иво сказал Саня.
     - Нет. В долг.
     - Ну, это все равно, - сказал он. - Только учти, что я сейчас умру. У
меня уже начались спазмы. И холодеют конечности.
     - Врет он все, - сказала Стелла. - Саша,  давай  вон  за  тот  столик
сядем и все стихи сейчас напишем.
     Мы сели за отдельный  столик  и  разложили  перед  собой  карикатуры.
Некоторое время мы смотрели на них в надежде, что нас осенит. Потом Стелла
произнесла:
     - Таких людей, как этот Брут, поберегись - они сопрут!
     - Что сопрут? - спросил я. - Он разве что-нибудь спер?
     - Нет, - сказала Стелла. - Он хулиганил и дрался. Это я для рифмы.
     Мы снова подождали. Ничего, кроме "поберегись - они сопрут", в голову
мне не лезло.
     - Давай рассуждать логически, - сказал я. -  Имеется  Хома  Брут.  Он
напился пьяный. Дрался. Что он еще делал?
     - К девушкам приставал, - сказала Стелла. - Стекло разбил.
     - Хорошо, - сказал я. - Еще?
     - Выражался...
     - Вот странно, - подал голос Саня Дрозд. - Я с этим Брутом работал  в
кинобудке. Парень как парень. Нормальный...
     - Ну? - сказал я.
     - Ну и все.
     - Ты рифму можешь дать на "Брут"? - спросил я.
     - Прут.
     - Уже было, - сказал я. - Сопрут.
     - Да нет. Прут. Палка такая, которой секут.
     Стелла сказала с выражением:
     - Товарищ, пред тобою Брут. Возьмите прут, каким секут, секите  Брута
там и тут.
     - Не годится, - сказал Дрозд. - Пропаганда телесных наказаний.
     - Помрут, - сказал я. - Или просто - мрут.
     - Товарищ, пред тобою Брут, сказала Стелла. - От слов  его  все  мухи
мрут.
     - Это от ваших стихов все мухи мрут, - сказал Дрозд.
     - Ты заголовок написал? - спросил я.
     - Нет, - сказал Дрозд кокетливо.
     - Вот и займись.
     - Позорят славный институт, - сказала Стелла, -  такие  пьяницы,  как
Брут.
     - Это хорошо, - сказал я. - Это мы дадим в конец. Запиши.  Это  будет
мораль, свежая и оригинальная.
     - Чего же в ней оригинального? - спросил простодушный Дрозд.
     Я не стал с ним разговаривать.
     - Теперь надо описать, - сказал я, - как он  хулиганил.  Скажем  так.
Напился пьян, как павиан, за словом не полез в карман, был  человек,  стал
хулиган.
     - Ужасно, - сказала Стелла с отвращением.
     Я  подпер  голову  руками  и  стал  смотреть  на  карикатуру.  Дрозд,
оттопырив зад, водил кисточкой по ватману.  Ноги  его  в  предельно  узких
джинсах были выгнуты дугой. Меня осенило.
     - Коленками назад! - сказал я. - Песенка!
     - "Сидел кузнечик маленький коленками назад", - сказала Стелла.
     - Точно, - сказал Дрозд, не оборачиваясь. - И я ее знаю.  "Все  гости
расползалися коленками назад", - пропел он.
     - Подожди, подожди, - сказал я. Я чувствовал вдохновение. - Дерется и
бранится он, и вот вам результат: влекут его в милицию коленками назад.
     - Это ничего, - сказала Стелла.
     - Понимаешь? - сказал я. - Еще пару строф, и чтобы везде  был  рефрен
"коленками  назад".  Упился  сверх  кондиции...  Погнался  за   девицею...
Что-нибудь вроде этого.
     - Отчаянно напился он, - сказал Стелла. - Сам черт  ему  не  брат.  В
чужую дверь вломился он коленками назад.
     - Блеск! - сказал я. - Записывай. А он вламывался?
     - Вламывался, вламывался.
     - Отлично! - сказал я. - Ну, еще одну строфу.
