ует, - мы  должны  иметь  определенные  обязательства  со
стороны тех, кто выразит желание присоединиться к нам.
     Никто из нас не собирается восстанавливать образ жизни, который  нами
утрачен. Что мы предлагаем? Трудовую жизнь в наилучших условиях, какие  мы
можем создать, и счастье, которое придет в борьбе с трудностями. Взамен мы
просим  сотрудничества  и  плодотворной  деятельности.  Никто  никого   не
принуждает. Выбирайте сами. Те, кому наше предложение не по душе, свободны
идти куда угодно и основать сообщество отдельно на принципах, которых  они
предпочитают.
     Последовал бессвязный спор, то и дело опускающийся  до  частностей  и
гипотетических предположений, на которые пока не  могло  быть  ответа.  Но
никто не пытался прекратить его. Чем дольше он продолжался, тем  привычней
становилась сама идея.
     Мы с Джозеллой отправились к столу, где сестра Берр расположилась  со
своими орудиями пыток. Нам было сделано несколько уколов,  после  чего  мы
снова сели слушать спорящих.
     - Как вы думаете, - спросил  я  Джозеллу,  -  сколько  из  них  решат
присоединиться?
     Она огляделась.
     - Да почти все к утру, - сказала она.
     Я усомнился. Слишком много слышалось возражений и вопросов.  Джозелла
сказала:
     - Знаете, если бы вы  были  женщиной  и  вам  предстояло  перед  сном
подумать час-другой, выбрать ли детей и организацию, которая будет  о  вас
заботиться, или верность принципам, которые скорее всего не дадут  вам  ни
детей, ни мужчину-защитника, вы бы не испытывали сомнений.
     - Не ожидал от вас такого цинизма.
     - Если вы всерьез считаете это цинизмом, значит,  вы  сентиментальный
пошляк. Я говорю о реальных женщинах, а не о куклах из фильмов  и  дамских
журналов.
     - О, - сказал я.
     Некоторое  время  она  размышляла,  затем  нахмурилась.  Наконец  она
сказала:
     - Хотела бы я знать, сколько им от  нас  нужно.  Я  люблю  детей,  но
должен быть какой-то предел.
     Дебаты беспорядочно продолжались примерно час, после чего  постепенно
затихли. Микаэль попросил, чтобы списки тех, кто  решит  присоединиться  к
сообществу, были  у  него  в  кабинете  к  десяти  часам  утра.  Полковник
потребовал, чтобы все, кто может водить грузовики, явились к нему  в  семь
ноль-ноль. На этом собрание закончилось.
     Мы с Джозеллой вышли из здания. Вечер был теплый. Прожекторный луч на
башне вновь с надеждой пронизывал небеса. Луна только  что  поднялась  над
крышей музея. Мы нашли низенькую ограду и уселись на нее, глядя в  темноту
сада и слушая слабый шорох ветра в листве. Мы молча выкурили по  сигарете.
Затем я отшвырнул окурок и глубоко вздохнул.
     - Джозелла, - сказал я.
     - М-м? - отозвалась она рассеянно.
     - Джозелла, - снова сказал я. - Э... насчет детей. Я бы... э... я был
бы чертовски горд и счастлив, если бы они были вашими и моими.
     Секунду  она  сидела  неподвижно,  не  говоря  ни  слова.  Затем  она
повернула ко мне лицо. Лунный свет блестел на ее  каштановых  волосах,  но
глаза оставались в тени. Я  ждал,  сердце  мое  билось  сильно  и  немного
болезненно. Она произнесла с удивительным спокойствием:
     - Спасибо, милый Билл. Мне кажется, я тоже была бы горда и счастлива.
     Я перевел дыхание. Сердце билось по-прежнему сильно, и, протянув руку
к ее руке, я обнаружил, что пальцы у меня дрожат. У меня не  было  слов  в
эту минуту. Но у Джозеллы они были. Она сказала:
     - Правда, теперь это не так просто.
     Меня подбросило.
     - Что вы имеете в виду? - спросил я.
     Она раздумчиво проговорила:
     - Мне кажется, я бы на  месте  этого  комитета...  -  Она  кивнула  в
сторону башни. - Я бы установила правило. Я бы разделила нас на группы.  Я
постановила бы, что каждый мужчина, который  женится  на  зрячей  девушке,
обязан взять на себя еще и двух слепых девушек.
     Я уставился в ее лицо, скрытое тенью.
     - Вы шутите, - сказал я.
     - Боюсь, что нет, Билл.
     - Но послушайте...
