гда  раньше  не  приходилось  заниматься  ни  минералогией,  ни
геологией, и теперь я очень пожалел об этом. Когда-то я случайно  попал  в
минералогический музей и теперь вспомнил, что я видел там один  небольшой,
с  горошину,  камень,   кажется   александрит,   который   становился   то
красноватым, то синеватым в зависимости от того, при каком  освещении  его
рассматривали - при естественном или при искусственном. Но это было совсем
не то, что я наблюдал сейчас.
   Тихонько покачивая камень из стороны в сторону, я извлек его  из  куска
дерева.  Метеорит  или  нет?  Если  да,  то  начинает  оправдываться   моя
гипотеза... Неужели не метеорит? Но откуда же еще взяться такому  камню  в
стволе лиственницы, как не от взрыва болида? Камень мог вонзиться в  ствол
только при падении с неба. Или его вбил в дерево человек?  Нет,  последнее
невероятно  -  камень,  по  всей   видимости,   либо   драгоценный,   либо
полудрагоценный. Найти бы еще такой камень, и ни у кого не  оставалось  бы
сомнений, что это подлинный метеорит. Еще один! Я поймал себя на том,  что
волнуюсь, как всякий исследователь, когда у него в  руках  кончик  нити  -
стоит потянуть за него, и клубок распутается.
   Я спрятал и осколок и кусок дерева  в  сумку  и  решительно  направился
дальше на юго-запад.
   Вслед за сожженным лесом начался тот самый бурелом, который мы  сегодня
утром наблюдали с вертолета. Значит, я ушел довольно далеко от воронки.
   Я с трудом продвигался вперед, пока не подошел  к  невысокой  сопке,  у
подножья которой, словно спички, были навалены друг на друга деревья.
   Под деревьями на склоне сопки я рассмотрел какое-то отверстие в  земле.
Берлога? Но почему же она находится так высоко? Почти бегом пустился  я  к
загадочному отверстию. Дух захватило у меня от радости,  когда  я  перелез
через  беспорядочную  груду  поваленных  деревьев.  Это  было  не  простое
отверстие, - земля вокруг него была оплавлена и  обожжена,  словно  кто-то
ткнул в склон сопки толстой раскаленной болванкой. Сомнений быть не могло:
сюда врезался большой осколок, и лежит он там, внутри холма.
   Цепляясь за сучья, я подобрался к самому отверстию, сунул туда голову и
пополз вперед.
   Ход резко расширился. Я очутился в небольшой пещере, и тут  же  у  меня
вырвался крик восторга.
   В глубине пещеры светился, переливаясь всеми  цветами  радуги,  большой
камень необычного вида. Колышущиеся  волны  света  -  голубого,  зеленого,
красного - перебегали от одного его края к другому. Чистые  тона  радужных
волн, их  медленное  колыхание  можно  было  сравнить  только  с  полярным
сиянием.
   Я стал внимательно рассматривать осколок. Он был  величиной  с  крупную
дыню и имел такую же вытянутую  форму.  Поверхность  его  была  гладкая  и
блестящая, точно отполированная. Пораженный и очарованный этим  невиданным
зрелищем, я несколько минут, не отрываясь, любовался  камнем.  Теперь  моя
гипотеза была доказана. У меня было два осколка. Я достал из полевой сумки
свой первый осколок - странно, он не светился...
   Удивленный, я поднес его к сияющему радугой большому  камню,  и  в  тот
момент, когда они соприкоснулись,  по  маленькому  осколку  тоже  забегали
узкие радужные полоски. Они перебегали так часто, что рябило в глазах. Как
только я отодвинул маленький осколок,  он  перестал  светиться,  прижал  к
большому - он засиял вновь.
   Так вот в чем дело! Это уже что-то знакомое:  для  того  чтобы  осколки
болида светились, надо, чтобы их масса была больше  какой-то  критической.
Вроде цепной реакции в куске урана.
