5

                             - А вы сами-то верите в привидения? - спросил
                        лектора один из слушателей.
                             - Конечно, нет,  -  ответил лектор и медленно
                        растаял в воздухе.
                                                        Правдивая история.

     До  самого  вечера  я  старался  быть  весьма  осторожным.  Прямо  из
отделения я отправился домой на Лукоморье и там сразу же залез под машину.
Было очень жарко. С запада медленно ползла грозная  черная  туча.  Пока  я
лежал под машиной и обливался маслом, старуха Наина Киевна, ставшая  вдруг
очень ласковой и любезной, дважды подъезжала ко мне с тем, чтобы  я  отвез
ее на Лысую Гору. "Говорят, батюшка,  машине  вредно  стоять,  -  скрипуче
ворковала она, заглядывая  под  передний  бампер,  -  говорят,  ей  ездить
полезно. А уж я бы заплатила, не сомневайся..." Ехать на Лысую Гору мне не
хотелось. Во-первых, в любую  минуту  могли  приехать  ребята.  Во-вторых,
старуха в своей воркующей модификации была мне еще  неприятнее,  нежели  в
сварливой. Далее, как выяснилось, до Лысой Горы  было  девяносто  верст  в
одну сторону, а когда я спросил бабку насчет качества дороги, она радостно
заявила, чтобы я не беспокоился, - дорога гладкая, а в  случае  чего  она,
бабка, будет сама машину выталкивать.  ("Ты  не  смотри,  батюшка,  что  я
старая, я еще очень даже крепкая".) После первой неудачной  атаки  старуха
временно отступила и ушла в избу.  Тогда  ко  мне  под  машину  зашел  кот
Василий. С минуту он внимательно следил за моими руками, а потом  произнес
вполголоса, но явственно: "Не советую, гражданин... мнэ-э...  не  советую.
Съедят", после чего сразу удалился, подрагивая хвостом. Мне хотелось  быть
очень осторожным, и поэтому, когда бабка вторично  пошла  на  приступ,  я,
чтобы разом со всем покончить, запросил с нее пятьдесят рублей. Она тут же
отстала, посмотрев на меня с уважением.
     Я сделал ЕУ и ТО, с величайшей осторожностью  съездил  заправиться  к
бензоколонке, пообедал в  столовой  N_11  и  еще  раз  подвергся  проверке
документов со стороны бдительного Ковалева. Для очистки совести я  спросил
у него, какова дорога до Лысой Горы. Юный  сержант  посмотрел  на  меня  с
большим недоверием и сказал: "Дорога? Да что вы говорите, гражданин? Какая
же там дорога? Нет там никакой дороги". Домой я вернулся уже под проливным
дождиком.
     Старуха отбыла. Кот Василий  исчез.  В  колодце  кто-то  пел  на  два
голоса, и это было жутко и тоскливо. Вскоре ливень сменился скучным мелким
дождем. Стало темно.
     Я  забрался  в  свою  комнату  и   попытался   экспериментировать   с
книгой-перевертышем. Однако в ней что-то застопорило. Может быть, я  делал
что-нибудь не так или влияла погода, но она как  была,  так  и  оставалась
"Практическими занятиями по синтаксису и пунктуации" Ф.Ф.Кузьмина, сколько
я ни ухищрялся. Читать такую книгу было совершенно невозможно, и я попытал
счастья с зеркалом. Но зеркало отражало все, что угодно, и молчало.  Тогда
я лег на диван и стал лежать.
     От скуки и шума дождя я уже начал было дремать, когда вдруг  зазвонил
телефон. Я вышел в прихожую и взял трубку.
     - Алло...
     В трубке молчало и потрескивало.
     - Алло, - сказал я и подул в трубку. - Нажмите кнопку.
     Ответа не было.
     - Постучите по аппарату, - посоветовал я. Трубка молчала. Я  еще  раз
подул, подергал шнур и сказал: - Перезвоните с другого автомата.
