ми
светло-карими глазами, и пояснил  нам:  -  Леон  у  нас  считается  лучшим
поваром. Если вы хотите завоевать  его  расположение,  то  почаще  хвалите
блюда, которые он готовит, и браните те, которые готовят другие.
   На следующий  день  мы  обсудили  план  дальнейших  работ.  Собственно,
понятие "день" на Венере относительно, потому что к тому времени, когда мы
проснулись, здесь не посветлело, а, наоборот, стало еще сумрачнее.
   - Надо спешить, - сказал Анри Ламель. - Через триста шестьдесят  восемь
часов совсем  стемнеет,  наступит  холодная  ночь,  тогда  условия  работы
значительно осложнятся.
   Мы все вместе перелетели к нашей грузовой ракете. Предстояло  разобрать
ее, вынуть грузы и начать сборку управляющих установок.
   Через три дня  мы  приступили  непосредственно  к  монтажу  управляющих
установок.
   Заметно темнело. Та часть Венеры, где находился остров,  погружалась  в
тень. Стаи летающих ящеров проносились высоко над нами на запад, туда, где
низко над горизонтом просвечивал сквозь  облака  тусклый  диск  заходящего
солнца.
   - Потянулись к теплу, - сказал Шаумян, задумчиво глядя  вслед  стае.  -
Сейчас у нас в Армении тоже тепло. Весна. Наверное, уже персики цветут...
   - Э-э, Леон! Забыл  уговор?  Сегодня  ты  будешь  за  это  вне  очереди
готовить обед.
   - Чем же он провинился? - не понял я.
   - О! Это самая опасная болезнь астронавтов! - объяснил Анри  Ламель.  -
Диагноз - ностальгия, тоска по родине. Ничего, приготовление одного  обеда
вне очереди - лучшее лекарство от этого заболевания.
   Не переставая, моросил мелкий дождь. Такой же,  какой  идет  у  нас  на
Земле осенью. Наши легкие непромокаемые скафандры  оказались  незаменимыми
для работы в таких условиях.
   - Ну что же, Леон, - обратился Анри Ламель к Шаумяну в  конце  рабочего
дня, - идите на охоту. Надо достать к обеду какой-нибудь дичи.
   - Возьмите и меня с собой, - попросил я Шаумяна.
   - С удовольствием. Пойдемте к орнитоптерам.
   Мы полетели на берег океана. От берега, окруженного высокими совершенно
отвесными  скалами,  уходила  вдаль  неширокая  песчаная  отмель.  По  ней
расхаживали водоплавающие птицы-ящеры, копаясь длинными клювами в песке  в
поисках пищи.
   Я показал на них Шаумяну.
   - Несъедобны, - махнул он пренебрежительно рукой. - Смотрите-ка!
   Он указывал вдаль, где спокойная гладь вспенилась белым пятном. Там, на
небольшой глубине, происходила ожесточенная борьба. По-видимому,  какие-то
хищные  животные  напали  на  стаю  рыб.  Белое  пенистое   пятно   быстро
приближалось к песчаной косе - рыбы спасались бегством.
   - Нам обеспечен прекрасный обед! - радостно воскликнул Шаумян. -  Летим
к косе.
   Пенистое пятно приблизилось к отмели, и на песок одна за  другой  стали
выбрасываться длинные, словно змеи, рыбы. Позади них из воды  высовывались
жадные, унизанные  частыми  зубами,  разинутые  пасти  каких-то  подводных
хищников. Вскоре на песчаную косу выбросилась целая стая змей-рыб.
   - Скорее! - торопил меня Шаумян, приземляясь на песок.
   На песке рыбы-змеи были беспомощны. Сжимаясь в кольца, они  судорожными
толчками передвигались от одного берега косы  к  другому,  чтобы  уйти  от
своих преследователей. Им помогали только длинные  окостеневшие  плавники,
расположенные у самой головы. Рыбы передвигались на  них,  точно  да  двух
ногах, покачиваясь с боку на бок и помогая себе резкими движениями хвоста.
   Я выхватил ультразвуковой пистолет, но Шаумян остановил меня.
   - Пистолет не поможет! Их кожа отражает ультразвук. Надо бить ножами!
   Бросаясь вправо и влево, Шаумян быстро уложил одну за другой нескольких
рыб. Я помогал ему. Когда вся стая переползла  через  косу  и  скрылась  в
воде, у нас оказалось около дюжины этих полуметровых рыб.
