гнал меня
к какому-то домику; но в домике было тихо.  Потом  на  склоне  отдаленного
холма я заметил мелькание чего-то белого; однако, направив туда бинокль, я
обнаружил несколько мечущихся в панике овец и среди них триффида,  который
раз за разом безрезультатно бил жалом в их защищенные шерстью спины. Живых
людей я не видел нигде.
     Я сделал остановку, чтобы поесть. Я ел быстро, вслушиваясь в  тишину,
которая действовала мне  на  нервы,  торопясь  скорее  закончить  и  снова
пуститься в путь, чтобы слышать хотя бы шум мотора.
     Начались галлюцинации. Я видел руку, машущую  мне  из  окна,  но  это
оказалась не рука, а ветка дерева, качающаяся перед домом. Я видел посреди
поля человека, который стоял, глядя в мою сторону, но в бинокль рассмотрел
только пугало. Я слышал зовущие голоса, еле слышные  за  шумом  мотора,  я
останавливался и выключал двигатель, но голосов не было, не  было  ничего,
только где-то вдали выла недоеная корова. Мне пришло в голову, что по всей
стране, наверно, разбросаны одинокие мужчины и женщины,  которые  считают,
что они остались одни, что только они уцелели в катастрофе. И я  испытывал
к ним острую жалость.
     Всю вторую половину дня  я  буквально  в  отчаянии  продолжал  упрямо
рыскать по своему участку, уже потеряв всякую  надежду.  В  конце  концов,
однако, я пришел к убеждению, что в этом районе большая группа людей может
остаться незамеченной только в том случае, если будет искусно прятаться. Я
не был в состоянии обшарить каждый проселок и каждую тропинку,  но  зычные
звуки моего сигнала огласили на участке  каждый  акр.  Тогда  я  сдался  и
поехал обратно в город. Я вернулся к  нашему  грузовику  в  самом  мрачном
настроении. Никого еще не было, и, чтобы провести время  и  избавиться  от
холода в груди, зашел в ближайший кабачок  и  налил  себе  хорошую  порцию
бренди.
     Следующим вернулся Стефен. Видимо, поездка подействовала на него  так
же, как и на меня: в ответ на мой вопросительный взгляд он только  помотал
головой и схватился за бутылку. Минут через  десять  к  нам  присоединился
тщеславный радиомастер. Он привез с собой обалдевшего растрепанного парня,
который не мылся и не брился,  наверно,  несколько  недель.  Этот  субъект
болтался на дороге - видимо, это занятие было его единственной профессией.
Как-то вечером (он не помнил даже, в какой день) он  забрался  на  ночь  в
отличный сарай. Накануне он  прошел  больше,  чем  обыкновенно,  и  потому
заснул, как убитый. На следующее утро он проснулся в мире кошмаров. Он  до
сих пор не уверен, кто сошел с ума - он сам или остальная вселенная. У нас
составилось мнение, что хотя он, может быть, немного и не  в  себе,  но  у
него сохранилось ясное и точное  представление  о  том,  как  поступают  с
пивом.
     Прошло еще полчаса, и  появился  Коукер.  Он  вошел  в  сопровождении
здоровенного щенка и поразительно старой леди. Она была, видимо,  в  самом
лучшем своем платье. Ее чистота и аккуратность разительно  контрастировали
с   обликом   нашего   первого   новобранца.   Она   с    благовоспитанной
нерешительностью остановилась  в  дверях  кабачка.  Коукер  взял  на  себя
церемонию представлений.
     - Это миссис Форсетт, - провозгласил  он,  -  единственная  владелица
универсального магазина Форсетта из  коллекции  в  десяток  домишек,  двух
пивных и одной церквушки, каковая известна под названием  Чиппингтон-Дени.
Миссис Форсетт умеет готовить. Знали бы вы, как она готовит!
     Миссис Форсетт приветствовала  нас  с  достоинством,  приблизилась  с
уверенностью, уселась с осмотрительностью и снизошла  к  предложенному  ей
стаканчику портвейна, за которым последовал еще один стаканчик.