     - Погнался за девицею коленками назад, - сказала Стелла задумчиво.  -
Первую строчку нужно...
     - Амуниция, - сказал я. - Полиция. Амбиция. Юстиция.
     - Ютится он, - сказала Стелла.  -  Стремится  он.  Не  бриться  и  не
мыться...
     -  Он,  -  добавил  Дрозд.  -  Это  верно.  Это  у   вас   получилась
художественная правда. Сроду он не брился и не мылся.
     - Может, вторую строчку придумаем? - предложила  Стелла.  -  Назад  -
аппарат - автомат...
     - Гад, - сказал я. Рад.
     - Мат, - сказал Дрозд. - Шах, мол, и мат.
     Мы опять долго молчали, бессмысленно глядя друг  на  друга  и  шевеля
губами. Дрозд постукивал кисточкой о края чашки с водой.
     - Играет и резвится он, - сказал я наконец,  -  ругаясь,  как  пират.
Погнался за девицею коленками назад.
     - Пират - как-то... - сказала Стелла.
     - Тогда: сам черт ему не брат.
     - Это уже было.
     - Где?.. Ах да, действительно было.
     - Как тигра полосат, - предложил Дрозд.
     Тут  послышалось  легкое  царапанье,  и  мы   обернулись.   Дверь   в
лабораторию Януса Полуэктовича медленно отворялась.
     - Смотри-ка! - изумленно воскликнул Дрозд,  застывая  с  кисточкой  в
руке.
     В щель вполз маленький зеленый попугай с ярким  красным  хохолком  на
макушке.
     - Попугайчик! - воскликнул Дрозд. - Попугай! Цып-цып-цып-цып...
     Он стал делать пальцами движения,  как  будто  крошил  хлеб  на  пол.
Попугай глядел на нас одним глазом. Затем он разинул горбатый, как  нос  у
Романа, черный клюв и хрипло выкрикнул:
     - Р-реактор! Р-реактор! Надо выдер-ржать!
     - Какой сла-авный! - воскликнула Стелла. - Саня, поймай его...
     Дрозд двинулся было к попугаю, но остановился.
     - Он же, наверное, кусается, -  опасливо  произнес  он.  -  Вон  клюв
какой.
     Попугай оттолкнулся от  пола,  взмахнул  крыльями  и  как-то  неловко
запорхал по комнате. Я следил за ним с удивлением. Он был очень  похож  на
того, вчерашнего. Родной единокровный брат-близнец. Полным-полно попугаев,
подумал я.
     Дрозд отмахнулся кисточкой.
     - Еще долбанет, пожалуй, - сказал он.
     Попугай   сел   на   коромысло   лабораторных   весов,    подергался,
уравновешиваясь, и разборчиво крикнул:
     - Пр-роксима Центавр-р-ра! Р-рубидий! Р-рубидий!
     Потом он нахохлился, втянул голову и закрыл глаза пленкой.  По-моему,
он дрожал. Стелла быстро  сотворила  кусок  хлеба  с  повидлом,  отщипнула
корочку  и  поднесла  ему  под  клюв.  Попугай  не  реагировал.  Его  явно
лихорадило, и чашки весов, мелко трясясь, позвякивали о подставку.
     - По-моему, он больной, - сказал  Дрозд.  Он  рассеяно  взял  из  рук
Стеллы бутерброд и стал есть.
     - Ребята, - сказал я, - кто-нибудь видел раньше в институте попугаев?
     Стелла помотала головой. Дрозд пожал плечами.
     - Что-то слишком много попугаев за последнее время, - сказал я.  -  И
вчера тоже...
     - Наверное, Янус экспериментирует с попугаями, -  сказала  Стелла.  -
Антигравитация или еще что-нибудь в этом роде...
