сесть. Он попытался поднять руки и не смог. Она салфеткой вытерла  ему
влажный лоб и верхнюю губу.
   Со временем его глаза открылись. Он осмотрелся, обнаружил девушку сидящей
на краю кровати. Она молча наблюдала за ним. Он застенчиво улыбнулся.
   - Фью! Она встала.
   - Теперь все будет в порядке. Тебе лучше лечь. Спокойной ночи!
   Только что она была в комнате, и вот ее уже нет. Только что  она  была  с
ним, теперь он один. Слишком значительное изменение, которое трудно  вынести
и понять. Он  оторвал  взгляд  от  двери,  посмотрел  на  кровать  и  сказал
"Спокойной ночи", просто потому, что это ее последние  слова,  они,  мерцая,
повисли в тишине.
   Он опустил руки на ручки кресла и заставил ноги слушаться.  Смог  встать,
но и только.  Упал  вперед  и  вбок,  чтобы  не  задеть  стол.  Лег  поперек
покрывала, и его окутала тьма.

***

   - Доброе утро.
   Он лежал неподвижно. Ноги подняты, ладони  прижаты  к  щекам.  Он  крепко
закрыл глаза, чтобы не видеть свет. Заставил себя не  замечать  кинетическое
ощущение прогиба матраца. Там села она. Отсоединил слух, чтобы не слышать ее
слов. Но обоняние предало его: он не ожидал в комнате запаха кофе. И захотел
кофе, захотел отчаянно, прежде чем подумал отказаться от этого желания.
   Лежал  ошеломленно,  думая,  думая  о  ней.  Он  думал:  если  она  снова
заговорит, он ей покажет. Будет лежать, пока она не заговорит,  а  потом  не
обратит на нее внимания и по-прежнему будет лежать.
   Он ждал.
   Ну, если она не собирается говорить, как он  может  не  обращать  на  нее
внимания?
   Он открыл глаза. Они сверкнули, круглые и сердитые.
   Она сидела в ногах кровати. Тело неподвижно, лицо неподвижно, живы только
рот и глаза.
   Он неожиданно сильно закашлялся. От этого глаза  закрылись,  а  когда  он
открыл их снова, ее не увидел. Потрогал грудь, посмотрел вниз.
   - Всю ночь проспал в одежде, - сказал он.
   - Пей кофе.
   Он посмотрел на нее. Она по-прежнему не шевелилась. На ней красный  жакет
с серо-зеленым шарфом. Удлиненные  серо-зеленые  глаза,  которые  в  профиль
кажутся глубокими чистыми треугольниками. Он отвел от  нее  взгляд,  смотрел
все дальше и дальше, пока не обнаружил кофе. Большая чашка, толстая  горячая
чашка, налитая дополна. Кофе черный, крепкий, вкусный.
   - Ух ты, - сказал он принюхиваясь. Отпил - Ух ты. Посмотрел на  солнечный
свет. Хорошо. Ветерок шевелит занавеску на окне, солнечный луч то врывается,
то исчезает. Хорошо. Светящийся овал зеркала, отражающего солнце,  пятно  на
соседней стене. Хорошо. Он снова отпил кофе.
   Потом поставил чашку и  занялся  пуговицами  рубашки.  Рубашка  оказалась
смятой и пропотевшей.
   - Душ, - сказал он.
   - Давай, - ответила девушка. Подошла к шкафу и достала  оттуда  картонную
коробку и брюки. Открыла коробку.  В  ней  была  электрическая  плитка.  Тем
временем  он  расстегнул  три  пуговицы,  а  четвертая  и  пятая  с  треском
оторвались. Кое-как ему удалось выбраться из одежды. Девушка не обращала  на
него внимание. Она не отводила взгляд, но и не смотрела  на  него,  спокойно
занималась своими делами, возилась с плиткой.  Он  прошел  в  ванную,  долго
возился с кранами душа, наконец пустил воду. Встал под душ, и  вода  потекла
по шее. Он нашел в мыльнице мыло, позволил воде бежать по голове и  принялся
яростно тереть ее, пока все мыло не превратилось в пену. "Боже,  -  возникла
откуда-то мысль,  -  я  худ,  как  ксилофон.  Надо  нарастить  тело,  или  я
заболею... - Появилась новая мысль, прервала первую. - Я не должен выглядеть
здоровым. Надо быть здоровым, но казаться больным ". Он гневно спросил:
   - Кому нужно, чтобы я казался больным? - Но ответа не  было.  Только  его
голос глухо отразился от плиток.
