го  острой   чувствительностью   к
магнитным волнам, ощутил солнечную вспышку и по форме и по составу  счел  ее
некоторым образом святотатственной. И от отчаяния умер.
   Именно нечто подобное и нужно было  Линдсею.  Услышав  от  Веры  об  этом
несчастном случае, он среагировал моментально, завербовав  несколько  омаров
через  их  делового  представителя  в  Царицыном   Кластере,   тоже   омара,
называемого ими "Модем".
   В обстановке полной секретности  между  ним  и  омарами-анархистами  было
выработано сложное соглашение. Один из  их  ажурных,  безвоздушных  кораблей
отыскал мертвую личинку по данным Верой координатам. Линдсей позволил омарам
взрезать корабль и забрать в полную безраздельную собственность инопланетные
двигатели. Взамен они переоборудовали опустошенный корпус,  чтобы  пойти  на
тайную попытку нарушения Интердикта с Землей.
   На пузырей Интердикт не распространялся.  Они  настояли  на  обследовании
всей Солнечной системы, пожаловав такие  же  права  людям  -  первопроходцам
Фомальгаута. Время от времени их наблюдательный корабль  посещал  Землю,  но
контактировать с туземными дикарями пузыри не пытались  и,  удовлетворившись
тем, что планета по-прежнему не представляет  угрозы,  вновь  теряли  к  ней
всякий интерес.
   Линдсей же, в компании двух спутников, взял на  себя  новую  роль.  Чтобы
обмануть всю Схизматрицу, он замаскировался под инопланетянина.
   Возбуждение и торжество смывали с него целые  десятилетия.  Он  даже  так
переключил  кирасу,  чтобы  сердце  билось  в  такт  с  чувствами.  Монитор,
вживленный в руку, янтарно мерцал от адреналина.
   Корабль, скользнув над расползшейся  Атлантикой,  вошел  в  атмосферу  на
границе дня с ночью. Торможение вдавило Линдсея в ремни кресла-каркаса.
   Оборудование омары сработали на скорую руку. Экипаж из трех  человек  был
втиснут в неровную "таблетку" четырех метров в поперечнике. В ней помещались
два парника, рециклер и три противоперегрузочных кресла из черной эластосети
на железных рамках, приваренных  к  полу.  Остальное  пространство  занимали
двигатели и просторное хранилище для образцов, в  котором  сейчас  находился
робот-наблюдатель - один из подводных зондов для Европы.
   Устьица  покойного  астронавта  были  очищены  от  тканей  и  оборудованы
камерами и сканирующими системами. В хранилище для образцов был предусмотрен
люк, но места для шлюза не нашлось. За ними просто наглухо заварили корпус.
   Пилоту это не нравилось. Впрочем, ему можно было доверять.  Ему  дела  не
было до Европы и терраформинга, он соблазнился возможностью попытать удачу в
гравитационном колодце предков. Он побывал  всюду,  от  турбулентных  кромок
солнечной короны до кометарного Облака  Оорта  на  самом  краешке  Солнечной
системы. Он, конечно, не человек, но в данный момент - свой.
   Сканеры начали приходить в чувство.  Торможение  перестало  ощущаться  за
гравитационной хваткой Земли. Линдсей обвис на ремнях,  тяжело,  со  свистом
дыша под нажимами кирасы на легкие.
   - Гляньте, что делает со звездами  эта  гадость,  -  мелодично  посетовал
Пилот.
   Пошарив рядом с креслом,  Вера  развернула  плотно  упакованные  складные
экраны. С хлопком расправив видеопанель, она разгладила складки.
   - Смотри, Абеляр! Над нами столько воздуха, что  звезд  почти  не  видно!
Сколько воздуха... Фантастика!
   Линдсей с усилием приподнялся и посмотрел  на  вид,  открывавшийся  перед
кормовой камерой. Позади до  самых  пределов  тропосферы  возвышалась  стена
грозовых туч. Черные их чрева, обросшие мехом  дождя,  переходили  в  крутые
бока и далее - в белые, сияющие  в  последних  отсветах  вершины.  Это  было
ответвление зоны постоянных бурь, опоясывающей экватор планеты.
   Он расширил задний обзор; зрелище  теперь  заняло  всю  видеопанель.  Оно
повергало в благоговейный трепет.
   - Посмотри назад, на эти тучи! Из них вылетают  громадные  вспышки  огня.
Что же там может гореть?
   - Куски растений? - предположила Вера.
   - Погоди-ка... Нет. Это - молнии. Как в старом выражении "гром и молния".