     - А вам не кажется, что примерно это они  и  имели  в  виду...  когда
выступали там, на собрании?
     - Пожалуй, - согласился  я.  -  Но  одно  дело,  если  такое  правило
установят они. И совсем другое...
     Я проглотил слюну. Я сказал:
     - Послушайте, вы с ума сошли. Это же противоестественно. То,  что  вы
предлагаете...
     Она подняла ладонь, чтобы остановить меня.
     - Погодите, Билл,  выслушайте  меня.  Я  знаю,  поначалу  это  звучит
немного жутко, но никто с ума не сошел. Все это очень ясно... и  очень  не
просто.
     Все это, - она обвела рукой вокруг, - что-то изменило во мне.  Словно
я вдруг все увидела по-другому. И мне кажется, те из нас, кого минула чаша
сия, будут гораздо ближе друг другу, гораздо больше... ну, больше походить
на единое племя, чем когда-либо раньше.
     Весь день, когда  мы  разъезжали  по  городу,  я  видела  несчастных,
обреченных людей. И все  время  я  твердила  себе:  "Если  бы  не  милость
судьбы..." И затем я сказал  себе:  "Это  чудо!  Я  не  заслуживаю  лучшей
участи, нежели эти люди. Но произошло чудо. Я уцелела... и теперь я должна
оправдать это"; я ощутила себя как-то ближе к другим  людям,  чем  прежде.
Это ощущение заставило меня думать все время: чем я могу  помочь  хотя  бы
некоторым из них?
     Понимаете, Билл, мы обязаны что-то сделать, чтобы оправдать это чудо.
Я могла быть одной из этих слепых девушек; вы могли  быть  одним  их  этих
несчастных слепых мужчин. Мы не способны сделать ничего большого. Но  если
мы возьмем на себя заботу хотя бы о немногих и  дадим  им  хоть  чуть-чуть
счастья,  мы  расплатимся...  уплатим  крошечную  долю  своего  долга.  Вы
понимаете меня, Билл, ведь правда?
     Минуту или больше я обдумывал ее слова.
     - По-моему, - сказал я, - это самый странный довод,  какой  я  слыхал
сегодня... и вообще в жизни. И все же...
     - И все же это так, правда, Билл? Я знаю, что это так.  Я  попыталась
поставить себя на место одной из этих слепых девушек, и я  знаю.  В  нашей
воле дать им настоящую, полную жизнь, насколько это возможно, некоторым из
них. Так что же, дадим мы ее им как долю  нашей  благодарности...  или  мы
откажем им из-за внушенных нам предрассудков?
     Некоторое время я молчал. Я ни секунды не  сомневался,  что  Джозелла
уверена в каждом своем слове. Я подумал о  судьбах  решительных  женщин  с
подрывными идеями, таких, как Флоренс Найтингейл и Елизавета Фрай.  Ничего
с ними нельзя поделать... И так часто в  конечном  счете  они  оказывались
правы.
     - Ну хорошо, - сказал я. - Пусть  будет  так,  раз  вы  считаете  это
нужным.
     Мы все сидели на ограде, держась за руки, и  глядели  на  испятнанные
тенями деревья, но почти ничего не видели. По крайней  мере  я  не  видел.
Затем в здании у нас за спиной кто-то завел патефон. Над пустынным  двором
зазвучал вальс Штрауса, полный светлой тоски по родине. На мгновение перед
нами  возникло  видение  большого  зала:  вихрь  красок  и   луна   вместо
хрустальной люстры.
     Джозелла соскользнула со стены. Раскинув руки и изгибаясь, легкая как
пушинка,  она  танцевала  в  огромном  круге  лунного  света.  Потом   она
остановилась передо мной. Глаза ее сияли, и она протянула ко мне руки.
     И мы танцевали на пороге неведомого  будущего  под  эхо  исчезнувшего
прошлого.



                            8. КРУШЕНИЕ ПЛАНОВ

     Я брел по незнакомому пустынному городу, где  мрачно  бил  колокол  и
гробовой бестелесный  голос  вопил  в  пространстве:  "Зверь  на  свободе!
Берегитесь! Зверь на свободе!" Тут я проснулся и  обнаружил,  что  колокол
бьет наяву. Он гремел медным звоном так резко и тревожно, что секунду я не
мог сообразить, где нахожусь. Затем, пока я все  сидел,  приходя  в  себя,
послышались крики: "Пожар!" Я выскочил из постели и в чем  был  выбежал  в
коридор. Там пахло дымом, слышались торопливые шаги, хлопали двери. Больше
всего шум доносился справа, где бил колокол и слышались испуганные  крики,
и я побежал туда. Лунные блики падали через высокие окна в конце  коридора
и разрежали сумрак, позволяя держаться подальше от стен, вдоль которых  на
ощупь двигались люди.