   Он выключил воду, вышел из-под душа и взял с крючка  огромное  полотенце.
Начал вытирать голову, с одного конца до другого. Потом бросил полотенце  на
пол, в угол, взял другое и растерся докрасна.  Выбросил  и  его  и  вышел  в
комнату. На ручке кресла висел халат, поэтому он надел его.
   Девушка жарила в сковороде три яйца на  свином  жире.  Когда  он  сел  на
кровать, она переложила яйца на  тарелку,  оставив  жир  в  сковороде.  Яйца
превосходно поджарены, белок  твердый,  желтки  не  разлились,  они  жидкие,
покрытые пленочкой. И еще бекон, всего на несколько секунд до пережаривания,
сухой и ароматный. Поджаренный хлеб, золотистый  снаружи,  белый  внутри,  с
быстро тающим маслом, которое, растекаясь,  заполняет  все  углубления.  Два
ломтика с маслом, один с мармеладом. Хлеб лежит  на  солнце,  у  него  цвет,
который бывает только у мармелада и цветного стекла.
   Он поел, выпил кофе. Поел еще и еще выпил. Потом  еще  кофе.  И  все  это
время она сидела в кресле, держа на коленях его рубашку, и руки  ее  летали,
как танцовщицы, и под легкими искусными движениями пуговицы возвращались  на
свои места.
   Он наблюдал за ней и, когда  она  кончила,  подошел  и  протянул  руку  к
рубашке. Она покачала головой и показала:
   - Чистую.
   Он увидел вязаный пуловер. Пока он одевался,  девушка  вымыла  тарелки  и
сковороду, заправила постель. Он откинулся в  кресле,  а  она  склонилась  к
нему, сняла влажную повязку  с  руки,  осмотрела  порез,  перевязала  снова.
Повязка была удобной и прочной.
   - Теперь можешь обойтись без перевязи, - довольно сказала она.  Встала  и
прошла к кровати. Села лицом к нему, снова застыла, если не  считать  рта  и
глаз.
   Снаружи пропела иволга, замолчала, обрывки ее песни  повисли  в  воздухе.
Мимо прошел грузовик с решетчатым кузовом, сотрясая  паутину.  Рядом  с  ним
двигались два человека, один с хриплым голосом, другой с голосом скрипки.  В
одно окно влетел сферический звук, с мухой в центре, в другом появился белый
котенок. Муха полетела в кухню, котенок подскочил и  попытался  ее  поймать.
Спрыгнул и исчез из виду, сделав вид, что упал нарочно: только глупец  может
подумать, что он потерял равновесие.
   В  комнате  было  тихо,  царила  внимательность  без  требований.  Только
настороженность из-за возможного ухода. Девушка сидела сложив руки, глаза ее
были живы, а трубочист, по имени Выздоровление, прочищал все его поры,  весь
костный мозг, воспользовавшись расслабленностью тела. Тело отдыхало и росло,
отдыхало и снова росло.
   Потом девушка встала. Без разговоров, просто потому, что  настало  время,
взяла  свою  сумочку  и  направилась  к  двери.  Остановилась,  ожидая.   Он
пошевелился, тоже встал и подошел к ней. Они вышли.
   Медленно прошли по ровной местности, ухоженной, с подстриженной травой. В
долине мальчишки играли в мяч. Двое постояли  немного,  наблюдая  за  игрой.
