Джейни  делала  все,  что  необходимо.   Остальные   тоже.   Лоун   часто
отсутствовал. Иногда близнецы помогали ему, но их отсутствие не  замечалось,
потому что они появлялись и пропадали мгновенно. А Бэби всегда  оставался  в
своей колыбели.
   Я сам делал многое. Рубил дрова для очага,  сделал  больше  полок.  Часто
ходил купаться с Джейни и близнецами. И разговаривал с Лоуном. Я  ничего  не
делал  такого,  чего  не  могли  бы  сделать  они,  зато  они  делали  много
недоступного мне. И я злился, все время злился из-за этого. Но не  знал  бы,
что с собой делать, если бы все  время  на  кого-нибудь  или  что-нибудь  не
злился. Это не мешало нам слишиваться. Слишиваться - это слово  Джейни.  Она
говорила, что ей его сказал Бэби. Она говорила: это значит, что все  вместе,
хотя и занимаются разными делами. Две руки, две ноги, одно тело, одна голова
- все действуют вместе, хотя голова не может ходить, а руки -  думать.  Лоун
сказал, что, может, это смесь "сливаться"  и  "смешиваться",  но  не  думаю,
чтобы он сам в это поверил. В слове было нечто гораздо большее.
   Бэби  все  время  говорил.  Он  походил   на   радиостанцию,   работающую
круглосуточно. Ее можно услышать, если настроишься. Но если и  не  слушаешь,
она все равно передает. Когда я сказал, что он говорил, я не совсем это имел
в виду. По большей части  он  просто  махал  руками  и  ногами.  Можно  было
подумать, что эти движения руками, ногами, головой бессмысленны, но на самом
деле нет. Это была передача значения,  но  символами  служили  не  звуки,  а
движения. Они передавали мысли.
   То есть протяните левую руку, поднимите правую, топните левой  пяткой,  и
все это означает: "Всякий, кто считает, что скворец - домашняя птица, просто
ничего не знает о скворцах" - или что-то в этом роде. Джейни говорила,  что,
может, Бэби изобрел этот способ передачи смысла.  Она  сказала,  что  раньше
слушала мысли близнецов - так и сказала: "слушала мысли", -  а  они  слушали
мысли Бэби. Поэтому она спрашивала близнецов, что ей нужно узнать,  близнецы
спрашивали Бэби и пересказывали ей, что он  говорит.  Но  когда  они  начали
подрастать, постепенно теряли  эту  способность.  Так  происходит  со  всеми
детьми. Бэби пришлось научиться понимать слова и изобрести  способ  отвечать
движениями.
   Лоун не понимал его, я тоже. Близнецам было все  равно.  Зато  Джейни  не
отрывала от Бэби взгляда. Он всегда понимал, о чем  его  хотят  спросить,  и
отвечал Джейни, а она пересказывала нам. Часть во всяком случае. Всего никто
не мог понять, даже Джейни.
   Джейни просто сидела, рисовала свои картины и смотрела  на  Бэби,  иногда
начинала смеяться.
   Бэби не рос. Джейни росла, близнецы тоже, и я с ними. Но только не  Бэби.
Он просто лежал. Джейни кормила его и каждые два-три дня мыла. Он не  плакал
и не причинял никаких неприятностей. Никто никогда не подходил к нему.
   Каждую свою картину Джейни  показывала  Бэби,  потом  очищала  картон  от
краски и рисовала новую. Ей приходилось так делать, потому что  у  нее  было
только три куска картона. И хорошо, что она так делала: не  хочется  думать,
во что превратился бы дом, если бы  она  сохраняла  все  свои  картины.  Она
рисовала их по пять штук за день. Лоун  и  близнецы  все  время  таскали  ей
скипидар. Она без всякого труда сметала краски назад, в  маленькие  чашечки,
просто посмотрев на них, но скипидар - совсем другое дело. Мне она  сказала,
что Бэби помнит все ее картины, поэтому ей и не нужно их  хранить.  Это  все
были рисунки машин, зубчатых передач, механических цепей,  чего-то  похожего
на электрические соединения и тому подобное. Я  никогда  не  думал  об  этих
рисунках.
