ому реву и треску пламени, а ровно в полночь все вдруг стихло. И  не
удивительно. Контрамоты вступили в свой новый день - двадцать девятое июня
по  нашему  времяисчислению.  И  когда  отважный   капитан   с   огромными
предосторожностями решился около двух часов  ночи  высунуться  наружу,  он
увидел в свете мощных прожекторов  спокойно  качающиеся  сосны  и  тут  же
подвергся нападению тучи  мелких  кровососущих  насекомых,  известных  под
названием гнуса или мошки в нашей терминологии.
     Роман перевел дух и оглядел нас. Нам очень нравилось. Мы предвкушали,
как точно так же разделаем под орех тайну попугая.
     - Дальнейшая судьба пришельцев-контрамотов, - продолжал Роман,  -  не
должна нас интересовать. Может быть, числа пятнадцатого июня  они  тихо  и
бесшумно,   используя   на   этот    раз    ничего    не    воспламеняющую
альфа-бета-гамма-антигравитацию, снялись со странной планеты  и  вернулись
домой. Может быть,  они  все  до  одного  погибли,  отравленные  комариной
слюной, а их космический  корабль  еще  долго  торчал  на  нашей  планете,
погружаясь в пучину времени, и на дне Силурийского моря  по  нему  ползали
трилобиты. Не исключено также, что где-нибудь в  девятьсот  шестом  или  в
девятьсот первом году  набрел  на  него  таежный  охотник  и  долго  потом
рассказывал об этом приятелям, которые, как и следует быть, ни на грош ему
не верили. Заканчивая свое небольшое выступление, я позволю себе  выразить
сочувствие славным  исследователям,  которые  тщетно  пытались  обнаружить
что-нибудь в районе Подкаменной Тунгуски. Завороженные  очевидностью,  они
интересовались только тем, что происходило в тайге _п_о_с_л_е_  взрыва,  и
никто из них не попытался узнать, что там  было  _д_о.  Дикси.  <я  сказал
(лат.)>
     Роман откашлялся и выпил кружку живой воды.
     - У кого есть  вопросы  к  докладчику?  -  осведомился  Эдик.  -  Нет
вопросов? Превосходно. Вернемся к нашим попугаям. Кто просит слова?
     Слова просили все. И  все  заговорили.  Даже  Роман,  который  слегка
охрип. Мы рвали друг у друга листочек со списком  вопросов  и  вычеркивали
вопросы один за другим,  и  через  какие-нибудь  полчаса  была  составлена
исчерпывающе ясная и детально разработанная картина наблюдаемого явления.
     В тысяча восемьсот сорок первом году в семье  небогатого  помещика  и
отставного армейского прапорщика Полуэкта Хрисанфовича Невструева  родился
сын. Назвали его Янусом в честь дальнего родственника  Януса  Полуэктовича
Невструева, точно предсказавшего пол, а так же день и  даже  час  рождения
младенца. Родственник этот, тихий, скромный старичок, переехал в  поместье
отставного прапорщика  вскоре  после  наполеоновского  нашествия,  жил  во
флигеле и предавался ученым занятиям. Был он чудаковат, как  и  полагается
ученым  людям,  со  многими  странностями,  однако  привязался  к   своему
крестнику всей душой и не отходил от него ни на шаг, настойчиво внедряя  в
него познания из математики, химии и других наук.  Можно  сказать,  что  в
жизни младшего Януса не было ни одного дня без Януса-старшего,  и,  верно,
потому он не замечал того, чему  дивились  другие:  старик  не  только  не
дряхлел с годами, но, напротив, становился как будто  бы  даже  сильнее  и
бодрее. К концу столетия старый Янус  посвятил  младшего  в  окончательные
тайны аналитической, релятивистской и  обобщенной  магии.  Они  продолжали
жить и трудиться  бок  о  бок,  участвуя  во  всех  войнах  и  революциях,
претерпевая более или менее мужественно все превратности истории, пока  не
попали,  наконец,  в  Научно-Исследовательский  Институт   Чародейства   и
Волшебства...
     Откровенно  говоря,  вся  эта   вводная   часть   являлась   сплошной
литературой. О прошлом Янусов мы достоверно знали  только  тот  факт,  что
родился Я. П. Невструев седьмого  марта  тысяча  восемьсот  сорок  первого
года. Каким образом и когда Я. П. Невструев стал директором института, нам
было совершенно неизвестно. Мы не  знали  даже,  кто  первый  догадался  и
проговорился о том, что У-Янус и А-Янус - один человек  в  двух  лицах.  Я
узнал об этом у Ойры-Ойры и поверил, потому что понять не  мог.  Ойра-Ойра
узнал от Жиакомо и тоже поверил, потому что был молод и восхищен.
