ончания бала, вы, сударыня, наверное легли спать
и крепко заснули?
     - Крепко заснула?.. Да как вам сказать... Так, подремала немножко,  я
чувствовала себя возбужденной  -  вероятно,  выпила  немного  больше,  чем
следовало...
     - Но, вероятно, вас что-то разбудило? - сказал  я.  -  Ведь  когда  я
позже так неловко ворвался  в  ваш  номер  -  я  приношу  вам  глубочайшие
извинения, - вы не спали...
     - Ах, вот вы о чем... Не спала... Да, действительно не спала, но я не
могу  сказать,  инспектор,  чтобы  меня   что-то   разбудило.   Просто   я
чувствовала, что сегодня мне как следует не  заснуть,  и  решила  почитать
немного. И вот, как видите, читаю до сих пор... Впрочем,  если  вы  хотели
узнать, слышала ли я ночью какой-нибудь  подозрительный  шум,  то  я  могу
твердо сказать: нет, не слышала.
     - Никакого шума? - удивился я.
     Она  посмотрела  на  Мозеса   с   какой-то,   как   мне   показалось,
растерянностью. Я не спускал с нее глаз.
     - По-моему, никакого, - сказала она неуверенно. - А вы, Мозес?
     - Абсолютно никакого, - решительно сказал Мозес. -  Если  не  считать
отвратительной возни, поднятой этими господами вокруг нищеброда...
     - И никто из вас не слышал даже шума обвала? Не ощутил сотрясения?
     - Какого обвала? - удивилась госпожа Мозес.
     - Не  волнуйтесь,  дорогая,  -  сказал  Мозес.  -  Ничего  страшного.
Неподалеку в горах случился обвал, я расскажу вам об этом после... Ну что,
инспектор? Теперь уже, может быть, достаточно?
     - Да, - сказал я. - Теперь достаточно. - Я встал. - Еще  один,  самый
последний вопрос.
     Господин Мозес зарычал - совсем как рассерженный Лель, -  но  госпожа
Мозес благосклонно кивнула.
     - Пожалуйста, инспектор.
     - Сегодня днем, незадолго до обеда, вы поднимались на крышу,  госпожа
Мозес...
     Она рассмеялась и перебила меня:
     - Нет, я не поднималась на крышу. Я поднималась из  холла  на  второй
этаж и по рассеянности, в  задумчивости,  пошла  дальше  по  этой  ужасной
чердачной лестнице. Я почувствовала себя очень глупо, когда увидела  вдруг
перед собой дверь, какие-то доски...  я  даже  не  сразу  поняла,  куда  я
попала...
     Мне очень хотелось спросить ее, зачем это она поднималась  на  второй
этаж. Я представления не имел, что ей могло понадобиться на втором  этаже,
хотя и можно было предположить, что речь шла об амурах с Симонэ, в которые
я случайно вмешался. Но тут я посмотрел на старика, и все это  вылетело  у
меня из головы. Потому что на коленях у Мозеса  лежала  плетка  -  мрачный
черный арапник с толстой рукояткой и с многочисленными витыми хвостами,  в
которых поблескивал металл. Я ужаснулся и отвел глаза.
     - Благодарю вас сударыня, -  пробормотал  я.  -  Вы  оказали  большую
помощь следствию, сударыня.