   Иногда я уходил с Лоуном за скипидаром и  свининой.  Мы  шли  к  железной
дороге, проходили по ней несколько миль до того  места,  откуда  становились
видны огни города. Потом снова лес, пригороды и боковые улицы.
   Лоун как всегда шел молча, все о чем-то думая.
   Мы подошли к складу, Лоун  направился  к  двери,  посмотрел  на  замок  и
вернулся, качая головой.  Потом  мы  отыскали  универсальный  магазин.  Лоун
хмыкнул, и мы остановились в тени у двери. Я осмотрелся.
   Неожиданно рядом оказалась Бинни, голая, как всегда в таких случаях.  Она
открыла дверь изнутри. Мы вошли, и Лоун закрыл за нами дверь.
   - Возвращайся домой, Бинни, -  сказал  он,  -  пока  не  простудилась  до
смерти.
   Она улыбнулась мне, ответила:
   - Хо-хо, - и исчезла.
   Мы отыскали два отличных куска ветчины и двухгаллоновую банку  скипидара.
Я взял еще ярко-желтую шариковую ручку, но  Лоун  отругал  меня  и  заставил
положить ее на место.
   - Мы берем только необходимое, - сказал он.
   После того как мы вышли, снова появилась Бинни и закрыла дверь изнутри. Я
ходил с Лоуном всего несколько раз, когда он один не мог все унести.
   Так я прожил три года. Это все, что я могу вспомнить. Лоун был в доме или
уходил, но никакой разницы. Близнецы большую часть времени проводили друг  с
другом. Мне нравилась Джейни, но мы никогда подолгу не  разговаривали.  Бэби
говорил все время, только я его не понимал.
   Мы все были очень Заняты. Мы слишивались.

***

   Я неожиданно сел на кушетке. Стерн сказал:
   - В чем дело?
   - Ни в чем. Так я ни к чему не приду.
   - Ты так говорил, когда мы еще не начали. Как тебе  кажется,  мы  с  того
времени ничего не добились?
   - О, добились, но...
   - Тогда откуда ты знаешь сейчас? - Когда я ничего не ответил, он спросил:
   - Тебе понравилась последняя часть? Я сердито ответил:
   - Нравится - не нравится. Это бессмысленно. Просто ., просто разговоры.
   - Тогда какая разница между последним сеансом и предыдущими?
   - Черт возьми, огромная разница! В первый раз я все чувствовал.  Все  как
будто реально со мной происходило. А на этот раз - ничего.
   - Как по-твоему, почему это?
   - Не знаю. Скажите вы.
   - Предположим, - задумчиво сказал он, - существует  настолько  неприятный
эпизод, что ты не смеешь оживлять его.
   - Неприятный? А когда я замерз чуть не до смерти, это приятно?
   - Ну, неприятности бывают разные.  Иногда  то,  что  ты  ищешь,  то,  что
способно тебя избавить от всех бед, настолько отталкивающе, что ты не хочешь
к нему приближаться. Или пытаешься от  него  спрятаться.  Подожди,  -  вдруг
сказал он, - возможно, "неприятный" и  "отталкивающий"  -  неподходящие  для
объяснения слова. Что-то тебя очень беспокоит. И ты не хочешь выяснить,  что
это.
   - Я хочу выяснить.
   Он подождал, как будто размышлял про себя, потом сказал:
   - Что-то в этой фразе "Бэби три года" заставляет тебя  отшатываться.  Что
это?
   - Будь я проклят, если знаю.
   - Кто это сказал?
   - Я не.., ям... Он улыбнулся.
   - Гм?
   Я улыбнулся ему в ответ.
   - Я сказал.