     Я добежал до лестницы. Колокол  гремел  внизу  в  вестибюле.  Я  стал
поспешно  спускаться  сквозь  дым,  становившийся   гуще.   На   последних
ступеньках я споткнулся и упал. Сумрак вдруг обратился в кромешную тьму, в
этой тьме вспыхнула туча искр, и все кончилось...
     Сначала была боль в голове. Затем, когда я открыл  глаза,  был  яркий
блеск. Он ослепил меня, словно прожектор, но когда  я  попробовал  поднять
веки  снова,  на  этот  раз  осторожно,   оказалось,   что   передо   мной
всего-навсего обыкновенное окно, да притом еще грязное. Я знал,  что  лежу
на кровати, но я не стал подниматься: в голове  стучал  яростный  поршень,
предупреждавший малейшие попытки пошевелиться. Поэтому  я  продолжал  тихо
лежать и глядеть в потолок до тех пор, пока не обнаружил, что руки у  меня
связаны.
     Это сразу вывело меня из летаргии, несмотря на  грохот  в  голове.  Я
увидел, что связан со  знанием  дела.  Не  настолько  крепко,  чтобы  было
больно, однако вполне прочно. Несколько  витков  электрического  шнура  на
запястьях и сложный узел внизу, так, чтобы нельзя было дотянуться  зубами.
Я выругался и стал осматриваться. Комната была невелика, и, кроме кровати,
на которой я лежал, в ней ничего не было.
     - Эй! - крикнул я. - Есть здесь кто-нибудь?
     Через минуту снаружи послышались шаркающие шаги. Дверь  приоткрылась,
и в комнату просунулась маленькая голова в шерстяном колпаке. Под  головой
болтался галстук, похожий на веревку. Лицо  казалось  темным  от  небритой
щетины. Глаза были устремлены в мою сторону, но не на меня.
     - Здорово,  хрен,  -  сказала  голова  довольно  дружелюбно.  -  Что,
очухался? Потерпи немного, я сейчас принесу тебе хлебнуть  горячего.  -  И
голова скрылась.
     Предложение потерпеть  было  совершенно  лишним,  но  ждать  пришлось
недолго. Через несколько минут  он  вернулся,  неся  бидон  с  проволочной
ручкой.
     - Ты где? - спросил он.
     - Прямо перед тобой, на кровати, - ответил я.
     Он осторожно двинулся вперед,  вытянув  левую  руку,  нащупал  спинку
кровати, затем обошел кровать и протянул мне бидон.
     - Получай приятель. Вкус у  него  не  так  чтобы  очень,  потому  как
старина Чарли плеснул туда немного рома, но,  я  думаю,  ты  не  будешь  в
обиде.
     Я принял бидон, зажав его довольно неловко между связанными руками. В
бидоне оказался чай, крепкий и  сладкий,  с  изрядными  количеством  рома.
Возможно, вкус у этого чая действительно был  несколько  странный,  но  он
подействовал на меня, как эликсир жизни.
     - Спасибо, сказал я. - Ты прямо чудодей. Меня зовут Билл.
     Его, как оказалось, звали Элф.
     - Ну, выкладывай, Элф, - сказал я. - Что здесь происходит?
     Он присел на край кровати и протянул мне пачку сигарет  и  спички.  Я
взял, прикурил для него, закурил сам и вернул ему коробок.
     - Вот какое дело, друг, - сказал он. - Ты, поди,  знаешь,  что  вчера
утром возле университета был небольшой шум. Может, ты был там?
     Я сказал, что все видел.
     - Ну так вот, после этого дела Коукер - это тот самый парень, который
вел переговоры, - он вроде как бы обозлился. "Ладно,  -  говорит  он  этак
злобно. - Эти гады у нас попляшут. Я все выложил им честно и благородно. А
теперь они получат сполна". Да, а надо тебе сказать,  что  мы  еще  раньше
встретили еще пару ребят и одну бабенку, которые тоже зрячие. Они все  это
устроили. Он парень что надо, этот Коукер!
     - Ты хочешь сказать... Он все это подстроил? Никакого пожара не было?
- спросил я.
     - Пожар! Да какой там пожар? Они вот что сделали: натянули проволоку,
зажгли в зале  кучу  бумаги  и  щепок  и  принялись  бить  в  колокол.  Мы
посчитали, что зрячие выскочат первыми, потому что немного света  от  луны
все-таки было. Так оно и получилось. Коукер и  еще  один  парень  брали  в
работу тех, кто спотыкался  на  проволоку,  и  передавали  нам,  а  уж  мы
относили на грузовик. Просто, как поцелуй ручку.