Те самые. Он был полностью зачарован зрелищем.
   - Молнии должны быть оранжевыми и с  зазубренными  концами,  -  возразила
Вера. - А это - какие-то тоненькие белые прутики.
   - Возможно, катастрофа деформировала и их, - сказал Линдсей.
   Гроза скрылась за горизонтом.
   - Приближаемся к береговой линии, - сказал Пилот.
   Солнце совсем исчезло; они переключились на инфравидение.
   - Это - часть Америки, - решил Линдсей. - Она называлась  Мехико.  Или  -
Техико. Береговая линия до таяния полярных шапок выглядела иначе. Я здесь не
узнаю ничего.
   Пилот боролся с управлением.
   - Мы летим быстрее, чем звук распространяется в этой атмосфере, - сказала
Вера. - Помедленнее, Пилот.
   - Гадость... - пожаловался Пилот. - Вам обязательно все это разглядывать?
А если местные нас заметят?
   - Они - дикари,  у  них  нет  инфравидения.  Теперь  и  Пилот  застыл  от
изумления:
   - Так они что, только видимым спектром пользуются?!
   Ландшафт внизу состоял из участков густого леса, сияющего в  черно-белом,
инфракрасном  изображении.  Дикие  заросли  порой  прорезали  темные,   едва
заметные полосы.
   - Тектонические трещины? - спросила Вера.
   - Дороги.
   Линдсей объяснил методику наземных  путешествий  в  условиях  гравитации,
рассказав о поверхностях с низким коэффициентом трения. Городов они пока что
не замечали, хотя буйная растительность местами  становилась  реже,  образуя
подозрительные пятна.
   Пилот  опустился  ниже.  Прибавив  увеличение,  они  жадно   разглядывали
растительность.
   - Сорняки, - заявил наконец Линдсей. - После  катастрофы  рухнула  всякая
экологическая стабильность... Нахлынули случайные виды.  Когда-то  все  это,
вероятно, были поля зерновых.
   - Уродливое зрелище, - сказала Вера.
   - Зачастую системы после коллапса именно таковы.
   - Крупное энергетическое возмущение прямо по курсу, - перебил их Пилот.
   На холмах полыхал лесной пожар - темноту разрезали  километры  оранжевого
сияния. Ревущие потоки горячего воздуха взметали вверх  хлопья  раскаленного
пепла, каскады  ветвей  и  листьев.  За  огненной  стеной  светились  остовы
сорняков,  вымахавших  в  целые  деревья.  Тлели  стволы   -   тугие   пучки
одеревеневших волокон. Все трое молчали, до глубины души пораженные чудесным
зрелищем.
   Растения-бродяги... - сказал Линдсей.
   Что?
   - Сорняки - совсем как  бродяги.  Расцветают  на  катастрофах.  Проникают
всюду, где рушатся системы. Вот и  после  этой  катастрофы  выжженную  землю
займет то, что растет быстрее.
   - Новые сорняки.
   - Да.
   Они оставили пожар позади и полетели вдоль  горной  цепи.  Сунув  руку  в
парник, Линдсей набил рот зеленым тестом водорослей.
   - Воздушный корабль, - доложил Пилот.
   Поначалу  Линдсею  показалось,  что  это  -  пузырь-мутант,   причудливый
образчик параллельной эволюции.  Затем  он  понял,  что  это  -  летательная
машина,  наподобие  воздушного  шара   или   дирижабля.   Длинные   веревки,
крепившиеся к сшивной оболочке, поддерживали ажурную гондолу. Оболочка  была
обшита сетью тонких, гибких  дисков  солнечных  батарей.  От  носа  гондолы,
словно поникшие усы, спускались длинные швартовочные тросы.
   Осторожно приблизившись, они увидели и причал. Город...
   Решетка  улиц  расчерчивала  кварталы  на  клетки.  Белые  каменные  дома
выстроились вокруг центрального ядра -  четырехугольной  каменной  пирамиды.
Дирижабль был зачален за ее вершину. Город был обнесен высокой прямоугольной
стеной. За ней лежали мертвенно-белые поля, удобренные пеплом.
   Внизу шла какая-то церемония. На вымощенной  камнем  площади  у  подножия
пирамиды горел огромный костер. Шеренгами стояли жители  -  их  было  тысячи
две,  не  больше.  Одежды  их,  согретые  теплом  тел,  сияли   инфракрасным
излучением.
   - Что это? - спросила Вера. - Почему они не двигаются?
   - Должно быть, похороны, - сказал Линдсей.
   - А пирамида, наверное, мавзолей? Или индоктринационный центр?
