ботать, и я совсем было уже
решил начхать на дежурство и уйти к своему "Алдану", как  позвонил  Модест
Матвеевич.
     С хрустом жуя, он сердито осведомился:
     - Где вы ходите, Привалов? Третий раз звоню, безобразие!
     - С Новым годом, Модест Матвеевич, - сказал я.
     Некоторое время он молча жевал, потом ответил тоном ниже:
     - Соответственно. Как дежурство?
     - Только что обошел помещения, - сказал я. - Все нормально.
     - Самовозгораний не было?
     - Никак нет.
     - Везде обесточено?
     - Бриарей палец сломал, - сказал я.
     Он встревожился.
     - Бриарей? Постойте... Ага, инвентарный номер 1489... Почему?
     Я объяснил.
     - Что вы предприняли?
     Я рассказал.
     - Правильное  решение,  -  сказал  Модест  Матвеевич.  -  Продолжайте
дежурить. У меня все.
     Сразу после  Модеста  Матвеевича  позвонил  Эдик  Амперян  из  отдела
Линейного Счастья и вежливо попросил  посчитать  оптимальные  коэффициенты
беззаботности  для  ответственных   работников.   Я   согласился,   и   мы
договорились встретиться в электронном зале через два  часа.  Потом  зашел
дубль Ойры-Ойры  и  бесцветным  голосом  попросил  ключи  от  сейфа  Януса
Полуэктовича. Я отказал. Он стал настаивать. Я выгнал его вон.
     Через минуту примчался сам Роман.
     - Давай ключи.
     Я помотал головой.
     - Не дам.
     - Давай ключи!
     - Иди ты в баню. Я лицо материально ответственное.
     - Сашка, я сейф унесу!
     Я ухмыльнулся и сказал:
     - Прошу.
     Роман уставился на сейф и весь напрягся, но сейф был либо  заговорен,
либо привинчен к полу.
     - А что тебе там нужно? - спросил я.
     - Документация на РУ-16, - сказал Роман. - Ну дай ключи!
     Я засмеялся и протянул руку к ящику с ключами. И в  то  же  мгновение
пронзительный вопль донесся откуда-то сверху. Я вскочил.



                                    4

                                                Горе! Малый я не сильный;
                                                Съест упырь меня совсем...
                                                              А. С. Пушкин

     - Вылупился, - спокойно сказал Роман, глядя в потолок.
     - Кто? - мне было не по себе: крик был женский.
     - Выбегаллов упырь, - сказал Роман. - Точнее, кадавр.
     - А почему женщина кричала?
     - А вот увидишь, - сказал Роман.
     Он взял меня  за  руку,  подпрыгнул,  и  мы  понеслись  через  этажи.
Пронизывая потолки, мы врезались в перекрытия, как нож в замерзшее  масло,
затем с  чмокающем  звуком  выскакивали  в  воздух  и  снова  врезались  в
перекрытия. Между перекрытиями было темно, и маленькие гномы вперемежку  с
мышами с испуганными  писками  шарахались  от  нас,  а  в  лабораториях  и
кабинетах, через которые мы пролетали, сотрудники  с  озадаченными  лицами
смотрели вверх.
     В "Родильном Доме"  мы  протолкались  через  толпу  любознательных  и
увидели за лабораторным столом  совершенно  голого  профессора  Выбегалло.
Синевато-белая его кожа мокро поблескивала, мокрая борода свисала  клином,
мокрые  волосы  залепили  низкий  лоб,  на  котором  пламенел  действующий
вулканический   прыщ.   Пустые   прозрачные   глаза,   редко   помаргивая,
бессмысленно шарили по комнате.
