ом  люди  пристально
разглядывали мои джинсы, и я радовался,  что  сзади  у  меня  имеет  место
профессиональное  пятно  -  позавчера  я  очень  удачно  сел  на  шприц  с
солидолом.
     Я взял себе полную тарелку  жареной  рыбы,  три  стакана  чаю  и  три
бутерброда с балыком, расплатился кучей старухиных  медяков  ("На  паперти
стоял..." - проворчала буфетчица), устроился в укромном углу и принялся за
еду,  с  удовольствием  наблюдая  за  этими  хриплоголосыми,  прокуренными
людьми. Приятно было смотреть, какие они загорелые, независимые, жилистые,
все повидавшие, как они с аппетитом едят, с аппетитом курят,  с  аппетитом
рассказывают. Они до последней капли использовали передышку перед  долгими
часами тряской скучной дороги, раскаленной духоты кабины, пыли  и  солнца.
Если бы я не был программистом, я бы обязательно стал шофером и уж работал
бы не на плюгавенькой легковушке, и не на автобусе даже, а на каком-нибудь
грузовом чудовище, чтобы в кабину надо  было  забираться  по  лестнице,  а
колесо чтобы менять с помощью небольшого подъемного крана.
     За соседним столиком сидели  два  молодых  человека,  не  похожих  на
шоферов, и поэтому сначала я на них внимания не обратил. Так же,  впрочем,
как и они на меня. Но когда я допивал второй стакан чаю, до меня  долетело
слово "диван". Затем кто-то из них произнес: "...А тогда непонятно,  зачем
она вообще существует, эта Изнакурнож..." - и я стал слушать. К сожалению,
говорили они негромко, да и сидел я к ним  спиной,  так  что  слышно  было
плохо. Но голоса показались мне знакомыми: "...никаких  тезисов...  только
диван...",    "...такому   волосатому?..",    "...диван...    шестнадцатая
степень...",   "...при  трансгрессии  только   четырнадцать  порядков...",
"...легче  смоделировать  транслятор...",  "...мало  ли  кто хихикает!..",
"...бритву  подарю...",  "...не можем  без  дивана..."  Тут  один  из  них
заперхал,  да  так  знакомо,  что  я  сразу  вспомнил  сегодняшнюю  ночь и
обернулся,  но они уже  шли к выходу  - два  здоровенных  парня  с крутыми
плечами  и спортивными затылками.  Некоторое время  я еще видел их в окно,
они перешли площадь,  обогнули садик  и скрылись  за диаграммами.  Я допил
чай, доел бутерброды и тоже вышел.  Диван их, видите ли, волнует, думал я.
Русалка их не волнует.  Говорящий кот их не интересует.  А без дивана они,
видите ли, не могут...  Я попытался вспомнить,  какой же у меня там диван,
но  ничего  особенного  вспомнить  не мог. Диван как диван. Хороший диван.
Удобный. Только странная действительность на нем снится.
     Теперь хорошо было бы вернуться домой и заняться всеми  этими  делами
вплотную. Поэкспериментировать с книгой-перевертышем, поговорить  с  котом
Василием начистоту и посмотреть, нет  ли  в  избе  на  куриных  ногах  еще
чего-нибудь интересного. Но дома меня ждал мой "Москвич"  и  необходимость
делать  как  ЕУ,  так  и  ТО.  С  ЕУ  еще  можно  было  примериться,   это
всего-навсего Ежедневный Уход, всякое там вытряхивание  ковриков  и  обмыв
кузова струей воды под давлением, каковой обмыв, впрочем,  можно  заменить
при  нужде  поливанием  из  садовой  лейки  или  ведра.   Но   вот   ТО...
чистоплотному человеку в жаркий день страшно подумать о ТО. Потому что  ТО
есть не что иное, как Техническое Обслуживание, а техническое обслуживание
состоит в том, что я лежу под автомобилем с масляным  шприцем  в  руках  и
постепенно переношу содержимое шприца как в колпачковые  масленки,  так  и
себе на физиономию. Под автомобилем жарко и душно, а днище  его,  покрытое
толстым слоем засохшей грязи...  Короче  говоря,  мне  не  очень  хотелось
домой.



                                    4

                                  Кто позволил себе эту дьявольскую шутку?
                             схватить его и сорвать с него маску, чтобы мы
                             знали, кого нам повесить поутру на крепостной
                             стене!