   - Хорошо. Когда?
   Я перестал улыбаться. Он наклонился вперед, потом встал.
   - В чем дело? - спросил я. Он ответил:
   - Не думал, что кто-то может так злиться. -  Я  промолчал.  Он  отошел  к
своему столу. - Не хочешь продолжать?
   - Нет.
   - Допустим, я сказал бы тебе, что  ты  хочешь  остановиться,  потому  что
подошел к самому краю того, что стремишься узнать?
   - Почему бы так и не сказать и не посмотреть, что я буду делать?
   Он только покачал головой.
   - Я тебе ничего не говорю. Можешь уходить, если хочешь прекратить. Я тебе
отдам сдачу.
   - Многие ли останавливаются на краю ответа?
   - Немногие.
   - Ну, я не собираюсь. - Я  снова  лег.  Он  не  рассмеялся  и  не  сказал
"Хорошо", он вообще не суетился. Только поднял трубку телефона и сказал:
   - Отмените прием на вторую половину дня. - Потом вернулся на  свой  стул,
где мне его не было видно. Стало очень  тихо.  Кабинет  звуконепроницаем.  Я
спросил:
   - Как по-вашему, почему Лоун разрешил мне жить с ними так долго,  если  я
не мог делать то, что другие?
   - Может, ты мог.
   - О, нет, - уверенно ответил я. - Я часто пытался. Я был силен для  своих
лет и умел держать язык на замке, но в остальном, думаю, ничем не  отличался
от своих ровесников. Не думаю, что и сейчас отличаюсь. Разве  что  появились
отличия, потому что жил с Лоуном и детьми.
   - Какое это имеет отношение к "Бэби  три  года"?  Я  посмотрел  на  серый
потолок.
   - Бэби три года. Бэби три года. Я подошел к большому дому с  извивающейся
подъездной дорогой, которая проходит словно под театральным шатром. Бэби три
года. Бэби...
   - Сколько тебе лет?
   - Тридцать три, - ответил я  и  в  следующее  мгновение  вскочил,  словно
кушетка обожгла меня, и направился к двери.
   Стерн схватил меня.
   - Не глупи. Ты хочешь, чтобы у меня пропал целый день?
   - А мне какое дело? Я заплатил.
   - Хорошо, решай сам. Я вернулся.
   - Мне это не нравится.
   - Отлично. Уже теплее.
   - Почему я сказал "тридцать три"? Мне не тридцать три, мне пятнадцать.  И
еще одно...
   - Да?
   - Относительно "Бэби три года". Я сказал это, да. Но когда вспоминаю, мне
кажется, что это не мой голос.
   - Как тридцать три - не твой возраст?
   - Да, - прошептал я.
   - Джерри, - мягко сказал он, - тебе нечего бояться.  Я  понял,  что  дышу
учащенно. Собрался. И ответил:
   - Мне не нравится вспоминать, что я говорю чьим-то голосом.
   - Послушай, - сказал он. - Психоанализ не совсем то, что обычно  считают.
Когда я погружаюсь в мир твоего сознания -  вернее,  когда  ты  сам  в  него
погружаешься, - этот мир не так уж отличается от так  называемого  реального
мира. Вначале так не кажется, потому  что  пациент  приходит  со  множеством
фантазий, иррациональностей и причудливых испытаний. Но все  живут  в  таком
мире. Когда один из древних мудрецов сказал, что "правда необычней вымысла",
он имел в виду именно это.
   - Куда бы мы ни пошли, что бы мы ни делали, мы окружены символами, такими
знакомыми предметами, что не  видим  их,  не  замечаем,  даже  если  на  них
смотрим. Если бы кто-нибудь мог точно рассказать, что видел и о  чем  думал,
пройдя десять футов по улице, мы получили бы невероятно странную, туманную и
искаженную картину. И никто не смотрит на окружающее  внимательно,  пока  не
оказывается в таком месте, как этот кабинет. И неважно,  что  здесь  человек
смотрит на события прошлого. Он видит их яснее просто потому, что  старается
увидеть.