Девушка разглядывала его лицо, и когда увидела, что на нем отражаются только
движущиеся фигуры, без интереса, взяла за руку и повела  дальше.  Они  нашли
пруд с утками, вокруг прямые, усыпанные шлаком  дорожки  и  много  цветочных
клумб. Девушка сорвала примулу и вставила ему  в  лацкан.  Отыскали  скамью.
Перед ними мужчина толкал яркую раскрашенную чистую тележку. Девушка достала
сосиски, бутылку с содовой и протянула ему. Он молча поел.
   Они оба молчали.
   Когда стемнело, девушка привела его назад в комнату. На полчаса  оставила
его одного и, вернувшись, застала сидящим на том же месте. Раскрыла пакеты и
приготовила отбивные с салатом. А пока он ел, сварила еще кофе. После  обеда
он зевнул. Она сразу встала, сказала:
   - Спокойной ночи! -  И  ушла.  Он  медленно  повернулся  и  посмотрел  на
закрытую дверь. Немного погодя сказал:
   - Спокойной ночи. - Разделся, лег и выключил свет.
   На следующий день они поехали в автобусе и ели в ресторане.
   Еще днем позже чуть задержались и сходили на концерт.
   Потом был дождливый день, и они  пошли  в  кино.  Он  смотрел  молча,  не
улыбаясь, не хмурясь, не шевелясь. Музыка его не трогала.
   - Твой кофе.
   - Это в стирку.
   - Идем.
   - Спокойной ночи.
   Вот и все, что она ему говорила. А в остальном наблюдала и ждала.

***

   Он проснулся в темноте. Он не знал, где находится. Но лицо  было  с  ним,
широколобое, плоское, с толстыми линзами очков и заостренным подбородком. Он
без слов закричал, и лицо улыбнулось ему. И когда он понял, что  лицо  не  в
комнате, а в его сознании, оно исчезло... Нет, просто он знал, что его здесь
нет. Ярость оттого, что  лица  нет,  переполняла  его;  его  мозг  буквально
плавился от гнева. "Да, но где он?" - спросил он себя и вслух ответил:
   - Не знаю, не знаю, не знаю... - Голос его превратился в стон, он  звучал
все тише  и  тише  и  совсем  смолк.  Человек  глубоко  вздохнул,  и  что-то
выскользнуло из него, выпало и распалось. Он заплакал. Кто-то  взял  его  за
руку, взял вторую руку, сжал  его  руки;  это  девушка;  она  услышала,  она
пришла. Он не один.
   Не один.., от этого он заплакал еще сильнее. Держал ее за  руки,  смотрел
сквозь тьму на ее лицо, на ее волосы и плакал.
   Она оставалась с ним, пока он не успокоился, и еще потом долго, и он  все
держал ее за руки. И выпустил, когда захотел спать. И тогда она  укрыла  его
одеялом и вышла на цыпочках.
   Утром он сидел на  краю  кровати  и  смотрел  на  пар  от  кофе,  который
постепенно рассеивался в солнечном свете. Когда девушка поставила перед  ним
яйца, он посмотрел на нее. Рот его дрогнул. Она стояла перед ним и ждала.
   Наконец он спросил:
   - А ты сама поела?
   Что-то загорелось в ее глазах. Она  покачала  головой.  Он  посмотрел  на
тарелку, о чем-то думая. Наконец отодвинул еду от себя и встал.
   - Поешь, - сказал он. - А я приготовлю еще. Она и раньше улыбалась, но он
этого не замечал. Но теперь как будто тепло всех предыдущих улыбок перешло в
эту. Девушка села и принялась есть. Он поджарил яйца - не  так  хорошо,  как
она, - и пока они готовились, он подумал о тосте, но тост подгорел, пока  он
ел яйца. Девушка не пыталась помочь ему,  даже  когда  он  тупо  смотрел  на
маленький столик, хмурясь и почесывая подбородок. Со временем он понял,  что
ищет, - вторую чашку. Она оказалась на туалетном столике. Он  налил  девушке
свежего кофе, взял себе первую чашку, к которой она еще не  притронулась,  и
она снова улыбнулась.