   ...Сборка мачт для управляющих установок шла своим чередом. Одну из лих
мы установили на высоком  каменном  утесе,  который  возвышался  над  всем
островом у берега океана, а две другие -  на  мелких  островах,  удаленных
примерно на сто километров  от  нашего  острова.  Особенно  много  времени
занимала переброска длинных балок на далекие острова. Орнитоптеры заменили
нам подъемные краны. Мы подлетали к разобранной грузовой ракете и, зацепив
тросом очередную балку, дружно взмывали вверх. Особенно тяжелые  балки  мы
поднимали с помощью шести орнитоптеров. Тогда  поднятая  на  воздух  балка
напоминала какое-то странное насекомое с двенадцатью сверкающими крыльями.
   Анри  Ламель,  Леон  Шаумян  и  Виктор  Платонов  были  нашими  лучшими
монтажниками-высотниками.  Они  работали  на  головокружительной   высоте,
собирая подвозимые детали. Работа была трудной и утомительной, несмотря на
то,  что  при  разработке  конструкций  отдельных  деталей  и  управляющих
установок в целом  инженеры  старались  предусмотреть  все  возможное  для
облегчения сборки.
   Работа  осложнялась  наступившей  непогодой.  Шли  непрерывные  осенние
дожди. Близилась продолжительная ночь, а с нею и зима.  Заметно  холодало.
Над теплой водой океана поднимался туман.  Почву  развезло  от  дождей,  и
грязь чавкала и хлюпала при каждом шаге, засасывая ноги по щиколотку.
   Мы  возвращались  домой  изнуренные,  сбрасывали  грязные  скафандры  и
башмаки в сушильный шкаф, а сами, заставив себя почти насильно  проглотить
что-нибудь из съестного, падали от усталости и мгновенно засыпали.
   На океане свирепствовали штормы я  ураганы.  Однажды  порывом  ветра  с
мачты управляющей установки сорвало Ламеля. Он уцелел только  потому,  что
был прикреплен к балке. При падении он сильно ударился о мачту и  повредил
руку. Это был первый сигнал о необходимости временного прекращения  работ.
Лечением Ламеля занялась Суори Дарычан. Она была  по  профессии  медик,  а
искусством вождение ракетоплана овладела позднее,  когда  вышла  замуж  за
Эрилика.
   В тот день, когда произошло несчастье с Ламелем, на  океане  разыгрался
невиданной  силы  шторм.  Таких  я  не  видел  на  Земле.   Облака   стали
свинцово-серыми. Их прорезали огромные цветные полосы света. Казалось, что
облака насыщены электричеством, которое не может найти себе  выхода.  Небо
пересекали молнии, сопровождавшиеся  оглушительными  громовыми  раскатами.
Гигантские волны, словно озверевшие  чудовища,  сотрясали  остров.  Хлопья
белой пены, обрывки  крупных  морских  водорослей,  трупы  рыб  и  морских
животных покрывали весь берег. Все живое попряталось от шторма.  Растения,
изгибаясь под напором ветра, боролись со стихией.
   Океан злобствовал трое суток. Потом шторм утих. От  непривычной  тишины
вначале ломило в ушах.
   Мы снова вышли из нашего дома.
   Детали грузовой ракеты, которые мы  предусмотрительно  закрыли  прочной
водонепроницаемой пленкой, не пострадали. Только кое-где  большие  валуны,
которыми мы придавили к земле защитную  пленку,  были  сдвинуты  со  своих
прежних мест. Собранные нами мачты управляющих установок тоже  были  целы,
но с одной из них сорвало плохо закрепленные детали каркаса.
   Все пошли на поиски. К концу дня, так и не найдя пропажи,  собрались  в
ракетоплане.
   - Дело плохо, - сказала Елена Николаевна,  -  детали-то  сами  по  себе
незначительные, но без них нельзя продолжать сборку.
   - Заменить нечем? - спросил Анифер.
   - Нечем.
   - Тогда придется делать самим.
   - Из чего? Нужен металл.
   - Выплавим сами. С геологом не пропадете. Километрах в  восьмидесяти  к
югу мы нашли залежи магнетита, довольно богатые.  Содержат  до  семидесяти
процентов железа. Подойдут?
   - А выплавить железо сможем?
   - Приспособлений у нас для этого нет никаких, но мы можем устроить, как
в древности, сыродутный горн. Нам ведь немного  надо.  За  несколько  дней
управимся.
   Иного выхода не было.  Пришлось,  как  три  тысячи  лет  назад,  делать
простейшую печь и добывать железную руду и уголь. Потом мы приспособили  к
горну вместо мехов для дутья компрессор от ракетоплана и  таким  кустарным
способом получили несколько десятков килограммов необходимого нам металла.
