раздался мощный бас кондуктора:
   - Граждане, приготовьте ваши билеты! Поезд  отбывает  в  Париж  через
пятнадцать минут!
   В  вагоны  третьего  класса  рассаживались  крестьяне  с   корзинами,
тележками, сетками. Они галдели и ругались с проводником, который  орал,
что провозить поросят в вагонах запрещено. В вагоны  второго  и  первого
класса садились буржуа - толстомордые торговцы и  их  поджимающие  губки
жены с крохотными сумочками, в  длинных  платьях,  скукоженный  чиновный
люд, похожие на черных ворон священнослужители.
   На перроне суетился пацаненок-газетчик. Он кричал:
   - Газета в дорогу - скука побоку! Читайте: "Я был на грани смерти. Он
походил на  умалишенного!"  Благодаря  бдительности  Гражданина  схвачен
еретик! Покупайте и читайте! Человек в белом костюме явился  к  простому
торговцу!
   Филатова что-то кольнуло. Он подозвал пацаненка и купил у него газету
из тех денег, которые позаимствовал у "лесоруба".
   Статья в газете "Парижская Истина" сообщала:  "В  предместье  Сен-Мар
задержан опасный еретик. Выявил и передал его в руки  полиции,  выполняя
свой долг Гражданина, простой торговец Симон  Шир.  Еретик  был  одет  в
странную   одежду   серебристого   цвета   и   производил    впечатление
душевнобольного, что неудивительно - ведь еретические мысли  могут  быть
порождены лишь больным разумом.
   "Когда он возник в моем магазине, холодные  руки  ужаса  сдавили  мое
горло. Он был опасен. Он был безу мен. Я рисковал за правое  дело.  И  я
снова поступил бы так же", - поведал Симон Шир.
   Возможно,  задержанный  принадлежит  к   тайному   обществу   Святого
Валентина. Его дело будет  рассмотрено  Равными.  Общественный  трибунал
суров, но справедлив. И его  решение  будет  отвечать  чаяниям  простого
Гражданина!"
   - Влип, умник, - прошептал Филатов.
   Как он и ожидал, госпитальер, не  долго  думая,  попал  в  неприятную
историю и, естественно, не смог  выкрутиться.  Сомов  создан  для  того,
чтобы быть жертвой обстоя тельств. Но ведь он, Филатов, создан для того,
чтобы  эти  обстоятельства  преодолевать.  Придется  предаться  обычному
занятию - вытаскиванию из очередной ямы своего друга. Не в первый раз. И
не в последний.
   В отличие от  госпитальера,  Филатов  моментально  сориентировался  в
обстановке. Он начинал понимать, что  собой  представляет  этот  мир,  и
картина складывалась фантастическая.
   - Гражданин, - спросил он кондуктора, протягивая ему билет.  -  Поезд
останавливается в Сен-Маре?
   -  Останавливается,  Гражданин,  -  не  слишком  дружелюбно  произнес
проводник. Вежливость не относилась у местных жителей к распространенной
добродетели.
 
*** 
 
   По горной дороге шли два монаха.  Путь  их  был  небли  зок.  Но  они
терпеливо, шаг за шагом брели вперед. Если говорить точнее, то шли монах
и монахиня. А если быть совсем точным, то вперед, к пока что неизвестной
цели пробирались майор Форст и специальный агент ФБР Пенелопа Вейн.
   Одежду они стянули  по  случаю,  Добравшись  до  монастыря.  Динозавр
предложил захватить языка и выведать у него все. Но  овчинка  не  стоила
выделки. Оставлять за собой кровавый след - это низкопробная работа. Они
не могли себе позволить такого.
   Диноззвр десятилетиями учился выживать  и  выполнять  Самые  безумные
задания. Всегда было тяжело. Не Легче было, когда он, недавний выпускник
спецшколы ЦРУ, проник на спутник планеты Дракон  Корейской  Конфедерации
Миров. Он десантировался на одноместном десантном гравиблоке и  ушел  на
нем же -  операция,  которая  казалась  до  того  невозможной,  а  потом
вошедшая во все учебники соответствующих учебных  заведений.  Но  сейчас
положение было неважным. Не было ни снаряжения, ни оружия.  Была  только
выучка суперагента-разведчика. Была голова-компьютер, были кулаки. Этого
должно хватить.
   Аризонцы шли из первого крупного населенного пункта  на  своем  пути.
Там они набрали достаточно информации, по привычке  мастерски  используя
прессу, уличные разговоры. Они достаточно быстро вживались в образ.
