о выход уже найден, что проблема в  основном
решена, но более тщательное исследование сводило  на  нет  всю  предыдущую
работу. И все же каждый отрицательный результат подводил все ближе и ближе
к решению этого необычайно сложного вопроса.
   Однажды  -  это  было  два  года  назад  -  Елене  Николаевне   удалось
искусственно создать в одной новой, очень  сложной  термоядерной  реакции,
протекавшей  при  температуре   свыше   четырехсот   миллионов   градусов,
совершенно  неизвестную  атомную   частицу.   Она   обладала   чрезвычайно
интересными свойствами: ее заряд был отрицательным и в сотни миллионов раз
превосходил заряд обычного электрона; масса же отрицательной частицы  была
в сотни раз больше массы протона. Просуществовав  менее  секунды,  частица
исчезла, но точнейшая измерительная  аппаратура  успела  зафиксировать  ее
существование. Опыт удалось повторить еще три раза.
   Открытие Елены Николаевны  заинтересовало  всех  ученых,  работающих  в
области атомной физики. Изучение свойств новой атомной частицы,  названной
термоэлектроном, было сопряжено с величайшими трудностями.  Для  получения
термоэлектрона требовалось очень точное соблюдение условий реакции и,  что
самое главное, сверхвысокие  температуры,  специальные  подземные  камеры,
охлаждаемые потоками жидкого гелия, и  уникальные  измерительные  приборы,
которые  от  высокой  температуры  часто  выходили  из  строя.   Все   это
чрезвычайно    тормозило    экспериментальное     исследование     свойств
термоэлектрона. Одновременно  торитаунские  ученые  пытались  теоретически
доказать возможность длительного существования открытой Еленой Николаевной
атомной частицы.
   Прошло полгода, и Виктор Платонов, один из ведущих ученых группы  Елены
Николаевны,  доказал,  что   при   определенных   условиях   термоэлектрон
притягивает  к  себе  множество  положительно  заряженных   ядер   атомов,
потерявших из-за высокой температуры свои электронные оболочки. Эти  ядра,
словно электроны в обычном атоме, начинают вращаться вокруг термоэлектрона
по сложным орбитам.  Таким  образом,  возникает  сложный  атом,  в  центре
которого находится отрицательный термоэлектрон,  а  по  орбитам  вращаются
положительные ядра - остатки обычных атомов.
   Работа Виктора Платонова, опубликованная в  журнале  "Атомная  физика",
наделала много шуму в ученом мире. Обратная модель атома! В  центре  атома
отрицательный заряд! Уже  казалось  возможным  создание  нового  вещества,
состоящего из атомов с атомным  номером  настолько  большим,  что  ему  не
находилось места в таблице Менделеева. Какими  свойствами  будет  обладать
вещество, созданное из таких атомов? Чем оно будет отличаться от известных
нам веществ?
   ...Задавались вопросы, выдвигались смелые гипотезы, ученые трудились не
покладая рук, а в это время в далекой Антарктиде ледяной щит миллиметр  за
миллиметром, незаметно для глаза, но безостановочно и непрерывно рос...
   Прошло еще несколько месяцев, и с новой теоретической работой  выступил
Чжу Фанши.
   Он убедительно показал возможность осуществления новой ядерной реакции,
при которой  миллионы  термоэлектронов  должны  образовать  очень  сложные
соединения - "политермоэлектроны", как он их назвал.
   Политермоэлектроны  представляли  собой  как  бы  гигантские  молекулы,
состоящие из  термоэлектронов.  Они  обладали  двумя  ценными  свойствами.
Во-первых, политермоэлектроны притягивались друг к  другу  с  колоссальной
силой, стремясь сжаться в тугой клубок. Во-вторых, для их существования не
требовалось  поддерживать  вокруг  них  сверхвысокую  температуру:   после
образования политермоэлектронов температура резко падала, они на  какой-то
миг отскакивали друг  от  друга,  при  этом  некоторые  политермоэлектроны
распадались на отдельные термоэлектроны с выделением огромной порции света
и тепла. Под  действием  вновь  возросшей  температуры  политермоэлектроны
стремительно  стягивались  в  плотный  клубок.  Проходило  еще  мгновение,
температура снова падала, и снова политермоэлектроны, отскакивая  друг  от
друга, выделяли порцию световой и тепловой энергии.
   Реакция, которую Чжу Фанши назвал пульсирующей,  раз  начавшись,  могла
протекать в течение десятилетий.