     Корнееву рассказала об этом уборщица, и Корнеев тогда решил, что  сам
факт настолько тривиален, что о нем не стоит размышлять.  А  Эдик  слышал,
как об этом разговаривали Саваоф Баалович и  Федор  Симеонович.  Эдик  был
тогда младшим препаратором и верил вообще во все, кроме бога.
     Итак, прошлое Янусов представлялось нам весьма  приблизительно.  Зато
будущее мы знали совершенно точно. А-Янус,  который  сейчас  занят  больше
институтом, чем наукой, в недалеком будущем  чрезвычайно  увлечется  идеей
практической контрамоции. Он посвятит ей всю жизнь. Он заведет себе  друга
- маленького зеленого  попугая,  по  имени  Фотон,  которого  подарят  ему
знаменитые русские космолетчики. Это случится  девятнадцатого  мая  не  то
тысяча девятьсот семьдесят третьего, не то две тысячи  семьдесят  третьего
года - именно так хитроумный Эдик расшифровал таинственный номер 190573 на
кольце.  Вероятно,  вскорости  после  этого  А-Янус   добьется,   наконец,
решительного успеха и превратит в  контрамота  и  самого  себя  и  попугая
фотона, который в момент эксперимента будет, конечно,  сидеть  у  него  на
плече и просить сахарок. Именно в этот момент,  если  мы  хоть  что-нибудь
понимаем в контрамоции, человеческое будущее  лишится  Януса  Полуэктовича
Невструева, но зато человеческое прошлое обретет сразу  двух  Янусов,  ибо
А-Янус превратится в У-Януса, и заскользит назад по оси времени. Они будут
встречаться каждый день, но ни разу в жизни А-Янусу  не  придет  в  голову
что-либо заподозрить, потому что ласковое морщинистое лицо У-Януса, своего
дальнего родственника и учителя, он привык видеть  с  колыбели.  И  каждую
полночь, ровно в ноль часов ноль-ноль  минут  ноль-ноль  секунд  ноль-ноль
терций по местному времени А-Янус будет,  как  и  все  мы,  переходить  из
сегодняшней ночи в завтрашнее утро, тогда как У-Янус и его попугай  в  тот
же самый момент, за мгновение, равное одному  микрокванту  времени,  будет
переходить из нашей сегодняшней ночи в наше вчерашнее утро.
     Вот  почему  попугаи  за  номером  один,  два  и  три,  наблюдавшиеся
соответственно десятого, одиннадцатого и  двенадцатого,  были  так  похожи
друг на друга: они были просто одним и  тем  же  попугаем.  Бедный  старый
Фотон! Может быть, его одолела  старость,  а  может  быть,  его  прохватил
сквозняк, но он заболел и прилетел умирать на любимые весы  в  лаборатории
Романа. Он умер, и его огорченный хозяин устроил ему огненное погребение и
развеял его пепел, и сделал это  потому,  что  не  знал,  как  ведут  себя
мертвые  контрамоты.  А  может  быть,  именно  потому,   что   знал.   Мы,
естественно, наблюдали весь  этот  процесс,  как  кино  с  переставленными
частями. Девятого Роман находит  в  печке  уцелевшее  перо  Фотона.  Трупа
Фотона уже нет, он сожжен завтра. Завтра, десятого, Роман  находит  его  в
чашке Петри. У-Янус находит покойника тогда же и там же и  сжигает  его  в
печи. Сохранившееся перо остается в  печи  до  конца  суток  и  в  полночь
перескакивает в девятое. Одиннадцатого с утра Фотон жив, хотя  уже  болен.