   - Наверное, и то и другое. Видишь  провода?  В  этот  мавзолей  проведена
информационная линия, единственная в селении. Кто бы в пирамиде ни проживал,
вся связь с внешним миром в его руках.
   Внезапно Линдсей вспомнил  купол-крепость  Черных  Медиков  на  Дзайбацу.
Сколько уж лет не вспоминал их, но тут в памяти мгновенно всплыла  нервозная
атмосфера внутри и чувство параноидальной изолированности и фанатизма, из-за
отсутствия разнообразия переходящих все границы... Состарившийся, выцветший,
выдохшийся мир.
   - Стабильность. Терранцы желали стабильности,  отсюда  и  Интердикт.  Они
отвергли технологию, чтобы она не раздробила их, как нас. Они обвинили ее во
всех бедах. В изнурительных войнах, в том, что от избытка  углекислого  газа
растаяли полярные шапки... Они никак не могут забыть своих мертвых.
   - Ну не весь же их мир такой.
   - Скорее всего, весь. Любое разнообразие означает  опасность  перемен.  А
перемены здесь не допускаются.
   - Но у них есть телефоны. И воздушный транспорт.
   - Технология принуждения.
   По дороге к Тихому океану они встретили еще  два  поселения,  разделенные
милями гниющих джунглей. Все три оказались одинаковыми, словно микрочипы  из
одной серии. Неестественно выглядели они в пейзаже - будто  их  отштамповали
на гидравлическом прессе да сбросили сверху.
   И снова воздушные шары; Линдсей  догадался  о  настоящем  их  назначении.
Летательные машины, подобно переносчикам чумы,  несли  идеологический  вирус
некоей инфекции, парализующей культуру. В  сердце  каждого  города  высилась
пирамида - громадная, убивающая любые надежды.  Памятник  легионам  мертвых,
подавляющий все живое...
   На глаза навернулись слезы. Он тихо плакал, не пытаясь себя удержать.  Он
оплакивал человечество - всех тех слепцов, кто полагал, будто в космосе есть
законы и пределы, способные спасти человека от собственной своей свободы. Но
от нее не укрыться. Не бывает абсолютных целей.  Абсолютны  лишь  свобода  и
тщета...
   Чуть южнее цепочки скалистых островков Баха Калифорниа они погрузились  в
океан. Пилот открыл люк, грузовой  отсек  заполнила  вода,  и  корабль  стал
тонуть.
   Они начали осмотр величайшей, экосистемы мира,  единственного  биома,  не
затронутого человеком!
   Поверхностных  слоев  это,  естественно,  не  касалось.  Над  затонувшими
землями континентальных окраин океанские эквиваленты сорняков  -  заторы  из
гнилых мхов и водорослей -  жили,  душа  друг  друга.  Но  глубины  остались
нетронутыми. В черной всесокрушающей бездне,  обширнее  всех  вместе  взятых
материков, условия обитания от полюса до  полюса  были  почти  одинаковы.  И
обитатели этого необъятного царства почти не были изучены, так как  ни  один
человек не изобрел способ извлечь из них выгоду.
   Но в Схизматрице  народ  сообразительнее.  Линдсей  не  мог  не  заметить
сходства  здешних  просторов  с  темными  океанами   Европы.   Десятилетиями
перерывал он древние банки данных ради обрывков знаний.  Уцелевшие  описания
жизни  глубин  оказались  почти  бесполезными,  восходя  ко  временам   зари
биологии. Но даже эта смутные намеки  манили  Линдсея  обещанием  чудес.  На
Европе - тоже мрак и глубины. И обширные затопленные вулканические  разломы,
сочащиеся геотермальной энергией.
   В этой бездне есть оазисы. Они всегда там были. Понимание этого неспешным
подспудным огнем тлело в его  воображении.  Жизнь.  Нетронутая  первозданная
жизнь, кишащая во всем своем блеске у горячих  разломов  тектонических  плит
Земли.
   Там, во всем своем невообразимом разнообразии,  лежит  целая  экосистема,
гораздо старше человечества. И эту жизнь можно взять себе. Она станет жизнью
Европы.
   Вначале он  отверг  такую  идею.  Интердикт  был  священен  и  стар,  как
несказанный  грех  древних  космопроходцев,  бросивших  Землю  перед   лицом
катастрофы. Дезертируя, они лишили  планету-мать  знаний  и  опыта,  которые
могли бы ее спасти. За века жизни в космосе грех этот мало-помалу погрузился
в  темные  глубины  культурного  самосознания,  лишь  изредка   мелькая   на
поверхности в виде некоей карикатуры, предмета,  ритуально  отрицаемого  или
нарочито игнорируемого.