     Профессор Выбегалло  кушал.  На  столе  перед  ним  дымилась  большая
фотографическая кювета, доверху наполненная пареными отрубями. Не  обращая
ни на кого специального внимания, он зачерпывал отруби ладонью, уминал  их
пальцами, как плов, и образовавшийся комок отправлял в ротовое  отверстие,
обильно посыпая крошками бороду. При  этом  он  хрустел,  чмокал,  хрюкал,
всхрапывал,  склонял  голову  набок  и  жмурился,  словно   от   огромного
наслаждения. Время от  времени,  не  переставая  глотать  и  давиться,  он
приходил в волнение, хватал за края чан с  отрубями  и  ведра  с  обратом,
стоявшие рядом с ним на полу, и каждый раз придвигал их к себе все ближе и
ближе. На другом конце  стола  молоденькая  ведьма-практикантка  Стелла  с
чистыми розовыми ушками,  бледная  и  заплаканная,  с  дрожащими  губками,
нарезала хлебные буханки огромными скибками и, отворачиваясь, подносила их
Выбегалле на вытянутых руках. Центральный автоклав был раскрыт, опрокинут,
и вокруг него растеклась обширная зеленоватая лужа.
     Выбегалло вдруг произнес неразборчиво:
     - Эй, девка... эта... молока  давай!  Лей,  значить,  прямо  сюда,  в
отрубя... Силь ву пле, значить...
     Стелла торопливо подхватила ведро и плеснула в кювету обрат.
     - Эх! - воскликнул профессор Выбегалло. - Посуда мала,  значить!  Ты,
девка, как тебя, эта, прямо в чан лей, будем, значить, из чана кушать.
     Стелла стала  опрокидывать  ведра  в  чан  с  отрубями,  а  профессор
ухвативши кювету, как ложку, принялся черпать отруби и отправлять в пасть,
раскрывшуюся вдруг невероятно широко.
     - Да позвоните же ему - жалобно закричала Стелла. - Он же сейчас  все
доест!
     - Звонили уже, - сказали в толпе. - Ты лучше от него отойди все-таки.
Ступай сюда.
     - Ну, он придет? Придет?
     - Сказал, что выходит. Галоши, значить, надевает и выходит. Отойди от
него, тебе говорят.
     Я, наконец, понял, в чем дело. Это не был  профессор  Выбегалло.  Это
был новорожденный кадавр, модель человека, неудовлетворенного желудочно. И
слава богу, а то  я  уж  было  подумал,  что  профессора  хватил  мозговой
паралич. Как следствие напряженных занятий.
     Стелла осторожненько отошла. Ее схватили за плечи и втянули в  толпу.
Она спряталась за моей спиной, вцепившись мне в  локоть,  и  я  немедленно
расправил плечи, хотя не понимал еще, в чем дело и чего  она  так  боится.
Кадавр жрал. В лаборатории, полной народа, стояла  потрясенная  тишина,  и
было слышно только, как он сопит  и  хрустит,  словно  лошадь,  и  скребет
кюветой по стенкам чана. Мы смотрели. Он слез со стула и погрузил голову в
чан. Женщины отвернулись. Лилечке Новосмеховой стало плохо, и ее вывели  в
коридор. Потом ясный голос Эдика Амперяна произнес:
     - Хорошо. Будем логичны. Сейчас  он  прикончит  отруби,  потом  доест
хлеб. А потом?
     В передних рядах возникло движение. Толпа  потеснилась  к  дверям.  Я
начал понимать. Стелла сказала тоненьким голоском:
     - Еще селедочные головы есть...
     - Много?
     - Две тонны.
     - М-да, - сказал Эдик. - И где же они?
     - Они должны подаваться по  конвейеру,  -  сказала  Стелла.  -  Но  я
пробовала, а конвейер сломан...
     - Между прочим, - сказал Роман громко, - уже в течении двух  минут  я
пытаюсь его пассивизировать, и совершенно безрезультатно...
     - Я тоже, - сказал Эдик.