     Чувствуя себя безнадежно усталым,  я  дотащился  до  холла  и  присел
отдохнуть рядом с хозяином. Жуткое видение арапника все еще стояло у  меня
перед глазами, и, помотав головой, я с трудом  отогнал  его.  Это  не  мое
дело. Это дело семейное, меня это не касается... Глаза у меня резало,  как
от песка. Наверное, мне следовало бы поспать  -  хотя  бы  часа  два.  Мне
предстояло еще допросить незнакомца, и вторично допросить чадо, и вторично
допросить Кайсу, для всего этого мне понадобятся силы, и поэтому мне  надо
поспать. Но я чувствовал, что мне  сейчас  не  заснуть.  По  отелю  бродят
двойники Хинкуса. Чадо дю Барнстокра врет. Да и с госпожой Мозес  тоже  не
все ладно. Либо она спала мертвым сном,  и  тогда  непонятно,  почему  она
проснулась и почему врет, что почти не спала. Либо она не спала,  и  тогда
непонятно, почему она не слышала ни обвала, ни возни в соседней комнате. И
совсем  непонятно,  что  все-таки  произошло  с  Симонэ...  Слишком  много
сумасшедших в этом деле, подумал я вяло. Сумасшедших, пьяных  и  дур...  И
вообще я, наверное, действую неправильно. Как бы поступил  на  моем  месте
Згут? Он немедленно отобрал бы всех,  у  кого  хватит  силы  свернуть  шею
двухметровому викингу, и работал бы только с  ними.  А  я  вожусь  с  этим
слабосильным  чадом,  с  плюгавым   шизофреником   Хинкусом,   со   старым
алкоголиком Мозесом... Да и не в этом дело. Ну, найду я убийцу. А  дальше?
Это же типичный случай убийства в закрытой комнате. Мне сроду не доказать,
как убийца туда вошел и как он оттуда  вышел...  Эх,  беда.  Кофе  что  ли
выпить?
     Я посмотрел на хозяина. Хозяин прилежно нажимал клавиши арифмометра и
что-то записывал в счетоводную книгу.
     - Послушайте, Алек, - сказал я.  -  Может  в  вашем  отеле  укрыться,
оставаясь незамеченным, двойник Хинкуса?
     Хозяин поднял голову и посмотрел на меня.
     - Именно двойник Хинкуса? - деловито спросил он. - Не кто-нибудь еще?
     - Да. Именно двойник Хинкуса,  Алек.  В  вашем  отеле  живет  двойник
Хинкуса. Он не платит за постой, Алек. Он, должно быть,  ворует  продукты,
подумайте об этом, Алек!
     Хозяин подумал.
     - Не знаю, - сказал он. - Ничего такого  я  не  заметил.  Я  чувствую
только одно, Петер. Вы заблуждаетесь. Вы  идете  по  самому  естественному
пути, и именно поэтому вы заблуждаетесь  особенно  сильно.  Вы  исследуете
алиби, вы собираете улики, вы ищете мотивы. А мне кажется, что в этом деле
обычные понятия вашего искусства теряют свой смысл,  как  понятие  времени
при сверхсветовых скоростях...
     - Это и есть ваше ощущение? - горько спросил я.
     - Что вы имеете в виду?
     - Да всю эту вашу философию насчет алиби при сверхсветовых скоростях.
У меня голова пухнет, а вы черт знает что  городите.  Принесите  уж  лучше
кофе.
     Хозяин встал.
     - Вы все-таки еще не созрели, Петер, - сказал он. - А  я  жду,  когда
вы, наконец, созреете.
     - Зачем это вам надо? Я уже перезрел, я скоро упаду.
     - Не упадете! - успокоил меня хозяин. - И вы еще далеко не созрели. А
вот когда вы созреете, когда я увижу, что вы готовы, тогда я  вам  кое-что
расскажу.
     - Расскажите сейчас, - вяло попросил я.
     - Сейчас рассказывать бессмысленно. Вы отмахнетесь и  забудете.  А  я
хочу дождаться момента, когда мои слова покажутся вам единственным  ключом
к пониманию всего этого дела.
     - Господи, - пробормотал я. -  Могу  себе  представить,  что  это  за
слова!
     Хозяин снисходительно улыбнулся и направился к кухне.  На  пороге  он
остановился и предложил:
     - А хотите, я сейчас  расскажу  вам,  что  именно  почудилось  нашему
великому физику?
     - Ну, попробуйте, - сказал я.
