инна.  Хмурый  и  невыспавшийся  Гасан  Абу  аль-Рашид  тотчас
покинул  уютный кувшин и явился в актовый зал, оглушительно скрежеща желтыми
гнилыми   зубами.  Застыв  перед  трибуной,  он  закатил  глаза  и  с  плохо
скрываемым бешенством потребовал:
     - Повелевай, владыка...
     Но  Антон  Никодимович  как  ни  в чем не бывало продолжал жонглировать
скользкими суффиксами.
     Изумленный   таким  невниманием,  джинн  окончательно  рассвирепел,  но
усилием  воли заставил себя выждать несколько секунд. Ломая пальцы и яростно
вращая  белками  глаз, он в один миг изобрел сорок восемь тысяч новых пыток.
Потом  мгновенно вымахал метров на пять, рванул клок бороды и взвыл страшным
голосом:
     - Повелева-а-а-ай!!! Ааааа!..
     И  затрясся,  словно  припадочный,  царапая  ногтями хилую пергаментную
грудь.
     Никто  не  повелевал.  Более  того,  на него даже внимания не обратили.
Будто  и  не  было  исступленных криков, жуткого хохота и жалобных стенаний.
Будто и не было самого Гасана.
     И   подивился  всемогущий  джинн  виртуозному  мастерству  человека  на
возвышении.  Он, Гасан Абу аль-Рашид, был всего лишь ирреальной субстанцией!
Просто   вызвать   джинна   мог  бы  любой  колдун-недоучка,  а  филигранное
вкрапление  сверхъестественного  в  материальный  мир  было  под  силу  лишь
наискуснейшему из магов!
     И  оглянулся  Гасан  вокруг,  и  вновь  поразился  могуществу неведомых
заклинаний. Скольких людей околдовал и заморочил его новый хозяин!
     И  съежился  джинн  до  нормальных  размеров,  и рухнул на колени перед
чародеем,  и  обратился  в  слух,  дабы  узнать,  чего же хочет от него этот
страшный человек...
     И   ничего  не  понял  бедный  Гасан.  Ни  единого  слова!  Ни  дворцов
прекрасных,  ни  золота  с бриллиантами, ни наложниц озорных, ни караванов -
не  требовал  его  повелитель.  А говорил все о каких-то обязательствах, а в
чем  их  суть  -  было  выше  Гасанова понимания. Понял джинн лишь последнюю
фразу.
     - Мы все как один! - твердо произнес владыка и покинул возвышение.
     Прозрел  тогда  джинн  и испугался. Дошло до него, что пока не исполнит
он  все желания всех присутствующих - не видать ему родного кувшина. Призвал
он  на  помощь  все свои силы сверхъестественные и умение незаурядное, чтобы
хоть  выяснить,  чего  же  хотят  эти люди. Проник в их мысли сокровенные, и
ужаснулся,  и  взвыл пуще прежнего. Ибо одни жаждали одного, другие другого,
третьи  вообще  ничего,  а  четвертые  всего  подряд  и побольше. А были еще
такие,  которые сами не знали, чего хотят, но все же на что-то рассчитывали.
Понял  Абу аль-Рашид, как далек он от милого сердцу медного кувшина. Не знал
джинн  обратного  заклинания,  как и всех прочих, ибо всю жизнь полагался не
на витиеватость словесную, а лишь на себя и свое искусство.
     Вскрикнул  Гасан голосом тонким и пронзительным, обхватил голову обеими
руками  и  винтом  закрутился  по  залу,  будто  волчок  адский, черпая силы
недостающие  из  областей  астральных. Насытился энергией трансцендентной по
самую  макушку и понесся по кругу, словно лошадь скаковая, да так, что сам в
круг  обратился,  пылающий  огнем  невидимым.  И  не  смог  уж он более свое
неистовство   сдерживать,  а  разогнавшись  как  следует,  бросился  вон  из
помещения  на  воздух свежий, на волю желанную. Наложилась тут мощь духовная
на  реальность  объективную  -  и  брызнули  наружу  стекла  оконные  мелким
дождичком бриллиантовым.