   - Как тебя зовут? - впервые спросил он.
   - Джейни Джерард.
   - О.
   Она внимательно посмотрела на него, потом потянулась к спинке кровати, на
которой висела ее сумочка. Джейни открыла ее  и  достала  кусок  алюминиевой
трубы, примерно в восемь дюймов длиной и  овальной  в  разрезе.  Но  гибкой,
сплетенной из множества тонких  проводов.  Девушка  повернула  его  лежавшую
рядом с чашкой руку ладонью вверх и вложила трубу.
   Он, должно быть, видел трубу, потому что смотрел на  чашку.  Но  не  сжал
пальцы. Выражение его лица  не  изменилось.  Наконец  он  взял  тост.  Труба
выпала, покатилась, докатилась до края стола и упала на пол. Мужчина намазал
тост маслом.
   После этой первой совместной еды что-то  изменилось.  Многое  изменилось.
Теперь он больше никогда не раздевался при ней и всегда замечал,  когда  она
ест. Он начал сам платить по мелочам: за проезд в автобусе,  за  ланч  Потом
стал пропускать ее перед собой в  дверь,  брать  ее  за  локоть,  когда  они
переходили улицу. Он ходил с ней на рынок и нес покупки.
   Он вспомнил свое имя,  вспомнил  даже,  что  "Гип"  -  уменьшительное  от
"Гиппократ". Однако не мог вспомнить, как получил такое имя или где  родился
и вообще что-нибудь о своем прошлом. Девушка его не торопила и ни о  чем  не
спрашивала. Просто проводила с ним дни и ждала. И продолжала держать на виду
кусок алюминиевой трубы.
   Каждое утро труба оказывалась на столе с завтраком. Лежала в ванной рядом
с зубной щеткой. Однажды он нашел ее в кармане пиджака, в том самом кармане,
в котором регулярно появлялись деньги. На этот раз банкноты были заткнуты  в
трубу. Он вытащил деньги и выронил трубу, а Джейни подобрала ее. Однажды она
положила трубу ему в ботинок, и когда он попытался надеть ботинок и не смог,
труба выпала на пол, и он оставил ее лежать. Как  будто  она  прозрачна  или
невидима для него; когда приходилось  прикасаться  к  ней,  например,  чтобы
достать деньги, он делал это неловко, невнимательно, избавлялся от трубы  и,
по-видимому, тут же забывал о ней. Джейни никогда о ней не упоминала. Просто
незаметно подкладывала, снова и снова, терпеливая, как маятник.
   Постепенно он начинал днем помнить,  что  было  утром,  что  было  вчера.
Помнил скамью, на которой они обычно сидели, театр,  в  который  ходили.  Он
даже сам вел девушку назад. Она  постепенно  переставала  руководить  им,  и
наконец он сам начал планировать их занятия.
   Так как он не  помнил  прошлого,  только  дни,  проведенные  с  нею,  они
превратились в дни открытий. У них случались пикники, они ездили в  автобусе
по городу. Нашли еще один театр, нашли пруд не  только  с  утками,  но  и  с
лебедями.
   Происходили и другие открытия. Однажды он остановился посреди  комнаты  и
начал поворачиваться, разглядывая стены и окна.
   - Я был болен?
   А однажды остановился посреди улицы, глядя на зеленое  здание  на  другой
стороне.
   - Я был там.
   Несколько  дней  спустя  он  остановился  у  магазина  мужской  одежды  и
озадаченно посмотрел на него. Нет, не на него. На витрину.
   Рядом Джейни ждала, наблюдая за его лицом.
   Он медленно поднял левую руку, согнул, посмотрел на шрам, на  два  прямых
разреза - один длинный, другой короткий - на запястье.