   - Теперь вернемся к тридцати трем годам. Обнаружить,  что  у  тебя  чужие
воспоминания, - это самое  сильное  потрясение.  Эго  для  человека  слишком
важно, чтобы он смирился с этим. Но подумай: все твое мышление происходит  в
зашифрованном, закодированном виде, и ключ у тебя только к десятой части.  И
вот ты  столкнулся  с  закодированным  участком,  который  вызывает  у  тебя
отвращение. Неужели неясно, что найти  ключ  можно  только  одним  способом?
Перестать избегать этого участка.
   - Вы хотите сказать, что я.., начал вспоминать то, что в чужом сознании?
   - Похоже на то. Попробуем разобраться.
   - Хорошо. - Меня затошнило. Я страшно устал. И неожиданно  понял,  что  и
тошнота, и усталость - все это средства сбежать.
   - Бэби три года, - сказал Стерн.
   Бэби три, мне тридцать три, я, ты, твою, Кью.
   - Кью! - заорал я. Стерн ничего не сказал, - Послушайте, не знаю  почему,
но мне кажется, я могу добраться. Но не таким путем. Не возражаете,  если  я
попробую что-то другое?
   - Ты у нас врач, - ответил он. Я рассмеялся. И закрыл глаза.

***

   Сквозь изгородь  казалось,  что  окна  и  карнизы  дома  подпирают  небо.
Раскинулись зеленые газоны, аккуратные и  чистые,  и  цветы  выглядели  так,
словно боятся потерять лепестки, чтобы не стало грязно.
   Я шел по подъездной дороге в ботинках. Пришлось надеть ботинки, и ноги  у
меня не дышали. Мне не хотелось идти в этот дом, но нужно было.
   Я поднялся по ступеням между большими белыми  колоннами  и  посмотрел  на
дверь. Хотелось бы посмотреть сквозь нее, но она слишком  белая  и  толстая.
Над ней окно в форме веера, впрочем, слишком высоко, и окна по обе  стороны,
но в них вставлены цветные стекла.  Я  постучал  в  дверь,  оставив  на  ней
грязный след.
   Ничего не произошло, и я постучал снова. Дверь открылась,  в  ней  стояла
худая высокая цветная женщина.
   - Чего тебе нужно?
   Я сказал, что хочу увидеть мисс Кью.
   - Ну, мисс Кью не хочет видеть таких, как ты,  -  ответила  женщина.  Она
говорила слишком громко. - У тебя грязное лицо.
   Я начинал сердиться. Мне и так не хотелось приходить сюда, приближаться к
людям, идти днем и все такое. Я сказал:
   - Мое лицо не имеет к этому никакого отношения. Где мисс Кью? Иди и найди
ее. Она ахнула.
   - Ты не смеешь со мной так разговаривать!
   Я ответил:
   - Я вообще не хочу с тобой разговаривать. Впусти меня. - Мне  захотелось,
чтобы тут оказалась Джейни. Джейни смогла бы ее передвинуть.  Но  приходится
управляться самому. Женщина захлопнула дверь, прежде чем я смог ее выругать.
   Поэтому я начал колотить ногой. Для этого башмаки как раз  очень  хороши.
Немного погодя она неожиданно снова распахнула дверь.  Я  едва  не  упал.  У
женщины в руках была метла. Она закричала на меня:
   - Убирайся отсюда, подонок, или я вызову полицию! - Она толкнула меня,  и
я упал.
   Встал с крыльца и бросился к ней. Она отступила и ударила  метлой,  но  я
успел заскочить внутрь. Женщина с криком гналась за мной. Я  отобрал  у  нее
метлу, и в это время кто-то сказал:
   - Мириам! - Сказано это было гусиным голосом. Я застыл, а женщина впала в
истерику.