     Всполошился  народ  по  обе  стороны  от окон разбитых, а Гасана и след
простыл.  Вихрем  пронесся  он  над  Землею, обогнув ее несколько раз кряду,
посылая   вниз  то  ливни  грозовые,  то  ветра  сильнейшие,  то  тайфуны  с
землетрясениями,  то  цунами,  а  то и просто погодные условия для сельского
хозяйства  неблагоприятные.  Успокоился  джинн  лишь после того, как устроил
катаклизмов  количество  изрядное,  к коим питал страсть непреходящую. Потом
уж  назад  вернулся,  чтобы  обмозговать  задачу  свою,  ибо был заклинанием
намертво повязан.


x x x

     Перво-наперво  злой  джинн  решил  понапрасну не злиться, а спокойно во
всем  разобраться.  Просочился  он  в  кабинет  своего владыки, Ступы Антона
Никодимовича, встал за спиной и принялся руками гипнотические пассы делать.
     Уснул Антон Никодимович, а Гасан возьми да и шепни на ухо:
     - Скажи, чего хочешь? Изъяви сокровенное...
     Зачмокал губами Антон Никодимович и изрек томным голосом:
     - План бы выполнить...
     - Какой план? - вкрадчиво поинтересовался джинн.
     - Месячный,   -   вздохнул   повелитель  и  жалобно  добавил:  -  Да  и
квартальный тоже...
     - Может,  мешает  кто?!  -  спросил  эфемерный  джинн, начав, на всякий
случай, превращаться в сгусток агрессивной энергии.
     - Не-е... - капризно отмахнулся Ступа сонным жестом.
     - Так почему ж сам не выполнишь?
     - Ииии...
     - Так сложно?
     - Уууу...
     Задумался  джинн.  Ни  месячных,  ни  квартальных  планов он никогда не
выполнял. Делал что умел, и, кажется, неплохо получалось.
     - А может, и не нужен тебе план, а? - ласково спросил он.
     - Ох,  нужен,  очень  нужен... - заволновался повелитель. - Страсть как
нужен!
     - Да зачем же?
     - Для начальства. Чтоб не ругалось.
     "Ага!"  -  обрадовался  джинн,  узнав,  что  у  его  владыки  тоже есть
повелители. Стало быть, если им хорошо услужить, они и подобреют.
     - А  скажи,  светлейший,  - обратился Гасан к спящему чародею, - если б
начальство не гневалось, желал бы ты свой план?
     Ступа  страдальчески  сморщился, засопел, завозился в кресле, всхлипнул
и жалобно заскулил.
     Тогда джинн сделал еще несколько пассов руками.
     Лицо Антона Никодимовича прояснилось, и он выдохнул:
     - Да ну его к дьяволу...
     И улыбнулся, задышав ровно и хорошо.
     Отшатнулся  Гасан  от  таких слов. Знавал он дьявола и даже в приятелях
числился, но вспоминал о нем с содроганием.
     Что  ж  это  за план, которого и желаешь вожделенно, и спровадить готов
хоть в преисподнюю?
     И подумал джинн:

                ...что бывает гость -
                Хуже, чем незваный.
                Гость, которого ты ждешь,
                Но который - нежеланный.

     Хотел  еще  поговорить Гасан со своим владыкой, но тот уж спал так, что
хоть  кулаком  в  ухо  бей.  Не  стал джинн будить человека, который казался
сейчас  таким  маленьким  и беспомощным, а пошел прямо к начальству. А чтобы
посмотреть,   послушать   да   ума   поднабраться,   решил   не  сворачивать
пространство, а тихой сапой проследовать коридорами.