   - Вот, - сказала девушка. И вложила ему в руку кусок трубы.
   Не глядя, он сжал пальцы, сложил  их  в  кулак.  На  лице  его  появилось
удивленное выражение, потом ужас и что-то похожее на гнев. Он покачнулся.
   - Все в порядке, - негромко сказала  Джейни.  Он  вопросительно  хмыкнул,
посмотрел на нее так, словно она незнакомка, потом как будто  узнал.  Разжал
руку и внимательно посмотрел на кусок трубы. Подбросил ее и поймал.
   - Она моя, - сказал он. Джейни кивнула. Он сказал:
   - Я разбил  витрину,  -  Посмотрел  на  витрину,  снова  подбросил  кусок
металла, потом положил в карман и пошел дальше. Долго молчал, но  когда  они
поднимались по ступеням своего дома, сказал:
   - Я разбил витрину, и меня посадили в тюрьму. А ты вытащила меня  оттуда,
и я болел, а ты привела меня сюда и вылечила.
   Он достал свой ключ, открыл дверь и отступил, пропуская Джейни.
   - Зачем ты это сделала?
   - Просто захотелось, - ответила она.
   Он был встревожен. Прошел к шкафу, вывернул карманы своих двух костюмов и
спортивной куртки. Пересек комнату, бесцельно принялся открывать и закрывать
ящики туалетного столика.
   - В чем дело?
   - Эта штука, - неопределенно  ответил  он.  Прошел  в  ванную,  вышел.  -
Знаешь, кусок трубы.
   - О, - сказала она.
   - Он у меня был, - сказал он с несчастным видом.  Снова  обошел  комнату,
прошел мимо сидящей на кровати Джейни к ночному столику. - Вот он!
   Мужчина посмотрел на трубу, согнул ее и сел в кресло.
   - Не хотелось потерять, - задумчиво сказал он. - Она у меня давно.
   - Она была в конверте, который выдали, когда тебя выпускали из тюрьмы,  -
объяснила Джейни.
   - Да. Да. - Он поворачивал трубу в руках, потом поднял и показал,  словно
ярким толстым обвиняющим указательным пальцем. - Эта штука...
   Девушка ждала.
   Он покачал головой.
   - Она у меня давно, - повторил мужчина. Он встал, походил, сел снова. - Я
искал парня, который... Ax! - проворчал он. - Не могу вспомнить.
   - Все в порядке, - мягко сказала девушка. Он сжал голову руками.
   - Я уже почти нашел его, - сказал он сдавленным голосом. -  Долго  искал.
Всегда его искал.
   - Всегда?
   - Ну, с тех пор... Джейни, я снова не могу вспомнить.
   - Все в порядке.
   - Все в порядке, все в порядке! Ничего не в порядке! - Он  распрямился  и
посмотрел на нее. - Прости, Джейни. Я не хотел кричать на тебя.
   Она улыбнулась. Он спросил:
   - Где эта пещера?
   - Пещера? - повторила она. Он неопределенно указал рукой.
   - Что-то вроде пещеры. Наполовину пещера, наполовину длинный дом. В лесу.
Где это?
   - Я была там с тобой?
   - Нет, - сразу ответил он. - Кажется, это было раньше. Не помню.
   - Не волнуйся из-за этого.
   - А я волнуюсь! - возбужденно ответил он. - Что, мне нельзя  волноваться?
- Сказав это, он посмотрел на нее в поисках  прощения  и  нашел  его.  -  Ты
должна понять, - сказал он спокойней,  -  что  есть  что-то..,  я  должен...
Послушай, - снова раздраженно заявил он, - существует что-то самое важное  в
мире, а я даже не могу вспомнить, что это.
   - Случается.
   - Это со мной случилось, - мрачно сказал он, - Мне это не нравится.
   - Ты себя совсем доведешь, - сказала Джейни.
   - Конечно! - взорвался он. Осмотрелся, яростно  покачал  головой.  -  Что
это? Что я здесь делаю? Кто ты, Джейни? Что тебе до меня?
