нкус... А Хинкус - не Хинкус, а Олаф, и послал он
телеграмму,  чтобы  вызвать  вот  этого   странного   человечка.   Но   от
перестановки имен ничего в конечном итоге не прояснилось, и я выбросил эту
мысль из головы.
     Рука об руку мы вышли в холл и  двинулись  на  второй  этаж.  Хозяин,
по-прежнему сидевший на своем посту,  проводил  нас  задумчивым  взглядом.
Луарвик же на хозяина внимание не обратил совсем.  Все  свое  внимание  он
сосредоточил на ступеньках лестницы. Я на всякий случай придерживал его за
локоть.
     Перед дверью номера Олафа мы  остановились.  Я  внимательно  осмотрел
свои наклейки - все было в порядке. Тогда я достал ключ и распахнул дверь.
Резкий неприятный запах ударил мне в нос - очень странный  запах,  похожий
на запах дезинфекции. Я задержался  на  пороге,  мне  стало  не  по  себе.
Впрочем, в комнате  все  осталось  без  изменений.  Только  лицо  мертвеца
показалось мне более темным, чем накануне, возможно,  из-за  освещения,  и
пятна  кровоподтеков  были  теперь  почти  не  видны.   Луарвик   довольно
чувствительно  толкнул  меня  между  лопаток.  Я  шагнул  в   прихожую   и
посторонился, пропуская его посмотреть.
     Можно было подумать, что он не механик-водитель, а служитель морга. С
совершенно равнодушным видом он остановился над трупом и низко наклонился,
закинув единственную  руку  за  спину.  Ни  брезгливости,  ни  страха,  ни
благоговения - деловой осмотр. И тем более странными  показались  мне  его
слова.
     - Я удивлен, - произнес он совершенно бесцветным голосом. - Это  есть
Олаф Андварафорс на самом деле. Я не понимаю.
     - Как вы его узнали? - сейчас же спросил я.
     Он, не выпрямляясь, повернул голову и посмотрел на меня одним глазом.
Он стоял, нагнувшись, расставив ноги, глядел на меня снизу вверх и молчал.
Это продолжалось так долго, что у  меня  заныла  шея.  Как  это  он  может
оставаться в такой нелепой  позе?  В  поясницу  ему  вступило,  что  ли?..
Наконец он произнес:
     - Вспомнил. Видел раньше. Тогда не знал, что Олаф Андварафорс.
     - А где вы его видели раньше? - спросил я.
     - Там. - Он, не разгибаясь, махнул рукой куда-то за окно.  -  Это  не
есть главное.
     Вдруг он разогнулся и заковылял по комнате, смешно вертя  головой.  Я
весь подобрался, не спуская с него глаз. Он явно искал  что-то,  и  я  уже
догадывался - что именно..
     - Олаф Андварафорс умер не здесь? - спросил он, останавливаясь передо
мною.
     - Почему вы так думаете? - спросил я.
     - Я не думаю. Я сделал вопрос.
     - Вы что-нибудь ищете?
     - Олаф Андварафорс имел предмет, - сказал он. - Где?
     - Вы ищете чемодан? - спросил я, - Вы за ним приехали?
     - Где он? - повторил Луарвик.
     - Чемодан у меня, - сказал я.
     - Это хорошо, - похвалил он. - Я хочу иметь его здесь. Принесите.
     Я пропустил мимо ушей его тон и сказал:
     - Я мог бы отдать вам чемодан, но сначала вы должны ответить  на  мои
вопросы.
     - Зачем? - с огромным изумлением спросил он. - Зачем снова вопросы?
     - А затем, - терпеливо ответил я, - что вы получите чемодан только  в
том случае, если из ваших ответов станет  ясно,  что  вы  имеете  на  него
право.
     - Не понимаю, - сказал он.
     - Я не знаю, - сказал я, - ваш это чемодан или нет. Если он ваш, если
Олаф привез его для вас, докажите это. Тогда я его вам отдам.