     Дверь в коридор отворилась, и толпой вошли  Роман  Ойра-Ойра,  Витька
Корнеев, Эдик Амперян и Володя Почкин. В  комнате  стало  шумно.  Корнеев,
хорошо выспавшийся и очень  бодрый,  принялся  листать  заметки  и  громко
издеваться над стилем. Могучий Володя Почкин, как замредактора исполняющий
в основном полицейские обязанности, схватил Дрозда  за  толстый  загривок,
согнул его  пополам  и  принялся  тыкать  носом  в  газету,  приговаривая:
"Заголовок где? Где заголовок, Дроздилло?" Роман требовал от  нас  готовых
стихов. А Эдик, не имевший к газете никакого отношения, прошел к  шкафу  и
принялся с грохотом  передвигать  в  нем  разные  приборы.  Вдруг  попугай
заорал: "Овер-рсан! Овер-рсан"! - и все замерли.
     Роман уставился на попугая. На лице его появилось давешнее выражение,
словно его только что осенила необычайная  идея.  Володя  Почкин  отпустил
Дрозда и сказал: "Вот  так  штука,  попугай!"  Грубый  Корнеев  немедленно
протянул  руку,  чтобы  схватить  попугая  поперек  туловища,  но  попугай
вырвался, и Корнеев схватил его за хвост.
     - Оставь, Витька! - закричала Стелла  сердито.  -  Что  за  манера  -
мучить животных?
     Попугай заорал. Все столпились вокруг него. Корнеев держал  его,  как
голубя, Стелла гладила по хохолку, а Дрозд нежно перебирал перья в хвосте.
Роман посмотрел на меня.
     - Любопытно, - сказал он. - Правда?
     - Откуда он здесь взялся, Саша? - вежливо спросил Эдик.
     Я мотнул головой в сторону лаборатории Януса.
     - Зачем Янусу попугай? - осведомился Эдик.
     - Ты это меня спрашиваешь? - сказал я.
     - Нет, это вопрос риторический, - серьезно сказал Эдик.
     - Зачем Янусу два попугая? - сказал я.
     - Или три, - тихонько добавил Роман.
     Корнеев обернулся к нам.
     - А где еще? - спросил он, с интересом озираясь.
     Попугай в его руке слабо трепыхался, пытаясь ущипнуть его за палец.
     - Отпусти ты его, - сказал я. - Видишь, ему нездоровится.
     Корнеев отпихнул Дрозда и снова  посадил  попугая  на  весы.  Попугай
взъерошился и растопырил крылья.
     - Бог с ним, - сказал Роман. - Потом разберемся. Где стихи?
     Стелла быстро  протараторила  все,  что  мы  успели  сочинить.  Роман
почесал  подбородок,  Володя  Почкин  неестественно  заржал,   а   Корнеев
скомандовал:
     -  Расстрелять.  Из  крупнокалиберного  пулемета.   Вы   когда-нибудь
научитесь писать стихи?
     - Пиши сам, - сказал я сердито.
     - Я писать стихи не могу, - сказал Корнеев. - По натуре я не  Пушкин.
Я по натуре Белинский.
     - Ты по натуре кадавр, - сказала Стелла.
     - Пардон! - потребовал Витька. - Я желаю, чтобы в  газете  был  отдел
литературной критики.  Я  хочу  писать  критические  статьи.  Я  вас  всех
раздолбаю! Я вам еще припомню ваше творение про дачи.
     - Какое? - спросил Эдик.
     Корнеев немедленно процитировал:
     - "Я хочу построить дачу. Где? Вот  главная  задача.  Только  местный
комитет не дает пока ответ". Было? Признавайтесь!
     - Мало ли что, - сказал я. - У Пушкина тоже были неудачные стихи.  Их
даже в школьных хрестоматиях не полностью публикуют.
     - А я знаю, - сказал Дрозд.
     Роман повернулся к нему.
     - У нас будет сегодня заголовок или нет?
     - Будет, - сказал Дрозд. - Я уже букву "К" нарисовал.
     - Какую "К"? При чем здесь "К"?
     - А что, не надо было?
     - Я сейчас здесь умру,  -  сказал  Роман.  -  Газета  называется  "За
передовую магию". Покажи мне там хоть одну букву "К"!