     Не  очень  многолюдно  было  в  институтских  проходах  и  тупичках, но
кое-кто   туда-сюда   шастал,  и  посему  информация  в  воздухе  витала.  С
удивлением  выяснил  джинн,  что далеко не все озабочены пресловутым планом.
Вернее,  у каждого он занимал какое-то место в мыслях, но каждый относился к
этому  месту  по-разному.  Постепенно  картина  прояснилась, и Гасан еще раз
убедился  в  старой  житейской мудрости - чем недоступнее мечта, тем сильнее
бередит  она  воображение.  Большие  повелители  больше других переживали за
план.  Меньшие  -  меньше  и  волнений  испытывали. А нижайшие подданные, от
которых  зависело  практическое  исполнение,  обладали  прямо-таки железными
нервами.
     Двумя  дорогами  можно  было  попасть  в  заветный кувшин. Первый путь,
петляя,  шел  сквозь  сердца  исполнителей, а второй вел к наиглавнейшему из
здешних  владык. В одном случае требовалось побудить многих что-то делать, а
в другом - подбить одного от всего отказаться.
     И выбрал джинн тропу, что казалась короче.


x x x

     Директорский  стол  напоминал взлетно-посадочную полосу, а сам директор
смахивал  на  руководителя  полетов.  Вот-вот ожидалось прибытие белоснежных
лайнеров,  и  Семен  Леонардович  придирчиво  осматривал  аэродром  со всеми
службами  и  коммуникациями.  Время от времени он хмурился, цеплял ногтями с
ослепительной  поверхности  невидимую  пылинку,  и  строго  взглянув на нее,
брезгливо  стряхивал  в  урну.  "Из-за  таких вот мелочей, - читалось на его
лице,  -  и  происходят  катастрофы  с  тяжелейшими последствиями". Самолеты
задерживались,  но, видать, Семен Леонардович был в курсе, так как признаков
беспокойства не выказывал.
     И  вдруг  появился  первый  летательный  аппарат.  Вынырнул из замочной
скважины,  покружил  по  комнате  и  приземлился  на  запасном  аэродроме  -
журнальном  столике.  Если бы этот аппарат был виден человеческому глазу, он
бы  не  выдержал  никакой  критики  со  стороны  авиаконструкторов. Согласно
законам  воздухоплавания, длиннобородый восточный старик летать не может. Он
может  пить чай, нюхать табак и неторопливо беседовать с собой или с другими
аксакалами.  Но  Гасан  Абу  аль-Рашид  был  джинн  и  пользовался  законами
левитации.  Усевшись  на  стол,  он поджал ноги и воззрился на мудрейшего из
светлейших, размышляя, с какой стороны к нему подступиться.
     Директор продолжал инспектировать вверенный ему объект.
     "План...  -  думал  он.  -  Надо  давать  план...  Иначе всем крышка. В
министерстве  уже  намекали.  А  Иван  Иванович  даже недовольство выразил -
когда, мол, начнете работать? Будто я им всемогущий в самом деле..."
     "Я, я всемогущий!" - мысленно просигналил джинн.
     "Чушь,  -  ответил  Семен  Леонардович.  -  Всемогущими  бывают  только
обстоятельства. А я директор, мне надо план давать..."
     "Джинн  я,  джинн!"  -  посылал  импульсы  Гасан,  торопясь и волнуясь,
словно новичок радист.
     "Да  хоть бы сам бог Иван Иванович! - рассердился директор. - Посмотрел
бы я, как бы он на моем месте крутился".
     "Так   ведь  я  джинн!  -  продолжал  стучать  на  ключе  Гасан.  -  Из
кув-ши-на!"
     "Интересно,  -  подумал  Семен Леонардович, посмотрев в окно, - пьют ли
где-нибудь  джин  кувшинами?..  О  господи,  какая  дрянь  в голову лезет. А
впрочем...  джин с тоником сейчас бы не повредил. Или коньячок с лимоном. Не
просто  так,  а  для  пользы  дела.  Да только времена не те, не поймут. Еще
загремишь под фанфары..."