   "Пульсирующая реакция отличается от прежних атомных реакций тем, что ее
коэффициент полезного действия близок к единице, - писал  в  своей  работе
Чжу Фанши. - Это означает, что материя  в  процессе  пульсирующей  реакции
почти целиком превращается в тепло  и  свет.  Если  на  базе  пульсирующей
реакции создать микросолнце, то должны пройти годы, прежде чем  вся  масса
политермоэлектронов превратится в тепловую и световую энергию".
   Открытия  торитаунских  ученых  сулили  огромные  перспективы   атомной
физике. В научной прессе их называли основой атомной физики будущего...
   Но это было лишь началом  исследований.  Предстояла  очень  трудоемкая,
скрупулезная работа, которая всегда лежит на пути от теоретической идеи  к
ее воплощению.
   Когда после долгих месяцев работы группа  Елены  Николаевны  составила,
наконец, все уравнения,  определявшие  закономерности  новой  реакции,  то
оказалось,  что  размер  микросолнца  не  будет  постоянным.  Оно   должно
сжиматься и разжиматься, словно сердце, беспрерывно меняя свой объем.
   Тревожило сомнение: не разорвется ли  оно,  как  атомная  бомба,  после
первых же пульсаций? Ответ могли дать только длительные и сложные расчеты.
   О последнем этапе работы  торитаунских  ученых  писал  профессор  Джемс
Конт. За  сухим  изложением  фактов  в  его  статье  я  почувствовал,  что
торитаунские ученые находятся в серьезном затруднении, а сам автор  далеко
не уверен в успехе эксперимента.
   Вот вкратце и все, что я  нашел  в  литературе  о  работе  лаборатории,
возглавляемой моей праправнучкой. Последняя статья была написана почти год
назад. Больше никаких сообщений в  печати  не  появлялось.  Что  же  могло
произойти  за  этот  год?  В  какой  стадии  теперь  работы  по   созданию
микросолнца? Какие проблемы остались у них нерешенными? На все эти вопросы
могла  мне  ответить  только  Елена  Николаевна.  Я  связался  с  ней   по
радиотелефону.
   - Вы еще продолжаете исследовать эту проблему теоретически?
   - Не только. Одновременно мы  готовим  эксперимент,  создаем  небольшую
модель  микросолнца.  С  ее  помощью  мы   надеемся   проварить   основные
закономерности, связанные с пульсациями. Сейчас все наши надежды  на  этот
эксперимент.
   - А расчеты?
   - С расчетами много сложнее. Скоро год, как мы  составили  уравнения  и
отдали их в вычислительный  центр,  а  нам  успели  посчитать  только  три
пульсации.  Через   месяц   обещают   закончить   расчет   четвертой.   Вы
представляете, за год - четыре  пульсации!  И  это  несмотря  на  то,  что
вычислительные машины производят  десять  миллионов  операций  в  секунду.
Настолько сложны оказались расчеты. Нет, этот путь слишком  длительный,  и
мы не можем делать на него основную ставку.
   - Зачем же они тогда вообще нужны?
   - По ним мы можем, хотя бы приближенно, судить о поведении микросолнца.
   - А как обстоит дело с моделью?
   - Все подготовительные работы к эксперименту  закончены.  Через  неделю
загорится первое микросолнце.
   - Через неделю? - воскликнул я. - Елена Николаевна, а как же я? У  меня
ровно через десять дней кончается срок пребывания в санатории.  Мне  очень
хотелось бы принять участие в этом опыте,  хотя  бы  в  качестве  простого
наблюдателя.
   - Вы ознакомитесь с результатами опыта по протоколам наших наблюдений.
   - Нет! Я здесь не останусь! Я сейчас же  пойду  к  Кинолу  и  потребую,
чтобы  меня  отпустили,  тем  более  что  я  чувствую  себя  прекрасно.  Я
обязательно буду на вашем опыте!
   - Ну что же, попробуйте. Если удастся  уговорить  врачей,  то  сообщите
мне, я вас встречу в Торитауне.
   - Эх, а в Москву-то я собирался! - спохватился я.
   - Еще побываете. Я с удовольствием съезжу  туда  вместе  с  вами  после
опыта.
   Я кинулся искать Кинолу. Он сидел в столовой.
   - Выписывайте меня из санатория! - сказал я без всякого предисловия.
   От неожиданности он даже поперхнулся супом и удивленно спросил:
   - Что случилось?
   Я передал ему содержание разговора с Еленой Николаевной и добавил:
   - Если добром не отпустите - сам сбегу.
