жейни и  даже
близнецы  -  вы  все  нормальные  здоровые  дети  и  вырастете  мужчинами  и
женщинами. Но бедный Бэби.., другой. Он не будет расти, он никогда не сможет
ходить и играть с другими детьми.
   - Это неважно, - сказала Джейни. - Вы не имели права отсылать  его.  А  я
сказал:
   - Да. Так что лучше верните его, и побыстрее. Тут  она  начала  сердиться
по-настоящему.
   - Среди многого, чему я вас учила, есть  и  такое  правило:  не  говорите
старшим, что им делать. А теперь идите, одевайтесь для завтрака, и больше не
будем об этом разговаривать.
   Я сказал ей как можно вежливей:
   - Мисс Кью, вы скоро захотите вернуть его. Но вы должны вернуть  его  как
можно быстрее. Иначе... Она встала с кровати и выбежала из комнаты.

***

   Я некоторое время молчал, и Стерн наконец спросил:
   - А что дальше?
   - О, - ответил я, - она его вернула, - Я неожиданно рассмеялся. - Сейчас,
как вспомнишь, так смешно  становится.  Три  месяца  она  командовала  нами,
гоняла с места на место, и вдруг неожиданно мы установили  закон.  Мы  очень
старались поладить с нею, действовать в соответствии с ее идеями, но на этот
раз, клянусь Богом, она зашла слишком далеко. И как только захлопнула дверь,
тут же начала проходить лечение. У нее под кроватью стоял большой фарфоровый
горшок, так вот он взлетел в воздух и разбился о ее туалетное зеркало. Потом
открылся ящик шкафа, оттуда вылетела перчатка и ударила ее по лицу.
   Она прыгнула назад в кровать,  и  тут  на  нее  обрушилась  штукатурка  с
потолка. В ванной пошла вода, а пробка оказалась заткнутой, и как раз в  это
время вода начала вытекать, и все ее платья  упали  с  вешалок.  Она  хотела
выбежать из комнаты, но дверь не открывалась, а когда она дернула за  ручку,
дверь  распахнулась,  и  мисс  Кью  растянулась   на   полу.   Дверь   снопа
захлопнулась, и сверху обрушился новый пласт штукатурки. Мы стояли, глядя на
нее. Она плакала. Я даже не знал, что она может плакать.
   - Вернете Бэби? - спросил я.
   Она лежала, продолжая плакать. Немного погодя подняла голову и посмотрела
на нас. Выглядела она очень жалко. Мы помогли ей встать. Она некоторое время
смотрела  на  нас,  потом  посмотрела  в  зеркало,  на  побитый  потолок   и
прошептала:
   - Что случилось? Что случилось?
   - Вы отослали Бэби, вот  что,  -  ответил  я.  Она  подпрыгнула  и  очень
испуганным, по твердым голосом сказала:
   - Что-то ударилось в дом. Самолет. Может, землетрясение. Поговорим о Бэби
после завтрака. Я сказал:
   - Дай ей еще, Джейни.
   Большой водяной шар ударил ее в лицо и грудь,  промочил  ночную  рубашку,
так что она прилипла к телу. Почему-то это расстроило ее больше всего.  Косы
ее начали подниматься, они тянули голову, так что мисс Кью пришлось  встать.
Она открыла рот, чтобы  закричать,  и  рот  ей  забила  пудра  с  туалетного
столика. Она стала доставать пудру изо рта.
   - Что вы делаете? Что вы делаете? - спрашивала она со слезами.
   Джейни посмотрела на нее и сложила руки за спиной.
   - Мы ничего не сделали, - ответила она. А я сказал:
   - Пока не сделали. Вернете Бэби? Она закричала:
   -  Перестаньте!  Перестаньте!  Перестаньте  говорить   об   этом   идиоте
монголоиде! Он не нужен никому, даже самому себе! Как я могу его оставить?
   Я сказал:
   - Давай крыс, Джейни.