     И  вздохнув,  Семен  Леонардович  вновь  принялся готовить аэродром для
приема белоснежных лайнеров.
     Джинн   пригорюнился.  Вероятно,  из-за  плохих  метеоусловий  связь  с
начальником полетов была неустойчивой. Однако надежды Гасан не терял.
     "Откажись!  -  взывал  он  в  эфир.  -  Плюнь! Распусти людей по домам,
закрой институт и ступай!"
     "Хорошо  бы...  - донеслось сквозь треск и разряды. - А что скажет Иван
Иванович?"
     "Плюнь и на него!" - кипятился джинн.
     Тут директор не выдержал, хлопнул по селектору и рявкнул:
     - Татьяна Борисовна!
     - Слушаю, Семен Леонардович, - тотчас ответила секретарша.
     - Принесите мне... - директор замялся. - Ну это... Сами понимаете.
     "Проси  что  хочешь!  -  торжествовал джинн. - Хоть ковер-самолет, хоть
сапоги-скороходы!  Собирай  узелок,  тебя  ждут  неведомые  страны и далекие
края!"
     - Ну уж нет, - процедил директор.
     - Что? - не поняла секретарша.
     - Ничего,  -  ответил  Семен Леонардович. - Ничего не надо приносить, а
позовите-ка мне Антона Никодимовича, начальника отдела.
     И, отключив селектор, прошептал, вытирая лоб:
     - Этак  и  впрямь  придется узелок собирать. Обуют в сапоги и бросят на
периферию первым же самолетом.
     Секретарша  Танечка  не  слышала,  о  чем  говорили Семен Леонардович и
Антон  Никодимович, но рассказывала, что вошел Ступа, будто не выспавшись, а
вышел, словно попарившись.
     Только  в  коридоре  решился  Антон Никодимович перевести дух и смежить
усталые  веки.  А  заметив  инженера  Вову Сидорова, поманил к себе пальцем,
издав при этом сопящий звук.


x x x

     Неудачу  потерпел  джинн.  В  тупик  завела тропа, казавшаяся короткой.
Пора  было  возвращаться  назад  и, собравшись с силами, выходить на большую
дорогу.  Нелегкой  и  долгой  казалась  она, и маячили впереди холмы забот и
желаний  множества  людей. И нельзя было миновать эти холмы, проложив хитрую
незаметную   стежку,   равно  как  и  насквозь  рубануться  прямым  трактом,
игнорируя ландшафт.
     И  решил  джинн  попытать  счастья с молодым человеком, который стоял в
курилке  растрепанный  и  красный и жадно затягивался сигаретой. Подкрался к
нему джинн, скользнул внутрь и притворился внутренним голосом.
     "...и  дернула  меня  нелегкая в коридор выйти, - думал Вова Сидоров. -
Сидел  бы,  как  все,  в  комнате, и пронесло бы. Не иначе как Леопардыч ему
фитиль вставил, вот он и бесится".
     "Это  ты про начальника своего, Антона Никодимовича?" - поинтересовался
внутренний голос.
     "Про  него,  зануду",  - ответил Вова, полагая, что разговаривает сам с
собой.
     "Зря ты так", - мягко укорил голос.
     "А  вот  и не зря! Чего он цепляется? Я, между прочим, свою работу знаю
и делаю, а он в ней ни бельмеса. Только стружку снимать мастер".
     "Но ведь он начальник. Ему так положено".
     "Нача-альник,  -  передразнил  Вова.  - Привык покрикивать. Хоть бы раз
делом помог".
     "У  него ответственность, - убеждал голос. - Он за план переживает. Вот
ты переживаешь?"
     "Я?  -  Сидоров удивился. - При чем тут я? Будет план или не будет, мне
оклад в зубы - и привет!"
     "А премию хочешь?" - с ехидцей спросил голос.
     "Ха!  Премия.  Могут  дать,  могут  нет. И вообще, двадцать рублей - не
деньги".