     Глаза у него разъехались и снова съехались на переносице.
     - Не надо, - сказал он. - Не хочу. Устал. Пойдем.
     Несколько озадаченный, я вышел вслед  за  ним  из  номера.  Воздух  в
коридоре показался на удивление свежим  и  чистым.  Откуда  в  номере  эта
аптечная вонь? Может быть, там и раньше было что-то  разлито,  только  при
открытом окне не чувствовалось? Я запер дверь. Пока  я  ходил  к  себе  за
клеем и бумагой и занимался опечатыванием,  Луарвик  оставался  на  месте,
погруженный, казалось, в глубокую задумчивость.
     - Ну что? - спросил я. - Вы будете отвечать на вопросы?
     - Нет, - решительно ответил он. - Не хочу вопросов. Хочу лежать.  Где
можно лежать?
     - Ступайте в свою комнату, - вяло сказал  я.  Мною  овладела  апатия.
Вдруг зверски разболелась голова.  Потянуло  лечь,  расслабиться,  закрыть
глаза. Все это нелепое, ни на что не похожее, уродливо-бессмысленное  дело
словно   бы   воплотилось   в   нелепом,   ни   на   кого   не    похожем,
уродливо-бессмысленном Луарвике Л. Луарвике.
     Мы спустились в холл, и он проковылял к себе в комнату,  а  я  сел  в
кресло, вытянулся и, наконец, закрыл глаза.  Где-то  шумело  море,  играла
громкая неразборчивая музыка,  приплывали  и  уплывали  какие-то  туманные
пятна. Во рту было такое ощущение, как будто я много  часов  подряд  жевал
сырое сукно. Потом кто-то обнюхал мне ухо мокрым носом, и  тяжелая  голова
Леля дружески прижалась к моему колену.



                                    13

     Наверное, мне все-таки удалось вздремнуть минут пятнадцать, а  больше
дремать мне не дал Лель. Он облизывал мне уши  и  щеки,  теребил  штанину,
толкался и, наконец, легонько укусил  за  руку.  Тогда  я  не  выдержал  и
подскочил, готовый разорвать его на куски, бессвязные проклятия  и  жалобы
теснились в моей глотке, но тут взгляд мой упал на столик, и я  замер.  На
блестящей лакированной поверхности, рядом с бумагами  и  счетами  хозяина,
лежал огромный черный пистолет.
     Это был люгер калибра 0.45 с удлиненной рукояткой. Он лежал в  лужице
воды, и комочки нерастаявшего снега еще облепляли его; и пока  я  смотрел,
разинув рот, один комочек сорвался с курка и упал  на  поверхность  стола.
Тогда я оглядел холл. В холле было  пусто,  только  Лель  стоял  рядом  со
столиком и, наклонив голову набок, серьезно-вопросительно смотрел на меня.
Из кухни доносились  обычные  кухонные  звуки,  слышался  негромкий  басок
хозяина и тянуло запахом кофе.
     - Это ты принес? - спросил я Леля шепотом.
     Он наклонил голову на другой бок и все продолжал  смотреть  на  меня.
Лапы у него были в снегу, с  лохматого  брюха  капало.  Я  осторожно  взял
пистолет.
     Вот это было настоящее гангстерское оружие. Дальность прицельного боя
- двести метров, приспособление для установки оптического прицела, рычажок
перевода на автоматическую стрельбу и прочие удобства... Ствол  был  забит
снегом. Пистолет был холодный, тяжелый, рубчатая рукоять  ладно  лежала  в
ладони. Почему-то я вспомнил, что не обыскал Хинкуса. Багаж  его  обыскал,
шубу  обыскал,  а  самого  его  -  забыл.  Должно  быть,  потому,  что  он
представлялся мне жертвой.