   У плинтуса послышался шорох. Мисс Кью закрыла лицо руками и опустилась  в
кресло.
   - Не надо крыс, - сказала она. - Здесь нет крыс. Тут что-то  запищало,  и
она разбилась вдребезги. Видели когда-нибудь,  как  человек  распадается  на
куски?
   - Да, - ответил Стерн.
   - Я был ужасно сердит, - продолжал я, - но и для меня это  было  слишком.
Но она не должна была отсылать Бэби. Потребовалось  несколько  часов,  чтобы
она настолько пришла в себя, что смогла поговорить по телефону,  но  еще  до
ланча Бэби вернулся. - Я рассмеялся.
   - Что смешного?
   - Она потом не могла вспомнить, что с  ней  было.  Недели  три  спустя  я
слышал, как она говорит об этом с Мириам. Она сказала,  что  дом  неожиданно
начал оседать. Сказала, что хорошо поступила, как раз в  это  время  отослав
Бэби на медицинский осмотр. Бедняжка мог пострадать.  Мне  кажется,  она  на
самом деле в это верила.
   - Вероятно. Это довольно распространенный случай. Мы не верим  в  то,  во
что не хотим верить.
   - А вы насколько верите? - неожиданно спросил я.
   - Я уже тебе сказал: это неважно. Мне не нужно верить или не верить.
   - А вы не спрашиваете меня, насколько я сам в это верю?
   - Мне и это не нужно. Ты уже сам принял решение.
   - Вы хороший психоаналитик?
   - Кажется, да. А кого ты убил? Вопрос застал меня врасплох.
   - Мисс Кью, - ответил я. Потом начал браниться и проклинать его. -  Я  не
собирался говорить вам это.
   - Не волнуйся, - ответил он. - Почему ты это сделал?
   - Я для того и пришел, чтобы узнать.
   - Ты, должно быть, очень ее ненавидел. Я заплакал. Мне пятнадцать лет,  а
я плачу!

***

   Он позволил мне выплакаться. Сначала всхлипывания  и  писки,  от  которых
заболело горло. Потом, быстрей, чем  можно  подумать,  потекло  из  носа.  И
наконец - слова.
   - Знаете, откуда я пришел? Самое первое мое воспоминание - удар в рот.  Я
все еще вижу кулак размером с мою голову. Потому что я плакал. С тех  пор  я
боюсь плакать. А плакал я, потому что был голоден. Или замерз. Или  и  то  и
другое. А потом огромные общие спальни, и  самые  сильные  получают  лучшее.
Избивают тебя до полусмерти, если ты плохой, и дают огромную  награду,  если
хороший. Огромная награда - тебя оставляют в покое. Попытайтесь так  пожить.
Попытайтесь жить так, что лучшее в этом проклятом  мире,  самое  желанное  и
удивительное - чтобы тебя оставили в покое!
   - А с Лоуном и детьми  -  чудо.  Удивительное  -  ты  часть  чего-то,  ты
принадлежишь. Со мной раньше такого никогда не случалось. Две желтые лампы и
очаг, но они осветили весь мир. В этом вес, что есть, и все, что будет.
   - Потом большая перемена: чистая одежда, хорошо приготовленная пища, пять
часов  уроков  ежедневно;  Колумб  и  король  Артур,  и  книга  об   основах
гражданского права, и книга о гигиене. И большой кубический кусок льда, и ты
смотришь, как он тает, как сглаживаются его углы, и знаешь,  что  это  из-за
тебя мисс Кью... Ну, дьявольщина, она слишком хорошо  владела  собой,  чтобы
распускать с нами нюни, но оно было здесь, это  чувство.  Лоун  заботился  о
нас, потому что это была часть его образа жизни. Мисс Кью заботилась о  нас,
но это не имело отношения к ее образу жизни. Она просто хотела так делать.