   Он помолчал,  глядя  в  свою  тарелку  с  супом,  помешал  его  ложкой,
внимательно наблюдая за тем, как переливаются  золотыми  искорками  кружки
жира, потом сказал:
   - Отпустить вас досрочно из санатория, мне кажется, можно.
   - Вот спасибо! - воскликнул я.
   - Только поедете вы не сегодня, а дня через три-четыре. Вам обязательно
надо пройти заключительное обследование.
   - Но я же не успею. Ведь ехать-то мне в Австралию!
   Кинолу улыбнулся.
   - Вы забыли, что теперь век совсем иных скоростей,  чем  это  было  сто
пятьдесят лет назад.
   Вопрос решился неожиданно быстро и просто. На пятый день  утром,  когда
Кинолу пришел за мной в палату, я был уже готов к путешествию.
   У подъезда нас ожидал красивый автомобиль каплевидной формы  с  большим
выпуклым смотровым стеклом, тупым, обрывающимся к земле носом, с килем  на
задней части кузова и с двумя небольшими крыльями по  бокам,  придававшими
машине устойчивость при больших скоростях.
   - Ничего не забыли? - спросил меня Кинолу. - Тогда поехали!



4. ИЗ СИБИРИ В АВСТРАЛИЮ

   Мы выехали на широкую гладь шоссе. Слева, под  откосом,  быстро  катила
свои воды в Яну извилистая сибирская река Дулгалах.
   Я внимательно наблюдал, как Кинолу управляет машиной. Перед ним не было
ни баранки, ни рычага переключения скоростей,  только  небольшой  пульт  с
разноцветными рычажками и кнопками. Двигатель в  автомобиле  был  атомный.
Трансформаторная оболочка надежно защищала нас от смертельных лучей.
   - Вы не против быстрой езды? - спросил меня Кинолу.
   - Какой же русский не любит быстрой езды! -  невольно  вспомнились  мне
знакомые с детства слова. - Конечно, не против.
   Кинолу нажал на пульте управления зеленую кнопку. Тотчас  на  приборной
доске рядом с часами вспыхнула зеленая сигнальная лампочка.
   - Вот теперь можно спокойно поговорить, - сказал  он  удовлетворенно  и
небрежно облокотился рукой на спинку сиденья.
   Я понял, что управление  машиной  перешло  к  надежным  кибернетическим
приборам, но все же внимательно следил за спидометром. Стрелка  спидометра
переползла через отметку сто километров в час и продолжала  ползти  вверх.
Мне стало как-то не по себе. Автомобиль  набирал  огромную  скорость.  Сто
сорок километров в  час.  Сто  шестьдесят...  Сто  восемьдесят...  Двести!
Стрелка спидометра ползет  к  цифре  "300",  а  мой  спутник  не  обращает
внимания на дорогу.
   За окнами мелькали  деревья,  кусты,  образуя  однородный  сизо-зеленый
поток, в котором невозможно было разобрать ни  одной  детали.  Разделенная
надвое полосой газона широкая лента дороги, как серебряная струя, била нам
навстречу  и  в  последний   момент,   изгибаясь,   уходила   под   колеса
автомобиля...
   Вдали на дороге показалась черная точка. Это был встречный  автомобиль.
Миг - и он с  ревом  крупного  артиллерийского  снаряда  проносится  мимо.
Заметив, что я поморщился от этого рева, Кинолу внимательно посмотрел  мне
в лицо.
   - Не слишком ли быстро мы едем, Александр Александрович?
   - Да нет, не слишком... Мне нравится, но почему вы все же не следите за
управлением? Можно ли так доверяться приборам?
   - Ах, вот вы чем обеспокоены! Ну это вы напрасно. Присмотритесь,  вдоль
дороги  тянется  сплошной  барьер  из  камня.  В  автомобиле   специальные
оптические системы непрерывно следят за ходом этой белой черты. Машина все
время идет на определенном, одном и том же удалении от барьера и не сбавит
скорости до тех пор, пока дорога не сделает крутого поворота или  пока  не
будет перекрестка.
   - Снова кибернетика?
   - Конечно. Каждая машина имеет такую систему.
   Неожиданно нас сильно качнуло  вперед,  машина  резко  сбавила  ход  и,
проехав еще немного, бесшумно остановилась.
   - В чем дело? - спросил я. - Почему мы остановились?