     В ответ на наши расспросы она  призналась,  что  в  роковой  вечер  и
последовавшую за ним ночь она очень крепко спала. Почему так  случилось  -
она не стала  рассказывать,  а  мы  не  стали  спрашивать.  Она  спала,  и
поскольку ее никто не беспокоил, проспала  до  полудня.  Проснувшись,  она
чувствовала себя неважно, и потому не поднималась до вечера. Ей показалось
странным, но знаменательным, что никто не потребовал ее за прилавок. Когда
она, наконец, встала и подошла к двери, то увидела в своем саду  "одну  из
этих ужасных триффидных тварей" и человека, лежавшего  на  тропинке  перед
воротами, вернее, его ноги. Она уже хотела выйти и посмотреть, что с  ним,
но тут триффид шевельнулся. Она едва успела  захлопнуть  дверь.  Вероятно,
для нее это было неприятным переживанием - воспоминание о нем подвигло  ее
на третий стаканчик портвейна.
     Затем она стала ждать, пока кто-нибудь придет  и  уберет  триффида  и
труп. Ей было странно, что никто не приходит, но она не испытывала  особых
неудобств, потому что продуктов в магазине  было  достаточно.  Так  она  и
ждала, когда Коукер заметил дым ее печки, отстрелил у триффида верхушку  и
зашел посмотреть, что у нее  делается,  объяснила  она,  с  восхитительной
рассеянностью наливая себе четвертый стаканчик.
     Она угостила Коукера обедом, а он в благодарность дал ей совет.  Было
нелегко внушить ей представление об истинном положении вещей.  Отчаявшись,
он предложил ей самой поглядеть на то,  что  делается  в  деревне,  только
держаться подальше от триффидов, а он к пяти часам вернется  и  узнает  ее
мнение. Он вернулся и увидел, что она полностью собралась, уложила багаж и
готова ехать немедленно.
     Вечером, вернувшись в Чаркотт-Олд-хауз,  мы  снова  обступили  карту.
Коукер принялся намечать новые районы  поисков.  Мы  следили  за  ним  без
всякого энтузиазма. И тогда Стефен сказал то, что думали все, в том  числе
и сам Коукер:
     - Послушайте, мы обшарили все в радиусе пятнадцати  миль.  Ясно,  что
поблизости их нет. Или ваши сведения неверны,  или  они  решили  здесь  не
останавливаться и поехали дальше. Я считаю, что продолжать поиски так, как
сегодня, не имеет смысла.
     Коукер положил циркуль.
     - Что же вы предлагаете?
     - Понимаете, по-моему,  мы  могли  бы  очень  быстро  и  очень  точно
проделать все это с воздуха. Бьюсь об  заклад,  всякий,  кто  услышит  шум
самолета, немедленно выскочит и начнет подавать какие-нибудь знаки.
     Коукер покачал головой.
     - И  как  это  мы  раньше  об  этом  не  подумали?  Нужен,   конечно,
вертолет... Только где его найти? И кто будет пилотом?
     - Я  берусь  запустить  в  воздух  такую  штуку,  -  уверенно  сказал
радиомастер.
     Что-то в его тоне вызывало сомнение.
     - Вы хоть раз водили вертолет? - спросил Коукер.
     - Нет, - признался он. - Но я думаю, ничего там такого сложного  нет.
Была бы сноровка.
     - Гм, - Коукер недоверчиво поглядел на него.
     Стефен вспомнил, что неподалеку находятся две базы ВВС, а  от  Йовила
начиналась линия аэротакси.


     Вопреки нашим сомнениям радиомастер не ударил лицом в грязь. Он  был,
очевидно, убежден, что инстинктивное знание механизмов  не  подведет  его.
Повозившись полчаса, он поднял вертолет в воздух и привел его в Чаркотт.
     Четыре  дня  подряд  машина  парила  над  районом  по  расширяющимися
кругами. Два дня наблюдения вел Коукер, на остальные два дня  его  заменил
я. Всего мы обнаружили десять небольших групп. Ни в одной из них  не  было
Джозеллы. Заметив группу, мы садились. Обычно  такие  группы  состояли  из
двух или трех человек, самая крупная - из семи. Они с  радостной  надеждой
встречали нас, но  их  интерес  к  нам  сразу  пропадал,  как  только  они
узнавали, что  мы  не  являемся  разведывательным  отрядом  спасателей,  а
представляем собой такую же небольшую группу. Мы не  могли  предложить  им
ничего, чего бы они не имели. Некоторые  в  своем  разочаровании  начинали
разговаривать в оскорбительных и угрожающих тонах,  но  большинство  снова
впадало в апатию. Как правило, они не высказывали желания  объединяться  с
другими группами; они хотели только  набрать  всего  побольше,  устроиться
поуютнее  и  ждать  американцев,  которые  уж  просто-таки  обязаны  найти
какой-нибудь  выход.  Эта  идея  была  широко  распространена  и   глубоко
укоренилась. Наши заверения, что выжившие американцы скорее всего по горло
заняты своими делами, воспринимались как попытки  облить  холодной  водой.