     - Наш великий физик залез в постель к госпоже Мозес и  обнаружил  там
вместо живой женщины бездыханный манекен. Куклу, Петер, холодную куклу.



                                    11

     Он стоял на пороге и, ухмыляясь, глядел на меня.
     - Ну-ка, подите сюда, - сказал я. - Рассказывайте.
     - А кофе?
     - Черт с ним, с кофе! Я же вижу, что вы что-то  знаете.  Не  морочьте
мне голову, выкладывайте все, как есть.
     Он вернулся к столику, но садиться не стал.
     - Я не знаю, как все есть, - сказал  он,  -  Я  могу  только  кое-что
предполагать.
     - Откуда вы знаете, что обнаружил Симонэ?
     - Ага, значит, я угадал... - Он сел и удобно развалился.  -  Впрочем,
это и так было ясно по вашему обалделому  виду,  Петер.  Согласитесь,  это
вышло у меня довольно эффектно...
     - Слушайте, Алек.  -  сказал  я.  -  Я  не  стану  скрывать:  вы  мне
нравитесь.
     - Вы мне тоже, - сказал он.
     - Заткнитесь. Вы мне нравитесь. Но это еще ничего  не  значит.  Я  не
подозреваю вас, Алек. У меня,  к  сожалению,  нет  никаких  оснований  вас
подозревать. Но в этом отношении вы ничем не отличаетесь от остальных... Я
никого не подозреваю. А мне надо, мне уже пора кого-то подозревать.
     - Не давайте себе воли! - сказал хозяин, подняв толстый палец.
     - Я вам сказал: заткнитесь. Так вот,  если  вы  будете  морочить  мне
голову, то я начну вас подозревать. У  вас  будут  неприятности,  Алек.  Я
очень неопытен в такого рода делах,  и  потому  у  вас  могут  быть  очень
большие неприятности. Вы представить себе не можете, сколько неприятностей
может причинить доброму гражданину неопытный полицейский.
     - Ну, раз так, - сказал он, - тогда конечно. Значит, откуда  я  знаю,
что увидел господин Симонэ в спальне госпожи Мозес...
     - Да, - сказал я. - Откуда?
     Он сидел в своем кресле, широкий, кряжистый,  жовиальный,  невыносимо
довольный собой.
     -  Значит,  так.  Начнем  с  теории.  Колдуны  и  знахари   некоторых
малоисследованных племен Центральной Африки  издревле  владеют  искусством
возвращать видимость жизни своим умершим соплеменникам...
     Я застонал, и хозяин повысил голос:
     - Такое явление реального мира - мертвый человек,  имеющий  внешность
живого  и  совершающий,   на   первый   взгляд,   вполне   осмысленные   и
самостоятельные действия, - носит название зомби. Строго говоря, зомби  не
есть мертвец...
     - Слушайте, Алек, - утомленно сказал я. - Мне все это неинтересно.  Я
понимаю: вы репетируете свою речь перед газетчиками.  Но  мне-то  все  это
неинтересно! Вы обещали рассказать что-то насчет госпожи Мозес  и  Симонэ.
Вот и рассказывайте!
     Некоторое время он грустно смотрел на меня.