                                                                     Э. По

     Я купил позавчерашнюю "Правду", выпил газированной воды  и  устроился
на скамье в садике,  в  тени  Доски  почета.  Было  одиннадцать  часов.  Я
внимательно просмотрел газету. На это ушло семь минут.  Тогда  я  прочитал
статью о гидропонии, фельетон о хапугах из Канска и большое письмо рабочих
химического завода в редакцию. Это заняло всего двадцать  две  минуты.  Не
сходить ли в кино, подумал я. Но "Козару" я уже видел - один раз в кино  и
один раз по телевизору. Тогда я решил попить воды, сложил газету и  встал.
Из старухиной меди в кармане у меня  остался  всего  один  пятак.  Пропью,
решил я, выпил воды с сиропом, получил копейку сдачи и  купил  в  соседнем
ларьке коробок спичек. Больше делать мне в центре города  было  решительно
нечего. И я пошел куда глаза глядят - в неширокую  улицу  между  магазином
N_2 и столовой N_11.
     Прохожих на  улице  почти  не  было.  Меня  обогнал  большой  пыльный
грузовик с грохочущим трейлером. Шофер, высунув в окно  локоть  и  голову,
устало смотрел на булыжную мостовую. Улица, понижаясь, круто  заворачивала
вправо, у поворота рядом с  тротуаром  торчал  из  земли  ствол  старинной
чугунной пушки, дуло ее  было  забито  землей  и  окурками.  Вскоре  улица
кончилась обрывом к реке. Я посидел на краю обрыва и полюбовался пейзажем,
затем перешел на другую сторону и побрел обратно.
     Интересно, куда девался тот грузовик? - подумал  вдруг  я.  Спуска  с
обрыва не было. Я стал оглядываться, ища ворота по сторонам улицы,  и  тут
обнаружил небольшой, но очень странный дом, стиснутый между двумя угрюмыми
кирпичными  лабазами.  Окна  нижнего  этажа  его  были  забраны  железными
прутьями и до половины замазаны мелом. Дверей же в доме вообще не было. На
вывеске было написано: "АН СССР НИИЧАВО". Я отошел на середину улицы:  да,
два этажа по десяти окон и ни одной двери. А  справа  и  слева,  вплотную,
лабазы. НИИЧАВО, подумал я. Научно-исследовательский институт...  Чаво?  В
смысле - чего? Чрезвычайно автоматизированной вооруженной  охраны?  Черных
Ассоциаций Восточной Океании? Изба на курногах, подумал я, -  музей  этого
самого НИИЧАВО. Мои попутчики, наверное, тоже  отсюда.  И  те,  в  чайной,
тоже... С крыши здания поднялась стая ворон и с карканьем закружилась  над
улицей. Я повернулся и пошел назад, на площадь.
     Все мы наивные материалисты, думал  я.  И  все  мы  рационалисты.  Мы
хотим, чтобы все было  немедленно  объяснено  рационалистически,  то  есть
сведено к горсточке уже известных фактов. И ни у кого из нас  ни  на  грош
диалектики. Никому в голову не приходит, что между  известными  фактами  и
каким-то новым  явлением  может  лежать  море  неизвестного,  и  тогда  мы
объявляем новое явление сверхъестественным и, следовательно,  невозможным.
Вот, например,  как  бы  метр  Монтескье  принял  сообщение  об  оживлении
мертвеца через сорок пять минут после зарегистрированной остановки сердца?
В штыки бы, наверное, принял. Так сказать,  в  багинеты.  Объявил  бы  это
обскурантизмом и поповщиной.  Если  бы  вообще  не  отмахнулся  от  такого
сообщения. А если бы это случилось у него на глазах, то он оказался  бы  в
необычайно затруднительном положении, как я сейчас, только я привычнее.  А
ему пришлось бы либо счесть это воскрешение жульничеством,  либо  отречься
от собственных ощущений, либо даже отречься от материализма. Скорее  всего
он счел бы воскрешение жульничеством. Но до конца  жизни  воспоминания  об
этом ловком фокусе раздражало бы его мысль, подобно соринке в глазу...  Но
мы-то дети другого века,  мы  всякое  повидали:  и  живую  голову  собаки,
пришитую к спине другой живой собаки; и искусственную почку  величиной  со
шкаф; и мертвую  железную  руку,  управляемую  живыми  нервами;  и  людей,
которые могут небрежно заметить: "Это было уже после того, как я скончался
в первый раз..." Да, в наше время  у  Монтескье  было  бы  немного  шансов
остаться материалистом. А мы вот остаемся, и ничего! Правда, иногда бывает
трудно  -  когда  случайный  ветер  вдруг  доносит  до  нас  через   океан
неизвестного странные лепестки с  необозримых  материков  непознанного.  И
особенно часто так бывает, когда находишь не то, что ищешь.  Вот  скоро  в
зоологических музеях появятся удивительные  животные,  первые  животные  с
Марса или Венеры. Да, конечно, мы будем глазеть на них и хлопать  себя  по
бедрам, но ведь мы давно уже ждем этих животных, мы отлично подготовлены к
их появлению. Гораздо более мы были бы поражены и  разочарованы,  если  бы
этих животных не оказалось или они оказались бы похожими на наших кошек  и
собак. Как правило, наука, в которую мы верим (и зачастую слепо),  заранее
и задолго готовит нас к грядущим чудесам, и психологический шок  возникает
у  нас  только  тогда,  когда  мы  сталкиваемся   с   непредсказанным,   -
какая-нибудь дыра в четвертое измерение, или биологическая радиосвязь, или
живая планета... Или, скажем, изба на куриных ногах...  А  ведь  прав  был
горбоносый Роман: здесь у них очень, очень и очень интересно...