Американцы,  утверждали  они,  никогда  бы  не  допустили,   чтобы   такое
безобразие случилось у них в стране. Все же, невзирая на  веру  в  доброго
американского дядюшку, мы оставляли каждой группе  карту  с  расположением
всех других групп,  обнаруженных  на  этот  день,  так  что  если  бы  они
передумали, они могли бы объединиться с ними.
     Эти полеты были далеки от развлечения, хотя имели  свои  преимущества
перед одинокими поездками по пустынным полям. Однако  в  конце  четвертого
дня было решено прекратить поиски.
     Так по крайней мере решили  остальные.  У  меня  было  совсем  другое
отношение к этому. Я имел личную цель. Они же искали и могли найти  только
незнакомых людей. Для меня  поиски  группы  Бидли  были  средством,  а  не
самоцелью. Если бы я нашел ее и Джозеллы там бы не  оказалось,  я  бы  все
равно продолжал искать. Но я не мог ожидать, чтобы остальные бросили все и
посвятили бы свое время моим личным делам.
     Мне было странно, что я нигде не встретил ни одного человека, который
бы кого-нибудь искал. Если не считать Стефана и его  подругу,  каждый  был
отрезан от всех друзей и родных, соединявших  его  с  прошлым,  и  начинал
новую жизнь с совершенно незнакомыми людьми. Один только  я  очень  быстро
обрел новую привязанность за такой короткий срок, что даже не  подозревал,
какое это будет иметь значение для меня.
     После того как решили прекратить поиски, Коукер сказал:
     - Ну ладно. Теперь следует подумать, что мы будем делать для себя.
     - Будем запасаться на зиму и жить, - отозвался Стефен. - Что же еще?
     - Я все время думаю об этом, - сказал Коукер.  -  Возможно,  какое-то
время этого будет достаточно. А потом?
     - Если даже у нас кончатся запасы, не страшно, - сказал  радиомастер.
- Кругом всего полно.
     - Американцы будут здесь до рождества, - объявила подруга Стефена.
     - Послушайте, - терпеливо сказал Коукер. - Давайте пустим американцев
по ведомству журавлей в  небе.  Напрягитесь  и  представьте  себе  мир,  в
котором нет никаких американцев. Можете?
     Девушка вытаращила на него глаза.
     - Куда же они девались? - сказала она.
     Коукер печально вздохнул. Он повернулся к радиомастеру.
     - Эти магазины и склады будут существовать не вечно. В новом мире нам
дан хороший старт. Для начала у нас в  руках  порядочный  капитал.  Но  он
исчерпывается. Правда, мы не съедим  всего,  что  можно  взять,  всего  не
съесть даже нашим внукам. Но ведь съестное долго не протянет. Большая  его
часть скоро испортится. И речь идет не только о еде. Рассыплется рано  или
поздно все, может быть, и не так скоро, но наверняка. Если мы хотим  иметь
в следующем году свежую пищу, нам придется выращивать ее самим.  И,  может
быть, еще не так скоро, но все-таки наступит  время,  когда  нам  придется
делать самим все. Наступит время, когда износится или проржавеет последний
трактор,  кончится  горючее  и  мы  окончательно  вернемся  к  природе   и
благословим лошадей, если они у нас еще будут.
     Сейчас у нас передышка, ниспосланная нам небом передышка, и мы должны
воспользоваться ею, чтобы прийти в себя и приняться  за  дело.  Позже  нам
придется пахать, еще позже - учиться ковать лемехи, а еще позже -  учиться
выплавлять железо. Мы сейчас на пути, который поведет  нас  назад,  назад,
назад, пока мы не научимся - если только мы сможем научиться - производить
все,  что  потребляем.  Только  тогда  мы  остановимся  на  этом  пути   в
первобытное состояние. Но как только мы остановимся, мы,  вероятно,  снова
медленно поползем вверх.
     Он оглядел нас, чтобы удостовериться, следим ли мы за его словами.
     - Мы можем сделать это. Если захотим. Самое ценное  в  нашем  хорошем
старте - это знание. Мы избавлены  от  тех  трудностей,  которые  пришлось
преодолеть нашим предкам. Все, что нам  надо,  содержится  в  книгах,  нам
остается только взять на себя труд пойти и прочесть их.
