и
пальцев.., чем бы это ни было. Еще одно место и адрес детей - вот  все,  что
мне нужно. Там будет он.
   - Он?
   - Ну, знаешь, тот, кого я ищу. Его зовут... - Гип вскочил. - Его зовут...
   Он с силой ударил кулаком по ладони.
   - Забыл, - прошептал он.
   Поднес руку к затылку, сосредоточенно зажмурился. Потом расслабился.
   - Все в порядке. Теперь я узнаю.
   - Сядь, - сказала Джейни. - Давай, Гип. Сядь и выслушай меня.
   Он неохотно послушался, негодующе посмотрел  на  нее.  Его  голова  полна
почти понятых картин и фраз. Подумал:
   "Неужели она не может оставить меня одного? Дать немного  подумать?".  Но
потому что.., потому что она Джейни, он ждал.
   - Ты прав, ты можешь это сделать, - сказала она. Говорила она медленно  и
очень осторожно. - Можешь завтра пойти к этому дому, если  захочешь,  узнать
адрес и отыскать то,  что  ищешь.  И  все  это  будет  обозначать  для  тебя
абсолютно - ничего. Гип, я знаю это!
   Он смотрел на нее.
   - Поверь мне, Гип, поверь мне! Он пробежал по комнате, схватил Джейни  за
руки, поставил на ноги, посмотрел ей в лицо.
   - Ты знаешь! - закричал он. - Ты все знаешь! Знаешь все, верно? Тебе  все
известно! Я схожу с ума, пытаясь узнать, а  ты  сидишь  и  смотришь,  как  я
корчусь!
   - Гип! Гип, мои руки...
   Он еще сильнее сжал их, потряс Джейни.
   - Ты знаешь? Все знаешь обо мне?
   - Отпусти. Пожалуйста, отпусти. О, Гип, ты не понимаешь, что делаешь!
   Он  швырнул  ее  на  кровать.  Она  подобрала  ноги,  повернулась  набок,
приподнялась на локте и сквозь слезы, невероятные слезы, слезы,  которые  не
могут принадлежать той Джейни, которую он знает, посмотрела на него. Потерла
больное место, расправила руку.
   - Ты не понимаешь, что ты... - Она подавилась. Потом стихла, тяжело дыша,
посылала сквозь  эти  невозможные  слезы  какое-то  невероятное,  искаженное
сообщение, которое он не мог понять.
   Он медленно склонился к ней.
   - Ах, Джейни, Джейни.
   Губы ее дернулись. Вряд ли это можно было принять  за  улыбку,  хотя  она
хотела улыбнуться.
   - Все в порядке, - выдохнула она.
   Джейни опустила голову на подушку  и  закрыла  глаза.  Гип  сел  на  пол,
скрестив ноги, положил руки на кровать и опустил на них подбородок.
   Она с закрытыми глазами сказала:
   - Я понимаю, Гип, понимаю. Я хочу помочь, хочу продолжать помогать.
   - Нет, - ответил он, не горько, но из глубин чувства, похожего на горе.
   Он понял - может, по ее дыханию, - что снова вызвал ее слезы. И сказал:
   - Ты знаешь обо  мне.  Ты  знаешь  все,  что  я  ищу.  -  Прозвучало  как
обвинение, и он сразу об этом пожалел. Он хотел только выразить свою  мысль.
Но не нашел другого способа. - Правда?
   Она, не открывая глаз, кивнула.
   - Ну, тогда...
   Он тяжело встал и вернулся в кресло. "Когда ей что-то от  меня  нужно,  -
зло подумал он, - она просто сидит и ждет  ".  Сев,  он  посмотрел  на  нее.
Джейни не шевелилась. Он сделал сознательное усилие  и  устранил  горечь  из
мыслей, оставил только удовлетворенность. И ждал.
   Она вздохнула и села. При виде ее растрепанных волос и  покрасневших  щек
он ощутил порыв нежности. Но сурово подавил его.
   Джейни сказала:
   - Тебе придется поверить мне на слово. Ты должен доверять мне, Гип.