     Я вышел на площадь и остановился перед киоском с газированной  водой.
Я точно помнил, что мелочи у меня нет, и знал,  что  придется  разменивать
бумажку,  и  уже  готовил  заискивающую  улыбку,  потому  что   продавщицы
газированной воды терпеть не  могут  менять  бумажные  деньги,  как  вдруг
обнаружил  в  кармане  джинсов  пятак.  Я  удивился  и   обрадовался,   но
обрадовался больше. Я выпил газированной воды с  сиропом,  получил  мокрую
копейку сдачи и поговорил с  продавщицей  о  погоде.  Потом  я  решительно
направился  домой,  чтобы  скорее  покончить  с  ЕУ  и   ТО   и   заняться
рационал-диалектическими  объяснениями.  Копейку  я  сунул  в   карман   и
остановился, обнаружив, что в том же кармане имеется  еще  один  пятак.  Я
вынул его и осмотрел. Пятак был слегка влажный, на нем  было  написано  "5
копеек 1961", и цифра "6" была замята неглубокой выщерблинкой. Может быть,
я даже тогда не обратил бы внимания на это маленькое происшествие, если бы
не то самое мгновенное ощущение, уже знакомое мне - будто  я  одновременно
стою на проспекте Мира и сижу на диване, тупо разглядывая вешалку.  И  так
же, как раньше, когда я тряхнул головой, ощущение исчезло.
     Некоторое время я еще медленно  шел,  рассеянно  подбрасывая  и  ловя
пятак (он падал на ладонь все время "решкой") и  пытался  сосредоточиться.
Потом я увидел гастроном, в котором утром спасался от мальчишек,  и  вошел
туда. Держа пятак двумя пальцами,  я  направился  прямо  к  прилавку,  где
торговали соками и водой, и без  всякого  удовольствия  выпил  стакан  без
сиропа. Затем, зажав сдачу в  кулаке,  я  отошел  в  сторонку  и  проверил
карман.
     Это был тот самый случай, когда психологического шока не  происходит.
Скорее я удивился бы, если бы пятака в кармане не оказалось. Но он был там
- влажный, 1961 года, с выщерблинкой на  цифре  "6".  Меня  подтолкнули  и
спросили, не сплю ли я. Оказывается, я стоял в очереди в кассу. Я  сказал,
что не сплю, и выбил чек  на  три  коробка  спичек.  Встав  в  очередь  за
спичками, я обнаружил, что пятак находится в  кармане.  Я  был  совершенно
спокоен. Получив три коробка, я вышел из магазина, вернулся на  площадь  и
принялся экспериментировать.
     Эксперимент занял у меня около часа. За этот час я десять раз  обошел
площадь кругом, разбух от воды, спичечных коробков и газет, перезнакомился
со всеми продавцами и продавщицами и пришел  к  ряду  интересных  выводов.
Пятак возвращается, если им платить. Если его просто  бросить,  оборонить,
потерять, он останется там, где упал. Пятак возвращается в  карман  в  тот
момент, когда сдача из рук продавца переходит в руки покупателя. Если  при
этом держать руку в одном кармане, пятак появляется в другом.  В  кармане,
застегнутом на "молнию", он не появляется никогда.  Если  держать  руки  в
обоих карманах и принимать сдачу локтем,  то  пятак  может  появиться  где
угодно на теле (в моем случае  он  обнаружился  в  ботинке).  Исчезновение
пятака из тарелочки с медью на прилавке заметить не удается: среди  прочей
меди пятак сейчас же теряется, и никакого движения в  тарелочке  в  момент
перехода пятака в карман не происходит.