     "Так, значит, ты всем доволен, и ничего тебе не надо?"
     "Как  это  не  надо?! - Вова аж поперхнулся. - А квартира? До сих пор в
общаге живу! А деньги?"
     "Ты же отказался от двадцатки".
     "Ну  и  что? Если, как кость собаке, - не надо. А если с пониманием, да
за дело, да столько, сколько заслужил, - всегда пожалуйста!"
     "И ты выполнишь план?" - спросил джинн, боясь поверить в удачу.
     "Еще и перевыполню", - заверил Вова.
     "Ой ли?" - усомнился голос.
     Сидоров задумался.
     "Ну,  может,  не  сразу.  Может,  что  и  не  получилось  бы...  Но  уж
постарался бы!"
     "Вот  и  постарайся,  -  проворковал  голос.  -  А  начальство  тебе  и
квартиру, и деньги, и еще что-нибудь. Ты - им, они - тебе".
     "Как  же,  - усмехнулся инженер Сидоров. - Держи карман шире. Не верю я
им".
     "А ты поверь", - применил голос поповский прием.
     Вова только отмахнулся.
     "Да уж верил. Всякий раз одно и то же. Надоело".
     Гасан  аж ладошки потер от радости. Он и предположить не смел, что путь
к кувшину так близок.
     ...Рванул  джинн  из  бороды  волосок  -  и  возник  в сосновом бору за
городом  чудный  дворец  из  чистого  золота,  с подвалами, полными каменьев
драгоценных  да  монет  звонких.  Перенес джинн туда Вову Сидорова и молвил,
притворяясь по-прежнему внутренним голосом:
     "Владей,  Сидоров, живи! Не забудь только про обещание свое, спаситель.
Выполни план!"
     Но Вова лишь удивленно глаза выпучил да назад попятился.
     - Что  это? - икнул он. - Дворцы мерещатся... Вот что значит по общагам
скитаться...
     Вовремя  почуяв  опасность,  джинн,  во избежание необратимых сдвигов в
Вовиной  голове,  срочно  перенес  его  обратно в курилку и прислонил лбом к
холодному стеклу.
     "Еще  в  уме,  не  дай бог, повредится, - хлопотал старик. - Кто ж меня
тогда отсюда вызволит?"
     - Уф!  -  выдохнул Сидоров, оглядываясь по сторонам. - Сдвинуться можно
от такой жизни.
     В этот момент по лестнице пробегала Леночка Ширяева.
     - Что это ты, Сидоров? - Она остановилась. - Бормочешь тут что-то.
     - Слушай,  Лен, - потянулся к ней Вова. - Мне только что золотой дворец
привиделся. Как наяву! Представляешь?
     - Подумаешь!   -   пожала   плечиком   Ширяева.   -   Смотри,  Сидоров,
домечтаешься. Меньше о квартире думай. Живи, как все. Чем ты лучше других?
     "Лучше,  лучше!  -  засуетился  джинн,  в  планы  которого  не  входило
окончательно   добивать   своего   спасителя.  -  Сделаю  я  тебе  квартиру,
Володенька, ты только потерпи малость".
     И  справедливо рассудив, что лучший врачеватель душевных ран - женщина,
джинн  оставил  Сидорова  на попечение Ширяевой, а сам понесся узнавать, что
такое квартира.
     Как  выяснилось, Гасан Абу аль-Рашид делать квартир не умел. До сих пор
он  сотворял  дворцы  и  храмы,  возводил  минареты, соединял отвесные скалы
акведуками   или,  к  примеру,  ваял  скульптурные  композиции.  В  качестве
стройматериалов  использовал серебро, золото, платину, хрусталь, изумруды, а
также  белый и розовый мрамор. Для квартир же требовались кирпичи, цементный
раствор,  арматура,  бетонные  плиты,  доски,  рубероид, паркет и метлахская
плитка.  На  одной стройке Гасан просидел три часа, чтобы увидеть, что такое
рубероид.  Из  слов  рабочих,  возводящих  здание,  он  понял,  что  ему еще
повезло.