     - М-м, - произнес я горестно. - Действительно, он парень  не  промах,
этот ваш Коукер. И много нас дураков попалось в эту ловушку?
     - Да пару дюжин мы, наверно, взяли... правда,  потом  оказалось,  что
пять или шесть из них слепые. Когда в грузовике не осталось больше  места,
мы укатили и оставили остальных разбираться, что к чему.
     Как бы ни относился к нам Коукер, было очевидно, что  Элф  враждебных
чувств к нам не испытывал. Кажется, он смотрел на  все  это  дело  как  на
спорт. Я мысленно снял перед Элфом шляпу. Я-то отлично сознавал, что в его
положении не был бы способен смотреть на что бы то ни было как на спорт. Я
допил чай и получил от него вторую сигарету.
     - А что будет дальше? - спросил я.
     - Коукер хочет разделить всех нас на команды и придать каждой команде
одного из ваших. Вы будете смотреть, где что можно взять, вроде бы глазами
будете для нас. Ваше дело будет помочь нам продержаться,  пока  кто-нибудь
не придет и не управится с этой погибелью.
     - Понятно, - сказал я.
     Он настороженно повернул ко мне лицо. Нет, в  чуткости  отказать  ему
было нельзя. Он уловил в моем тоне больше, чем я хотел выразить.
     - Ты думаешь, это надолго? - спросил он.
     - Не знаю. Что говорит Коукер?
     Коукер, по-видимому, не затруднялся частностями. Впрочем, у Элфа было
свое мнение.
     - Если ты спросишь меня, так, по-моему, никто нас спасать не  придет.
Если бы было кому, то  давно  бы  уже  пришли.  Другое  дело,  будь  мы  в
каком-нибудь маленьком городишке или в деревне. А тут  Лондон!  Ясно,  что
сюда пришли бы раньше, чем в какое другое место. Нет, на мой  взгляд,  они
еще не пришли, и значит это,  что  они  никогда  не  придут.  Потому  что,
провалиться мне, кто же мог подумать, что случится такое?
     Я ничего не  сказал.  Не  такой  был  Элф  человек,  чтобы  утешаться
легковесными ободрениями.
     - А ты, я смотрю, тоже так думаешь? - спросил он, помолчав.
     - Да, дела обстоят неважно, - признался я. - Но есть еще шанс, видишь
ли... люди откуда-нибудь из-за границы...
     Он покачал головой.
     - Они  бы  уже  были  здесь.  Они  бы  уже  разъезжали  по  улицам  с
громкоговорителями и объяснили нам, что нужно делать.  Нет,  приятель,  мы
влипли: никто никуда не придет. Это уж точно.
     Некоторое время мы молчали, затем он сказал:
     - А знаешь, неплохо мы все-таки пожили.
     Мы немного поговорили о том, как  пожил  он.  Он  работал  во  многих
местах и всюду, по-видимому, обделывал кое-какие тайные делишки. Он подвел
итог:
     - Так или иначе, мне жилось неплохо. А ты чем промышлял?
     Я рассказал. Это не произвело на него впечатления.
     -  Триффиды,  ха!  Гнусные  твари.  Какие-то  они,   можно   сказать,
ненастоящие, что ли.
     Больше о триффидах не было сказано ни слова.
     Элф вышел, оставив меня с моими мыслями и с пачкой своих  сигарет.  Я
продумал ситуацию, и она мне не понравилась. Мне хотелось  знать,  как  ее
восприняли другие. Особенно меня интересовало мнение Джозеллы.
     Я встал с  кровати  и  подошел  к  окну.  Вид  из  окна  был  жалкий.
Внутренний двор-колодец с гладкими стенами, выложенными белыми  изразцами,
подо мной четыре этажа и застекленный люк внизу. Сделать  тут  можно  было
немного. Элф повернул за собой ключ, но  на  всякий  случай  я  попробовал
дверь. Комната не вселяла в меня никаких надежд. Она выглядела  как  номер
третьесортной гостиницы, только из нее было вынесено все, кроме кровати.
     Я вернулся на кровать и предался размышлениям. Вероятно,  я  смог  бы
одолеть Элфа даже со связанными руками - при условии, что у него нет ножа.