   -  У  нее  были  очень  странные  представления  о  "правильном"  и   "не
правильном", но она твердо  их  держалась,  пыталась  по-своему  делать  нам
добро. Когда не могла понять, считала это  своей  ошибкой..,  а  было  очень
много, что она не понимала и никогда не смогла бы понять. То, что правильно,
было нашим достижением. Не правильно - ее ошибкой. И в тот последний год  .,
ну, ладно.
   - Так что?
   - Так что я убил ее. Послушайте, - сказал я. Я чувствовал, что мне  нужно
говорить быстро.  Не  в  том  дело,  что  я  торопился.  Просто  нужно  было
избавиться. - Я вам расскажу все, что знаю. В тот день, когда я ее  убил,  я
проснулся утром, и свежие простыни подо мной  скрипели,  солнце  пробивалось
сквозь белые занавески и яркие красно-голубые портьеры.  Шкаф,  полный  моей
одежды - моей, понимаете?
   До того у меня  никогда  своего  не  было.  А  внизу  Мириам  суетится  с
завтраком и смеются близнецы. Смеются вместе с ней, заметьте,  а  не  только
друг с другом, как всегда раньше.
   - В соседней комнате ходит Джейни, напевает, и когда я ее  увижу,  у  нее
будет сияющее лицо. Я встал.  Есть  горячая-горячая  вода,  и  зубная  паста
обожгла мне язык. Одежда мне по росту, и я спускаюсь вниз, и все уже там,  и
я рад их видеть, я они рады видеть меня, и все садятся, и приходит мисс Кью,
и все приветствуют ее.
   - Так проходит утро, потом уроки с перерывом в большой длинной  гостиной.
Близнецы, высунув языки, рисуют алфавит, вместо того  чтобы  писать  его,  а
Джейни, когда наступает время, рисует картину, настоящую картину, с  коровой
среди деревьев и желтым забором на расстоянии. А я сижу, зажатый между двумя
частями квадратного уравнения, и мисс Кью наклоняется, чтобы помочь мне, и я
ощущаю запах ее сухих духов. Я наклоняю голову, чтобы чувствовать их  лучше,
а на кухне слышен стук котлов, которые задвигают в печь.
   - И так проходит середина дня, снова уроки, и гуляние во дворе,  и  смех.
Близнецы гоняются друг за дружкой, они бегают на своих двоих. Джейни  рисует
листья на своей картине, пытаясь сделать так, как учит ее мисс Кью. А у Бэби
большой новый манеж. Бэби не очень много  двигается,  он  просто  смотрит  и
пускает слюнки. И он всегда накормлен, и на нем чистая одежда.
   - И вечера, и ужин, и мисс Кью читает нам, меняя голос  каждый  раз,  как
заговаривает новый персонаж,  читает  быстро  и  шепотом,  когда  чтение  ее
смущает, но все равно выговаривает каждое слово.
   - И мне приходится убить се. Вот и все.
   - Ты не сказал почему, - заметил Стерн.
   - Вы что - дурак? - крикнул я.
   Стерн ничего не ответил.  Я  перевернулся  на  живот,  подпер  подбородок
руками и посмотрел на него. По его внешности ни за что  не  поймешь,  что  у
него внутри, но мне показалось, что он удивлен.
   - Я объяснил почему, - сказал я.
   - Не мне.
   Неожиданно я понял, что  требую  от  него  слишком  многого.  И  медленно
сказал:
   - Мы просыпались в одно и то же время. Мы делали то, чего  хотят  другие.
Мы проживали дни по образу других, мыслили чужими мыслями, произносили чужие
слова. Джейни рисовала чужие картины, Бэби ни с кем не разговаривал,  и  все
были довольны. Теперь понимаете?
   - Еще нет.
   - Боже! - сказал я. Немного подумал. - Мы не слишивались.
   - Не слишивались? А! То есть после смерти Лоуна.