   - Развилка шоссе. Машина не знает, по  какой  дороге  ехать.  -  Кинолу
свернул на правое шоссе и  снова  включил  автоматическое  управление.  Мы
понеслись с прежней скоростью, а я, совершенно успокоенный, стал  смотреть
телепередачу на маленьком вмонтированном в панель экране.
   Немного не доехав до города, мы свернули в сторону и вскоре подъехали к
аэродрому. Перед нами было  высокое  здание  аэропорта  с  тонким  золотым
шпилем на башне.
   - Приехали, - сказал Кинолу. - Можно выходить.  Сейчас  отправим  назад
машину и пойдем к стратоплану. Посадка уже началась. - Он нажал  несколько
кнопок  на  пульте  управления,  вышел  из  машины  и  захлопнул   дверцу.
Автомобиль плавно тронулся с места, развернулся на широкой  площади  перед
зданием  аэропорта  и  понесся  назад.  Запоминающее  устройство   надежно
управляло им на обратном пути.
   Большое ровное поле аэродрома  было  покрыто  огромными  шестиугольными
бетонными плитами. Мы подошли к стратоплану. Белый, сверкающий  на  солнце
фюзеляж, два этажа  окошек  в  передней  части  и  длинный,  точно  бивень
сказочного единорога, штырь на носу.  Крылья  большие,  от  средней  части
фюзеляжа  и  до  самого  хвоста  сильно  скошенные   назад.   Стреловидное
вертикальное  оперение.  В  хвостовой  части  несколько  сопел  реактивных
двигателей. Стратоплан лежал горизонтально на  большой  ажурной  эстакаде,
которая была почти втрое длиннее его фюзеляжа.  Вид  стратоплана  на  этой
эстакаде  напомнил  мне  знаменитый  гвардейский  миномет  "катюшу"  с  ее
реактивными снарядами на тонких стальных направляющих для запуска.
   Мы  поднялись  вслед  за  другими  пассажирами  внутрь  стратоплана  по
приставной лестнице и заняли свои места.  Я,  словно  любопытный  ребенок,
попросился к окну, и Кинолу охотно уступил мне это место.
   Из окна стратоплана, с  высоты  эстакады,  аэродром  казался  мозаичным
набором шестиугольников. Невдалеке от нас виднелось еще несколько  эстакад
с серебристыми стратопланами.
   Наступило время взлета. Автоматически, как в  вагоне  метро,  закрылась
входная дверца. Нос эстакады плавно  поднялся  вверх.  Теперь  она,  точно
ствол зенитного орудия, смотрела в небо. Спинки  наших  кресел  откинулись
назад. Мы лежали, вытянувшись во весь рост. Это понятно: человек, лежа  на
спине, может выдержать значительно большие перегрузки, чем в любом  другом
положении. Откуда-то сверху донеслась команда: "Пассажирам приготовиться к
взлету!" - и спустя несколько секунд: "Взлет!"
   Раздался оглушительный  рев,  невидимая  сила  вдавила  меня  в  спинку
кресла. Руки и ноги налились тяжестью, голова  уперлась  в  мягкую  спинку
кресла, но через секунду все это прошло. Стратоплан взмыл вверх.
   - Ну как, профессор? - обернулся ко мне Кинолу.
   - Отлично! Смотрите, мы уже в облаках.  Вот  это  скорость!  А  сколько
времени мы будем лететь до Австралии?
   - Двадцать восемь минут с секундами.
   - Меньше получаса?  -  поразился  я.  -  Значит,  мы  будем  лететь  со
скоростью порядка двадцати тысяч километров в час?
   Я снова посмотрел в окно. Стратоплан  продолжал  стремительно  набирать
высоту. По мере подъема небо меняло свой цвет. Из нежно-голубого на  малых
высотах оно стало светло-синим, потом потемнело до синего, потом сделалось
темно-синим с фиолетовым оттенком, я, наконец, на  высоте  свыше  двадцати
километров оно стало черно-фиолетовым, каким оно бывает в безлунные  южные
ночи.
   Появлялись звезды - сначала крупные, потом более  мелкие,  и,  наконец,
все они вспыхнули, яркие, немигающие, горящие спокойным белым огнем. Ровно
очерченным огненным диском непривычно рядом со звездами висело  солнце,  а
неподалеку сиял тоненький серп луны.
   - Стратосфера...
   Кинолу  утвердительно  кивнул  головой.  Я  снова  прильнул   к   окну.
Промелькнули, быстро уходя вниз, странные тонкие белые  тени.  Вот  еще  и
еще...