   "Неохваченные" - так назывались странствующие монахи,  не  охваченные
никакой организацией - приходом, монастырем, несущие по городам истинное
слово.  В  городке  удалось  разжиться  деньгами,   стянуть   документы,
приобрести  увесистые  цитатники  -   вещь   необходимая   для   каждого
"неохваченного".
   - Привал, - сказал Динозавр.
   Они расположились на обочине грунтовой дороги.  Только  что  пропылил
грузовик с досками, и стояла пыль столбом.
   - Отвратный мир. Отвратные ничтожества.  И  вообще  все  отвратно,  -
скучающе произнесла Пенелопа, раскладывая на куске материи, который  они
украли в лавке, припасы - помидоры, курицу и бутыль вина.  -  Как  можно
есть это кошачье дерьмо и пить эту бычью...
   - Не надо, - поднял руку Динозавр, зная,  какое  сравнение  последует
дальше.
   Поужинав, пару часов потратили на заучивание наиболее  важных  цитат,
так что, учитывая феноменальную память у обоих, вскоре могли  достаточно
бодро лопотать на этом языке.
   - В жизни не видела большей галиматьи, - покачала  головой  Пенелопа,
со злостью отбрасывая требник.
   - Это высказывания великих мыслителей.
   - Они были импотентами.
   - Почему? - поразился Динозавр.
   - Только  импотенты  могут  тратить  время  на  подобную  чепуху.  Ты
послушай. "Пользуйтесь, но не злоупотребляйте - таково правило мудрости.
Ни воздержание, ни излишества не дают счастья". Это исповедь  импотента.
Твой Вольтер был импотентом!
   - Я бы не был столь категоричен, хотя, возможно,  в  этом  есть  доля
истины, - усмехнулся Динозавр...
   - Ладно, положим, мы вживемся в этот мир. Что дальше?
   - Работа. Найти Магистра. Выяснить, что за туз он  припас  в  рукаве.
Повернуть ситуацию в свою сторону. Этого мы должны достигнуть.
   - Должны - да. А сможем?
   - Должны.
   - Как мы умотаем с этой поганой планеты. Как бишь там ее?
   - Гасконь.
   - Вот  именно.  С  этой  поганой,  треклятой,  долбанной,  дерьмовой,
уродской и вонючей Гаскони.
   - Пока не знаю.
   - Из того, что мы узнали, надеяться на  привычный  образ  действий  -
попытаться проникнуть в космопорт, проникнуть на корабль или взять его -
не может идти и речи, - зло произнесла Пенелопа.
   - Правильно.
   - Здесь просто нет кораблей!  Здесь  нет  космопортов.  Спутников  на
орбите. Здесь есть  паровозы  и  бензиновые  монстры,  которым  место  в
пыточных камерах.
   - Я не думаю, что Магистр рассчитывал здесь остаться навсегда. У него
есть какой-то путь назад. И мы должны найти его.
 
*** 
 
   Сомов стоял на возвышении перед  тремя  судьями.  Длинные  их  мантии
доставали  до  пят,  лица  были  припудрены,  парики  хоть  и  белы,  но
достаточно  потерты.  Да   и   само   помещение   дышало   ветхостью   и
старомодностью.   Но   в    нем    все    равно    ощущалось    какое-то
противоестественное величие.
   - Я вручаю судьбу этого обвиняемого в ереси в ваши руки, Граждане,  -
скучающе произнес Главный районный инквизитор.
   Он был похож на бухгалтера на пенсии, возможно,  и  являлся  таковым.
Его лицо было отечным и свидетельствовало о каком-то внутреннем  недуге.
Было заметно,  что  ему  неохота  высиживать  на  заседании,  заниматься
пустопорожними разговорами и выносить решения.  Ему  хотелось  лежать  у
себя дома и поглаживать кошку (или собаку), пилить жену и нравоучительно
нудить что-то детям.
   Зал  был  битком  набит  разношерстной  публикой,  она  собралась  на
развлечение и желала получить всю  массу  ощущений.  Судебные  заседания
напоминали Главному районному инквизитору театральные пьесы,  и  ему  не
нравилось в них играть, как человеку скромному. Но ему нравилось  судить
и миловать. Ему нравилось исполнять долг Гражданина.
   - Гражданин Джулиан, доложите обстоятельства.