     Дрозд, уставясь в стену, пошевелил губами.
     - Как же так? - сказал он наконец. - Откуда же я взял букву "К"? Была
же буква "К"!
     Роман рассвирипел и приказал Почкину разогнать всех по  местам.  Меня
со  Стеллой  отдали  под  команду  Корнеева.  Дрозд  лихорадочно  принялся
переделывать букву "К" в стилизованную букву  "З".  Эдик  Амперян  пытался
улизнуть с психоэлектрометром, но был схвачен, скручен и брошен на починку
пульверизатора, необходимого для создания  звездного  неба.  Потом  пришла
очередь самого Почкина.  Роман  приказал  ему  перепечатывать  заметки  на
машинке с одновременной правкой стиля и  орфографии.  Сам  Роман  принялся
расхаживать по лаборатории, заглядывая всем через плечи.  Некоторое  время
работа кипела. Мы успели сочинить и забраковать ряд  вариантов  на  банную
тему: "В  нашей  бане  завсегда  льет  холодная  вода",  "Кто  до  чистоты
голодный, не удовлетворится водой холодной", "В институте двести душ,  все
хотят горячий душ" и так далее. Корнеев безобразно ругался, как  настоящий
литературный критик. "Учитесь у Пушкина! - втолковывал он нам. - Или  хотя
бы у Почкина. Рядом с вами сидит гений, а вы не  способны  даже  подражать
ему... "Вот по дороге едет ЗИМ и им я буду  задавим..."  Какая  физическая
сила  заключена  в  этих  строках!  Какая  ясность  чувства!"  Мы  неумело
отругивалась. Саня Дрозд дошел до буквы  "И"  в  слове  "Передовую".  Эдик
починил пульверизатор и опробовал  его  на  Романовых  конспектах.  Володя
Почкин, изрыгая проклятья, искал на машинке букву "Ц". Все шло  нормально.
Потом Роман вдруг сказал:
     - Саша, глянь-ка сюда.
     Я посмотрел. Попугай с поджатыми лапками лежал под  весами,  и  глаза
его были затянуты белесоватой пленкой, а хохолок обвис.
     - Помер, - сказал Дрозд жалостливо.
     Мы снова столпились около попугая. У меня не было  никаких  особенных
мыслей в голове, а если и были, то где-то в  подсознании,  но  я  протянул
руку, взял попугая и осмотрел его лапы. И сейчас же Роман спросил меня:
     - Есть?
     - Есть, - сказал я.
     На черной поджатой лапке было колечко из белого металла, и на колечке
было выгравировано: "Фотон", - и  стояли  цифры:  "190573".  Я  растерянно
поглядел на Романа. Наверное, у нас с ним был необычный  вид,  потому  что
Витька Корнеев сказал:
     - А ну, рассказывайте, что вам известно.
     - Расскажем? - спросил Роман.
     - Бред какой-то, - сказал я. -  Фокусы,  наверное.  Это  какие-нибудь
дубли.
     Роман снова внимательно осмотрел трупик.
     - Да нет, - сказал он. - В том-то все и дело. Это не дубль. Это самый
что ни на есть оригинальный оригинал.
     - Дай посмотреть, - сказал Корнеев.
     Втроем с Володей  Почкиным  и  с  Эдиком  они  тщательнейшим  образом
исследовали попугая и единогласно объявили, что это не дубль и что они  не
понимают, почему это нас так трогает. "Возьмем, скажем, меня, -  предложил
Корнеев. - Я вот тоже не дубль. Почему это вас не поражает?"
     Тогда Роман оглядел сгорающую от любопытства Стеллу,  открывшего  рот
Володю Почкина, издевательски улыбающегося Витьку и рассказал им про все -
про то, как позавчера он нашел в электрической печи зеленое перо и  бросил
его в корзину для мусора; и про то, как вчера  этого  пера  в  корзине  не
оказалось, но зато на  столе  (на  этом  самом  столе)  объявился  мертвый
попугай, точная копия вот этого, и тоже не  дубль;  и  про  то,  что  Янус
попугая узнал, пожалел и сжег в  упомянутой  выше  электрической  печи,  а
пепел зачем-то выбросил в форточку.