     Я извлек из рукояти обойму - обойма была полна. Я оттянул  затвор,  и
на стол выскочил патрон. Я взял его, чтобы  вставить  в  обойму,  и  вдруг
обратил  внимание  на  странный  цвет  пули.  Она  была  не  желтая  и  не
тускло-серая, как обычно. Она сверкала, как никелированная, только это был
не никель, а, скорее серебро. Никогда в жизни не видел таких пуль. Я  стал
торопливо, один за другим выщелкивать патроны из обоймы. Все  они  были  с
такими же серебряными пулями. Я облизал пересохшие губы и снова  посмотрел
на Леля.
     - Где ты это взял, старик? - спросил я.
     Лель игриво мотнул головой и боком скакнул к двери.
     - Понятно, - сказал я. - Понимаю. Подожди минутку.
     Я собрал патроны в  обойму,  загнал  обойму  в  рукоять  и,  на  ходу
запихивая пистолет в боковой  карман,  пошел  к  выходу.  За  дверью  Лель
скатился с крыльца и, проваливаясь в снег, поскакал вдоль  фасада.  Я  был
почти уверен, что он остановится под окном Олафа, но он не остановился. Он
обогнул дом, исчез на секунду и  снова  появился,  нетерпеливо  выглядывая
из-за угла. Я схватил первые попавшиеся лыжи, кое-как закрепил их на ногах
и побежал следом.
     Мы  обогнули  гостиницу,  затем  Лель  устремился  прочь  от  дома  и
остановился метрах в пятидесяти. Я подъехал к нему и  огляделся.  Все  это
было как-то странно. Я видел ямку в снегу, откуда Лель выкопал пистолет, я
видел след своих лыж позади, видел борозды, которые оставил  Лель,  прыгая
через сугробы, а в остальном пелена снега  вокруг  была  не  тронута.  Это
могло означать только одно: пистолет зашвырнули сюда либо с  дороги,  либо
из отеля. И в любом случае это был хороший бросок. Я не  был  уверен,  что
сам сумел бы забросить такую тяжелую и неудобную для  броска  штуку  столь
далеко. Потом я понял. Пистолет  бросили  с  крыши.  Пистолет  отобрали  у
Хинкуса и забросили подальше. Может быть, впрочем, и сам  Хинкус  забросил
его подальше. Может быть, он боялся, что его застукают с этим  пистолетом.
А может быть, конечно, это сделал и не Хинкус, а кто-то другой... но почти
наверняка - с крыши. С дороги такой бросок мог сделать разве  что  хороший
гранатометчик, а из окна какого-нибудь номера это сделать и вообще было бы
невозможно.
     - Что ж, Лель, - сказал я сенбернару, - ты молодец. А я  вот  -  нет.
Хинкуса  надо  было  трясти  поосновательней,  в  манере  старины   Згута.
Правильно? К счастью, это еще не поздно сделать.
     И, не дожидаясь ответа Леля, я  побежал  обратно.  Лель,  разбрасывая
снег, проваливаясь и размахивая ушами, скакал рядом.
     Я намеревался сразу же отправиться к Хинкусу, разбудить этого  сукина
сына и вытрясти из него душу, даже если это будет стоить  мне  выговора  в
послужной формуляр. Мне было теперь  предельно  ясно,  что  дело  Олафа  и
Хинкуса связано между собой самым непосредственным  образом,  что  Олаф  и
Хинкус приехали сюда вместе отнюдь не случайно, что Хинкус сидел на крыше,
вооружившись дальнобойным пистолетом, только с одной  целью:  держать  под
прицелом ближайшие окрестности и не дать кому-то уйти из  отеля;  что  это
именно он предупреждал кого-то запиской, подписанной "Ф" (тут он,  правда,
напутал, и записка попала явно не по адресу - дю Барнстокр не вызывает  ни
малейших подозрений); что он кому-то  здесь  страшно  мешал  и,  вероятно,
продолжает мешать, и будь я проклят, если я сейчас же не выясню -  кому  и
почему. В этой версии была,  конечно,  масса  противоречий.  Если  Хинкус,
скажем, был телохранителем Олафа и мешал его  убийце,  то  почему  с  ним,
Хинкусом, обошлись так мягко? Почему ему тоже не свернули шею? Почему  его
противник пользовался такими исключительно  гуманными  средствами  борьбы,
как донос и пленение?.. Впрочем, это как раз было бы  нетрудно  объяснить:
Хинкус, видимо, наемный человек,  и  об  него  просто  не  хотели  пачкать
руки... Да! И надо выяснить, кому  он  посылал  телеграмму.  Я  все  время
упускаю это из виду...