   -  Докладываю  обвинения  недогражданину,  именующему  себя   Никитой
Сомовым, - начал излагать суть огромный  краснорожий  субъект,  которого
только что, похоже, выдернули из таверны. Красный  нос  достаточно  ясно
говорил об излюбленном  времяпрепровождении  хозяина.  Красномордый  все
время  дергал  себя  за  усы,  откашливался  и  старался  не  дышать  на
окружающих. Ему тоже сейчас хотелось быть подальше  отсюда.  Таверны  он
любил больше, чем залы заседаний, но это не значило, что ему  совсем  не
нравилось  карать,  миловать  и  выполнять   долг   Гражданина.   -   Он
бродяжничал.
   - Та-ак, - произнес негромко широкоплечий, бесстрастный,  худой,  как
щепка,  и  высокий,  как  фонарный  столб,  член  трибунала,  являвшийся
одновременно и сек  ретарем.  Он  лучше  всех  знал  закон  и  не  хотел
находиться сейчас нигде, кроме  этого  зала.  Ему  не  просто  нравилось
сулить, выполнять долг Гражданина. Он обожал сам про цесс.  Он  трепетал
перед каждым заседанием. Для него они были так же сладостны,  как  ночь,
проведенная с красивой женщиной, для  отпетого  сластолюбца.  Он  что-то
бесстрастно чертил на бумаге, лежащей перед  ним.  -  Согласно  уложению
Совета Справедливых это заслуживает общественного порицания...
   - Его задержали без документов, дающих право на  жизнь,  -  произнес,
зевнув, красномордый.
   - Плюс неделя исправительных работ на  выгребных  городских  ямах,  -
сделал очередную отметку секретарь.
   - Торговец говорил, что этот еретик посмел обращаться к нему на "вы",
- красномордый рыгнул и закашлялся, огляделся затравленно и продолжил:
   - А это является  нарушением  принципа  равенства  граждан.  Подобное
обращение, как  унижающее  человеческое  достоинство,  отменено  Советом
Справедливых на Пленарном  Заседании  25  термидора  семьдесят  седьмого
года.
   - Плюс год каторжных работ...
   - И самое главное: обвиняемый посмел креститься, поминал, как  я  уже
говорил, Бога и... Молился вслух.
   Секретарь  поставил  на   бумаге   жирный   крест   и   протянул   ее
председательствующему.
   Сомов хотел возмутиться. Молитву ему явно навесили ни за что.  Он  не
припомнил, чтобы произнес хоть слово молитвы  на  виду  у  кого-то,  но,
похоже, спорить здесь было не  принято  -  и  не  столько  из-за  правил
этикета, сколько из-за того, что возражения не принимались.
   -  Итак,  я  выслушал   мнение   трибунала,   -   скучающе   произнес
Председательствующий, разглядывая бумажку, которую пододвинул секретарь.
- Несомненно, преступления недогражданина Сомова тяжелы. Но  мы,  исходя
из принципа гуманности, позволяющего  нам  прощать  даже  самых  отпетых
негодяев,  убийц,  скотокрадов,  даруем   тебе,   недогражданин   Сомов,
прощение.
   Сомов облегченно вздохнул, как будто с его плеч сняли тяжелую ношу.
   А Главный районный инквизитор продолжал:
   -  Трибунал  освобождает  тебя  от   наказания   за   содеянное.   Мы
уполномочены освободить тебя также и  от  дурных  мыслей.  К  сожалению,
дурные мысли слишком глубоко укоренились в  тебе.  Удалить  их  возможно
только вместе с их источником.
   - Как это? - не понял Сомов.  Сердце  тревожно  кольнуло.  Где-то  он
читал о подобной шутке.
   - Источник - твоя голова. Она будет отсечена через два дня.
 
*** 
 
   -  Еретик  приговорен  к  милосердному  лечению!  -   кричал   малец,
пытавшийся  всучить  прохожим  газету.  -  Завтра   состоится   лечение!
Покупайте газету  с  подробностями!  Только  в  "Сен-Марских  новостях"!
Фотографии  с   процесса!   Главный   общественный   инквизитор   города
подтверждает прозвище железного!
   - Допрыгался, - вздохнул Филатов, ознакомившись со статьей.
   В  Сен-Маре  совершенно  не  ощущалось  присутствия   рядом   Парижа.
Захолустный городишко со старинными домиками.