   -  Какой  контраст!  -  усмехнулась  Елена   Николаевна,   глядя,   как
растекается по глиняным формам ярко-желтая струя стали. - Сыродутный горн,
люди на Венере и микросолнце. Хорошо еще, что нам не приходится  охотиться
на мамонтов с каменными топорами!
   Злополучные детали получились неровными, шероховатыми, некрасивыми,  но
все же вполне пригодными для употребления.  Сборка  мачт  для  управляющих
установок снова пошла своим чередом.
   К этому времени температура воздуха упала до плюс пяти  градусов.  Лучи
солнца, висевшего уже над самым горизонтом, плохо обогревали наш остров.
   Однажды Анри Ламель, посмотрев на туман, застилавший океан,  озабоченно
прищелкнул языком.
   - Дня два нам придется отсиживаться дома. Завтра или послезавтра  здесь
не видно будет ни зги.
   Ламель оказался прав. Ветер гнал на  нас  пелену  тумана,  густевшую  с
каждым часом. Наконец  она  стала  настолько  плотной,  что  мы  не  могли
различить даже своих рук. Ни о какой работе не могло быть и  речи.  В  эти
дни вынужденного безделья мы помогали группе Ламеля разбирать и составлять
из собранных ею растений и мелких животных коллекции.
   Елена Николаевна решила связаться с Луной.
   - Надо узнать, как там у них дела.
   Услышав об этом, Виктор Платонов сразу уселся бриться.
   - А Челита сейчас, наверное,  завивается,  -  будто  мимоходом  заметил
Ламель.
   - Нет, вы только посмотрите на него! - сразу отозвался Шаумян; - Сейчас
я тебя разоблачу. Слушайте: когда мы прилетели на Венеру, он  заявил,  что
будет отпускать бороду, а как только услышал, что к нам летят женщины, так
сразу побрился.
   На третий день туман рассеялся. Мы вышли из дома и увидели, что  солнце
скрылось за горизонтом. Наступила полуторанедельная ночь.
   Более красивого зрелища, чем эта ночь, я никогда не видел. В  просветах
облаков полыхали, переливаясь всеми цветами радуги,  величественные  волны
света: это было свечение неба,  более  грандиозное  и  яркое,  чем  земные
полярные сияния.
   Ламель обратил наше внимание на то, что с заходом солнца  не  наступило
резкого похолодания; сказывалась близость теплого океана.
   Растения по-разному реагировали  на  похолодание.  Одни  обернули  свои
широкие листья вокруг ствола и стали похожи на  высокие  бутылки.  Другие,
имевшие разрезные листья, скатали их в тугие клубки  и  издали  напоминали
новогодние елки, обвешанные шарами; с  наружной  стороны  листья  покрывал
густой слой длинных серебристых ворсинок, предохранявших мякоть  листа  от
холода. У третьих листья совсем поникли и почернели. Были такие  растения,
которые реагировали на похолодание лишь изменением  цвета.  Впрочем,  цвет
изменили все растения: они стали зеленоватыми, а порой даже голубыми.
   Но любоваться  природой  было  некогда.  Мы  спешили  закончить  монтаж
управляющих установок до снегопада.
   - Тщательно проверяйте изоляцию, - несколько раз напоминала  нам  Елена
Николаевна, когда мы приступили к укладке сверхвысоковольтных кабелей.
   Через несколько дней закружились пушистые снежинки.  Температура  упала
ниже нуля. Снег с  каждым  часом  усиливался,  а  потом  повалил  большими
рыхлыми хлопьями. За несколько часов он покрыл землю таким слоем,  что  мы
проваливались в него  по  пояс.  Низкорослые  растения  оказались  целиком
погребенными под толстым снежным покровом.
   Для нас снег был большой помехой в работе. К счастью, сборка  подходила
к концу.
   На двадцатый день нашего пребывания на Венере все было готово к запуску
ракеты со специальным атомным зарядом.
   - Через полчаса  будьте  все  на  командном  пункте,  -  сказала  Елена
Николаевна после завтрака. Но ее предупреждение было лишним.  Все,  в  том
числе и биологи, не сговариваясь, отправились туда.
   - Волнуетесь? - спросила меня Елена Николаевна.
   - А вы разве нет?
   - Я тоже. Пройдет какой-нибудь час -  и  исчезнут  все  наши  сомнения:
будет уже совершенно ясно, ошибались мы или  нет.  Когда  вложишь  столько
труда в какое-нибудь дело, то невозможно не волноваться за его судьбу.