   Он медленно покачал головой. Она  опустила  глаза,  свели  руки.  Подняла
одну, поднесла запястье к глазу. И сказала:
   - Этот кусок трубы.
   Труба лежала на полу, где он ее оставил. Гип подобрал ее.
   - При чем тут она?
   - Когда ты впервые вспомнил, что она была у тебя раньше.., вспомнил,  что
она твоя? Он задумался.
   - В доме. Когда я пошел к дому, чтобы спросить.
   - Нет, - сказала она. - Я не об этом. После твоей болезни.
   - О! -  Он  на  мгновение  зажмурился,  вспоминая.  -  Витрина.  Когда  я
вспомнил, что разбил витрину. Я вспомнил это  и  тогда..,  о!  -  неожиданно
оборвал он себя. - Ты вложила ее мне в руку.
   - Верно. И восемь дней продолжала вкладывать.  Однажды  положила  тебе  в
ботинок. Потом на тарелку. В миску для супа. Однажды  вставила  в  нее  твою
зубную щетку. Каждый день, по несколько раз в день.., в течение восьми дней,
Гип!
   - Я не..
   - Ты не понимаешь! О, я тебя не виню.
   - Я не это хотел сказать. Я хотел сказать: я тебе не верю.
   Наконец она посмотрела на него; и тут он понял, как  редко  он  оставался
без ее взгляда на своем лице.
   - Правда, - напряженно сказала она. - Правда, Гип. Так нужно было.
   Он неохотно кивнул.
   - Ну, ладно. Так нужно было. Но какое это имеет отношение...
   - Подожди, - попросила она. - Ты  поймешь...  Каждый  раз,  прикасаясь  к
трубе, ты отказывался признавать ее существование. Ты выпускал ее из руки  и
не смотрел, как она падает на пол. Наступал на нее босой  ногой  и  даже  не
чувствовал. Однажды она оказалась в твоей еде, Гип; ты подобрал  ее  вилкой,
как фасоль, положил конец в рот, потом выплюнул; ты даже не понял, что она у
тебя в тарелке.
   - Бл... - начал он с усилием и закончил:
   - блок. Так называл это Бромфилд. - Кто школ Бромфилд? Но тут же забыл об
этом. Заговорила Джейни.
   - Верно. Теперь  слушай  внимательно.  Когда  наступает  время  исчезнуть
блоку, он исчезает. И вот ты стоял с куском трубы в  руке  и  знал,  что  он
реален. Но до того, как ты сам это осознал, я ничем не могла тебе помочь.
   Он подумал.
   - Ну.., и как же это случилось?
   - Ты вернулся.
   - К магазину, к разбитой витрине?
   - Да, - ответила она и сразу продолжила:
   - Нет. Я хотела сказать другое. Ты пришел в себя в этой комнате  и  ты..,
ну, ты сам сказал: мир стал для  тебя  больше,  он  вместил  в  себя  и  эту
комнату, потом улицу, потом весь город. Но то же самое происходило и с твоей
памятью. Твоя память росла: сначала  она  включила  вчера,  потом  последнюю
неделю, потом тюрьму,  а  потом  то,  что  привело  тебя  в  тюрьму.  Теперь
посмотри: сейчас эта труба означает для тебя  что-то  важное,  что-то  очень
важное. Но раньше труба ничего для тебя не значила. Ничего не значила,  пока
твоя память не ушла достаточно назад. И тут труба снова стала реальной.
   - О, - сказал он. Она опустила глаза.
   - Я знала о трубе. Я могла объяснить тебе. Я все старалась привлечь к ней
твое внимание, но ты не мог ее увидеть, пока не был  готов.  Ну,  хорошо,  я
многое знаю о тебе. Но разве ты не понимаешь: если бы я тебе рассказала,  ты
не смог бы меня услышать ?
   Он покачал головой - не отрицая, а ошеломленно. И сказал:
   - Но я больше - не болен!