     Тогда в трубке грубо осведомились:
     - Это Александр?
     - Да. - Я был удивлен.
     - Ты почему не отвечаешь?
     - Я отвечаю. Кто это?
     - Это Петровский тебя  беспокоит.  Сходи  в  засольный  цех  и  скажи
мастеру, чтобы мне позвонил.
     - Какому мастеру?
     - Ну, кто там сегодня у тебя?
     - Не знаю...
     - Что значит - не знаю? Это Александр?
     - Слушайте, гражданин, - сказал я. - По какому номеру вы звоните?
     - По семьдесят второму... Это семьдесят второй?
     Я не знал.
     - По-видимому, нет, - сказал я.
     - Что же вы говорите, что вы Александр?
     - Я в самом деле Александр!
     - Тьфу!.. Это комбинат?
     - Нет, - сказал я. - Это музей.
     - А... Тогда извиняюсь. Мастера, значит, позвать не можете...
     Я повесил трубку. Некоторое время  я  стоял,  оглядывая  прихожую.  В
прихожей было пять дверей: в мою комнату, во двор, в  бабкину  комнату,  в
туалет и еще одна, обитая железом, с  громадным  висячим  замком.  Скучно,
подумал я. Одиноко. И лампочка тусклая, пыльная... Волоча ноги, я вернулся
в свою комнату и остановился на пороге.
     Д_и_в_а_н_а_ н_е_ б_ы_л_о.
     Все остальное было совершенно по-прежнему: стол, и печь, и зеркало, и
вешалка, и табуретка. И книга лежала на подоконнике точно там,  где  я  ее
оставил. А на полу, где раньше был диван, остался  только  очень  пыльный,
замусоренный прямоугольник. Потом я  увидел  постельное  белье,  аккуратно
сложенное под вешалкой.
     - Только что здесь был диван, - вслух сказал я. - Я на нем лежал.
     Что то изменилось в доме. Комната наполнилась невнятным шумом. Кто-то
разговаривал, слышалась музыка, где-то смеялись, кашляли, шаркали  ногами.
Смутная тень  на  мгновение  заслонила  свет  лампочки,  громко  скрипнули
половицы. Потом вдруг запахло аптекой, и в лицо  мне  пахнуло  холодом.  Я
попятился. И тотчас же кто-то резко и отчетливо постучал в наружную дверь.
Шумы мгновенно утихли. Оглядываясь на то место, где раньше  был  диван,  я
вновь вышел в сени и открыл дверь.
     Передо мной под мелким  дождем  стоял  невысокий  изящный  человек  в
коротком кремовом плаще идеальной чистоты с поднятым воротником.  Он  снял
шляпу и с достоинством произнес:
     - Прошу прощения, Александр Иванович. Не могли бы вы уделить мне пять
минут для разговора?
     - Конечно, - сказал я растерянно. - Заходите...
     Этого человека я видел впервые в жизни, и у меня мелькнула мысль,  не
связан ли он с местной милицией. Незнакомец шагнул  в  прихожую  и  сделал
движение пройти прямо а мою комнату. Я заступил ему дорогу. Не знаю, зачем
я это сделал, - наверное, потому, что мне не  хотелось  расспросов  насчет
пыли и мусора на полу.
     - Извините, - пролепетал я, -  может  быть,  здесь...  А  то  у  меня
беспорядок. И сесть негде...
     - Как - негде? - сказал он негромко. - А диван?
     С минуту мы молча смотрели друг другу в глаза.
     - М-м-м... Что - диван? - спросил я почему-то шепотом.
     Незнакомец опустил веки.
     - Ах, вот как? - медленно произнес он. - Понимаю.  Жаль.  Ну  что  ж,
извините...
     Он вежливо кивнул, надел  шляпу  и  решительно  направился  к  дверям
туалета.
     - Куда вы? - закричал я. - Вы не туда!