Но он скорее всего имел нож, и это  было  бы  неприятно.  Вряд  ли  слепой
станет угрожать ножом; чтобы справиться со мной, он пустит нож в  ход  без
предупреждения. Затем, как узнать, с кем я еще столкнусь, пока буду искать
выход на улицу? Более того, я не  желал  причинять  Элфу  никакого  вреда.
Самым благоразумным представлялось ждать  удобного  случая:  такой  случай
обязательно должен выпасть на долю зрячего среди слепых.
     Часом позже Элф вернулся, неся тарелку с едой, ложку и опять бидон  с
чаем.
     - Вроде бы и грубо с нашей стороны, - извинился он, - но вилки и ножа
давать тебе не велено, так что обойдись так.
     Энергично работая ложкой, я спросил Элфа о других пленниках. Он  знал
очень немного и совсем не знал имен, но я  выяснил,  что  среди  них  есть
женщины. Затем я остался один на несколько часов, в  течение  которых  изо
всех сил старался заснуть и избавиться от головной боли.
     Когда Элф появился снова с едой и неизбежным  чаем,  его  сопровождал
человек, которого он назвал Коукером. Коукер выглядел более  усталым,  чем
вчера у ворот университета. Под мышкой у него была кипа бумаг.  Он  окинул
меня изучающим взглядом.
     - Вам известно, чего от вас хотят? - спросил он.
     - Более или менее. Элф рассказал мне.
     - Тогда ладно. - Он бросил бумаги на  кровать,  взял  одну  сверху  и
развернул ее. Это оказался план Большого  Лондона.  Он  указал  на  район,
жирно  обведенный  синим  карандашом,   включающий   часть   Хэмпстеда   и
Суисс-коттедж.
     - Вот ваше место, - сказал он. - Ваша команда работает  внутри  этого
района и нигде больше. Нельзя допустить, чтобы  все  группы  охотились  за
одной и той же добычей. Ваше дело искать продовольствие в  этом  районе  и
снабжать свою команду продовольствием и всем остальным,  что  понадобится.
Дошло?
     - А иначе? - спросил я, глядя на него.
     - А иначе они останутся голодными. И  если  они  будут  голодны,  вам
придется плохо. Некоторые из парней - настоящее зверье, и никто из нас  не
занимается этим для развлечения. Поэтому будьте осторожны. Завтра утром мы
отвезем туда вас и вашу группу на грузовиках, после чего вашим делом будет
помочь им продержаться, пока не придет кто-нибудь, чтобы  привести  все  в
порядок.
     - А если никто не придет? - спросил я.
     - Кто-нибудь должен прийти, -  сказал  он  угрюмо.  -  Одним  словом,
действуйте и смотрите, не забирайтесь в чужие районы.
     Он повернулся, чтобы идти, но я остановил его.
     - Мисс Плэйтон находится у вас? - спросил я.
     - Имен я не знаю, - сказал он.
     -  Блондинка,  примерно  метр  шестьдесят  пять  -  шестьдесят  семь,
серо-голубые глаза, - настаивал я.
     - Девушка примерно такого роста  есть,  и  она  блондинка.  Но  я  не
заглядывал ей в глаза. У меня есть дела поважнее, - сказал он и вышел.
     Я нагнулся над картой. Я не был в восторге от своего района. Конечно,
это был пригород с чистым целебным воздухом, но в данных обстоятельствах я
бы предпочел расположение каких-нибудь доков  или  пакгаузов.  Сомнительно
было, чтобы в назначенном мне  районе  нашлись  более  или  менее  крупные
товарные склады.  Однако  "приз  не  может  достаться  всем  сразу",  как,
несомненно, сказал бы Элф, и, кроме того, я не  собирался  оставаться  там
дольше, чем необходимо.
     Когда Элф пришел снова, я спросил его, не  передаст  ли  он  Джозелле
записку. Он покачал головой.
     - Прости, друг. Не велено.
     Я обещал ему, что ничего плохого в записке не будет,  но  он  остался
непоколебим. Я не мог винить его за это. У него не  было  причин  доверять
мне, и он не мог прочесть записку, чтобы убедиться, так ли она  безобидна,
как я обещал. И вообще у меня не было ни бумаги, ни карандаша, и я оставил
эту мысль. Все же мне удалось убедить его дать ей знать,  что  я  нахожусь
здесь, и выяснить, в какой район  ее  посылают.  Ему  ужасно  не  хотелось
делать этого, но он был  вынужден  согласиться,  что  если  порядок  будет
когда-либо восстановлен, мне будет легче найти ее, зная,  откуда  начинать
поиски.
     Затем я остался на некоторое время наедине со своими мыслями.
     Беда была в том, что я с  чудовищной  ясностью