   И прочел ответ в выражении ее лица. Негромко переспросил:
   - Не болен? - И тут в нем вспыхнул гнев. - Послушай,  -  прорычал  он,  -
неужели я неожиданно оглохну, если ты расскажешь мне, какую школу я кончил?
   - Конечно, нет, - нетерпеливо ответила она. -  Просто  для  тебя  это  не
будет  иметь  смысла.  Никакого  отношения  к  тебе.  -  Она  сосредоточенно
прикусила губу. - Вот, например. Ты несколько раз упоминал Бромфилда.
   - Кого? Бромфилда? Ничего подобного. Она пристально посмотрела на него.
   - Гип, упоминал. Не дальше как десять минут назад.
   - Правда? - Он задумался. Думал долго и напряженно. Потом широко  раскрыл
глаза. - Клянусь Господом, упоминал!
   - Хорошо. Так кто он? Какое имеет к тебе отношение?
   - Кто?
   - Гип! - резко сказала она.
   - Прости, - ответил он. -  Кажется,  я  немного  запутался.  -  Он  снова
задумался, напряженно старался  припомнить  всю  последовательность,  каждое
слово. Наконец с трудом сказал:
   - Б... Бромфилд.
   - Вряд ли это останется с тобой. Потому что пришло из далекого  прошлого.
И не будет иметь для тебя смысла, пока ты сам не вернешься туда.
   - Вернусь? Как вернусь?
   - Разве ты не возвращаешься все время - от  болезни  к  тюрьме,  потом  к
аресту и еще раньше - к этому дому? Подумай об этом, Гип. Подумай, почему ты
пошел к тому дому.
   Ом сделал нетерпеливый жест.
   - Не нужно. Разве ты не понимаешь? Я  пошел  к  этому  дому,  потому  что
искал.., кого-то. А,  да,  детей.  Каких-то  детей,  которые  могли  бы  мне
сказать, где полоумный. - Он со смехом подскочил.  -  Видишь?  Полоумный!  Я
вспомнил! Я все вспомню, вот увидишь. Полоумный... Я много  лет  искал  его,
всегда искал. Я.., забыл почему, по... - голос его прозвучал уверенней, - но
теперь это уже не имеет значения. Я хочу сказать тебе,  что  мне  сейчас  не
нужно возвращаться дальше. Все, что нужно, я уже сделал. Я вышел  на  тропу.
Завтра пойду к дому, получу адрес, поеду туда и закончу то, что начал, когда
потерял...
   Он запнулся, озадаченно огляделся, увидел сплетенную из проводов трубу на
ручке кресла и схватил ее.
   - Вот, - торжествующе сказал он. - Это часть.., часть.., о, черт побери!
   Она подождала, пока он не успокоится  настолько,  чтобы  услышать  ее.  И
тогда спросила:
   - Вот видишь?
   - Что вижу? - жалобно, разбито спросил он.
   - Если ты пойдешь туда  завтра,  то  окажешься  в  ситуации,  которую  не
понимаешь, по причинам, которых не  помнишь,  будешь  искать  то,  что  тебе
самому неизвестно. Но ты прав, Гип,  -  призналась  она,  -  ты  можешь  это
сделать.
   - Если я это сделаю, все вернется.
   Она покачала головой. Он хрипло сказал:
   - Ты все знаешь, правда?
   - Да, Гип.
   - Ну, мне все равно. Я сделаю это. Она глубоко вздохнула.
   - Тебя убьют.
   - Что?
   - Если пойдешь туда, тебя убьют, - отчетливо сказала она. - О, Гип, разве
я до сих пор не оказывалась права? Разве ты  уже  не  вернулся  намного?  На
самом деле вернулся, и все, что вспомнил, от тебя не ускользает?
   Он с болью ответил:
   - Ты говоришь, что я могу пойти туда завтра и узнать то, что ищу...  Ищу?
И говоришь, что меня убьют, если я это сделаю. Чего ты хочешь от  меня?  Что
пытаешься заставить меня сделать?
   - Просто продолжай, - попросила она. - Продолжай делать, что делаешь.