     Незнакомец, не оборачиваясь, пробормотал: "Ах, это безразлично", -  и
скрылся  за  дверью.  Я  машинально  зажег  ему  свет,  постоял   немного,
прислушиваясь, затем рванул дверь. В туалете никого не было.  Я  осторожно
вытащил сигарету и закурил. Диван, подумал я. При чем здесь диван? Никогда
не  слыхал   никаких   сказок   о   диванах.   Был   ковер-самолет.   Была
скатерть-самобранка.     Были:     шапка-невидимка,      сапоги-скороходы,
гусли-самогуды. Было чудо-зеркальце. А чудо-дивана  не  было.  На  диванах
сидят или лежат, диван - это нечто прочное, очень обыкновенное... В  самом
деле, какая фантазия могла бы вдохновиться диваном?..
     Вернувшись в комнату, я сразу увидел Маленького Человечка.  Он  сидел
на печке под потолком, скорчившись в очень неудобной  позе.  У  него  было
сморщенное небритое лицо и серые волосатые уши.
     - Здравствуйте, - сказал я утомленно.
     Маленький Человечек страдальчески скривил длинные губы.
     - Добрый вечер, - сказал он. -  Извините,  пожалуйста,  занесло  меня
сюда - сам не понимаю как... Я насчет дивана.
     - Насчет дивана вы опоздали, - сказал я, садясь к столу.
     - Вижу, - тихо сказал Человечек и  неуклюже  заворочался.  Посыпалась
известка.
     Я курил, задумчиво его разглядывая.  Маленький  Человечек  неуверенно
заглядывал вниз.
     - Вам помочь? - спросил я, делая движение.
     - Нет, спасибо, - сказал Человечек уныло. - Я лучше сам...
     Пачкаясь  в  мелу,  он  подобрался  к   краю   лежанки   и,   неловко
оттолкнувшись, нырнул головой вниз. У меня екнуло внутри, но  он  повис  в
воздухе и стал медленно опускаться, судорожно растопырив руки и ноги.  Это
было не очень эстетично, но  забавно.  Приземлившись  на  четвереньки,  он
сейчас же встал и вытер рукавом мокрое лицо.
     - Совсем старик стал, - сообщил он  хрипло.  -  Лет  сто  назад  или,
скажем, при Гонзасте  за  такой  спуск  меня  лишили  бы  диплома,  будьте
уверены, Александр Иванович.
     - А что вы кончали? - осведомился я, закуривая вторую сигарету.
     Он не слушал меня. Присев на табурет напротив, он продолжал горестно:
     - Раньше я левитировал, как Зекс. А теперь, простите, не могу вывести
растительность на ушах. Это так неопрятно... Но если нет таланта? Огромное
количество соблазнов вокруг, всевозможные степени, звания, а таланта  нет!
У нас многие обрастают к старости. Корифеев  это,  конечно,  не  касается.
Жиан Жиакомо, Кристобаль Хунта, Джузеппе  Бальзамо  или,  скажем,  товарищ
Киврин  Федор  Симеонович...   Никаких   следов   растительности!   -   он
торжествующе посмотрел на меня.  -  Ни-ка-ких!  Гладкая  кожа,  изящество,
стройность...
     - Позвольте, - сказал я. - Вы сказали - Джузеппе Бальзамо...  Но  это
то же самое, что граф Калиостро! А по Толстому, граф  был  жирен  и  очень
неприятен на вид...
     Маленький Человечек с сожалением посмотрел на меня  и  снисходительно
улыбнулся.
     - Вы просто не в курсе дела, Александр Иванович, - сказал он. -  Граф
Калиостро - это совсем не то же самое, что великий Бальзамо. Это... как бы
вам  сказать...  Это  не  очень  удачная  его  копия.  Бальзамо  в  юности
сматрицировал себя. Он был необычайно, необычайно талантлив, но вы знаете,
как это делается в молодости... Побыстрее,  посмешнее  -  тяп-ляп,  и  так
сойдет... Да-с... Никогда не говорите, что Бальзамо и Калиостро - это одно
и то же. Может получиться неловко.