     - Поэтому, - сказал Роман, - было бы очень хорошо, если бы кто-нибудь
из особо брезгливых занялся починкой конвейера. Как  паллиатив.  Есть  тут
кто-нибудь еще из магистров? Эдика я вижу. Еще кто-нибудь  есть?  Корнеев!
Виктор Павлович, ты здесь?
     - Нет его. Может быть за Федором Симеоновичем сбегать?
     - Я думаю, пока не  стоит  беспокоить.  Справимся  как-нибудь.  Эдик,
давай-ка вместе, сосредоточенно.
     - В каком режиме?
     - В режиме торможения. Вплоть до тетануса. Ребята, помогайте все, кто
умеет.
     - Да-да-да, - сказал я. - Вы уж лучше не надо. Пусть уж он лучше меня
сожрет.
     - Не беспокойся, не беспокойся. Мы будем осторожны.  Эдик,  давай  на
прикосновениях. В одно касание.
     - Начали, - сказал Эдик.
     Стало еще тише. Кадавр ворочался в чане, а за стеной переговаривались
и постукивали добровольцы, возившиеся с конвейером. Прошла минута.  Кадавр
вылез из чана,  утер  бороду,  сонно  посмотрел  на  нас  и  вдруг  ловким
движением, неимоверно далеко вытянув руку, сцапал последнюю буханку хлеба.
Затем он рокочуще отрыгнулся и откинулся на спинку стула, сложив  руки  на
огромном вздувшемся животе. По лицу его разлилось блаженство. Он посапывал
и бессмысленно улыбался. Он был несомненно счастлив, как  бывает  счастлив
предельно уставший человек, добравшийся, наконец, до желанной постели.
     - Подействовало, кажется, - с облегченным  вздохом  сказал  кто-то  в
толпе.
     Роман с сомнением поджал губы.
     - У меня нет такого впечатления, - вежливо сказал Эдик.
     - Может быть, у него завод кончился? - сказал я с надеждой.
     Стелла жалобно сообщила:
     - Это просто  релаксация...  Пароксизм  довольства.  Он  скоро  опять
проснется.
     - Слабаки вы, магистры, - сказал  мужественный  голос.  -  Пустите-ка
меня, пойду Федора Симеоновича позову.
     Все  переглядывались,  неуверенно  улыбаясь.  Роман  задумчиво  играл
умклайдетом, катая его на ладони. Стелла дрожала, шепча: "Что ж это будет?
Саша, я боюсь!" Что касается меня, то я выпячивал грудь,  хмурил  брови  и
боролся со страстным желанием позвонить  Модесту  Матвеевичу.  Мне  ужасно
хотелось снять с себя ответственность. Это была слабость, и я был бессилен
перед ней. Модест Матвеевич  представлялся  мне  сейчас  совсем  в  особом
свете. Я был убежден, что стоило бы Модесту Матвеевичу появиться  здесь  и
заорать на упыря: "Вы это прекратите,  товарищ  Выбегалло!"  -  как  упырь
немедленно бы прекратил.
     - Роман, - сказал я небрежно, - я думаю,  что  в  крайнем  случае  ты
способен его дематериализовать?
     Роман засмеялся и похлопал меня по плечу.
     - Не трусь, - сказал он. -  Это  все  игрушки.  С  Выбегаллой  только
связываться неохота... Этого ты не бойся, ты вон того бойся! -  Он  указал
на второй автоклав, мирно пощелкивающий в углу.
     Между  тем  кадавр  вдруг  беспокойно  зашевелился.  Стелла  тихонько
взвизгнула и прижалась  ко  мне.  Глаза  кадавра  раскрылись.  Сначала  он
нагнулся и заглянул в чан. Потом погремел пустыми ведрами. Потом  замер  и
некоторое  время  сидел  неподвижно.  Выражение  довольства  на  его  лице
сменилось выражением горькой обиды. Он приподнялся, быстро обнюхал, шевеля
ноздрями, стол и, вытянув длинный красный язык, слизнул крошки.