   - О, мисс Алишия, вы только  посмотрите!  Он  убьет  нас  всех.  Вызовите
полицию! Вызовите...
   - Мириам! - снова послышался гусиный возглас, и Мириам замолчала.
   На верху лестницы стояла женщина с красным лицом, в платье  с  кружевами.
Она выглядела старше своего возраста,  может,  потому,  что  слишком  плотно
сжимала губы. Я подумал, что ей тридцать три года - тридцать три. У нее были
злые глаза и маленький рот.
   Я спросил:
   - Вы мисс Кью?
   - Да. Что значит это вторжение?
   - Я должен поговорить с вами, мисс Кью.
   - Не говори "должен". Выпрямись и расскажи, в чем дело.
   Служанка сказала:
   - Я вызову полицию. Мисс Кью повернулась к ней.
   - Это успеется, Мириам. А теперь, грязный  маленький  мальчик,  что  тебе
нужно?
   - Я должен поговорить с вами наедине, - ответил я.
   - Не позволяйте ему, мисс Алишия, - воскликнула служанка.
   - Тише, Мириам. Маленький мальчик, я велела тебе не говорить "я  должен".
Можешь сказать, что хочешь, в присутствии Мириам.
   - Какого дьявола! - Они обе ахнули. Я сказал:
   - Лоун велел мне говорить только с вами.
   - Мисс Алишия, не позволяйте ему...
   - Тише, Мириам! Молодой человек, ты будешь вести себя  вежливо...  -  Тут
глаза ее округлились. - Кто тебе велел?
   - Лоун.
   - Лоун. - Она стояла на лестнице, глядя себе на руки. Потом сказала:
   - Мириам, ты можешь идти. - И сказала это как совсем другой человек.
   Служанка открыла рот, но мисс Кью указала на нее пальцем, как будто палец
заканчивался стволом оружия. Служанка пошла.
   - Эй, - сказал я, - ваша метла. - Я уже собирался бросить ее, но мисс Кью
подошла и взяла у меня метлу.
   - Сюда, - сказала она.
   Она заставила меня пройти перед собой в комнату, большую, как наша  нора.
По стенам шкафы с книгами, на столах кожаная обивка, в углах по коже  вышиты
золотые цветы.
   Женщина указала на стул.
   - Садись здесь. Нет, подожди минутку. - Она подошла к камину, достала  из
ящика газету, принесла и расстелила на стуле. - Теперь садись.
   Я сел на бумагу, а она подтащила другой стул, но не стала  закрывать  его
газетой.
   - В чем дело? Где Лоун?
   - Он умер, - сказал я.
   У нее перехватило дыхание, она побледнела.  Смотрела  на  меня,  пока  на
глазах не навернулись слезы.
   - Вы больны? - спросил я. - Давайте, пусть вас вырвет. Почувствуете  себя
лучше.
   - Умер? Лоун умер?
   - Да. На прошлой неделе нас затопило, а потом он вышел в  сильный  ветер.
Большое старое дерево подмыло наводнением. И оно упало прямо на него.
   - Упало на него, - прошептала она. - О, нет., это не правда.
   - Нет, правда. Мы закопали его сегодня утром.  Не  могли  больше  держать
его. Он начал во...
   - Перестань! - Она прикрыла лицо руками.
   - В чем дело?
   - Я сейчас приду в себя, - негромко ответила она. Встала и постояла перед
камином, повернувшись ко мне спиной. Ожидая, когда она вернется, я снял один
ботинок. Но она заговорила со мной со своего места. - Ты  маленький  мальчик
Лоуна?
   - Да. Он велел мне прийти к вам.
   - О, мое бедное дитя! - Она подбежала ко мне, и я на секунду подумал, что
она собирается схватить меня или что-нибудь такое,  но  она  остановилась  и
немного сморщила нос. - К...как тебя зовут?
   - Джерри, - ответил я.