Он издыхает на наших глазах под весами (На которых  он  будет  так  любить
сидеть теперь), и простодушный Саня Дрозд кладет его в  чашку  Петри,  где
покойник пролежит до полуночи, перескочит в утро  десятого,  будет  найден
У-Янусом, сожжен, развеян по ветру, но перо  его  останется,  пролежит  до
полуночи, перескочит в утро девятого, и там найдет его Роман. Двенадцатого
с утра Фотон жив и бодр, он дает Корнееву интервью и просит сахарок,  а  в
полночь перескочит в утро одиннадцатого, заболеет, умрет, будет положен  в
чашку Петри, в полночь перескочит в утро десятого, будет сожжен и развеян,
но останется перо, которое в полночь перескочит  в  утро  девятого,  будет
найдено   Романом   и   брошено   в   мусорную   корзину.    Тринадцатого,
четырнадцатого, пятнадцатого и так далее Фотон, на радость всем нам, будет
весел, разговорчив, и мы будем баловать его, кормить сахарком и зернышками
перца, а У-Янус  будет  приходить  и  спрашивать,  не  мешает  ли  он  нам
работать. Применяя ассоциативный допрос, мы сможем узнать  от  него  много
любопытного относительно космической экспансии человечества и, несомненно,
кое-что о нашем собственном, личном будущем.
     Когда мы дошли до этого пункта рассуждений, Эдик  вдруг  помрачнел  и
заявил, что ему не нравятся намеки Фотона на его,  Амперяна,  безвременную
смерть. Чуждый душевного такта Корнеев заметил на это,  что  любая  смерть
мага всегда безвременна и что тем не менее мы все  там  будем.  И  вообще,
сказал Роман, может быть, он будет тебя любить сильнее всех и только  твою
смерть запомнит. Эдик понял, что у него еще есть шансы умереть позже  нас,
и настроение его улучшилось.
     Однако разговор о смерти направил наши мысли в меланхолическое русло.
Мы  все,  кроме  Корнеева,   конечно,   вдруг   начали   жалеть   У-Януса.
Действительно, если подумать, положение его  было  ужасно.  Во-первых,  он
являл  собою  образец  гигантского  научного   бескорыстия,   потому   что
практически был лишен возможности пользоваться плодами своих идей.  Далее,
у него не было никакого светлого будущего. Мы шли в мир разума и братства,
он же с каждым днем уходил навстречу Николаю Кровавому, крепостному праву,
расстрелу на Сенной площади  и  -  кто  знает?  -  может  быть,  навстречу
аракчеевщине, бироновщине,  опричнине.  И  где-то  в  глубине  времен,  на
вощеном паркете Санкт-Петербургской де Сиянс Академии его встретит в  один
скверный день коллега в напудренном парике  -  коллега,  который  вот  уже
неделю как-то странно к нему приглядывается - Ахнет, всплеснет руками и  с
ужасом в глазах пробормочет: "Герр Нефструефф!.. Как ше это? Федь фчера  ф
"Федомостях" определенно писали, што  фы  скончались  от  удар..."  И  ему
придется говорить что-то о брате-близнеце или о фальшивых слухах,  зная  и
прекрасно понимая, что означает этот разговор...
     - Бросьте, - сказал  Корнеев.  -  Распустили  слюни.  Зато  он  знает
будущее. Он уже побывал там, куда нам еще идти и идти. И он,  может  быть,
прекрасно знает, когда мы все помрем.
     - Это совсем другое дело, - сказал грустно Эдик.
     - Старику тяжело, -  сказал  Роман.  -  Извольте  относиться  к  нему
поласковее и потеплее. Особенно ты, Витька. Вечно ты ему хамишь.
     - А чего он ко мне пристает? - огрызнулся Витька. - О чем  беседовали
да где виделись...
     - Вот теперь ты  знаешь,  чего  он  к  тебе  пристает,  и  веди  себя
прилично.
     Витька  насупился  и  стал  демонстративно  рассматривать  листок  со
списком вопросов.
     - Надо объяснять ему все поподробнее, - сказал я.  -  Все,  что  сами
знаем. Надо постоянно предсказывать ему его ближайшее будущее.
     - Да, черт возьми, - сказал Роман. - Он этой зимой  ногу  сломал.  На
гололеде.
     - Надо предотвратить, - решительно сказал я.
     - Что? - спросил Роман. - Ты понимаешь, что ты говоришь? Она  у  него
уже давно срослась...
     - Но она у него еще не сломана, - возразил Эдик.
     Несколько минут мы пытались все сообразить. Витка вдруг сказал:
     - Постойте-ка! А это  что  такое?  Один  вопрос  у  нас,  ребята,  не
вычеркнут...
     - Какой?
     - Куда девалось перо?
     - Ну как куда? - сказал Роман. - Перенеслось в восьмое. А восьмого  я
как раз печку включал, расплав делал...
     - Ну и что из этого?
     - Да, ведь я же его бросил в корзинку... Восьмого, седьмого,  шестого
я его не видел... Гм... Куда же оно делось?