     - Ну, держись, ребята... - прошептали в толпе.
     Кадавр сунул руку в чан, вытащил кювету, осмотрел ее со всех сторон и
осторожно откусил край. Брови его страдальчески поднялись. Он откусил  еще
кусок и захрустел. Лицо его  посинело,  словно  от  сильного  раздражения,
глаза увлажнились, но он кусал раз за разом, пока не сжевал всю кювету.  С
минуту он сидел в  задумчивости,  пробуя  пальцами  зубы,  затем  медленно
прошелся взглядом по  замершей  толпе.  Нехороший  у  него  был  взгляд  -
оценивающий, выбирающий какой-то. Володя  Почкин  непроизвольно  произнес:
"Но-но, тихо, ты..." И тут пустые прозрачные глаза уперлись  в  Стеллу,  и
она испустила  вопль,  тот  самый  душераздирающий  вопль,  переходящий  в
ультразвук, который мы с Романом уже слышали в приемной директора четырьмя
этажами ниже. Я содрогнулся. Кадавра это тоже смутило: он опустил глаза  и
нервно забарабанил пальцами по столу.
     В дверях раздался шум, все задвигались, и сквозь  толпу,  расталкивая
зазевавшихся, выдирая  сосульки  из  бороды,  полез  Амвросий  Амбруазович
Выбегалло. Настоящий. От него пахло водкой, зипуном и морозом.
     - Милай! - закричал он. - Что же это, а? Кель сетуасьен! <Ну и  дела!
(франц.)> Стелла, что же ты, эта,  смотришь!..  Где  селедка?  У  него  же
потребности!.. У него же они растут!.. Мои труды читать надо!
     Он приблизился к кадавру, и  кадавр  сейчас  же  принялся  жадно  его
обнюхивать. Выбегалло отдал ему зипун.
     - Потребности надо удовлетворять!  -  говорил  он,  торопливо  щелкая
переключателями на пульте конвейера. - Почему сразу не дала? Ох уж эти  ле
фам, ле фам!.. <Женщины, женщины! (франц.)> Кто сказал, что сломан?  И  не
сломан вовсе, а заговорен. Чтоб, значить, не всякому пользоваться,  потому
что, эта, потребности у всех, а селедка - для модели...
     В стене открылось окошечко,  затарахтел  конвейер,  и  прямо  на  пол
полился поток благоухающих селедочных голов. Глаза кадавра  сверкнули.  Он
пал на четвереньки, дробной рысью подскакал к окошечку и взялся  за  дело.
Выбегалло, стоя рядом, хлопал в ладоши, радостно вскрикивал,  и  время  от
времени, переполняясь чувствами, принимался чесать кадавра за ухом.
     Толпа облегченно вздыхала и  шевелилась.  Выяснилось,  что  Выбегалло
привел с собой двух корреспондентов областной газеты. Корреспонденты  были
знакомые - Г. Проницательный и Б. Питомник.  От  них  тоже  пахло  водкой.
Сверкая блицами, они принялись фотографировать и записывать в книжечку. Г.
_Проницательный   и   Б.    Питомник    специализировались    по    науке.
Г._Проницательный был прославлен фразой: "Оорт первый взглянул на звездное
небо  и  заметил,  что  галактика   вращается".   Ему   же   принадлежали:
литературная запись повествования Мерлина о  путешествии  с  председателем
райсовета  и  интервью,  взятое  (по  неграмотности)  у  дубля  Ойры-Ойры.
Интервью имело название "Человек с большой буквы"  и  начиналось  словами:
"Как  всякий  истинный  ученый,  он  был   немногословен..."   Б._Питомник
паразитировал на Выбегалле. Его боевые очерки о самонадевающейся обуви,  о
самовыдергивающе - самоукладывающейся  в  грузовики  моркови  и  о  других
проектах Выбегаллы были широко известны в области, а статья "Волшебник  из
Соловца" появилась даже в одном из центральных журналов.