     Насобирав  где  только  можно  строительного  мусора,  Гасан вынес свою
добычу  за  город  и  решил  потренироваться.  В мгновение ока он создавал и
развеивал  свои  опусы.  Ничего  путного  не  выходило.  Получались какие-то
высоченные  сверкающие строения с причудливыми изгибами, куполами, башенками
со  шпилями,  резьбой и лепными украшениями. Как миражи в пустыне, возникали
и  рушились  готические соборы, египетские пирамиды, висячие сады, гробницы,
мавзолеи,  а  один раз даже появилась статуя Зевса Олимпийского. Но все это,
конечно,  было  ерундой,  плевым  делом,  а  вот  коробчатая  конструкция  с
квартирами-сотами  -  никак  не  давалась Гасану. Пробовал он и так и этак и
пришел к выводу, что жилищную проблему наскоком не решить.
     Отчаявшись,  посрамленный  джинн  вернулся  в  институт и тихонько, как
нашкодивший кот, влез в Вову Сидорова.
     "Нету квартиры", - упавшим голосом произнес он.
     Вова  лишь  кивнул, лениво надавив паяльником на застывшую канифоль. На
столе  у него валялись какие-то диковинные пластины, разноцветные проводки и
блестящие  штуковины.  Джинн, поглядывая на это мудреное хозяйство, проникся
к Сидорову большим уважением.
     "Может,  сам  попробуешь,  а?"  - жалобно попросил он, рассудив, что не
следует отмахиваться от человека, который разбирается в этой чертовщине.
     Вова недоверчиво поднес паяльник к лицу, рассматривая дымящееся жало.
     "Ну попробуй!" - умолял голос.
     "Чего попробовать?" - буркнул Сидоров.
     "Сходи  к  кому  надо,  попроси  квартиру, может, дадут", - унизительно
причитал внутренний голос.
     "По шее дадут", - резюмировал Вова, вновь расплавляя канифоль.
     "Ну чего ты такой робкий? - плакался голос. - Сходи!"
     Инженер отложил орудие труда и посмотрел в потолок.
     "Может, и правда сходить?" - подумал он.
     "Сходи,  сходи,  -  оживился джинн. - Чего стесняться? Глядишь, и дадут
какой-нибудь завалящий кувшинчик, то есть - тьфу! - квартирку".
     "Разве  что  и  впрямь  попробовать?"  -  неуклюже  ворочалась в голове
необычная мысль.
     "Да  иди  же,  скорее!  - не на шутку рассердился джинн. - Чего сидишь?
Ждешь, пока ковер-самолет подадут?"
     - Э-эх!  -  молодецки  взревел  Вова,  и  сотрудники  в  отделе  дружно
вздрогнули. - Была не была, пойду!
     - Куда? - хором спросили сотрудники.
     - Куда  надо,  туда  и  пойду,  -  отрезал Сидоров и решительно покинул
рабочее место.
     - Здрасьте,  Антонина  Андреевна!  - солидно пробасил он, толкнув дверь
председателя профкома.
     - А,  Вовочка!  -  обрадовалась Антонина Андреевна. - Заходи, заходи...
Что у тебя?
     - У  меня  квартиры  нет,  -  напрямик  бухнул  Сидоров. - Так я это...
пришел, значит... узнать бы. Может, есть, а?
     - Нету  квартир,  Вова,  -  нараспев протянула Антонина Андреевна, и ее
честные испуганные глаза стали еще честней и испуганней.
     "Как так нету?" - опешил джинн, заточенный в теле Сидорова.
     - Как это... нету? - повторил Сидоров. - А когда будут?
     - Не  знаю.  -  На  Вову  в  упор  смотрели  сочувственные  глаза цвета
застиранного до дыр весеннего неба.