     - Да, - сказал он наконец. - Так я и думал. Вы еще не созрели...  Ну,
хорошо. - Он вздохнул. - Пусть будут факты без  теории.  Шесть  дней  тому
назад, когда мой отель осчастливили посещением господин и  госпожа  Мозес,
со мною имело место  следующее  происшествие.  Произведя  все  необходимые
отметки в паспортах указанных  господ,  я  отправился  в  номер  господина
Мозеса с целью вернуть ему эти паспорта. Я  постучался.  Я  был  несколько
рассеян и потому, не дожидаясь разрешения, отворил дверь. Я был немедленно
наказан за  нарушение  элементарных  норм  приличия.  Я  увидел  в  кресле
посередине комнаты то, что при желании  можно  было  бы  назвать  госпожой
Мозес. Но это не была госпожа  Мозес.  Это  была  большая,  в  натуральную
величину, красивая кукла, очень  похожая  на  госпожу  Мозес  и  одетая  в
точности как она. Сейчас вы спросите меня, почему я уверен, что  это  была
кукла, а не госпожа  Мозес.  В  ответ  я  мог  бы  перечислить  вам  некие
конкретности:  неестественность  позы,  остекленелый  взгляд,   абсолютная
неподвижность  черт  и  так  далее.  Но  в  этом,  по-моему,  нет  никакой
необходимости. Всякий нормальный человек,  как  мне  кажется,  способен  в
течении нескольких секунд  сообразить,  что  перед  ним:  манекенщица  или
манекен. Эти несколько секунд у меня были. A затем я был грубо схвачен  за
плечо и выдворен в коридор. Это грубое,  но  вполне  оправданное  действие
произвел надо мною господин  Мозес,  который  в  это  время,  по-видимому,
осматривал апартаменты своей супруги и набросился на меня сзади...
     - Кукла... - сказал я задумчиво.
     - Зомби, - мягко поправил меня хозяин.
     - Кукла... - повторил я, не обращая на него внимания. - Какой у  него
багаж?
     - Несколько обычных чемоданов,  -  сказал  хозяин.  -  И  гигантский,
окованный железом, старинный дорожный сундук. Он привез с  собой  четверых
носильщиков, и бедняги измучились, затаскивая сундук  в  дом.  Разворотили
мне весь косяк...
     - Ну что ж, - сказал я, подумав. - В  конце  концов  это  его  личное
дело. Я  слыхал  о  миллионере,  который  повсюду  таскал  за  собой  свою
коллекцию ночных горшков... Если человеку  нравится  иметь  манекен  своей
супруги в натуральную величину... что ж, денег у него  много,  делать  ему
явно нечего... Между прочим, вполне возможно, что он заметил поползновения
нашего Симонэ, понял все и подсунул ему вместо  жены  эту  самую  куклу...
Черт побери, может быть, он возит с собой эту куклу именно для  таких  вот
случаев! Судя по поведению госпожи Мозес... - Я представил себя  на  месте
Симонэ и содрогнулся. - Ей-богу, славная шутка, - сказал я.
     - Ну вот вы все и объяснили, - сказал хозяин негромко.
     Тон его мне не понравился. Некоторое время мы смотрели друг на друга.
Он все еще был мне симпатичен. Но черт его побери, зачем ему это  нужно  -
забивать мне мозги  всей  этой  африканской  чепухой?  Я  же  все-таки  не
репортер, и рекламе  этого  заведения  в  ущерб  собственной  репутации  я
способствовать не намерен... Нет, хватит с меня.  Больше  я  с  господином
Алеком Сневаром на эти темы не разговариваю. Если у него и есть цель сбить
меня с толку, это ему не  удастся.  Он  только  ухудшит  свое  собственное
положение. Ему не следовало  бы  обращать  на  себя  слишком  много  моего
внимания...
     - Вот что, - сказал я. - Вы мне мешаете, Алек.  Сидите  здесь,  а  я,
пожалуй, пойду в каминную. Я должен хорошенько подумать.
     - Уже без четверти пять, - напомнил хозяин.
     - Ну и что? Спать сегодня все равно не придется. Имейте в виду, Алек,
у  меня  вовсе  нет  впечатления,  будто  события   закончились.   Поэтому
оставайтесь здесь в холле и будьте наготове.
     - Ну что ж, надо значит надо, - сказал хозяин.