     - Уборщица выбросила, - предположил я.
     - Вообще об этом интересно подумать, - сказал  Эдик.  -  Предположим,
что его никто не сжег. Как оно должно выглядеть в веках?
     - Есть вещи поинтереснее, - сказал Витька. - Например, что происходит
с ботинками Януса, когда он доносит их до дня их изготовления  на  фабрике
"Скороход"?  И  что  бывает  с  пищей,  которую  он съедает за  ужином?  И
вообще...
     Но мы были уже слишком утомлены.  Мы  еще  немного  поспорили,  потом
пришел  Саня  Дрозд,  вытеснил  нас,  спорящих,  с  дивана,  включил  свою
"Спидолу" и стал просить два рубля. "Ну дайте", - ныл он. "Да нет у  нас",
- отвечали мы ему. "Ну, может, последние есть... Дали бы!.." Спорить стало
невозможно и мы решили идти обедать.
     - В конце концов наша гипотеза не так  уж  фантастична.  Может  быть,
судьба У-Януса гораздо удивительнее.
     Очень может быть, подумали мы и пошли в столовую.
     Я забежал на минутку в электронный зал сообщить, что ухожу обедать. В
коридоре я налетел на У-Януса,  который  внимательно  на  меня  посмотрел,
улыбнулся почему-то и спросил, не виделись ли мы с ним вчера.
     - Нет, Янус Полуэктович, - сказал я. - Вчера мы с вами  не  виделись.
Вчера вас в институте не было. Вы вчера, Янус Полуэктович,  прямо  с  утра
улетели в Москву.
     - Ах да, сказал он. - Я запамятовал.
     Он так ласково улыбался мне, что я решился. Это было немножко  нагло,
конечно, но я твердо знал, что последнее время Янус Полуэктович  относился
ко мне хорошо, а значит, никакого особенного инцидента у нас с ним  сейчас
произойти не могло. И я спросил вполголоса, осторожно оглядевшись:
     - Янус Полуэктович, разрешите, я вам задам один вопрос?
     Подняв брови, он некоторое  время  внимательно  смотрел  на  меня,  а
потом, видимо вспомнив что-то, сказал:
     - Пожалуйста, прошу вас. Только один?
     Я понял, что он прав.  Все  это  никак  не  влезало  в  один  вопрос.
Случится ли война? Выйдет ли из меня  толк?  Найдут  ли  рецепт  всеобщего
счастья? Умрет ли когда-нибудь последний дурак?.. Я сказал:
     - Можно, я зайду к вам завтра с утра?
     Он покачал головой и, как мне  показалось,  с  некоторым  злорадством
ответил:
     - Нет. Это никак невозможно. Завтра с утра вас,  Александр  Иванович,
вызовет Китежградский завод, и мне придется дать вам командировку.
     Я  почувствовал  себя  глупо.  Было  что-то   унизительное   в   этом
детерминизме, обрекавшем меня, самостоятельного человека со свободой воли,
на совершенно определенные, не зависящие теперь от меня дела и поступки. И
речь шла совсем не о том, хотелось мне ехать в Китежград или не  хотелось.
Теперь я не мог ни умереть, ни заболеть,  ни  закапризничать  ("вплоть  до
увольнения!"), я был обречен, и впервые я понял ужасный смысл этого слова.
Я всегда знал, что плохо быть обреченным, например на казнь  или  слепоту.
Но быть обреченным даже  на  любовь  самой  славной  девушки  в  мире,  на
интереснейшее кругосветное путешествие и на поездку в Китежград  (куда  я,
кстати, рвался  уже  три  месяца)  тоже,  оказывается  может  быть  крайне
неприятно. Знание будущего представилось мне совсем в новом свете...
     - Плохо читать хорошую книгу с конца, не правда  ли?  -  сказал  Янус
Полуэктович, откровенно за  мной  наблюдавший.  -  А  что  касается  ваших
вопросов,  Александр  Иванович,  то...  Постарайтесь   понять,   Александр
Иванович, что не существует единственного для всех будущего. Их  много,  и
каждый ваш поступок творит какое-нибудь из них. Вы это поймете,  -  сказал
он убедительно. - Вы это обязательно поймете.
     Позже я действительно это понял.
     Но это уже совсем другая история.