   - Смотрите скорее! - воскликнул я. - Серебристые облака! Значит, мы  на
высоте восьмидесяти двух километров!
   Прошла еще минута, и уже  около  трехсот  километров  отделяло  нас  от
Земли. Снаружи, за стеклом кабины стратоплана, была почти полная пустота -
ионосфера.
   Вверху  сняла  тысячами  звезд  могучая  вселенная.  В  этом  кажущемся
спокойствии без смены дня я  ночи  кипела  своя  волнующая  жизнь.  Где-то
далеко, в глубине темной ночи, сталкивались и разрушалась старые  звездные
системы. Разрушались, превращаясь в пыль и  осколки,  чтобы  через  многие
миллиарды лет, смешавшись с пылью и осколками  других  погибших  галактик,
вновь возникнуть где-нибудь  в  другом  месте  новыми  молодыми  звездными
мирами. Это был бесконечный круговорот жизни.
   Мы летели уже пятнадцать минут. Привычные для глаза созвездия северного
полушария постепенно уходили назад, а на юге появлялись новые звезды.
   Необычно накренился рукояткой вниз  ковш  Большой  Медведицы.  Полярная
звезда находилась уже не над головой, как обычно, а ниже и сзади, почти  у
самого горизонта. Белый сверкающий серп убывающей луны на глазах  медленно
опрокидывался рожками кверху и, наконец,  совсем  перевернулся  на  спину,
став похожим на одинокий  челн  без  паруса  в  безбрежном  черном  океане
вселенной.
   - Где-то внизу сейчас моя родина, - сказал Кинолу.
   Я  посмотрел  через  окно  на  Землю,  стараясь  разглядеть   очертания
полуострова Малакка, но Землю плотно окутывали облака.
   Как-то не верилось, что за  такое  короткое  время  мы  пронеслись  над
огромными пространствами Восточной Сибири, необъятного Китая, что под нами
уже плещут воды южных морей Тихого океана.
   Наконец из репродукторов донеслась  команда:  "Пассажирам  занять  свои
места! Идем на посадку! Австралия!"
   Чтобы  сбавить  скорость,  стратоплан  начал  спускаться  по   спирали,
описывая  в  воздухе  огромные  крут.  Постепенно  небо  стало   светлеть.
Потускнели, а потом и совсем погасли мелкие звезды. Через несколько секунд
исчезли и самые яркие из них. Небо  принимало  свою  обычную  окраску.  Из
царства темной ночи мы вновь возвращались в яркий солнечный день.
   Внизу сквозь мелкие облачка стала проглядывать земля. Еще один огромный
круг, и впереди показалась  бетонированная  посадочная  полоса  аэродрома.
Стратоплан пронесся низко над аэродромом, так что видна была его  тень  со
скошенными назад  (крыльями,  и  неожиданно  взмыл  свечой  вверх.  Теперь
реактивные двигатели работали как тормоза, замедляя наш  спуск  на  Землю.
Стратоплан садился вертикально.
   "Интересно бы посмотреть сейчас на нас со стороны, - мелькнуло у меня в
голове. - Наверное, наш стратоплан похож на карандаш,  который  ставят  на
стол неотточенной стороной".
   Я ощутил небольшой толчок, и  тотчас  же  рев  двигателей  прекратился.
Стратоплан, опираясь на эстакаду, медленно занял горизонтальное положение.
Дверь распахнулась: "Можно выходить!"
   Мы покинули кабину стратоплана последними и,  не  спускаясь  на  Землю,
остановились на верху лестницы.
   Около  стратоплана  образовалась   толпа.   Смешались   встречавшие   и
прилетевшие. Царила обычная веселая  сутолока,  какая  всегда  бывает  при
встречах на вокзалах и в портах.
   Елену Николаевну я узнал издали. Она помахала мне ярким букетом цветов,
пробралась сквозь толпу, обняла меня, и мы расцеловались. Меня тронула эта
простая ласка. Мне было приятно, что и у  меня  нашелся  близкий  человек,
который пришел встретить меня.
   Дорога к городу шла вдоль моря. Это было новое море,  образовавшееся  в
результате растопления льдов в северном полушарии.  Широкая  водная  гладь
уходила  далеко  за  горизонт.   По   другую   сторону   дороги   мелькали
проносившиеся навстречу темно-зеленые пальмы с широкими веерными листьями,
огромные эвкалипты -  гордость  Австралии,  кусты  акации  и  широколистые
бананы  с  гроздь