   - Зачем? - рассердился он. - Уходить назад, все дальше и дальше от  того,
что мне нужно? Что хорошего...
   - Прекрати! - резко сказала она. И, к своему собственному  изумлению,  он
замолчал. - Через минуту начнешь  кусаться,  -  мягко  и  с  веселой  ноткой
сказала она. - Это не поможет.
   Он пытался не подчиниться ее мягкости, но  она  оказалась  непреодолимой.
Попытался отбросить, но она уже коснулась его. И он сказал спокойней:
   - Ты хочешь сказать, что  я  не  должен  искать..,  полоумного  и..,  все
остальное?
   - О, - ответила она, - и это "о" прозвучало очень многозначительно. -  О,
нет. Гип, ты узнаешь все, правда, узнаешь. Но сначала ты должен понять,  что
ищешь и почему.
   - И сколько времени на это уйдет? Она трезво покачала головой.
   - Не знаю.
   -  Я  не  могу  ждать.  Завтра...  -  Он  ткнул  пальцем  в  окно.   Тьма
рассеивалась, скоро восход. - Сегодня, видишь? Сегодня  я  пойду  туда..,  я
должен. Ты ведь понимаешь, как долго я... - Голос его стих. Гип повернулся к
девушке. - Ты говоришь, меня убьют. Я предпочитаю  быть  убитым,  но  найти.
Ради этого я жил.
   Она трагично взглянула на него.
   - Гип...
   - Нет! - рявкнул он. -  Ты  меня  не  отговоришь!  Она  начала  говорить,
замолчала, склонила голову. Опустилась, спрятала лицо на постели.
   Он в ярости расхаживал взад и вперед по комнате,  потом  остановился  над
ней. Лицо его смягчилось.
   - Джейни, - сказал он, - помоги мне... Она лежала  неподвижно.  Он  знал,
что она его слышит. И сказал:
   - Если это опасно.., если кто-то  собирается  убить  меня..,  скажи,  кто
именно. По крайней мере дай мне знать, что искать.
   Она повернулась лицом к стене, чтобы он мог ее слышать, но не видел лица.
Напряженным голосом ответила:
   - Я не сказала, что тебя кто-то хочет убить. Я  сказала,  что  ты  будешь
убит.
   Он долго стоял над ней. Потом проворчал:
   - Ну, ладно. Буду убит. Спасибо за все, Джейни. Тебе лучше остаться дома.
   Она слабо, медленно, как в бреду, встала.  Повернулась  к  нему  с  таким
горестным выражением, что сердце его  дрогнуло.  Но  он  упрямо  сжал  зубы,
посмотрел на дверь, повернул к ней голову.
   Она пошла, не оглядываясь, с трудом переставляя ноги.  Он  не  мог  этого
вынести. Но позволил ей уйти.

***

   Простыня слегка смята. Гип медленно прошел  по  комнате  и  посмотрел  на
постель. Протянул руку, потом упал на кровать и зарылся лицом. Простыня  еще
сохранила тепло ее тела, и на короткое, почти неуловимое мгновение он ощутил
нечто, связанное  со  смешанным  дыханием,  с  двумя  зачарованными  душами,
сливающимися воедино. Но это ощущение тут же исчезло, вообще все исчезло,  и
он лежал в истощении.
   Давай, начинай болеть. Свернись в клубок и умри.
   - Хорошо, - прошептал он.
   Можно и умереть. Какая разница?  Умереть  или  быть  убитым,  кому  какое
дело?
   Джейни не все равно.
   Он закрыл глаза и увидел ее  рот.  Он  думал,  что  это  рот  Джейни,  но
подбородок слишком заостренный. Рот сказал:
   "Просто ложись и умирай, вот и все", - и улыбнулся. От улыбки  заблестели
стекла толстых очков; это значит, что он видит все лицо.  И  тут  он  ощутил
боль, такую сильную и неожиданную, что повернул голову и  застонал.  Рука..,
его рука порезана. Он посмотрел на нее, увидел шрамы,  от  которых  исходила
внезапная боль.