     Хозяин окликнул меня из  буфетной  и,  не  говоря  больше  ни  слова,
предложил чашку горячего кофе и громадный треугольный бутерброд со  свежей
ветчиной. Это было как раз то, что  нужно.  Пока  я  торопливо  жевал,  он
разглядывал меня прищуренными глазами и наконец спросил:
     - Что-нибудь новенькое?
     Я кивнул.
     - Да. Пистолет. Только это не я, а Лель. А я - идиот.
     - Гм... Да. Лель - умная собака. А что за пистолет?
     - Интересный  пистолет,  -  сказал  я.  -  Профессиональный...  Между
прочим, вы слыхали когда-нибудь, чтобы  пистолеты  заряжались  серебряными
пулями?
     Некоторое время хозяин молчал, выпячивая челюсть.
     - Это ваш пистолет заряжен серебряными пулями?  -  медленно  произнес
он.
     Я кивнул.
     - М-да, я читал об этом...  -  сказал  хозяин.  -  Оружие  заряжается
серебряными пулями, когда человек собирается стрелять по призракам.
     - Опять зомбизм-момбизм, - проворчал я. Но теперь я и сам вспомнил об
этом.
     -  Да,  опять.  Вурдалака  не  убьешь  обычной   пулей.   Вервольф...
лисица-кицунэ... жабья королева... Я вас предупреждал, Петер! - Он  поднял
толстый палец. - Я уже давно жду чего-нибудь вроде. А теперь  оказывается,
что и не только я...
     Я дожевал бутерброд и допил кофе. Нельзя сказать, что  слова  хозяина
так уж совсем не задели меня. Почему-то  все  время  так  получалось,  что
версия  хозяина  -  единственная  и  безумная   -   все   время   находила
подтверждение, а все мои версии - многочисленные и реалистические - нет...
Вурдалаки, призраки, привидения... Тут вся беда была в том, что тогда  мне
осталось  бы  только  сложить  оружие:  как  сказал   какой-то   писатель,
потусторонний мир - это ведомство церкви, а не полиции...
     - Вы узнали, чей это пистолет? - спросил хозяин.
     - Да есть тут у нас один охотник за вурдалаками, Хинкус его  фамилия,
- сказал я и вышел.
     Посреди  холла,  весь  какой-то  корявый  и  неестественный,   торчал
покосившимся чучелом господин Луарвик Л. Луарвик. Одним глазом он  смотрел
на меня, а другим - на лестницу.  Пиджак  сидел  на  нем  как-то  особенно
криво, брюки сползли, пустой рукав болтался и имел такой вид,  словно  его
жевала корова. Я кивнул ему и хотел пройти мимо, но  он  быстро  заковылял
мне наперерез и загородил дорогу.
     - Да? - сказал я приостановившись.
     - Один небольшой, но важный разговор, - объявил он.
     - Я занят. Давайте через полчаса.
     Он поймал меня за локоть.
     - Очень прошу выделить. Немедленно.
     - Не понимаю. Что выделить?
     - Выделить несколько минут. Это важно для меня.
     - Это важно  для  вас...  -  повторил  я,  продолжая  продвигаться  к
лестнице. - Если это важно только для  вас,  то  для  меня  это  не  важно
совсем.
     Он тащился за мной, как привязанный, как-то странно ставя ноги - одну
носком наружу, другую - носком внутрь.