   - Вы правы, - заметил я. - Это, по-моему, испытал каждый исследователь.
Помню, был у меня на заре научной деятельности случай. Писал я тогда  одну
работу по теории  атомного  ядра.  Составил  новые  уравнения,  вывел  все
формулы, показал специалистам, а они только ухмыляются: дескать, теорий-то
много, а вот с практикой они что-то не сходятся. Меня  это  задело.  Молод
был тогда, энергии хоть отбавляй, а вот выдержки еще не  хватало  -  горяч
был. Ну и повздорил с одним профессором из Академии наук.
   Я ему свое, а он мне свое.  Я  ему  говорю:  "Все  то,  что  вы  сейчас
определяете в лаборатории экспериментально, можно получить с карандашом  в
руках, сидя за столом". Он посмотрел на  меня  так  пристально-пристально,
брови нахмурил и спокойно отвечает: "Ну что же,  если  вы  так  уверены  в
своей  теории,  то  попробуйте  найти  несколько  зависимостей  со   своим
карандашом, а я их тем временем  получу  в  лаборатории  экспериментально.
Нарисуйте то, что у вас получится, на  бумажке  и  приходите  ко  мне.  Мы
сравним результаты". И протянул мне четыре  листка  миллиметровой  бумаги.
"Вот на этих листках и нарисуйте, здесь уже масштаб  указан,  легче  будет
сравнивать".
   Взял я у него листки, попрощался и ушел. Вернулся к себе и сразу сел за
работу - хотелось раньше профессора результат получить. Вою теорию  заново
проверил и начал считать. Арифмометр у знакомого студента взял. Тогда  еще
другие счетные машины в диковинку были. Сижу  считаю  день,  два,  три,  в
глазах от цифр рябить начало. Порой уже  забывал  всю  физику  явления,  а
просто, как автомат, крутил ручку по заранее разработанной  схеме  до  тех
пор, пока голова кругом не шла.  Через  полторы  недели  на  трех  листках
начертил свои теоретические кривые. Получились они совсем не такие, как  я
ожидал до расчетов. Вот тут-то я и начал  волноваться.  Сажусь  четвертую,
последнюю, кривую считать, а самого сомнения насчет первых трех одолевают.
Чувствую, что не могу дальше считать - волнуюсь, в простых  вещах  начинаю
путаться. Как вспомню  нахмуренные  брови  профессора  и  его  пристальный
взгляд, ну, думаю, опозорился...
   Я помолчал. Передо мной в темноте кружился беспорядочный рой светящихся
мошек. Я махнул рукой - рукав  скафандра  усеяло  множество  ярких  точек,
которые тут же погасли.
   - Ну, а дальше-то что было? - спросила Елена Николаевна.
   - А дальше я не выдержал. Как-то считал, считал, потом взял и  позвонил
профессору на работу. Прошу его: "Хоть на  словах  скажите,  как  выглядят
ваши экспериментальные кривые?" Он засмеялся в трубку и говорит: "Ну, нет!
В научных опорах никаких поблажек быть не может. Завтра приходите ко мне и
все увидите. Захватите те бумажки, которые я вам дал". И  повесил  трубку.
Ночью я спал плохо. Мне мерещилось во сне,  что  какие-то  двугорбые  и  и
трехгорбые кривые ползают по стенам и перепрыгивают со  стола  на  стулья,
оттуда ко мне на кровать, обвиваются вокруг моей шеи, как змеи,  и  душат.
Рано утром я  был  уже  у  него.  "Волнуетесь?"  -  спрашивает.  Весь  мой
петушиный задор как рукой сняло. "Волнуюсь..."  Он  говорит:  "Кладите  на
этот край стола свои  теоретические  кривые,  а  я  на  другой  край  свои
экспериментальные. Будем брать по одной и сравнивать". Все сотрудники  его
лаборатории пришли смотреть, чем кончится наш необычный спор.
   - Ну и как, совпали?
   - Совпали. Все четыре. Совпали настолько, что  он  потом  сам  все  мои
расчеты проверял, каждую цифру. А я с тех пор научился  глубоко  верить  в
правильную теорию...
   Наш командный пункт находился в одной из пещер  в  горе,  расположенной
километрах в ста пятидесяти от стартовой площадки, с которой  должна  была
взлететь ракета. Установка атомного заряда в ракету, проверка взрывателей,
последний осмотр аппаратуры заняли не более часа.
   Елена Николаевна велела наладить связь с Землей.