     Когда  у  кадавра  наступил  очередной  пароксизм  довольства  и   он
задремал,  подоспевшие  лаборанты  Выбегаллы,  с  корнем  выдранные  из-за
новогодних столов и потому очень неприветливые, торопливо нарядили  его  в
черную пару и подсунули под него стул. Корреспонденты поставили  Выбегаллу
рядом, положили  его  руки  на  плечи  кадавру  и,  нацелясь  объективами,
попросили продолжать.
     - Главное - что? - с готовностью провозгласил Выбегалло.  -  Главное,
чтобы человек был счастлив. Замечаю это в скобках:  счастье  есть  понятие
человеческое. А что есть человек, философски  говоря?  Человек,  товарищи,
есть хомо сапиенс, который может и хочет. Может, эта, все,  что  хочет,  а
хочет все, что может. Нес па, товарищи? Ежели он, то есть  человек,  может
все, что хочет, а хочет все, что может, то он и есть счастлив. Так мы  его
и определим. Что мы здесь, товарищи, перед собой имеем? Мы  имеем  модель.
Но эта модель, товарищи, хочет, и это уже хорошо. Так  сказать,  экселент,
эксви,  шармант  <Чудесно,  превосходно,  прелестно  (франц.)>.   И   еще,
товарищи, вы сами видите, что она может. И это еще лучше, потому  что  раз
так, то она... Он, значить, счастливый. Имеется метафизический переход  от
несчастья к счастью, и это нас не может удивлять, потому  что  счастливыми
не   рождаются,   а  счастливыми, я эта,   становятся.   Вот   оно  сейчас
просыпается...  Оно хочет.  И потому оно пока несчастливо. Но оно может, и
через это  "может" совершается диалектический скачок.  Во, во!.. Смотрите!
Видали, как оно может?  Ух ты, мой милый,  ух ты, мой радостный!.. Во, во!
Вот как  оно может!  Минут  десять-пятнадцать  оно  может...  Вы,  товарищ
Питомник, там свой  фотоаппаратик отложите,  а возьмите  вы киноаппаратик,
потому как здесь  мы имеем процесс...  здесь у нас все в движении! Покой у
нас, как и  полагается быть,  относителен,  движение у нас  абсолютно. Вот
так.  Теперь оно смогло и диалектически  переходит к счастью. К довольству
то есть. Видите, оно глаза закрыло. Наслаждается. Ему хорошо. Я вам научно
утверждаю, что готов был бы с ним поменяться. В данный, конечно, момент...
Вы, товарищ Проницательный,  все, что я говорю, записывайте, а потом дайте
мне. Я приглажу и ссылки вставлю...  Вот теперь оно дремлет, но это еще не
все. Потребности должны идти у нас как в глубь, так и вширь. Это, значить,
будет единственно верный процесс. Он ди, ке  <Говорят,  что...  (франц.)>.
Выбегалло,  мол,  против  духовного  мира.  Это,  товарищи,  ярлык.   Нам,
товарищи, давно пора забыть такие  манеры  в  научной  дискуссии.  Все  мы
знаем, что материальное  идет  впереди,  а  духовное  идет  позади.  Сатур
вентур, как известно, нон студит либентур  <Сытое  брюхо  к  ученью  глухо
(лат.)>. Что мы, применительно к данному случаю, переведем  так:  голодной
куме все хлеб на уме...
     - Наоборот, - сказал Ойра-Ойра.
     Некоторое время Выбегалло пусто смотрел на него, затем сказал:
     - Эту реплику из зала мы, товарищи, сейчас  отметем  с  негодованием.
Как неорганизованную. Не будем отвлекаться от главного -  от  практики.  Я
продолжаю и перехожу к следующей ступени эксперимента. Поясняю для прессы.