     Я прошел в каминную (Лель опять поворчал на  меня),  взял  кочергу  и
принялся мешать тлеющие угли. Итак, происшествие с Симонэ более или  менее
объяснилось,  и  его  можно  выкинуть  из  головы.  Или  наоборот,  нельзя
выкидывать ни в коем случае, потому что если в одиннадцать часов вечера  в
номере госпожи Мозес была кукла, то где была сама  госпожа  Мозес?  Шутка,
конечно, на славу... но есть в ней что-то  чрезмерно  громоздкое...  Шутка
ли? Может быть, попытка устроить алиби?.. Да нет, какое, к черту, алиби  -
ночь,  темно,  установить  это  алиби  можно  только  наощупь,  а  наощупь
получается не алиби, а шутка. Возможно, расчет был на то,  что  у  бедняги
Симонэ сдадут нервы, что  он  в  ужасе  заорет,  поднимет  всех  на  ноги,
начнется скандал, тарарам, переполох... а что дальше? И главное,  при  чем
здесь кукла? Все это можно было устроить без всякой  куклы...  Собственно,
что меня здесь смущает? Только одно:  комната  Симонэ  находится  рядом  с
комнатой Олафа. Можно предположить,  например,  следующее:  Мозесам  нужно
было, чтобы комната Симонэ,  начиная  с  одиннадцати  часов  и  в  течение
некоторого времени, была пуста. Вот что меня  смущает.  Но  чтобы  отвлечь
господина Симонэ, совсем не нужна кукла. Конечно, рассуждая гипотетически,
кукла могла бы повергнуть Симонэ в глубокий и долгий  обморок,  но,  чтобы
отвлечь Симонэ, достаточно было самой госпожи  Мозес.  Это  был  бы  самый
естественный  и  надежный  способ  отвлечь.  И  раз  прибегают  к   такому
неестественному и ненадежному способу, как кукла, значит, надо было, чтобы
госпожа Мозес находилась где-то в другом месте. Госпожа Мозес...  хрупкая,
изнеженная, до кретинизма светская госпожа Мозес... Нет,  все  это  никуда
меня не ведет. Окончательно выбрасывать из головы славную шутку не  стоит,
но и пользы от этой истории пока не видно...
     То-есть на редкость мерзкая  ситуация:  все  нити  никуда  не  ведут.
Во-первых, нет ни одного подозреваемого. Во-вторых,  абсолютно  непонятно,
как произошло преступление. Непонятно самое главное. Бог с ним, с убийцей!
Объясните мне, как он убил!  Как?  Окно  открыто,  но  никаких  следов  на
подоконнике, никаких следов на снегу, на карнизе. Ни снизу, ни справа,  ни
слева к окну подобраться нельзя.  Остается  одно  -  сверху.  С  крыши  по
веревке. Но тогда были бы следы на краю крыши. Можно, конечно,  сходить  и
посмотреть снова, но я точно помню: снег разрыт только рядом  с  шезлонгом
Хинкуса.  Теперь  уже  ничего  больше  не  остается,  кроме   Карлсона   с
пропеллером в заднице. Взлетел, свернул соотечественнику шею и  вылетел...
Так что в запасе у меня только два паршивеньких предположеньица. Первое  -
это всякие потайные люки, замаскированные дверцы и двойные стены. А второе
- какой-то гений изобрел  новое  техническое  приспособление,  позволяющее
поворачивать ключ снаружи, не оставляя на нем никаких следов...
     Оба предположения указывают, между прочим, прямо на владельца дома  и
механика-изобретателя. Так.  Ну-с,  а  как  выглядит  у  нас  алиби  этого
человека? До половины десятого он безвылазно сидит  за  карточным  столом.
Начиная примерно с без пяти десять  и  до  момента  обнаружения  трупа  он
фактически либо у меня на глазах, либо где-то  в  пределах  слышимости.  У
него остается на убийство примерно двадцать - двадцать пять  минут,  когда
его не видит никто, либо видит только Кайса, которой он,  по  его  словам,
задает трепку. Таким образом, теоретически он  может  быть  убийцей,  если
знает потайной ход или владеет средством  поворачивать  ключ  снаружи,  не
оставляя следов... Непонятны мотивы (не для рекламы  же!),  психологически
совершенно неоправданно все его поведение, но, повторяю,  теоретически  он
мог убить. Запомним это и пойдем дальше.