   - Я хочу, чтобы ты выздоровел.
   - Да, выздоровел, - проворчал он. - Я должен выздороветь! Я болен. И  мне
должно становиться все хуже.
   - Кто тебе это сказал? - резко спросила Джейни.
   - Томпсон, - выпалил он и отшатнулся. На лице его  отразилось  глуповатое
удивление. Высоким срывающимся подростковым голосом он простонал:
   - Томпсон? Кто такой Томпсон?
   Джейни пожала плечами и деловито ответила:
   - Должно быть, тот, кто сказал, что тебе будет становиться хуже.
   - Да, - прошептал он. И снова возбужденно:
   - Да... - Помахал куском трубы. - Я его видел. Томпсона. - Тут его взгляд
упал на трубу, и он принялся ее удивленно разглядывать.  Покачал  головой  и
закрыл глаза. - Я искал... - Голос его затих.
   - Томпсона?
   - Нет! Его я никогда не хотел отыскать! Да, хотел, -  тут  же  поправился
он. - Хотел вышибить ему мозги.
   - Ты сделал это?
   - Да. Понимаешь... Он.., ну.., да что это с моей  головой?  -  воскликнул
он.
   - Тише, - успокаивала она.
   - Не могу вспомнить, не могу, - расстроенно сказал он. -  Все  равно  что
видишь, как что-то  поднимается  из-под  земли.  Тебе  нужно  это  схватить.
Прыгаешь так, что  колени  разрываются,  вытягиваешься  и  только  касаешься
пальцами... - Грудь его поднималась и опускалась.  -  Касаешься  пальцами  и
знаешь, что никогда не сможешь схватить. А потом падаешь и видишь,  как  это
уходит от тебя, все выше и выше,  становится  все  меньше  и  меньше,  и  ты
никогда... - Он закрыл глаза. Дышал тяжело. Еле слышно повторил:
   - И ты никогда...
   Он сжал кулаки. В одном из них по-прежнему кусок трубы, и  мужчина  снова
прошел через последовательность открытия, удивления, изумления.
   - Она у меня давно, - сказал он, глядя на трубу.  -  Тебе,  должно  быть,
кажется, что я спятил, Джейни.
   - О, нет.
   - Думаешь, я тронулся?
   - Нет.
   - Я болен, - простонал он.
   К его удивлению, она рассмеялась. Подошла к нему  и  потащила,  заставляя
встать. Отвела в ванную, протянула руку и включила  свет.  Втолкнула  его  и
постучала пальцами по зеркалу.
   - Кто болен?
   Он посмотрел на здоровое красивое  лицо,  которое  смотрело  на  него  из
зеркала, на блестящие волосы и ясные глаза. Искренне удивленный,  повернулся
к Джейни.
   - Я уже много лет так хорошо не выглядел! С  тех  пор  как...  Джейни,  я
служил в армии?
   - Правда?
   Он снова посмотрел в зеркало.
   - Да, больным я не выгляжу, - согласился словно  сам  с  собой.  Коснулся
своей щеки. - Кто все время говорит мне, что я болен?
   Он услышал, как удаляются шаги Джейни. Выключил свет  и  присоединился  к
ней.
   - Мне хочется сломать этому Томпсону спину, - сказал он. - Бросить его...
   - Куда?
   - Забавно, - сказал он. - Я хотел сказать: "Бросить его  через  кирпичную
стену ". Я даже видел, как бросаю его на эту стену.
   - Может, ты так и сделал. Он покачал головой.
   - Это была не стена. Застекленная витрина.  Знаю!  -  закричал  он.  -  Я
увидел его и захотел ударить. Увидел его прямо на улице, он смотрел на меня,
и я закричал и набросился на него и.., и... - Он посмотрел на свою  руку  со
шрамом. Удивленно сказал:
   - А потом повернулся, промахнулся и ударил по стеклу. Боже.
   Он