     - Для вас тоже важно, - сказал он. - Вы будете довольны. Вы  получите
все желаемое.
     Мы уже поднимались по лестнице.
     - А в чем, собственно, дело? - спросил я.
     - Это дело относительно чемодана.
     - Вы готовы отвечать на мои вопросы?
     - Давайте остановимся и поговорим, - попросил он. - Ноги ходят плохо.
     Ага, припекает, подумал я. Это хорошо, это мне нравится.
     - Через полчаса, - сказал я. - И отпустите меня, пожалуйста,  вы  мне
мешаете.
     - Да, - согласился он. - Мешаю. Я хочу мешать. Мой разговор срочный.
     - Какая там срочность, - возразил я. - Успеется. Через полчаса.  Или,
скажем, через час.
     - Нет-нет, очень прошу вас немедленно. Многое зависит. И это  быстро.
Я - вам, вы - мне. Все.
     Мы были уже в коридоре второго этажа, и я сжалился.
     - Хорошо, пойдемте ко мне. Только давайте побыстрее.
     - Да-да, это будет быстро.
     Я привел его в свой номер и, присев на край стола, сказал:
     - Выкладывайте.
     Но он начал не сразу. Сначала он огляделся,  надеясь,  вероятно,  что
чемодан лежит где-нибудь здесь, на виду.
     - Нету здесь чемодана, - сказал я. - Давайте скорее.
     - Тогда я сяду, - сказал он и сел в мое кресло.  -  Мне  очень  нужен
чемодан. Что вы хотите за?
     - Ничего не хочу. Докажите, что вы имеете права, и он - ваш.
     Луарвик Л. Луарвик покачал головой и сказал:
     - Нет. Доказывать не буду.  Чемодан  не  мой.  Сначала  я  ничего  не
понимал. Теперь я долго думал и все понял. Олаф украл  чемодан.  Мне  было
приказано найти Олафа и сказать ему: "Отдай то, что взял. Комендант двести
двадцать четыре". Я не знаю, что это значит.  Не  знал,  что  он  взял.  И
потом, вы все время говорите - чемодан. Это  меня  обмануло.  Не  чемодан.
Футляр. Внутри - прибор. Раньше я не знал. Когда увидел Олафа - догадался.
Теперь я знаю: Олаф не убит. Олаф умер. От прибора. Прибор очень  опасный.
Угроза для всех. Все будут как Олаф, или может быть взрыв. Тогда все будут
еще хуже. Понимаете, почему надо быстро? Олаф  -  дурак,  он  умер.  Мы  -
умные, мы не умрем. Скорее давайте чемодан.
     Все это он протараторил своим бесцветным голосом, глядя  на  меня  по
очереди то правым, то левым глазом и  немилосердно  терзая  пустой  рукав.
Лицо его оставалось неподвижным, только время  от  времени  поднимались  и
опускались реденькие брови. Я смотрел  на  него  и  думал,  что  манеры  и
грамматика  у  него  остались  прежние,  а  вот  запас  слов  основательно
увеличился. Разговорился Луарвик.
     - Кто вы такой? - спросил я.
     - Я эмигрант, иностранный специалист. Изгнанник. Жертва политики.
     Да, разговорился Луарвик. И откуда что берется!
     - Эмигрант откуда? - спросил я.
     - Не надо таких вопросов. Не  могу  сказать.  Честь.  Никакого  вреда
вашей стране.
     - Но вы мне уже сказали, что вы швед.
     - Швед? Не говорил. Эмигрант, политический изгнанник.
     - Прошу прощения, - сказал я. - Час назад  вы  сказали  мне,  что  вы
швед. Что вы даже в большой степени швед. А теперь отказываетесь?
     - Не знаю... не помню... - забормотал  он.  -  Плохо  себя  чувствую.
Боюсь. Надо скорее чемодан.