     Дю Барнстокр. Алиби не имеет. Но он хилый старик, у  него  просто  не
хватит сил свернуть человеку шею... Симонэ. Алиби не имеет.  Шею  свернуть
мог бы - парень крепкий, к тому же слегка не в себе. Непонятно, как  попал
в  комнату  к  Олафу.  А  если  попал,  то  непонятно,  как  оттуда  ушел.
Теоретически, конечно, мог случайно обнаружить пресловутую потайную дверь.
Непонятны  мотивы,  непонятно  все  поведение   после   убийства.   Ничего
непонятно. Хинкус... Двойник Хинкуса... Хорошо бы выпить еще кофе.  Хорошо
бы плюнуть на все и завалиться спать...
     Брюн. Да, это единственная ниточка, которая пока не оборвалась.  Этот
ребенок мне солгал. Ребенок видел госпожу Мозес, но сказал, что не  видел.
Ребенок любезничал с Олафом у дверей его номера, но сказал,  что  дал  ему
пощечину у дверей столовой... И тут я вдруг вспомнил. Я сидел вот здесь, в
этом кресле. Пол дрогнул, послышался гул обвала. Я посмотрел на часы, было
две минуты одиннадцатого, и тут  наверху  громко  хлопнула  дверь.  Именно
наверху. Кто-то с силой захлопнул дверь. Кто? Симонэ в это  время  брился.
Дю Барнстокр спал и, возможно, проснулся именно  от  этого  стука.  Хинкус
лежал связанный под столом. Хозяин и Кайса были в  кухне.  Мозесы  были  у
себя. Значит, дверью могли хлопнуть либо Олаф,  либо  Брюн,  либо  убийца.
Например, двойник Хинкуса... Я бросил кочергу и побежал наверх.
     Номер чада был пуст, и я постучался к дю Барнстокру.  Чадо,  подперев
кулаками щеки,  уныло  сидело  за  столом.  Дю  Барнстокр,  закутавшись  в
шотландский плед, клевал носом в кресле у окна. Оба они так и  вскинулись,
когда я вошел.
     -  Снимите  очки!  -  резко  приказал  я  чаду,  и  чадо   немедленно
повиновалось.
     Да, это была девушка. И прехорошенькая, хотя глаза  у  нее  опухли  и
покраснели от слез. Подавив вздох облегчения, я сел напротив и сказал:
     - Вот что, Брюн. Перестаньте запираться. Лично вам ничего не  грозит.
Я не считаю вас убийцей, так что можете не врать. В  девять  часов  десять
минут госпожа Мозес видела вас с Олафом здесь... в коридоре, у дверей  его
номера. Вы сказали мне неправду.  Вы  расстались  с  Олафом  не  у  дверей
столовой. Где вы с ним расстались? Где, когда и при каких обстоятельствах?
     Некоторое время она смотрела на меня, губы ее  дрожали,  покрасневшие
глаза снова наполнились слезами. Потом она закрыла лицо ладонями.
     - Мы были у него в номере, - сказала она.
     Дю Барнстокр жалобно застонал.
     - Нечего стонать, дядя! - сказала  Брюн,  немедленно  рассвирепев.  -
Ничего непоправимого не произошло. Мы целовались, и было довольно  весело,
только холодно, потому что у него все время было открыто окно. Я не помню,
сколько времени все это продолжалось. Помню, он вытащил из кармана  что-то
вроде ожерелья, какие-то бусы, и все хотел  надеть  мне  на  шею,  но  тут
раздался грохот, и я сказала: "Слушайте - лавина!"  И  он  вдруг  отпустил
меня и схватился за голову, как будто что-то вспомнил... Знаете, как  люди
хватаются за голову, когда что-то вспоминают, что-то важное... Это длилось
буквально несколько секунд. Он бросился к окну,  но  сейчас  же  вернулся,