двенадцати  милях  от
Тиншэма. Как и прежде, мы ехали в наших двух грузовиках.  Мы  сомневались,
не взять ли более подвижную машину, оставив грузовики в пользу  тиншэмской
публики, но мне не хотелось расставаться со своим грузовиком. Я  ведь  сам
грузил его и знал, что у меня в кузове. Кроме ящиков  с  противотриффидным
снаряжением, вызвавших такое неодобрение у  Микаэля  Бидли,  я  собрал  во
время переезда из Лондона множество вещей, которые было бы трудно  достать
за пределами крупных городов: аккумуляторные батареи,  несколько  насосов,
наборы хорошего инструмента. Эти предметы можно было бы раздобыть и позже,
но наступало время держаться от городов подальше, от больших и  маленьких.
С другой стороны, тиншэмская публика располагала  собственным  транспортом
для доставки всего необходимого из городов,  где  еще  не  было  признаков
эпидемии. Так или иначе, два грузовика  не  составили  бы  разницы,  и  мы
выехали так же, как и приехали.
     Погода стояла все еще теплая. Некоторые деревни уже  дышали  смрадом,
хотя на возвышенных местах запах был почти  неощутим.  Изредка  в  поле  у
обочины дороги мы видели трупы, но,  как  и  в  Лондоне,  инстинкт  загнал
большинство жителей под крыши. Деревенские улицы были пустынны, пусто было
и в окрестных полях, словно вся  человеческая  раса  со  своими  домашними
животными внезапно улетучилась с лица земли. Так было до Стипл-Хони.
     С дороги, пока мы спускались по склону холма, деревушка  была  видна,
как на ладони. Она  раскинулась  на  другом  берегу  небольшой  сверкающей
речки, над которой аркой нависал каменный мост. Это было  тихое  местечко,
обступившее сонную церковь и очерченное по окраинам пунктиром  белоснежных
коттеджей. Казалось, никакие события за последние века не  нарушали  покой
под его тростниковыми крышами. Но как и в других деревнях, ничто в нем  не
шевелилось, и ни единый дымок не поднимался над его трубами. И вот,  когда
мы уже проехали середину склона, мои глаза уловили какое-то движение.
     Слева от моста на том берегу стоял  наискосок  к  дороге  двухэтажный
дом. С кронштейна на стене свисала гостиничная вывеска, а в окне  над  нею
развевалось что-то белое. Подъехав ближе, я  разглядел  человека,  который
отчаянно махал нам полотенцем, высунувшись  из  окна.  Я  решил,  что  это
слепой, иначе он выбежал бы на дорогу нам навстречу. И он  не  был  болен,
слишком уж энергично размахивал своим полотенцем.
     Я дал Коукеру сигнал и затормозил, едва мы съехали с моста. Человек в
окне бросил полотенце,  прокричал  что-то,  неслышное  в  шуме  моторов  и
скрылся. Мы выключили двигатели. Стало так тихо, что мы  услышали  в  доме
торопливый стук каблуков по деревянной  лестнице.  Дверь  распахнулась,  и
человек, выставив перед собой руки, шагнул на улицу.  Из-за  ограды  слева
молнией хлестнул длинный жгут и ударил в него. Он пронзительно вскрикнул и
упал.
     Я схватил дробовик и вылез из кабины. Я  осторожно  обошел  изгородь,
пока не увидел триффида, затаившегося в  тени  куста.  Тогда  я  снес  ему
верхушку.
     Коукер тоже вышел из своего грузовика  и  встал  рядом  со  мной.  Он
взглянул на труп человека, затем посмотрел на обезглавленного триффида.
     - Да ведь он... нет, черт возьми, не может же быть, чтобы  этот  урод
нарочно поджидал его здесь, - сказал он. - Простая случайность, наверно...
Не мог же он знать, что человек выйдет из дверей... Не мог, ведь правда?
     - А если мог? Сработал он очень точно, - сказал я.
     Коукер обеспокоенно посмотрела на меня.
     - Чертовски точно. Но вы же не хотите сказать...
     - Все как сговорились ничему не верить о  триффидах,  -  сказал  я  и
добавил: - Поблизости могут быть еще другие.
     Мы тщательно обследовали  все  укромные  местечки  по  соседству,  но
ничего не нашли.
     - Хорошо бы выпить, - предложил Коукер.
     Если бы не пыль на прилавке, маленький бар в  гостинице  выглядел  бы
весьма обыкновенно. Мы налили себе виски.  Коукер  залпом  проглотил  свою
порцию. Затем он обратил на меня встревоженный взгляд.
     - Это мне не нравится. Совершенно не нравится. Послушайте,  Билл,  вы
должны знать об этом гораздо больше, чем все остальные. Ведь не мог  он...
я хочу сказать, что он ведь просто случайно оказался там, правда?
     - Мне кажется... - начал я и остановился, прислушиваясь к  барабанной
дроби снаружи. Я пересек комнату  и  распахнул  окно.  Затем  я  всадил  в
обезглавленного триффида заряд из второго ствола - на этот раз в основание
стебля. Барабанная дробь смолкла.
     - Самое скверное в триффидах, - сказал я, когда мы налили  по