     Итак, мы имели дело с так называемым неразменным пятаком  в  процессе
его  функционирования.  Сам  по   себе   факт   неразменности   не   очень
заинтересовал  меня.  Воображение  мое   было   потрясено   прежде   всего
возможностью непространственного перемещения материального тела. Мне  было
совершенно ясно, что таинственный переход пятака от продавца к  покупателю
представляет  собой  не  что  иное,   как   частный   случай   пресловутой
нуль-транспортировки, хорошо известной любителям научной фантастики  также
под псевдонимом: гиперпереход, репагулярный скачок,  феномен  Тарантоги...
Открывающиеся перспективы были ослепительны.
     У  меня  не  было   никаких   приборов.   Обыкновенный   лабораторный
минимальный термометр мог бы дать очень много, но у меня не было даже его.
Я   был   вынужден   ограничиваться   чисто   визуальными    субъективными
наблюдениями. Свой последний круг по площади я начал, поставив перед собой
следующую задачу:  "Кладя  пятак  рядом  с  тарелочкой  для  мелочи  и  по
возможности препятствуя продавцу смешать  его  с  остальными  деньгами  до
вручения  сдачи,  проследить  визуально  процесс  перемещения   пятака   в
пространстве,  одновременно  пытаясь  хотя   бы   качественно   определить
изменение температуры воздуха вблизи предполагаемой траектории  перехода".
Однако эксперимент был прерван в самом начале.
     Когда я приблизился к  продавщице  Мане,  меня  уже  ждал  тот  самый
молоденький милиционер в чине сержанта.
     - Так, - сказал он профессиональным голосом.
     Я искательно посмотрел на него, предчувствуя недоброе.
     - Попрошу документики, гражданин, - сказал милиционер, отдавая  честь
и глядя мимо меня.
     - А в чем дело? - спросил я, доставая паспорт.
     - И пятак попрошу, - сказал милиционер, принимая паспорт.
     Я молча отдал ему пятак. Маня смотрела  на  меня  сердитыми  глазами.
Милиционер оглядел пятак и, произнеся с удовлетворением: "Ага...", раскрыл
паспорт. Паспорт он изучал, как библиофил  изучает  редкую  инкунабулу.  Я
томительно ждал. Вокруг медленно росла толпа. В толпе высказывались разные
мнения на мой счет.
     - Придется пройти, - сказал, наконец, милиционер.
     Мы прошли. Пока мы проходили, в  толпе  сопровождающих  было  создано
несколько вариантов  моей  нелегкой  биографии  и  был  сформулирован  ряд
причин, вызвавших начинающееся к всех на глазах следствие.
     В отделении сержант передал пятак и паспорт дежурному лейтенанту. Тот
осмотрел пятак и предложил мне сесть. Я сел. Лейтенант небрежно  произнес:
"Сдайте мелочь", и тоже углубился в изучение паспорта. Я выгреб из кармана
медяки. "Пересчитай, Ковалев", - сказал лейтенант и, отложив паспорт, стал
смотреть мне в глаза.
     - Много накупили? - спросил он.
     - Много, - ответил я.
     - Тоже сдайте, - сказал лейтенант.
     Я выложил перед ним на стол четыре номера позавчерашней "Правды", три
номера местной газеты "Рыбак", два номера  "Литературной  газеты",  восемь
коробков спичек, шесть штук ирисок "Золотой ключик" и уцененный ершик  для
чистки примусов.
     - Воду сдать не могу, - сказал я сухо. - Пять стаканов  с  сиропом  и
четыре без сиропа.
     Я начинал понимать, в чем дело, и  мне  было  чрезвычайно  неловко  и
муторно при мысли, что придется оправдываться.
     -  Семьдесят  четыре  копейки,  товарищ  лейтенант,  -  доложил  юный
Ковалев.
     Лейтенант задумчиво созерцал кучу газет и спичечных коробков.
     - Развлекались или как? - спросил он меня.
     - Или как, - сказал я мрачно.
     -  Неосторожно,  -  сказал  лейтенант.  -   Неосторожно,   гражданин.
Расскажите.
     Я рассказал. В конце рассказа я убедительно  попросил  лейтенанта  не
рассматривать мои действия как попытку скопить денег на  "Запорожец".  Уши
мои горели. Лейтенант усмехнулся.