   Вслед за расставанием  пришла  ненависть:  космопроходцы  были  объявлены
ворами,   ограбившими   человечество,    а    чрезвычайное    правительство,
соответственно, фашиствующими варварами.  Вражда  все  упрощает:  ушедшим  в
космос стало гораздо легче снять с себя всякую ответственность,  а  Земле  -
свести мириады своих  культур  до  одного-единственного  покаянно-серенького
режима и бессмысленной стабильности.
   Но жизнь не  стоит  на  месте.  Линдсей  знал  это  достоверно.  Наиболее
удачливые  виды  взрываются,  от  них  отпочковываются   виды   дочерние   -
преисполненные радостных надежд монстры, делающие предков  своих  безнадежно
устаревшими. Отказ от перемен означает отказ от жизни.
   Именно по этому признаку он понял:  земное  человечество  превратилось  в
реликт.
   За долгое время ржавчина  сожрала  все,  что  не  успело  в  срок  отсюда
убраться. Будущее  Земли  принадлежит  не  людям,  но  чудовищным  сорнякам,
причудливым, выросшим размером  с  деревья,  а  также  -  крохотным  тварям,
прыгающим  среди  них  в  поисках  корма.  И,  чувствовал  Линдсей,  это   -
справедливо.
   Они погрузились во тьму.
   Давление ничего не значило для инопланетного  корпуса.  По  сравнению  со
средой  обитания  пузырей  земные  океаны  -   разреженная   плазма.   Пилот
переключился на водяные двигатели, на скорую руку приклеенные к  обшивке,  и
включил радар. Видеопанели высветили четкие зеленые контуры  дна.  При  виде
знакомых геологических структур сердце Линдсея радостно встрепенулось.
   - Совсем как на Европе, - пробормотала Вера.
   Они плыли над длинным разломом; когда-то в этом месте  вырвался  из  недр
земли вулканический базальт, его  корявые  глыбы  тянулись  вверх  -  грубая
первородная ярость, не тронутая ветром и дождем.  Прямоугольные  горы,  чуть
припорошенные органикой, крутыми  обрывами  уходили  вниз,  где  контуры  их
теснились, словно зубья расчески.
   Но разлом был мертв. Никаких признаков термальной энергии.
   - Давай вдоль разлома, - велел Линдсей. - Поищем горячие места.
   Слишком долго он прожил, чтобы быть нетерпеливым - даже в такой момент.
   - Включить основные двигатели? - спросил Пилот.
   - И вскипятить воду на мили вокруг. Мы - глубоко, Пилот. Эта вода тверда,
как сталь.
   - Да? - Пилот издал похрюкивающий электронный  шум.  -  Ну  ладно.  Пусть
лучше совсем без звезд; чем звезды в тумане.
   Несколько часов следовали они вдоль  разлома,  но  поздних  выходов  лавы
найти не смогли. Вера уснула,  да  и  Линдсей  вздремнул  ненадолго.  Пилот,
спавший довольно редко, только по ритуальным обязанностям, разбудил их:
   - Горячее место.
   Инфракрасная картинка показывала - в глубине этого  обрыва  действительно
есть тепло. Обрыв был очень странным: длинная наклонная  совершенно  гладкая
плоскость, резко вздымающаяся из корявого, приукрытого илом  дна.  Угловатое
подножие   обрыва,   странным   образом   деформированное,   покоилось    на
куполоподобном выходе лавы.
   - Посылай зонд, - скомандовал Линдсей.
   Вера достала из-под сиденья пульт управления и надела  видеоочки.  Робот,
включив  фары,  устремился  к   аномальному   обрыву.   Линдсей   переключил
видеопанель на его оптику.
   Обрыв  оказался..,  крашеным.  На  нем  просматривались  белые  полосы  -
длинные, шелушащиеся тире, наподобие разделительной линии.
   - Здесь было крушение, - сказал он. - Он сделан человеком.
   - Не может быть, - возразила Вера. - Он - с самые большие из  космических
кораблей. Там могут поместиться тысячи человек.
   Но тут же она увидела, что не права. К гладкой, похожей на  обрыв  палубе
громадного корабля  была  принайтована  некая  машина.  Коррозия  столетиями
трудилась над ней, однако крылатый силуэт не вызывал сомнений.
   - Летательная машина, - сказал Пилот. - Вон двигатели.  Это  было  что-то
вроде водного космопорта. Хотя, скорее, воздухопорта...