   За те три часа, которые Филатов здесь находился, он  сумел  несколько
вещей. Он пополнил запасы наличности - ему  стоило  разок  проехаться  в
конке,  туго  набитой  народом,  и  несколько  Граждан  лишились   своих
кошельков. Раз ведчик достиг больших высот не  только  в  мордобое  и  в
выживании в сельве и лесу. Он умел выживать и в  городах,  в  том  числе
оставшись без средств к существованию. Карманы он чистил  не  хуже,  чем
самые  высококвалифицированные  карманники   и   даже   профессиональные
фокусники. Он  мог  бы  в  принципе  с  таким  же  успехом  завладеть  и
карманными  часами,  и  подтяжками,  и  даже,  может   быть,   бабочками
пассажиров, но ему это было не нужно. Ему нужны  были  деньги.  Судя  по
улову, на первое время их должно было хватить. А нет  -  пополнит  запас
снова. Попасться он не боялся - вряд ли кому под  силу  высмотреть,  как
его легкие и ловкие пальцы выметают содержимое карманов.
   Пообедал он в уличном кафе. Достоинством местных  населенных  пунктов
было огромное количество питейных заведений, таверн,  ресторанов,  кафе,
забегаловок. Пища имела немножко странный вкус и уступала искусственной,
приготовленной  стандартным  пищесинтезатором.  Но   Филатова   это   не
волновало. По необходимости он мог питаться  змеями,  улитками,  травой,
всем, что давало какие-то силы и возможность не помереть с голоду.
   На разведчике теперь был длинный черный  плащ,  который  он  купил  в
магазине и который выглядел куда лучше, чем одежда,  позаимствованная  у
"лесоруба". Массивные серебряные карманные часы показывали восемь. Скоро
начнет темнеть.
   - Пора! - хлопнул ладонью Филатов по столику и встал, бросив на  стол
монеты, которые тут же сгреб подскочивший официант.
   - Спасибо, гражданин.
   - Пожалуйста, гражданин. Мы все равны,  -  Филатов  положил  руку  на
плечо официанту.
   - Равны, - воодушевленно кивнул официант, при этом  не  постеснявшись
прикарманить всю сдачу.
   До места разведчик  добрался  на  извозчике.  Поднялся  по  мраморным
ступеням большого жилого дома, прошел на второй этаж, потянул за  шнурок
звонка.
   Из-за дверей послышалось шуршание и женский го лос осведомился:
   - Кто там?
   - Серж Конте, - произнес Филатов.
   Дверь открылась. Женщине было лет двадцать пять. Она была не особенно
красива, но достаточно симпатична и фигуриста, в  ней  имелась  какая-то
изюминка, но несмываемый отпечаток  на  лице  ясно  говорил  о  роде  ее
занятий.
   Жозефина была проституткой. Филатов познакомился с ней на улице.  Она
тогда сказала:
   - Гражданин пусть не думает, что я падшая женщина. У меня  есть  свой
угол, и я принимаю клиентов только там. Ты мне  нравишься,  и  я  сделаю
тебе скидку.
   Судя по названной сумме, если скидка и была, то  настолько  мизерная,
что для ее рассмотрения потребовался бы микроскоп.
   Филатов взял ее мягко за талию и прошептал:
   - Крошка моя, ты живешь одна?
   - Да.
   - Тогда я плачу тебе впятеро больше, лишь бы  провести  эти  сутки  с
тобой. Ты будешь принадлежать только мне. Мы упьемся  любовью  на  нашем
ложе, и над постелью будут кружить ангелы любви.
   -  Ангелов  нет,  охальник!  -   воскликнула   проститутка,   холодно
отстраняясь, но потом вспомнила о предложенной сумме и переспросила:
   - Впятеро больше?
   Да.
   - Я тебя уже люблю! - она впилась губами ему в губы. И вот теперь  он
стоял на пороге ее дома.
   -  Заходи,  любовь  моя,  -  она  кинулась  ему  на   шею   и   снова
профессионально поцеловала в губы.
   Филатов читал, что в прошлые века поцелуи в  губы  между  клиентом  и
дамой казались предосудительными. Но когда это было? На каких  планетах?
Жозефина целоваться умела. Они стояли на пороге, а ее  руки  уже  искали
то, что ей необходимо по профессиональным обязанностям.
   Стол уже был накрыт на врученный заранее задаток.  Огромная  плетеная
бутыль вина, дымящееся мясо, фрукты. Филатов подумал, что,  может  быть,
зря заходил в рес торан. С другой стороны,  он  намеревался  провести  в
этом помещении достаточно продолжительное время.
   - За стол, милый! - воскликнула Жозефина.
   Красное вино заструилось в высокие  хрустальные  бокалы.  Филатов  не
забывал подносить к  еде  индикатор  слежки,  в  который  был  вделан  и
анализатор  -  победа  миниатюризации,  целая  лаборатория  умещается  в
браслете на руке. Отравы в ней не было.