     Некоторое время никто ничего  не  говорил.  Дрозд,  рассказом  Романа
заинтересовавшийся слабо, пожимал плечами.  На  лице  его  было  явственно
видно, что он не понимает, из-за чего горит сыр-бор, и что, по его мнению,
в этом учреждении случаются штучки и похлестче.  Стеллочка  тоже  казалась
разочарованной. Но тройка магистров поняла все очень хорошо, и на лицах их
читался протест. Корнеев решительно сказал:
     - Врете. Причем неумело.
     - Это все-таки  не  тот  попугай,  -  сказал  вежливый  Эдик.  -  Вы,
наверное, ошиблись.
     - Да тот, сказал я. - Зеленый, с колечком.
     - Фотон? - спросил Володя Почкин прокурорским голосом.
     - Фотон. Янус его Фотончиком называл.
     - А цифры? - спросил Володя.
     - И цифры.
     - Цифры те же? - спросил Корнеев грозно.
     - По-моему, те же, - ответил я нерешительно, оглядываясь на Романа.
     - А точнее? - потребовал Корнеев. Он прикрыл красной лапой попугая. -
Повтори, какие тут цифры?
     - Девятнадцать... - сказал я. - Э-э... ноль два, что  ли?  Шестьдесят
три.
     Корнеев заглянул под ладонь.
     - Врешь, - сказал он. - Ты? - обратился он к Роману.
     - Не помню, - сказал Роман спокойно. - Кажется не ноль  три,  а  ноль
пять.
     - Нет, - сказал  я.  -  Все-таки  ноль  шесть.  Я  помню,  там  такая
закорючка была.
     -  Закорючка,  -  сказал  Почкин  презрительно.  -  Ше   Холмсы!   Нэ
Пинкертоны! Закон причинности им надоел...
     Корнеев засунул руки в карманы.
     - Это другое дело, - сказал он. - Я даже не настаиваю на том, что  вы
врете.  Просто  вы  перепутали.  Попугаи  все  зеленые,  многие   из   них
окольцованы, эта пара была из серии "Фотон". А память у вас дырявая. Как у
всех стихоплетов и редакторов стенгазет.
     - Дырявая? - осведомился Роман.
     - Как терка.
     - Как терка? - повторил Роман, странно усмехаясь.
     -  Как  старая  терка,  -  пояснил  Корнеев.  -  Ржавая.  Как   сеть.
Крупноячеистая.
     Тогда Роман,  продолжая  странно  улыбаться,  вытащил  из  нагрудного
кармана записную книжку и перелистал страницы.
     -  Итак,  -  сказал  он,  -  крупноячеистая  и  ржавая.  Посмотрим...
Девятнадцать ноль пять семьдесят три, - прочитал он.
     Магистры рванулись к попугаю и с сухим треском столкнулись лбами.
     - Девятнадцать ноль пять семьдесят три, - упавшим голосом прочитал на
кольце Корнеев. Это было очень эффектно. Стелла  немедленно  завизжала  от
удовольствия.
     - Подумаешь, - сказал Дрозд, не отрываясь  от  заголовка.  -  У  меня
однажды совпал номер  на  лотерейном  билете,  и  я  побежал  в  сберкассу
получать автомобиль. А потом оказалось...
     - Почему это ты записал номер?  -  сказал  Корнеев,  прищуриваясь  на
Романа. - Это у тебя привычка? Ты все номера записываешь?  Может  быть,  у
тебя и номер твоих часиков записан?
     - Блестяще! - сказал Почкин. - Витька, ты молодец. Ты попал  в  самую
точку. Роман, какой позор! Зачем ты отравил попугая? Как жестоко!
     - Идиоты! - сказал Роман. - Что я вам - Выбегалло?
     Корнеев подскочил к нему и осмотрел его уши.