     Мне стало неловко.
     - Да, - сказал я. - Я, конечно,  не  специалист.  Но...  Простите  за
нескромный вопрос, но при чем здесь диван? Кому он понадобился?
     Маленький Человечек вздрогнул.
     - Непростительная самонадеянность, - сказал он громко и поднялся. - Я
совершил ошибку и готов признаться со  всей  решительностью.  Когда  такие
гиганты... А тут еще наглые мальчишки... - он стал кланяться,  прижимая  к
сердцу бледные лапки. - Прошу прощения,  Александр  Иванович,  я  вас  так
обеспокоил... Еще раз решительно извиняюсь и немедленно вас покидаю. -  Он
приблизился к печке и боязливо поглядел  наверх.  -  Старый  я,  Александр
Иванович, - сказал он, тяжело вздохнув. - Старенький...
     - А может быть, вам было бы удобнее... через... э-э... Тут перед вами
приходил один товарищ, так он воспользовался.
     - И-и,  батенька,  так  это  же  был  Кристобаль  Хунта!  Что  ему  -
просочиться через канализацию на  десяток  лье...  -  Маленький  Человечек
горестно махнул  рукой.  -  Мы  попроще...  Диван  он  с  собой  взял  или
трансгрессировал?
     - Н-не, знаю, - сказал я. - Дело-то в том, что он тоже опоздал.
     Маленький Человечек ошеломленно пощипал шерсть на правом ухе.
     - Опоздал? Он? Невероятно... Впрочем, разве можем мы с вами  об  этом
судить? До свидания, Александр Иванович, простите великодушно.
     Он с видимым усилием прошел сквозь стену и исчез. Я бросил  окурок  в
мусор на полу. Ай да диван!  Это  тебе  не  говорящая  кошка.  Это  что-то
посолиднее - какая-то драма. Может быть, даже драма идей. А ведь, пожалуй,
придут еще... опоздавшие. Наверняка придут. Я посмотрел на мусор. Где  это
я видел веник?
     Веник стоял рядом с кадкой под телефоном. Я принялся подметать пыль и
мусор, и вдруг что-то тяжело зацепило за веник и  выкатилось  на  середину
комнаты. Я взглянул. Это был блестящий продолговатый цилиндрик величиной с
указательный палец. Я потрогал его  веником.  Цилиндрик  качнулся,  что-то
сухо затрещало, и в комнате  запахло  озоном.  Я  бросил  веник  и  поднял
цилиндр. Он был гладкий, отлично  отполированный  и  теплый  на  ощупь.  Я
пощелкал по нему ногтем, и  он  снова  затрещал.  Я  повернул  его,  чтобы
осмотреть с торца, и в ту же секунду почувствовал, что пол уходит  у  меня
из-под ног. Все перевернулось перед  глазами.  Я  пребольно  ударился  обо
что-то пятками, потом плечом и макушкой, выронил цилиндр  и  упал.  Я  был
здорово ошарашен и не сразу понял, что лежу в узкой  щели  между  печью  и
стеной.  Лампочка  над  головой  раскачивалась,  и,  подняв  глаза,  я   с
изумлением обнаружил на потолке рубчатые следы своих  ботинок.  Кряхтя,  я
выбрался из щели и осмотрел подошвы. На подошвах был мел.
     - Однако, - подумал я вслух. - Не просочиться бы в канализацию!..
     Я поискал глазами цилиндрик. Он стоял, касаясь пола  краем  торца,  в
положении,  исключающем  всякую  возможность   равновесия.   Я   осторожно
приблизился и опустился возле него на корточки. Цилиндрик тихо потрескивал
и раскачивался. Я долго смотрел на него, вытянув шею, потом подул на него.