     Чем больше он меня торопил, тем меньше я был склонен спешить. Мне все
было ясно: он врал, и врал страшно неумело.
     - Где вы живете? - спросил я.
     - Не могу сказать.
     - На чем вы ехали сюда?
     - Машина.
     - Какой марки?
     - Марки?.. Черный, большой.
     - Вы не знаете марки своего автомобиля?
     - Не знаю, он не мой.
     - Но вы же механик. - сказал я со  злорадством.  -  Какой  же  вы,  к
черту, механик, да еще водитель, если вы не разбираетесь в автомобилях?
     - Дайте мне чемодан, иначе будет несчастье.
     - А что вы будете делать с этим чемоданом?
     - Быстро увезу.
     - Куда? Вы же знаете, лавина завалила дорогу.
     - Это все равно. Увезу подальше. Попробую разрядить. Если  не  сумею,
убегу. Пусть лежит там.
     - Хорошо, - сказал я и соскочил со стола. - Поехали.
     - Как?
     - На моей машине. У меня хорошая  машина,  марки  "Москвич".  Возьмем
чемодан. Отвезем подальше, посмотрим.
     Он не двинулся с места.
     - Вам не надо. Очень опасно.
     - Ничего. Я рискну. Ну?
     Он сидел неподвижно и молчал.
     - Чего же вы сидите? - спросил я. - Ведь опасно, надо скорее.
     - Не годится. - сказал он наконец. - Попробуем по-другому. Не  хотите
отдать чемодан, тогда продайте. А?
     - То есть? - сказал я, снова присаживаясь на край стола.
     - Я даю деньги, много денег. Вы даете мне чемодан.  Никто  ничего  не
узнает, все довольны. Вы нашли чемодан, я его купил. Все.
     - И сколько же вы мне дадите? - спросил я.
     - Много. Сколько хотите. Вот.
     Он полез за пазуху и вытащил толстенную пачку  банкнот.  В  натуре  я
видел такие пачки только один раз - в Государственном банке, когда вел там
дело о подлоге.
     - Сколько здесь? - спросил я.
     - Мало? Тогда еще вот.
     Он полез в боковой карман и вытащил еще одну такую же  пачку  и  тоже
бросил ее на стол рядом со мной.
     - Сколько здесь денег? - спросил я.
     - Какая разница? - удивился он. - Все - ваше.
     - Очень большая разница. Вы знаете, сколько здесь денег?
     Он молчал, глаза его то съезжались, то разъезжались.
     - Так. Не знаете. А где вы их взяли?
     - Это мои.
     - Бросьте, Луарвик. Кто вам их дал? Вы  же  явились  сюда  с  пустыми
карманами. Мозес, больше некому. Так?
     - Вы не хотите деньги?
     - Вот что, - сказал я. - Эти деньги я конфискую, а вас  привлекаю  за
попытку подкупа должностного лица. Вы вляпались в очень нехорошую историю,
Луарвик.. Вам остается одно: говорите все начистоту. Кто вы такой?
     - Вы взяли деньги? - осведомился Луарвик.
     - Я их конфисковал.
     - Конфисковал... Хорошо, - сказал он. - А где чемодан?
     - Вы не понимаете, что такое "конфисковал"? - сказал я. - Спросите  у
Мозеса... Итак, кто вы такой?
     Не говоря ни слова, он встал и направился к двери. Я сгреб  деньги  и
пошел за ним следом. Мы прошли по коридору и стали спускаться по лестнице.
     - Вы напрасно не отдаете чемодан, - сказал Луарвик. -  Это  не  будет
вам полезно.
     - Не угрожайте, - напомнил я.
     - Вы будете причиной большого несчастья.
     - Хватит врать, - сказал я. - Не хотите говорить правду - дело  ваше.
Но вы уже влипли по уши, Луарвик, и утянули за  собой  Мозеса.  Теперь  вы
легко не отделаетесь. С часу на час сюда приедет полиция, и вам все  равно
придется рассказать правду..