     - Иди к дьяволу! - сказал Роман. - Саша, ты только полюбуйся на них!
     - Ребята, - сказал я укоризненно, - да кто же так шутит? За  кого  вы
нас принимаете?
     - А что остается делать? - сказал Корнеев. - Кто-то  врет.  Либо  вы,
либо все законы природы. Я верю в законы природы. Все остальное меняется.
     Впрочем, он быстро скис, сел в сторонке и  стал  думать.  Саня  Дрозд
спокойно рисовал заголовок. Стелла глядела на всех по очереди  испуганными
глазами. Володя Почкин быстро писал и зачеркивал какие-то формулы.  Первым
заговорил Эдик.
     - Если даже никакие законы не нарушаются, - рассудительно сказал  он,
- все равно остается странным неожиданное  появление  большого  количества
попугаев в одной и той же комнате и подозрительная смертность  среди  них.
Но я не очень удивлен, потому что не  забываю,  что  имею  дело  с  Янусом
Полуэктовичем.  Вам  не  кажется,  что  Янус  Полуэктович  сам   по   себе
прелюбопытнейшая личность?
     - Кажется, - сказал я.
     - И мне тоже кажется, - сказал я.
     -  И  мне  тоже  кажется,  -  сказал  Эдик.  -  Чем  он,  собственно,
занимается, Роман?
     -  Смотря  какой  Янус.  У-Янус  занимается  связью  с  параллельными
пространствами.
     - Гм, - сказал Эдик. - Это нам вряд ли поможет.
     - К сожалению, - сказал Роман. - Я вот  тоже  все  время  думаю,  как
связать попугаев с Янусом, и ничего не могу придумать.
     - Но ведь он странный человек? - спросил Эдик.
     - Да, несомненно. Начать с того, что их двое и он один.  Мы  к  этому
так привыкли, что не думаем об этом...
     - Вот об этом я и хотел сказать. Мы редко говорим о Янусе, мы слишком
уважаем его. А ведь наверняка каждый из  нас  замечал  за  ним  хоть  одну
какую-нибудь странность.
     - Странность номер один, - сказал я. - Любовь к умирающим попугаям.
     - Пусть так, - сказал Эдик. - Еще?
     - Сплетники, - сказал Дрозд с достоинством. - Вот я однажды просил  у
него в долг.
     - Да? - сказал Эдик.
     - И он мне дал, - сказал Дрозд. - А я забыл, сколько он  мне  дал.  И
теперь не знаю, что делать.
     Он замолчал. Эдик некоторое время ждал продолжения, потом сказал:
     - Известно ли вам, например, что каждый раз,  когда  мне  приходилось
работать мне по ночам, ровно в полночь он  куда-то  уходил  и  через  пять
минут возвращался, и каждый раз у меня создавалось впечатление, что он так
или иначе старается узнать у меня, чем мы тут  с  ним  занимались  до  его
ухода?
     - Истинно так, - сказал Роман. - Я это  знаю  отлично.  Я  уже  давно
заметил, что именно в полночь у него начисто отшибает память. И он об этом
своем дефекте прекрасно осведомлен. Он несколько раз извинялся и  говорил,
что это у него рефлекторное, связанное с последствиями сильной контузии.
     - Память у него никуда не годится, - сказал Володя  Почкин.  Он  смял
листок с вычислениями и швырнул его под стол. -  Он  все  время  пристает,
виделся ты с ним вчера или не виделся.
     - И о чем беседовали, если виделся, - добавил я.
     - Память, память, - пробормотал Корнеев нетерпеливо. - При чем  здесь
память... Не в этом дело. Что там у него с параллельными пространствами?..
     - Сначала надо собирать факты, - сказал Эдик.
     - Попугаи, попугаи,  попугаи,  -  продолжал  Витька.  -  Неужели  это
все-таки дубли?
     - Нет, - сказал Володя Почкин. - Я просчитал. Это по всем  категориям
не дубль.
     - Каждую  полночь,  -  сказа