     - А почему бы и не рассматривать? - осведомился он.  -  Были  случаи,
когда накапливали.
     Я пожал плечами.
     - Уверяю вас, такая мысль не могла бы придти мне в голову... То  есть
что я говорю - не могла бы, она действительно не приходила!..
     Лейтенант долго  молчал.  Юный  Ковалев  взял  мой  паспорт  и  снова
принялся его рассматривать.
     - Даже как-то  странно  предположить...  -  сказал  я  растерянно.  -
Совершенно бредовая затея... Копить по копейке... Я снова пожал плечами. -
Тогда уж лучше, как говорится, на паперти стоять...
     - С нищенством мы боремся, - значительно сказал лейтенант.
     - Ну правильно, ну естественно... Я только не понимаю, при чем тут я,
и... - я поймал себя на том, что очень много пожимаю плечами, и  дал  себе
слово впредь этого не делать.
     Лейтенант снова изнуряюще долго молчал, разглядывая пятак.
     - Придется составить протокол, - сказал он наконец.
     Я пожал плечами.
     - Пожалуйста, конечно...  хотя...  -  я  не  знал,  что,  собственно,
"хотя".
     Некоторое время лейтенант смотрел на меня, ожидая продолжения.  Но  я
как раз соображал,  под  какую  статью  уголовного  кодекса  подходят  мои
действия, и тогда он придвинул к себе лист бумаги и принялся писать.
     Юный Ковалев вернулся на свой пост. Лейтенант скрипел пером  и  часто
со стуком макал его в чернильницу. Я  сидел,  тупо  рассматривая  плакаты,
развешенные на  стенах,  и  вяло  размышлял  о  том,  что  на  моем  месте
Ломоносов,  скажем,  схватил  бы  паспорт  и  выскочил  в  окно.  В   чем,
собственно, суть? - думал я. Суть в том, чтобы человек сам не считал  себя
виновным. В этом смысле я  не  виновен.  Но  виновность,  кажется,  бывает
объективная и субъективная.  И  факт  остается  фактом:  вся  эта  медь  в
количестве  семидесяти  четырех  копеек  юридически  является  результатом
хищения, произведенного с помощью технических средств, в качестве  каковых
выступает неразменный пятак.
     - Прочтите и подпишите, - сказал лейтенант.
     Я прочел. Из протокола явствовало, что я, нижеподписавшийся  Привалов
А.И., неизвестным мне способом  вступил  в  обладание  действующей  модели
неразменного  пятака  образца  ГОСТ  718-62  и  злоупотребил  ею;  что   я
нижеподписавшийся Привалов А.И., утверждаю, будто действия свои производил
с целью научного эксперимента, без каких-либо корыстных намерений;  что  я
готов возместить причиненные государству убытки  в  размере  одного  рубля
пятидесяти  копеек;  что  я,  наконец,  в  соответствии  с  постановлением
Соловецкого горсовета от 22 марта 1959 года, передал указанную действующую
модель неразменного пятака дежурному  по  отделению  лейтенанту  Сергиенко
У.У. и получил взамен пять копеек в монетных знаках, имеющих  хождение  на
территории Советского Союза. Я подписался.
     Лейтенант сверил мою подпись с подписью в паспорте, еще раз тщательно
пересчитал медяки, позвонил куда-то с целью уточнить  стоимость  ирисок  и
примусного ершика, выписал  квитанцию  и  отдал  ее  мне  вместе  с  пятью
копейками в монетных знаках, имеющих хождение. Возвращая  газеты,  спички,
конфеты и ершик, он сказал:
     - А воду вы, по собственному вашему признанию, выпили.  Итого  с  вас
восемьдесят одна копейка.
     С  гигантским  облегчением  я   рассчитался.   Лейтенант,   еще   раз
внимательно пролистав, вернул мне паспорт.
     - Можете идти, гражданин Привалов, - сказал он.  -  И  впредь  будьте
осторожнее. Вы надолго в Соловец?
     - Завтра уеду, - сказал я.
     - Вот до завтра и будьте осторожнее.
     - Ох,  постараюсь,  -  сказал  я,  пряча  паспорт.  Затем,  повинуясь
импульсу, спросил, понизив голос: - А скажите мне, товарищ лейтенант,  вам
здесь, в Соловце, не странно?
     Лейтенант уже давно смотрел в какие-то бумаги.
     - Я здесь давно, - сказал он рассеяно. - Привык.