   Когда, наконец, улеглось волнение, вызванное  драгоценной  находкой,  я
почувствовал, что устал. Я отвык от долгой ходьбы.  У  меня  гудели  ноги,
кровь стучала в висках, смыкались веки. В маленькой пещере  было  тепло  и
уютно, радужные полосы света одна за другой перебегали по своду пещеры.  Я
почувствовал, что должен хоть немного отдохнуть, иначе мне не дойти  назад
к воронке. Меня одолела сладкая дремота.
   Уже засыпая, я подумал, что Илья Петрович, наверное, начал беспокоиться
обо мне, что надо бы возвращаться назад, но я не смог побороть усталость и
погрузился в сон...



1. ТАЙНА МЕТЕОРИТА

   Сон прошел без сновидений. Открыв глаза,  я  увидел  над  собой  ровный
белый потолок. Позади меня кто-то тихо сказал:
   - Кажется, проснулся...
   Я оглянулся. Два врача в белых халатах и шапочках  внимательно  следили
за каждым моим движением.
   Спросонок я не мог сообразить, что произошло. Все тело мучительно ныло,
словно я был жестоко избит. Правая рука онемела и не  двигалась.  Я  снова
откинулся на подушку.
   Врач со смуглым, как у цыгана, лицом нагнулся ко мне и тихо спросил:
   - Как вы себя чувствуете, Александр Александрович?
   - Ничего. Где я?
   - В Верхоянском санатории. Не волнуйтесь, через два-три дня  вы  будете
совсем здоровы...
   - Что со мной?
   Врач замялся, видимо тщательно подбирая слова для ответа.
   - Ничего страшного. Сейчас уже нет никакой опасности. Вам нельзя  много
говорить.
   Второй врач незаметно вышел из комнаты и  вскоре  вернулся  с  тарелкой
дымящегося бульона  на  подносе.  Только  теперь  я  почувствовал,  как  я
проголодался, и с жадностью съел бульон.
   Следующие два дня я был в полузабытьи. Всякий раз,  открывая  глаза,  я
видел перед собой врачей, дежуривших возле моей постели. Только на  третий
день я окончательно пришел в себя.
   - Вы сообщили обо мне в экспедицию Брадова? - спросил я врача, похожего
на цыгана.
   - Нет. Мы не имели такой возможности.
   - Странно... Но все же, что со мной случилось?
   Врач наложил мне на запястье левой руки небольшую резиновую  пластинку,
от которой к незнакомому мне прибору тянулись провода, и, глядя на стрелку
прибора, ответил:
   - Вы очень долго проспали в пещере у осколка метеорита.
   - То-то я чувствую, что у меня все тело ломит. Сколько же я спал?
   Врач, не отрывая взгляда от стрелки прибора, повторил:
   - Долго, очень долго.
   - Сколько же? День? Два? Неделю?
   Врач покачал головой.
   - Неужели больше?
   - Да, гораздо больше. Я даже не знаю, поверите ли вы, если я вам скажу,
какой сейчас год.
   Я почувствовал вдруг волнение и тут же увидел, как  стрелка  заметалась
из стороны в сторону.
   - Успокойтесь, пожалуйста, успокойтесь, - сказал врач.  -  Вы  проспали
много десятилетий.
   - Что?! Десятилетий?! Не может быть! Какой же сейчас год?
   - Две тысячи сто седьмой.
   - Какая чепуха! Да знаете ли вы, когда я заснул?
   - Знаю. При вас  был  паспорт  и  бумаги,  удостоверяющие,  что  вы  из
экспедиции  Брадова.  Но  вы  не  волнуйтесь.  Мы  проведем   всестороннее
обследование вашего организма и поставим вас на ноги.
   До этого ли было мне сейчас! Проспать полтора века! Потерять всех своих
родных и близких, остаться одному в чужом, неведомом мире.