   - Рыба! - воскликнул Линдсей. - Вера, быстрей!
   Робот помчался за глубоководным созданием. Длиннохвостая, с тупой головой
рыба в локоть длиной  стрелой  понеслась  к  укрытию  вдоль  широкой  палубы
авианосца и скрылась в ломаной трещине,  пересекавшей  остатки  многоэтажной
рубки управления. Робот остановился.
   - Подожди-ка, - заговорила Вера. - Если это - корабль, то откуда тепло?
   Пилот осмотрел приборы.
   - Тепло радиоактивное, - сказал он. - Это что, что-нибудь необычное?
   - Ядерная энергия... - сказал  Линдсей.  -  Должно  быть,  он  затонул  с
ядерным реактором на борту.
   Уважение к приличиям воспретило ему предполагать вслух наличие  на  борту
ядерного оружия.
   - Приборы показывают растворенную  органику,  -  сказала  Вера.  -  Возле
реактора кишат рыбы - тянутся к теплу. - Она рванула руками  робота  древнюю
обшивку.  Коррелированный  металл  подался  легко;  посыпалась  ржавчина.  -
Сходить за рыбой?
   - Нет, - ответил Линдсей. - Мне нужны нетронутые образцы ранней жизни.
   Вера вернула робота в отсек. Они отправились дальше.
   Время шло. Пейзаж медленно уходил назад.  Когда-то  такая  медлительность
повергла бы его в ужас... Линдсей снова вспомнил Царицын Кластер. Порой  его
тревожило, что отчаяние и страдания там так мало для него значат. ЦК умирал,
вся   элегантность   его   раскисла,   обратившись    в    грязь;    тонкое,
сложнонастроенное равновесие нарушилось, разлетелось на куски, брызнувшие по
всей Схизматрице, словно семена. Будет ли злом с его стороны  -  соглашаться
на смерть цветка ради семян?
   Конечно, нет. Человеческая жизнь больше ничего не  значила  для  него.  И
желал он только оставить след своей воли, донести ее  свет  сквозь  зоны  до
едва пробуждающегося мира и оживить его бесповоротно. А после.., пусть  идет
как идет.
   - Вот оно, - сказал Пилот.
   Место наконец было найдено. Корабль опустился на дно.

***

   Вокруг повсюду произрастала жизнь - целые джунгли, полностью пренебрегшие
солнцем. В лучах прожекторов робота крутые шероховатые стены долины сверкали
ярчайшим   цветным   одеянием:   алым,   мелово-белым,    золотисто-охряным,
обсидиановым. Трубчатые черви - выше человеческого  роста  -  колыхались  на
склонах, точно бамбуковые рощи. Скалы были  усеяны  моллюсками,  разевавшими
белые раковины, демонстрируя кроваво-красную  плоть.  Пульсировали  багряные
губки;   глубоководные   кораллы   распустили   густые   ветви,   украшенные
драгоценными камнями полипов.
   Живая вода поднималась из глубин  долины.  Расщелина,  покрытая  окислами
металлов, испускала горячие серные  облака.  Дно  морское  кипело.  Бурлящие
пузыри пара мерцали сквозь бактериальную дымку. На бактериях держалось  все.
Именно они - первое, основное звено  пищевой  цепи.  Они  путем  хемосинтеза
извлекли энергию из самой серы, презрев солнце ради  произрастания  в  тепле
Земли.
   Да, в черной, горячей тьме долины жизнь била ключом. Сам  камень  казался
живым  -  гирлянды  пористых  глыб,  занесенные  илом   трещины,   змеящиеся
черно-красные языки застывшей  лавы,  зеленоватые,  фаллически  вздымающиеся
столбы  изверженных  минералов.   Мертвенно-бледные   крабы   с   лапами   в
человеческую  руку  длиной  беззаботно  пересекали  склоны.   Угольно-черная
глубоководная рыба, разжиревшая от щедрот  природы,  неспешно  плыла  сквозь
чащу  трубчатых  червей.  Ярко-желтые  медузы,   словно   срезанные   цветы,
колыхались в водоворотах бактериального бульона.
   - Все, - выдохнул Линдсей. - Все берем!  Вера  сбросила  очки.  Глаза  ее
застилали слезы. Она дрожала, обвиснув на ремнях кресла.
   - Ничего не вижу, - хрипло  сказала  она,  протягивая  Линдсею  пульт.  -
Пожалуйста... Это - твое право.
   Утвердив очки на носу, Линдсей погрузил пальцы в щели пульта  -  и  разом
оказался  посреди  всего  э