Цилиндрик качнулся сильнее, наклонился, и  тут  за  моей  спиной  раздался
хриплый клекот и пахнуло ветром. Я  оглянулся  и  сел  на  пол.  На  печке
аккуратно складывал крылья  исполинский  гриф  с  голой  шеей  и  зловещим
загнутым клювом.
     - Здравствуйте, - сказал я. Я был убежден, что гриф говорящий.
     Гриф, склонив голову, посмотрел на меня одним  глазом  и  сразу  стал
похож на курицу. Я приветственно помахал рукой. Гриф открыл было клюв,  но
разговаривать не стал. Он поднял крыло и стал искаться у себя под  мышкой,
щелкая клювом. Цилиндрик все покачивался и трещал. Гриф перестал искаться,
втянул голову  в  плечи  и  прикрыл  глаза  желтой  пленкой.  Стараясь  не
поворачиваться к нему  спиной,  я  закончил  уборку  и  выбросил  мусор  в
дождливую тьму за дверью. Потом я вернулся в комнату.
     Гриф спал, пахло озоном. Я посмотрел на  часы:  было  двадцать  минут
первого.  Я  немного  постоял  над  цилиндриком,  размышляя  над   законом
сохранения энергии, и заодно и вещества. Вряд ли грифы  конденсируются  из
ничего. Если данный гриф возник здесь, в Соловце,  значит,  какой-то  гриф
(не обязательно данный) исчез на  Кавказе  или  где  они  там  водятся.  Я
прикинул энергию переноса и опасливо посмотрел на цилиндрик. Лучше его  не
трогать, подумал я. Лучше его чем-нибудь прикрыть и пусть стоит. Я  принес
из  прихожей  ковшик,  старательно  прицелился  и,  не  дыша,  накрыл   им
цилиндрик. Затем я сел на табурет, закурил и стал ждать  еще  чего-нибудь.
Гриф отчетливо сопел. В свете лампы его  перья  отливали  медью,  огромные
когти впились в известку. От него медленно распространялся запах гнили.
     - Напрасно вы это сделали,  Александр  Иванович,  -  сказал  приятный
мужской голос.
     - Что именно? - спросил я, оглянувшись на зеркало.
     - Я имею в виду умклайдет...
     Говорило не зеркало. Говорил кто-то другой.
     - Не понимаю, о чем речь, - сказал я. В комнате никого не было,  и  я
чувствовал раздражение.
     - Я говорю про умклайдет, - произнес голос. - Вы совершенно  напрасно
накрыли его железным  ковшом.  Умклайдет,  или  как  вы  его  называете  -
волшебная палочка, требует чрезвычайно осторожного обращения.
     - Потому я и накрыл... Да  вы  заходите,  товарищ,  а  то  так  очень
неудобно разговаривать.
     - Благодарю вас, - сказал голос.
     Прямо  передо  мной  неторопливо  сконденсировался  бледный,   весьма
корректный человек в превосходно сидящем сером костюме. Несколько  склонив
голову набок, он осведомился с изысканнейшей вежливостью:
     - Смею ли надеяться, что не слишком обеспокоил вас?
     - Отнюдь, - сказал я, поднимаясь. - Прошу вас, садитесь и будьте  как
дома. Угодно чайку?
     - Благодарю вас, - сказал незнакомец и  сел  напротив  меня,  изящным
жестом поддернув штанины. - Что  же  касается  чаю,  то  прошу  извинения,
Александр Иванович, я только что отужинал.
     Некоторое время он, светски улыбаясь, глядел  мне  в  глаза.  Я  тоже
улыбался.
     - Вы, вероятно, насчет дивана? - сказал я. - Дивана,  увы,  нет.  Мне
очень жаль, и я даже не знаю...
     Незнакомец всплеснул руками.
     - Какие пустяки! - сказал он.  -  Как  много  шума  из-за  какого-то,
простите, вздора, в который никто к  тому  же  по-настоящему  не  верит...