   - Нет, тут  совсем  другое.  Как  будто  в  машине  кончился  бензин.  Но
машина-то осталась, в ней все исправно. Просто  нужно  подождать.  Но  после
того как мисс Кью приняла нас, машина начала разваливаться на части, ясно?
   Наступила его очередь задуматься. Наконец он сказал:
   - Мозг заставляет нас делать странные  вещи.  Некоторые  из  них  кажутся
абсолютно неразумными, не правильными, сумасшедшими. Но краеугольный  камень
работы  мозга  в  следующем:  во  всем,  что  мы  делаем,   есть   железная,
неопровержимая логика. Покопайся как следует и найдешь причину  и  следствия
так же ясно, как и в любой другой области. Я сказал "логика";  я  не  говорю
"правильность", "верность", "справедливость" или  что-нибудь  в  этом  роде.
Логика  и  истина  -  две  совершенно  разные  вещи,  хотя   для   сознания,
прилагающего эту логику, они часто кажутся совпадающими.
   - Когда подсознание  действует  противоположно  поверхностному  сознанию,
человек испытывает замешательство. В твоем  случае  я  понимаю,  на  что  ты
указываешь: чтобы сохранить или восстановить особую личную связь между вами,
тебе нужно было избавиться от мисс Кью. Но логики я  не  вижу.  Не  понимаю,
почему   восстановление   этого   "слишивания"   стоило   вновь   обретенной
безопасности, которая - ты сам это признаешь - вам нравилась.
   Я в отчаянии сказал:
   - Может, и не стоило.
   Стерн наклонился вперед и указал па меня черенком трубки.
   - Стоило, потому что заставило тебя сделать  то,  что  ты  сделал.  После
действия,  возможно,  обстоятельства  выглядят  по-другому.  Но   когда   ты
действовал, тебе важно было устранить  мисс  Кью  и  вернуть  то,  что  было
прежде. Я не понимаю почему, и, по-моему, ты тоже не понимаешь.
   - Как мы это узнаем?
   - Ну, давай перейдем к самой неприятной части, если ты готов. Я лег.
   - Я готов.
   - Хорошо. Расскажи обо всем, что случилось, перед тем как ты убил ее.

***

   Я покопался в последнем дне, пытаясь ощутить вкус пищи, вспомнить голоса.
Одно и то же  возникало,  исчезало  и  возникало  вновь  -  ощущение  свежих
накрахмаленных простыней. Я отбрасывал его, потому что это  начало  дня,  но
оно возвращалось, и я понял, что это, напротив, конец.
   Я сказал:
   - Я уже рассказал о детях, которые делали то, чего  хотели  другие,  и  о
том, что Бэби перестал разговаривать, и все были  довольны,  и  наконец  мне
пришлось убить мисс Кью. Много времени ушло на то, чтобы дойти до  этого,  и
еще больше - чтобы начать. Мне кажется, я четыре  часа  лежал  в  постели  и
думал, прежде чем снова встать. Было темно и тихо. Я вышел из своей комнаты,
прошел по коридору, зашел в спальню мисс Кью и убил ее.
   - Как?
   - Это все! - закричал я громко, как только мог. Потом успокоился. -  Было
ужасно темно.., все еще темно. Не знаю. Не хочу знать. Она  любила  нас.  Но
мне нужно было убить ее.
   - Ладно, ладно, - сказал Стерн, - не надо пугаться. Ты...
   - Что?
   - Ты очень силен для своего возраста, верно, Джерард?
   - Наверно. Достаточно силен.
   - Да, - согласился он.
   - Я по-прежнему не вижу логики, о которой вы говорите. - Я начал колотить
кулаком по подушке, сильно, по удару на каждое слово:
   - Почему - я - должен - был - это - сделать?
   - Перестань, - сказал он. - Ты поранишься.
   - Я должен пораниться, - ответил я.
   - Да? - спросил Стерн.
   Я встал, подошел к столу и налил себе немного воды.