   Долго заниматься  ненужными  предисловиями  Жозефина  не  собиралась.
Увидев,  что  гость   отставил   наполовину   наполненный   бокал,   она
осведомилась:
   - Все?
   - Пожалуй, - кивнул Филатов.
   С гиканьем она кинулась ему на  шею,  срывая  свою  кофту  и  обнажая
соблазнительные полные груди. Она прижала голову клиента к своим формам,
покрывая поцелуями его затылок. А потом потащила к  высоченной,  шириной
чуть ли не во всю комнату, деревянной кровати с толстой пуховой периной.
Разведчик отказываться не собирался.
   Кровать скрипела немилосердно - жалобно, будто с обидой.  Но  Филатов
отключился от этого - он умел отключаться от ненужных раздражителей, - и
сосредоточился  на  самом  процессе.  Похоже,  Жозефина  была   неплохой
специалисткой своего  дела.  Она  была  жарка,  желанна,  ее  тело  было
прекрасно само по себе. Она жила в мире, где не было пластохирургических
комплексов и мышечной подгонки, где не  ведали,  что,  имея  достаточные
средства, можно менять черты лица по своему желанию, равно как и фигуру.
На Гаскони старость  проходила  плугом  по  лицам  и  делала  дряблой  и
отвратительной некогда прекрасную оливковую кожу. Жозефине было отведено
не так много лет, в которые она могла заколачивать деньги своим  женским
очарованием. И она использовала эти годы вовсю. Она дарила удовольствие,
иногда получала его сама и зарабатывала на  безбедную  жизнь.  Она  была
довольна собой, искренна и развратна.
   Впрочем, это ей казалось, что она донельзя развратна. Она  выкидывала
в постели такие  фортели,  о  которых  боялись  и  помыслить  гасконские
обыватели. Она ласкала  все  тело  клиента  губами,  она  ласкала  себя,
извиваясь в порыве страсти и покрикивая - впрочем,  умеренно,  чтобы  не
переполошить соседей. Она делала для мужчины все,  особенно  для  такого
мужчины, как Филатов - сильного, красивого и богатого. Она бы сделала  и
больше, но не знала, что.
   Она доставляла Филатову удовольствие даже не столько своими  ласками,
сколько какой-то наивной неискушенностью и искренностью. Ему было с  чем
сравнить. Например, с сексуальными забавами на той же Аризоне или других
мирах первой линии. Там правил культ сексуального кайфа,  доведенный  до
предела. Помимо того, что там жрица любви  работает  своим  телом,  она,
фактически,  является  оператором  достаточно  сложного  оборудования  -
сенсорусилителей,  центров  удовольствия,  магнитных  эректоров,   умеет
докапываться до самых сокровенных  глубин  психики  и  извлекать  чистые
зерна кайфа, погружая сознание человека в пучину, из которой некоторые и
не собирались возвращаться. Так что по тем меркам усилия Жозефины  можно
было расценить просто как пуританские.
   - Тебе доставлял кто-нибудь такое удовольствие, милый? - проворковала
она ему в ушко, наваливаясь мягкой грудью на его живот.
   - Никогда, - неискренне произнес он. Забавы продолжались  уже  третий
час. И Филатов начинал скучать.
   - Ты не хочешь немного перекусить? - зевнув, осведомился он.
   - Пожалуй, - согласилась Жозефина.
   Филатов набросил на себя тонкий халат и подошел к  столу,  уселся  на
стул. Напротив, не утруждая себя облачением хоть в какое-нибудь  подобие
одежды, устроилась Жозефина. Она налила из бутыли красного  вина.  Жадно
осушила стакан. Потом еще один. Вино будто проступило на ее щеках -  они
стали красными, а в больших карих глазах проститутки засветилась  пьяная
радость.
   Филатов тоже  выпил  вина,  протянул  руку  к  ароматному,  пахнущему
яблоком фрукту, напоминающему бронебойную пехотную гранату  -  оранжевый
шарик на длинном черном стручке, и тут же застыл.
   Рука становилась  прозрачной,  проявлялись  очертания  сосудов,  было
видно, как пульсирует кровь. Филатов отдернул руку. Заозирался.  В  окно
бил бледно-фиолетовый луч.
   Разведчик поднялся, подошел к окну.  В  центре  площади  перед  домом
висел фиолетовый шар,  из  него  топорщились  острые  спицы  лучей,  они
пробивали окна и