   До  Земли  было  так   далеко,   что   радиоволны,   излучаемые   нашим
передатчиком, шли до нее больше двух минут. Странный это был разговор.  На
Земле люди, переговариваясь по радио, не замечают того, что  их  разделяет
большое расстояние. За вопросом сразу следует ответ. А здесь  мы  задавали
вопрос, и он, уносимый радиоволнами, целых  две  минуты  мчался  к  Земле,
преодолевая расстояние в сорок миллионов километров. Ответ поступал к  нам
спустя еще две минуты. Так и шла наша беседа - с паузами в  четыре  минуты
после каждого вопроса. Казалось, что на  Земле  сидит  очень  медлительный
человек, который,  прежде  чем  ответить  нам,  старательно  обдумывает  и
взвешивает каждое слово.
   - Хорошо, что мы только на Венере, а не на Плутоне, - шутил неунывающий
Ламель, - а то бы наши вопросы доходили до Земли не за две  минуты,  а  за
четыре часа. Еще четыре часа шли бы к нам ответы - в  общем  восемь  часов
ожидания. За это время не  мудрено  и  забыть,  какой  вопрос  был  задан.
Например, наш Виктор спросил бы Челиту: "Ты меня любишь?", а  потом  сидел
бы восемь часов и гадал: "Любит, не любит, любит, не любит..."
   Через  центр  связи  с  космическими  экспедициями   мы   связались   с
президиумом Всемирной академии  наук  и  получили  от  Джавару  разрешение
начать опыт. Сотни глаз следили на Земле за экранами телевизоров.
   Плотный слой облаков затруднял  наблюдения  за  микросолнцем.  Предвидя
это, мы захватили с собой  с  Земли  аэростат,  к  которому  был  подвешен
специальный телепередатчик, и запустили его перед началом эксперимента. На
наших  экранах  появилось  изображение  темного  звездного  неба.   Второй
телепередатчик  был  расположен  на  поверхности  Венеры,   невдалеке   от
ракеты-носителя.
   Эксперимент начался.
   -  Включить  электростатические   установки!   -   скомандовала   Елена
Николаевна.
   Из глубины пещеры донеслось:
   - Есть! - и через секунду: - Готово!
   - Запускаю ракету! - Она нажала красную кнопку на пульте управления.
   На экране телевизора мы  увидели,  как  небольшая  ракета  рванулась  с
эстакады и взвилась ввысь,  унося  с  собой  страшный  заряд.  Она  быстро
скрылась в облаках. Мы переключили наши телевизоры на прием изображения  с
аэростатного  передатчика.  Вскоре  мы  вновь  увидели  нашу  ракету.  Она
вырвалась  из  облаков  и  продолжала  быстро   набирать   высоту.   Струи
раскаленных газов вырывались из ее сопел, ярко выделяясь на  фоне  черного
звездного неба. Ракета приближалась к заданной высоте.
   Мы затаили дыхание.
   -  Раз,  два,  три,  четыре...  -  отсчитывала  вслух   секунды   Елена
Николаевна.
   Алое облако метнулось по экрану  в  том  месте,  где  только  что  была
ракета.  Взрыв!  Тотчас  же  вся  местность  вокруг   осветилась   светом,
показавшимся нам особенно  ярким  после  темноты,  которая  царила  вокруг
минуту назад.  Огромное  облако  раскаленных  газов,  выбросив  в  пустоту
вселенной несколько огненных языков,  не  разлеталась.  По  нему  метались
черные пятна, тут же сменявшиеся ярким светом. Облако бурлило и  клокотало
внутри, как расплавленная сталь в мартеновских печах.
   - Пульсирует или нет? - озабоченно спросила Елена Николаевна.
   - Пока не заметно, - отозвался Чжу Фанши.
   Я покосился на экран, где застыло лицо Джавару. Он  еще  не  знал,  что
микросолнце существует:  радиоволны  еще  не  добежали  до  Земли  с  этим
сообщением.
   Микросолнце раздулось до предела и напряженно дрожало, не  меняя  своих
размеров. Это был критический  момент.  Внутри  микросолнца  боролись  две
силы: одна разрушающая, другая сдерживающая, и пока  ни  одна  из  них  не
могла взять верх.
   Огненный шар трясло как в лихорадке. Неожиданно из  его  глубин,  точно
протуберанец, вырвался большой огненный язык и тут  же  исчез  в  темноте.
Микросолнце метнулось в  сторону,  но  наши  электростатические  установки
вернули его на прежнее место. Шар, выпустив из себя огненный  язык,  начал