   - Что мне делать?
   - Расскажи, что делал после убийства, вплоть до того, как пришел сюда.
   - Не очень много, - ответил я. - Это произошло вчера вечером. Я  взял  ее
чековую книжку. Потом, словно  отупев,  вернулся  в  свою  комнату.  Оделся,
только не стал обуваться. Ботинки понес с собой. И вышел. Долго шел, пытаясь
размышлять. Подошел к банку, когда он открылся. Получил  деньги  по  чеку  в
одиннадцать сотен долларов. Потом решил обратиться к  психоаналитику,  почти
весь день провел, отыскивая подходящего, пришел сюда. Это все.
   - Были трудности с получением денег?
   - У меня никогда не возникает трудностей, когда нужно заставить  человека
делать то, что я хочу. Он удивленно хмыкнул.
   - Я знаю, о чем вы думаете. Я мог заставить мисс Кью делать то,  что  мне
нужно.
   - Частично ты угадал, - согласился он.
   - Если бы я это сделал, - объяснил я, - она бы не была больше мисс Кью. А
теперь о банкире. Я только заставил его быть банкиром.
   Я посмотрел на Стерна и неожиданно  понял,  зачем  он  все  время  вертит
трубку. Чтобы смотреть на нее, чтобы я не мог заглянуть ему в глаза.
   - Ты убил ее, - сказал он, и я понял, что он меняет тему, -  и  уничтожил
нечто очень ценное для тебя. Должно быть, это менее ценно, чем твои  прежние
отношения с детьми. Но ты не уверен  в  ценности.  -  Он  поднял  голову.  -
Описывает ля это состояние твоих мыслей?
   - Примерно.
   - Знаешь, что  единственное  заставляет  людей  убивать?  -  Когда  я  не
ответил, он сказал:
   - Стремление выжить. Спасти себя или что-то отождествляемое с собственной
личностью. Но в данном случае это не применимо, потому что твое положение  у
мисс Кью имело гораздо большую ценность для выживания и тебя одного, и  всей
группы.
   - Так что, может, у меня не было причины убивать ее.
   - Была, потому что ты это сделал. Мы просто пока еще ее не установили.  Я
хочу сказать, что причина у нас есть, мы только не понимаем, почему она  так
важна. Ответ заключен где-то в тебе.
   - Где?
   Он встал и немного походил.
   -  Перед  нами  достаточно  последовательное  изложение  событий   жизни.
Конечно, вымысел смешан с фактами, и остаются области, о которых  у  нас  не
хватает сведений, но у нас есть начало, середина и конец.  Я  не  могу  быть
совершенно уверен, но ответ может находиться на мосту,  который  ты  недавно
отказался переходить. Помнишь?
   Я помнил. И сказал:
   - Почему? Почему мы не можем попробовать что-нибудь другое?
   Он спокойно ответил:
   - Потому что ты только что это сказал. Почему ты так избегаешь этого?
   - Не делайте серьезных выводов из этой мелочи,  -  ответил  я.  Почему-то
этот парень начал меня раздражать. - Меня это тревожит. Не знаю почему.
   - Что-то скрывается в тебе, и оно тебя так тревожит, что ты пытаешься его
утопить. Все то, что ты стараешься скрыть, возможно,  и  есть  то,  что  нам
нужно. Твоя тревога скрыта, верно?
   - Ну, да, - ответил я, ощутил тошноту  и  головокружение  и  подавил  их.
Неожиданно я решил не останавливаться. - Давайте продолжим. - И снова лег.
   Он позволил мне смотреть на потолок и  некоторое  время  слушать  тишину,
потом сказал:
   - Ты в библиотеке. Ты только что встретился с мисс Кью. Она разговаривает
с тобой; ты рассказываешь ей о детях.
   Я лежал неподвижно. Ничего не происходило.  Нет,  происходило:  внутри  у
меня все напряглось, начиная от костей и наружу, и напрягалось  все  больше.