   - Ну, Джерри, не хочешь ли пожить со мной в этом красивом большом доме? У
тебя будет чистая одежда.., и все остальное.
   - Ну, в том-то и дело. Лоун велел мне прийти к вам. Он сказал, что у  вас
столько денег, что вы не знаете, что с ними делать, и еще он сказал, что  вы
у него в долгу.
   - В долгу? - Это, казалось, ее встревожило. Я попытался объяснить.
   - Ну, он говорил, что когда-то сделал для вас что-то, а вы  сказали,  что
когда-нибудь отплатите ему, если сможете. Вот что.
   - Что он об этом сказал? - К ней вернулся трубный гусиный голос.
   - Да ни черта не говорил!
   - Пожалуйста, больше не пользуйся  такими  выражениями,  -  сказала  она,
закрыв глаза. Потом снова открыла и кивнула. - Я ему обещала. Отныне  можешь
здесь жить. Если.., если хочешь.
   - Мое желание к делу не относится. Так сказал Лоуп.
   - Тебе здесь будет хорошо, - сказала она. И осмотрела меня снизу доверху.
- Я об этом позабочусь.
   - Ладно. Привести остальных ребят?
   - Остальных ребят? Детей?
   - Да. Это не только для меня. Для нас  всех.  Она  откинулась  на  стуле,
достала глупый маленький платочек, промокнула губы, все это время  глядя  на
меня.
   - Теперь расскажи мне об этих.., о других детях.
   - Ну, во-первых Джейни. Ей, как и мне, одиннадцать. Бонни и Бинни восемь,
они близнецы. И Бэби. Бэби три года.

***

   Я закричал. Стерн мгновенно оказался рядом с кушеткой,  прижал  ладони  к
моим щекам, удерживая голову. Голова у меня дергалась вперед и назад.
   - Хороший мальчик, - сказал Стерн. - Ты нашел. Ты еще не знаешь, что это,
но знаешь где.
   - Еще бы, - хрипло ответил я. - Вода есть? Он налил мне воды из  термоса.
Она была такой холодной, что заныло во рту. Я снова лег  и  отдыхал,  словно
после подъема на гору. Потом сказал:
   - Я больше такого не выдержу.
   - Хочешь кончить на сегодня?
   - А вы?
   - Я буду продолжать, пока ты хочешь.
   Я подумал.
   - Хотелось бы продолжать, но не так тяжело. Пока.
   - Если хочешь еще одну  приблизительную  аналогию,  -  ответил  Стерн,  -
психиатрия подобна карте дорог. Всегда  существует  множество  путей,  чтобы
добраться с одного места на другое.
   - Я лучше пойду кружным путем, - сказал я ему. - По дороге восьмеркой.  А
не в  грузовике  через  холм.  У  меня  сцепление  отказывает.  Где  же  мне
повернуть?
   Он усмехнулся. Мне это понравилось.
   - Поезжай по дороге из гравия.
   - Я там уже был. На ней размыт мост.
   - Ты здесь на всех дорогах был, - сказал он. - Начни  по  другую  сторону
моста.
   - Никогда об этом не думал. Мне казалось, что нужно  пройти  все  заново,
каждый дюйм.
   - Может, так и придется, а может, нет. Но мост легче будет перейти,  если
побываешь в других местах. Этот мост может иметь  значение,  а  может  и  не
иметь, но ты не узнаешь, пока не побываешь повсюду.
   - Пошли. - Я снова был полон желания.
   - Можно сделать предложение?
   - Нет.
   - Просто поговорим. Не углубляйся слишком  в  то,  что  говоришь.  Первая
часть - когда тебе восемь - ты ее по-настоящему пережил. Вторая  -  с  этими
детьми - ты просто рассказывал о них. Третья - это посещение в одиннадцать -
ты чувствовал. А сейчас снова просто рассказывай.
   - Ладно.
   Он подождал, потом негромко сказал:
   - В библиотеке. Ты расска