   - Томпсон, я должен убить Томпсона.
   Кто такой Томпсон, кто такой Бромфилд, кто такой  полоумный  в  пещере..,
пещера, где пещера, в которой дети.., дети.., нет,  детей  там  нет...,  нет
детей.., там только одежда, вот что! Одежда, старая,  изорванная,  лохмотья;
но так он...
   Джейни. Ты будешь убит. Просто ложись и умри.
   Глаза  его  закатились,  напряжение  сменилось  ползучей  летаргией.  Это
нехорошо, но все же лучше, чем чувства. Кто-то сказал:
   - Сорок или еще выше в правом квадранте, капрал, или феи размагнитят твои
заряды. Кто это сказал? Он. Гип Барроу. Он сказал это.
   Кому сказал?
   Джейни, которая метко стреляла из модели зенитки.
   Он еле слышно фыркнул. Джейни не капрал.
   - Реальность - не самая приятная из атмосфер, лейтенант. Но нам  нравится
думать, что мы к ней  приспособились.  Очень  тонкое  приспособление,  таким
восхитится  любой  инженер.  Если  человек  одержим,  реальность  этого   не
переносит. Что-то должно уступить; если  уступает  реальность,  ваше  тонкое
приспособление   лишается    средств    управления.    Поэтому    управление
расстраивается.   Поэтому   нужно   расстаться   с   одержимостью.   Начните
функционировать так, как вы должны по замыслу.
   А это кто сказал? О... Бромфилд! Это ничтожество! Не  стоило  говорить  о
приспособлении с инженером.
   - Капитан Бромфилд (устало, в проклятый двадцатитысячный раз), если бы  я
не был инженером, я бы не нашел это, не распознал бы,  и  мне  было  бы  все
равно. - Ах, конечно, все равно.
   Все равно. Просто лежи свернувшись, пока  Томпсон  не  показывает  своего
лица. Лежи свернувшись и...
   - Нет, клянусь Господом! - взревел Гип Барроус.  Он  вскочил  с  кровати,
стоял дрожа посреди комнаты. Закрыл глаза руками и раскачивался, как деревце
в бурю. Он, должно быть, все смешал, голос Бромфилда, лицо Томпсона, пещеру,
полную детской одежды, Джейни, которая не хочет, чтобы его  убили;  но  было
одно, что он знал, в чем был уверен:
   Томпсон  не  заставит  его  свернуться  и  умереть.  Джейни  помогла  ему
избавиться от него!
   Раскачиваясь, он стонал:
   - Джейни...
   Джейни не хочет, чтобы он умер.
   Джейни не хочет, чтобы его убили; но в чем же тогда дело?  Джейни  просто
хочет.., вернуться. Найти пропущенное время.
   Он посмотрел в светлеющее окно.
   Вернуть время? Что ж, может быть, сегодня он узнает адрес, и  увидится  с
детьми, и найдет полоумного.., и найдет его; ведь он этого хочет? Сегодня. А
потом, во имя Бога, он покажет Бромфилду, кто одержим!
   Если останется жив, он покажет Бромфилду. Но нет; Джейни  хочет  другого,
хочет, чтобы он вернулся назад. Насколько? В годы голода, когда  никто  тебе
не верит, никто не помогает, ты охотишься,  умираешь  от  голода  и  холода,
ищешь самых незначительных намеков, потом  других,  которые  можно  было  бы
сравнить с первыми; адрес, который известен в доме с въездными воротами,  он
на клочке бумаги в детской одежде, которая в...
   - В пещере, - вслух сказал он. Перестал раскачиваться и выпрямился.
   Он нашел пещеру, а в ней была детская одежда,  а  в  ней  грязный  клочок
бумаги, который и привел его к дому с въездными воротами в этом городе.
   Еще один шаг назад, большой шаг; он совершенно в этом уверен.  Реальность
пещеры доказала: он  видел  то,  что  Бромфилд  считал  несуществующим.  Это
реальность, и он нашел ее клочок! Он схватил этот  клочок,  согнул  и  сжал,
серебристый, легкий, необычно  сплетенный  -  кусок  провода,  кусок  трубы.