Стало совсем плохо, но по-прежнему ничего не происходило.
   Я слышал, как Стерн встает и  подходит  к  столу.  Порылся  там  немного,
что-то зазвенело и щелкнуло. Неожиданно я услышал собственный голос:
   - Ну, во-первых, Джейни. Ей,  как  и  мне,  одиннадцать.  Бонни  и  Бинни
восемь, они близнецы. И Бэби. Бэби три года.
   И звук моего собственного крика...
   И пустота.

***

   Выплевывая темноту, я забил кулаками и вынырнул.  Сильные  руки  ухватили
меня за запястья. Они меня не удерживали, только тащили. Я открыл глаза. Все
на мне мокрое. Термос лежит на боку на ковре. Рядом, держа меня за руки,  на
корточках сидел Стерн. Я перестал сопротивляться.
   - Что случилось?
   Он выпустил мои руки и встал, внимательно глядя на меня.
   - Боже, - сказал он, - ну и приступ! Я схватился за голову и застонал. Он
бросил мне полотенце, и я им воспользовался.
   - Что меня ударило?
   - Я все время тебя записывал, -  объяснил  он.  -  Когда  ты  не  захотел
вспоминать, я решил подтолкнуть тебя твоим собственным рассказом. Иногда это
совершает настоящие чудеса.
   - И на этот раз совершило чудо, - простонал я.  -  Мне  кажется,  у  меня
сгорел предохранитель.
   - В сущности так и есть. Ты был на самом краю погружения  в  то,  что  не
хочешь вспоминать, и предпочел бессознательность.
   - А чем вы так довольны?
   - Эффект последнего стежка, - кратко сказал он. -  Теперь  это  у  нас  в
руках. Всего лишь еще одна попытка.
   - Подождите. Последний стежок - это когда я умру.
   - Не умрешь. Долгое время этот эпизод сохранялся в твоем  подсознании,  и
тебе это не причинило вреда.
   - Правда?
   - Ну, во всяком случае, тебя это не убило.
   - Откуда вы знаете, что не убьет, когда мы вытащим его наружу?
   - Вот увидишь.
   Я искоса посмотрел на него. Мне почему-то показалось, что он  знает,  что
делает.
   - Сейчас ты знаешь о себе гораздо больше, чем тогда, - негромко  объяснил
он. - И можешь оценивать то, что исходит из тебя. Может,  не  полностью,  но
достаточно,  чтобы  защититься.  Не  беспокойся.  Доверься   мне.   Я   могу
остановить, если будет плохо. Теперь просто расслабься. Смотри  на  потолок.
Ощути пальцы своих ног. Не смотри на них. Смотри прямо вверх.  Твои  пальцы,
большие пальцы ног. Не  двигай  ими,  но  чувствуй  их.  Отсчитывай  пальцы,
начиная с большого. Один, два, три. Ощути третий палец на ноге.  Ощути  его,
ощути, как он расслабляется, становится вялым. Потом пальцы с  обеих  сторон
от  него  расслабляются.   Теперь   все   твои   пальцы   расслаблены,   все
расслаблены...
   - Что вы делаете? - закричал я.
   Он все тем же шелковым голосом ответил:
   -  Ты  мне  доверяешь,  и  пальцы  твоих  ног  тоже  мне  доверяют.   Они
расслаблены, потому что ты мне доверяешь. Ты...
   - Вы пытаетесь меня загипнотизировать. Я не позволю вам.
   - Ты загипнотизируешь себя сам. Ты все сделаешь сам. Я  просто  показываю
тебе дорогу. Я ставлю пальцы твоих ног на эту дорогу. Только  ставлю  пальцы
ног. Никто не может заставить тебя идти туда,  куда  ты  не  хочешь,  но  ты
хочешь  идти  туда,  куда  указывают  пальцы  твоих  ног,  и   твои   пальцы
расслаблены, твои пальцы.