Посудите  сами,  Александр  Иванович,   устраивать   склоки,   безобразные
кинопогони, беспокоить людей из-за мифического - я не боюсь этого слова  -
именно  мифического  Белого  Тезиса...  Каждый  трезво  мыслящий   человек
рассматривает диван как универсальный транслятор, несколько громоздкий, но
весьма добротный и устойчивый в работе. И тем более смешны старые невежды,
болтающие о Белом Тезисе... Нет, я и говорить не желаю об этом диване.
     - Как вам будет благоугодно, - сказал я, сосредоточив  в  этой  фразе
всю свою светскость. - Поговорим о чем-нибудь другом.
     - Суеверия... Предрассудки... - рассеянно  проговорил  незнакомец.  -
Леность ума и зависть, зависть, поросшая волосами зависть... - он  прервал
самого себя. - Простите, Александр Иванович, но я  бы  осмелился  все-таки
просить  вашего  разрешения  убрать  этот  ковш.   К   сожалению,   железо
практически  непрозрачно  для  гиперполя,  а   возрастание   напряженности
гиперполя в малом объеме...
     Я поднял руки.
     - Ради бога, все, что вам угодно! Убирайте  ковшик...  Убирайте  даже
этот самый... ум... ум... эту волшебную палочку... - тут я остановился,  с
изумлением обнаружив, что ковшика  больше  нет.  Цилиндрик  стоял  в  луже
жидкости, похожей на окрашенную ртуть. Жидкость быстро испарялась.
     - Так будет лучше, уверяю вас, - сказал незнакомец. - Что же касается
вашего великодушного предложения убрать умклайдет, то я, к  сожалению,  не
могу им воспользоваться. Это уже вопрос морали и этики, вопрос чести, если
угодно... Условности так сильны! Я позволю себе посоветовать вам больше не
прикасаться к умклайдету. Я вижу, вы ушиблись, и этот орел... Я думаю,  вы
чувствуете... э-э... некоторое амбре...
     - Да, - сказал я с чувством. - Воняет гадостно. Как в обезьяннике.
     Мы посмотрели на орла. Гриф, нахохлившись, дремал.
     - Искусство управлять умклайдетом, - сказал незнакомец, - Это сложное
и тонкое искусство. Вы ни в коем случае не должны огорчаться или  упрекать
себя. Курс управления умклайдетом  занимает  восемь  семестров  и  требует
основательного знания квантовой алхимии. Как программист вы, вероятно, без
особого труда освоили бы умклайдет  электронного  уровня,  так  называемый
УЭУ-17...   Но   квантовый   умклайдет...   гиперполя...   трансгрессивные
воплощения... обощенный закон Ломоносова-Лавуазье... - Он виновато  развел
руками.
     - О чем разговор! - поспешно сказал я. - Я  ведь  и  не  претендую...
Конечно же, я абсолютно не подготовлен.
     Тут я спохватился и предложил ему закурить.
     - Благодарю вас, - сказал незнакомец. -  Не  употребляю,  к  великому
моему сожалению.
     Тогда, пошевелив от вежливости пальцами, я осведомился - не  спросил,
а именно осведомился:
     - Не позволено ли мне будет узнать, чему я обязан  приятностью  нашей
встречи?
     Незнакомец опустил глаза.
     - Боюсь показаться нескромным, - сказал  он,  -  но,  увы,  я  должен
признаться, что уже довольно давно нахожусь  здесь.  Мне  не  хотелось  бы
называть имена, но, я думаю, даже вам, как вы ни далеки  от  всего  этого,
Александр Иванович, ясно, что вокруг дивана возникла некоторая  нездоровая
суета, назревает скандал, атмосфера накаляется,  напряженность  растет.  В
такой   обстановке    неизбежны    ошибки,    чрезвычайно    нежелательные
случайности...  Не будем далеко ходить за примерами. Некто - повторяю,