Конечно, конечно! Кусок трубы тоже был в пещере. Теперь он вспомнил.
   В нем начало расти сильное возбуждение. Она сказала:
   "Вернись назад", а он ответил: "Нет, это потребует слишком много времени.
Сколько времени ушло на этот шаг, на открытие пещеры и ее сокровищ?".
   Он посмотрел в окно. Прошло не больше тридцати минут. Может, сорока.  Да,
а он в это время был растерян, его мучили гнев, сознание вины, боль. А  что,
если он попробует вернуться назад в другом состоянии, отдохнувший, сытый,  с
вернувшимся разумом - и с помощью Джейни?
   Он  подбежал  к  двери,  распахнул  ее,  пробежал  по  коридору,  толкнул
противоположную дверь.
   - Джейни, послушай, - сказал он в сильном возбуждении. - О, Джейни... - и
смолк в замешательстве. Затормозил, на шесть футов пролетев вперед; ноги его
скользили, он пытался  вернуться  в  коридор,  закрыть  за  собой  дверь.  -
Прошу.., прошу прощения, - слабо сказал он, полный смущения. Ударился спиной
о дверь, в истерике повернулся, распахнул ее и бросился наружу. Боже,  думал
он, она должна была сказать мне! Добрался  по  коридору  до  своей  комнаты,
чувствуя  себя  гонгом,  в  который  только  что  ударили.  Закрыл  дверь  и
прислонился к ней. Откуда-то  взялись  силы  для  смущенного  смеха,  и  это
помогло ему. Он снова повернулся к двери, вопреки желанию его  влекло  туда.
Он пытался  не  дать  своему  воображению  вернуться  по  коридору  и  снова
заглянуть в дверь; ничего не получилось; он снова увидел эту картину, увидел
отчетливо, и снова рассмеялся, пристыженный и смущенный-- Она должна была бы
мне сказать, - прошептал он.
   Взгляд его упал на кусок трубы; он подобрал этот кусок и  сел  в  большое
кресло. На мгновение смущение забылось, вспомнилась  прежняя  необходимость.
Он должен увидеть Джейни. Поговорить с  ней.  Может,  это  безумие,  но  она
должна знать; может, они вернутся назад вместе быстрее, так быстро,  что  он
уже сегодня отыщет полоумного. Ах.., наверно,  это  безнадежно.  Но  Джейни,
Джейни должна знать. Нужно подождать. Она придет, когда будет готова. Должна
прийти.
   Он лег в кресло, вытянул  ноги,  наклонил  голову,  упираясь  затылком  в
спинку. В нем, словно ароматный туман, нарастала усталость, закрывая глаза и
заполняя ноздри.
   Руки у него ослабли, глаза закрылись. Один раз он засмеялся - негромко  и
глуповато; но картина уже не виделась так  ярко  и  не  оставалась  надолго,
чтобы отвлечь его от здорового сна.

***

   Бах-бах-бах-бах-бах-бах-бах-бах.
   (Пятидесятые годы, думал он, в горах. Мечта  каждого  мальчишки  -  найти
пулемет и поливать все вокруг, как из шланга.)
   Бум-бум-бум-бум!
   (Эрликоны! Откуда только такое старье вытаскивают? Здесь зенитная батарея
или музей?)
   - Гип! Гип Барроус!
   (Ради святого Петра, когда капрал научится говорить  "лейтенант"?  Мне-то
все равно, так или иначе,  но  однажды  он  так  скажет  перед  каким-нибудь
молокососом полковником, и нам обоим достанется.)
   Бум! Бум!
   - О... Гип!
   Он сел, прикрывая глаза, и пулемет превратился в стук в дверь, а капрал -
в Джейни, которая зовет откуда-то, и зенитная батарея превратилась в туман и
рассеялась, как во сне.
   - Гип!
   - Входи, - прохрипел он.
   - Закрыто.
   Он хмыкнул и с трудом встал. Сквозь занав