Исходя из материалистической идеи  о  том,  что  временное  удовлетворение
матпотребностей   произошло,    можно    переходить    к    удовлетворению
духпотребностей. То есть, посмотреть кино, телевизор,  послушать  народную
музыку или попеть самому, и  даже  почитать  какую-нибудь  книгу,  скажем,
"Крокодил" или там газету... Мы, товарищи, не забываем, что ко всему этому
надо иметь способности, в  то  время  как  удовлетворение  матпотребностей
особенных способностей не требует, они всегда есть,  ибо  природа  следует
материализму. Пока насчет духовных способностей данной модели  мы  сказать
не   можем,   поскольку   ее   рациональное    зерно    есть    желудочная
неудовлетворенность. Но эти духпотребности мы сейчас у нее вычленим.
     Угрюмые лаборанты развернули  на  столах  магнитофон,  радиоприемник,
кинопроектор и небольшую переносную библиотеку. Кадавр окинул  инструменты
культуры равнодушным взором и  попробовал  на  вкус  магнитофонную  ленту.
Стало ясно, что дух  потребности  модели  спонтанно  не  проявятся.  Тогда
Выбегалло приказал начинать, как он  выразился,  насильственное  внедрение
культурных навыков. Магнитофон сладко запел:  "Мы  с  милым  расставались,
клялись в любви своей..." Радиоприемник засвистел и  заулюлюкал.  Проектор
начал показывать на стене мультфильм "Волк и семеро козлят". Два лаборанта
встали с журналами в руках  по  сторонам  кадавра  и  принялись  наперебой
читать вслух...
     Как и следовало ожидать, желудочная модель отнеслась ко  всему  этому
шуму с полным безразличием. Пока ей хотелось лопать, она  чихала  на  свой
духовный мир, потому что хотела  лопать  и  лопала.  Насытившись  же,  она
игнорировала свой духовный мир, потому что соловела и временно уже  ничего
больше не желала. Зоркий Выбегалло ухитрился все-таки заметить несомненную
связь  между  стуком   барабана   (из   радиоприемника)   и   рефлекторным
подрагиванием нижних конечностей модели. Это подрагивание  привело  его  в
восторг.
     - Ногу! - закричал он, хватая за рукав Б.Питомника. - Снимайте  ногу!
Крупным планом! Ля вибрасьен са моле гош этюн гранд  синь!  <Дрожание  его
левой икры есть великий признак! (франц.)> Эта нога отметет все происки  и
сорвет все ярлыки, которые на меня  навешивают!  Уи  сан  дот  <Разумеется
(франц.)>, человек, который не специалист, может быть, даже удивится,  как
я отношусь к этой ноге. Но ведь, товарищи, все  великое  обнаруживается  в
малом, а я должен напомнить, что данная модель  есть  модель  ограниченных
потребностей, говоря конкретно - только одной потребности и, называя  вещи
своими  именами,  прямо,  по-нашему,  без  всех  этих  вуалей   -   модель
потребности   желудочной.   Потому   у   нее   такое   ограничение   и   в
духпотребностях. А мы утверждаем, что только разнообразие  матпотребностей
может обеспечить  разнообразие  духпотребностей.  Поясняю  для  прессы  на
доступном ей примере. Ежели  бы,  скажем,  была  у  него  ярко  выраженная
потребность в данном магнитофоне "Астра-7" за сто  сорок  рублей,  каковая
потребность должна  пониматься  нами  как  материальная,  и  оно  бы  этот
магнитофон заимело, то оно бы данный магнитофон и крутило бы, потому  что,
сами понимаете, что еще с магнитофоном делать? А  раз  крутило  бы,  то  с
музыкой, а раз музыка - надо  ее  слушать  или  там  танцевать...  А  что,
товарищи,  есть  слушанье  музыки  с  танцами  или  без  них?   Это   есть
удовлетворение духпотребностей. Компране ву?
     Я уже давно заметил, что поведение кадавра существе