                         ПОСЛЕСЛОВИЕ И КОММЕНТАРИЙ

                                                       Краткое послесловие
                                           и комментарий и. о. заведующего
                                       вычислительной лабораторией НИИЧАВО
                              младшего научного сотрудника А. И. Привалова

     Предлагаемые  очерки  из  жизни  научно-исследовательского  института
чародейства и волшебства не являются, на  мой  взгляд,  реалистическими  в
строгом смысле этого слова. Однако  они  обладают  достоинствами,  которые
выгодно  отличают  их   от   аналогичных   опусов   Г._Проницательного   и
Б._Питомника и позволяют рекомендовать их широкому кругу читателей.
     Прежде всего  следует  отметить,  что  авторы  сумели  разобраться  в
ситуации и отделить прогрессивное в работе института  от  консервативного.
Очерки  не  вызывают  того   раздражения,   которое   испытываешь,   читая
восхищенные статьи о  конъюнктурных  фокусах  Выбегаллы  или  восторженные
предложения безответственных прогнозов сотрудников из  отдела  абсолютного
знания. Далее, приятно отметить верное отношение авторов  к  магу,  как  к
человеку. Маг для них - не объект опасливого восхищения и преклонения,  но
и не раздражающий кинодурак, личность не от мира сего,  которая  постоянно
теряет очки, не способна  дать  по  морде  хулигану  и  читает  влюбленной
девушке  избранные  места  из  "Курса  дифференциального  и  интегрального
исчисления". Все это означает, что авторы взяли верный тон. К достоинствам
очерков можно отнести и то, что авторы дали институтские пейзажи  с  точки
зрения новичка, а также не просмотрели весьма глубокого соотношения  между
законами  административными  и  законами  магическими.  Что  же   касается
недостатков  очерков,  то  подавляющее  большинство  из  них  определяется
изначальной гуманитарной направленностью авторов. Будучи профессиональными
литераторами,  авторы  сплошь  и   рядом   предпочитают   так   называемую
художественную   правду   так   называемой   правде   факта.   И    будучи
профессиональными литераторами, авторы,  как  и  большинство  литераторов,
назойливо эмоциональны и прискорбно невежественны в  вопросах  современной
магии. Никак не возражая против опубликования данных  очерков,  я  тем  не
менее считаю необходимым указать на  некоторые  конкретные  погрешности  и
ошибки.
     1.  Название  очерков,  как  мне  кажется,  не  вполне  соответствует
содержанию. Используя эту действительно распространенную у нас  поговорку,
авторы, видимо, хотели сказать, что маги работают непрерывно,  даже  когда
отдыхают. Это в самом деле почти так и есть. Но в очерках этого не  видно.
Авторы излишне увлеклись нашей экзотикой и  не  сумели  избежать  соблазна
дать побольше завлекательных приключений и эффектных эпизодов. Приключения
духа, которые составляют суть жизни любого мага, почти не нашли  отражения
в очерках. Я конечно, не считаю последней главы третьей части, где  авторы
хотя и попытались показать работу мысли, но сделали это  на  неблагодарном
материале довольно элементарной дилетантской логической задачи. (Кстати, я
излагал авторам свою точку зрения по этому вопросу, но они пожали  плечами
и несколько обиженно сказали, что я отношусь к очеркам слишком серьезно.)
     2. Упомянутое уже невежество в вопросах  магии  как  науки  играет  с
авторами злые шутки на протяжении всей книги.  Так,  например,  формулируя
диссертационную тему  М.  Ф.  Редькина,  они  допустили  четырнадцать  (!)
фактических ошибок. Солидный термин  "гиперполе",  который  им,  очевидно,
очень понравился, они вставляют в текст  сплошь  и  рядом  неуместно.  Им,
по-видимому,  невдомек,  что  диван-транслятор  является  излучателем   не
М-поля, а мю-поля; что термин "живая вода" вышел  из  употребления  еще  в
прошлом веке; что таинственного прибора,  под  названием  аквавитометр,  и
электронной машины, под названием "Алдан", в природе  не  существует;  что
заведующий вычислительной лабораторией крайне редко  занимается  проверкой
программ - для этого существуют математики-программисты, которых  в  нашей
лаборатории двое и которых  авторы  упорно  называют  девочками.  Описание
упражнений  по  материализации  в  первой  главе  второй   части   сделано
безобразно: на совести авторов остаются дикие термины  "вектор-магистатум"
и "заклинание Ауэрса"; уравнение Стокса не имеет к материализации никакого
отношения, а Сатурн  в  описываемый  момент  никак  не  м