     Все глядели на Коукера с любопытством. Они впервые  слышали,  как  он
ораторствует.
     - Я читал историю,  -  продолжал  он,  -  и  знаю  из  нее,  что  для
использования  знаний  необходимо  свободное  время.  Там,   где   каждому
приходится работать ради куска хлеба до седьмого пота и где нет ни  минуты
свободного времени для мысли, там знание застаивается, и народ тоже. Люди,
которые мыслят, не являются производителями материальных  благ,  они,  как
может  показаться,  почти  полностью  живут   за   счет   других.   Но   в
действительности  они  представляют  собой  долгосрочный   вклад.   Знания
вырастали в больших городах и институтах, их содержал труд на  полях  и  в
малых городах. Вы с этим согласны?
     Стефен сдвинул брови.
     - Более или менее... Но я не понимаю, к чему вы клоните.
     - А вот к чему. Рациональное количество людей в общине.  Наша  община
благодаря  своему  размеру   может   рассчитывать   только   на   животное
существование и  деградацию.  Если  нас  по-прежнему  будет  всего  десять
человек, нам конец. Неизбежно постепенное и бессмысленное вымирание. Когда
пойдут дети, мы сможем урвать от наших трудов очень немного времени, чтобы
дать им хотя бы самое зачаточное  образование;  пройдет  поколение,  и  мы
будет иметь дикарей или олухов. Для  того  чтобы  удержаться  на  нынешнем
уровне, чтобы иметь возможность использовать  знания  в  библиотеках,  нам
необходимы учитель, врач  и  руководитель.  Мы  должны  быть  в  состоянии
прокормить их, пока они помогают нам.
     - Ну? - сказал Стефен после паузы.
     - Я все думаю о той общине, которую мы с Биллом видели в Тиншэме.  Мы
вам о ней рассказывали.  Женщина,  которая  там  верховодит,  нуждается  в
помощи, нуждается отчаянно.  У  нее  на  руках  пятьдесят  или  шестьдесят
человек, из них всего дюжина зрячих. Так у нее дело не пойдет. И  она  это
знает... но не желает признавать это перед другими. Она не  попросила  нас
остаться, потому что не желает быть у нас в долгу. Но она  была  бы  рада,
если бы мы вернулись и попросили принять нас.
     - Господи, - сказал я, - вы хотите сказать, что она намеренно пустила
нас по ложному следу?
     - Не знаю. Возможно, я не справедлив к ней. Но разве не странно,  что
мы не нашли здесь никаких следов Бидли и компании? Одним словом, не  знаю,
добивалась ли она этого, но в результате я все же  решил  вернуться  туда.
Хотите знать, почему? На это есть две причины. Первая: если эту общину  не
взять в руки, она разложится, и это будет срамом и растратой человеческого
материала. Вторая причина: в Тиншэме гораздо удобнее, чем здесь. Там  есть
ферма, которую ничего не стоит привести в  порядок.  Практически  поместье
там является самодовлеющей хозяйственной единицей, а при нужде  оно  может
быть и расширено.
     Еще  важнее  такое  обстоятельство.  Тиншэмская   община   достаточно
многочисленна, чтобы выкроить время для обучения и нынешних  слепых  и  их
зрячих детей, когда они появятся. Я полагаю, что это можно  сделать,  и  я
приложу все усилия, чтобы это сделать. А если надменной мисс Дюрран это не
понравится, пусть она пойдет и утопится.
     Теперь дело вот в чем. Я думаю, что смог бы сделать это и сам.  Но  я
уверен,  что,  если  бы  мы  поехали  туда  всей  компанией,  мы  бы   все
реорганизовали и наладили бы работу в течение нескольких недель. И  мы  бы
жили в общине, которая будет расти и предпримет чертовски удачную  попытку
выдержать, несмотря ни на что. Или нам  остается  сидеть  здесь  маленькой
группкой, обреченной на деградацию и отчаянное одиночество. Ну, что вы  на
это скажете?
     Были споры, были вопросы о деталях, но по существу сомнений почти  не
было. Те, кто выезжал на поиски, знали, что такое  отчаянное  одиночество.
Ни у кого не было привязанности к нынешней резиденции.  Ее  в  свое  время
выбрали как хорошую оборонительную позицию -  и  только.  Большинству  уже
невмоготу  стало  переносить  полную  изоляцию  от  мира.  Мысль  о  более
многочисленной  и  разнообразной  компании   уже   сама   по   себе   была
привлекательной. Через час разговор шел о транспорте и порядке переезда, и
предложение Коукера было  окончательно  принято.  Сомневалась  еще  только
подруга Стефена.
     - Этот самый Тиншэм... он хоть значится  на  карте?  -  спросила  она
недовольно.
     - Не беспокойтесь, - утешил ее Коукер. - Он значится на  всех  лучших
американских картах.


     Рано утром следующего дня я понял, что в Тиншэм  я  не  поеду.  Может
быть, когда-нибудь потом, но не сейчас...
     Моим первым побуждением было ехать со всеми, хотя бы для того,  чтобы
выжать из мисс Дюрран правду о группе Бидли. Но я  вновь  вынужден  был  с
беспокойством признаться, что не уверен,  с  ними  ли  Джозелла,  -  ведь,
говоря по правде, все сведения, которые мне удалось собрать, говорили не в
пользу этого. Через Тиншэм она почти наверняка не проезжала. Но  если  она
уехала не за группой Бидли, то куда? Маловероятно,  чтобы  в  университете
имелся еще один адрес, который я проглядел...
     И тут, словно  вспышка  света,  меня  озарило  воспоминание  о  нашем
разговоре в той роскошной квартире. Я как бы вновь  увидел  Джозеллу,  как
она сидит в голубом бальном платье и огни свечей вспыхивают в  брильянтах.
Мы говорили... "Как насчет Суссекского Даунса? Я  знаю  там,  на  северной
стороне, славный старый фермерский  дом..."  И  тогда  я  понял,  что  мне
делать...
     Утром я сказал об этом Коукеру. Он мне сочувствовал, но явно старался
не слишком обнадеживать.
     - Ну что ж, поступайте, как вам кажется  лучше,  -  сказал  он.  -  Я
надеюсь... В общем вы знаете,  где  мы  будем  находиться,  и  можете  оба
приехать в Тиншэм и помочь нам протаскивать эту бабу через обруч, пока она
не образумится.
     В то утро разразилась непогода. Лил проливной дождь,  когда  я  снова
влезал в знакомый грузовик. Коукер вышел проводить меня. Я знаю, почему он
сделал это. Он никогда не говорил об этом ни слова, но я  чувствовал,  что
его мучают воспоминания о своем  первом  отчаянном  предприятии  и  о  его
последствиях. Он стоял возле кабины, волосы его слиплись,  по  лицу  и  за
шиворот текла вода, и он протянул мне руку.
     - Будьте осторожны, Билл. Карет "Скорой помощи" у нас теперь  нет,  а
ваша подруга наверняка предпочитает, чтобы вы явились к ней  в  целости  и
сохранности. Желаю вам счастья... и передайте ей  мои  извинения  за  все,
когда вы ее найдете.
     Он сказал "когда", но звучало это как "если".
     Я пожелал им удачи в Тиншэме. Затем включил  зажигание,  и  грузовик,
разбрызгивая грязь, помчался по мокрой дороге.



                        13. ПУТЕШЕСТВИЕ В НАДЕЖДЕ

     Утро было испорчено мелкими бедами. Сначала в  карбюраторе  оказалась
вода.  Затем  я  ухитрился  проехать  десяток  миль  на  север  в   полной
уверенности, что еду на запад, а когда я повернул назад, у  меня  отказало
зажигание, и я остановился на открытом  всем  ветрам  холме  в  совершенно
пустынной местности. Эти задержки сильно испортили  бодрое  настроение,  с
которым я  пустился  в  дорогу.  К  тому  времени,  когда  я  справился  с
неполадками, был уже час дня, и погода прояснилась.
     Выглянуло солнце. Все вокруг стало ярким и свежим, но хотя  следующие
двадцать миль и проехал  без  происшествий,  мною  вновь  овладела  тоска.
Теперь я был по-настоящему предоставлен самому себе и не мог отделаться от
ощущения одиночества. Оно вновь нахлынуло на меня, как в тот  день,  когда
мы разделились, чтобы искать Микаэля Бидли; только теперь оно  было  вдвое
сильнее... Раньше одиночество было для меня просто  чем-то  нежелательным,
невозможностью перекинуться словом, чем-то, разумеется, временным.  В  тот
день я узнал, что это нечто гораздо более страшное.  Оно