   - Послушайте, - оказал я, чувствуя, что горло у меня сжало  спазмой,  -
но, может быть, пока я спал, изменилось летоисчисление?
   - Нет, летоисчисление осталось прежним. Но вы  успокойтесь,  все  будет
хорошо, - повторял врач.
   В голове у меня все смешалось. То я думал о своей семье, то вспоминал о
радужном свечении осколка в пещере, то вдруг ловил себя на мысли, что  мне
наверняка  предстоит  узнать  много  интересного,  нового,  то  вдруг  мне
начинало казаться, что я продолжаю спать и вижу сон.
   - Сейчас вам лучше всего еще  ненадолго  уснуть,  -  решительно  сказал
врач.
   Он достал из кармана своего халата небольшую ампулу с темной  жидкостью
и, надломив стеклянный отросток, поставил ее  на  тумбочку  рядом  с  моей
постелью.
   Из ампулы пополз темный газ. Я почувствовал незнакомый  запах  и  через
минуту забылся.


   - Ну вот, теперь вам значительно лучше, не правда ли?  -  сказал  врач,
когда я открыл глаза. - И мое сообщение уже не кажется вам таким ужасным?
   В самом деле мне стало лучше, и я не чувствовал прежнего волнения.
   Врач объяснил:
   - Это действие газа. Он заглушает любую  душевную  боль.  Теперь  можно
поговорить. Я многое должен рассказать вам.
   - Постойте, доктор. Не можете ли вы показать мне хоть  что-нибудь,  что
подтвердило бы ваши слова? Вы меня простите, но  я  до  сих  пор  не  могу
поверить, что все это правда.
   - Я прекрасно понимаю  вас  и  прихватил  с  собою  номер  газеты,  где
напечатано сообщение о вашем пробуждении.
   Я взял газету, взглянул на дату: действительно, год 2107.  Внизу  левой
колонки была обведена красным карандашом  небольшая  заметка,  подписанная
"Кинолу".
   - Кинолу - это вы?
   - Да.
   - Как все это странно!  А  вы  знаете,  доктор,  что  я  нашел  осколок
метеорита?
   - Да, знаю. Вот с него и начнем. Болиды, упавшие здесь  полтораста  лет
назад, состояли из  вещества,  отличающегося  особым  излучением,  которое
усыпляет людей. Тот осколок, который вы нашли в пещере, и  усыпил  вас.  К
счастью для вас, это излучение не вредит здоровью. Наоборот, оно оказывает
целебное  воздействие  на  организм.  Оно  вызывает  радиационный  сон   и
устраняет заболевания, в возникновении  и  развитии  которых  особую  роль
играет перевозбуждение центральной нервной системы.
   - Неужели я мот проспать полтораста лет, ничем не питаясь?
   - На первый взгляд это действительно кажется  странным,  но  вспомните,
что у человека даже во  время  обычного  сна  жизнедеятельность  организма
резко замедляется, уменьшается  интенсивность  физиологических  процессов:
газообмена, сокращений сердца  и  т.д.  Во  время  же  радиационного  сна,
вызванного излучением  осколков,  деятельность  организма  ослабевает  еще
больше. Во много раз больше. Во всех органах наступает сильное  торможение
их деятельности. Организм  как  бы  застывает,  а  излучение  благоприятно
воздействует на тело человека, на его нервную  систему.  Жизнедеятельность
организма  поддерживается  только  за  счет  тех  запасов,  которые   были
накоплены им во время бодрствования. В  нашем  санатории  этим  излучением
лечат многих больных.
   Говоря это, Кинолу в то же время внимательно осматривал меня и проводил
какие-то измерения с помощью приборов, стоящих на столике у постели.
   - Если хотите, вы можете встать и немного походить.
   Мы вместе подошли к большому, почти во всю стену, окну.  Перед  зданием
санатория был разбит парк. Справа от нас виднелось большое круглое озеро.
   - Это воронка от Верхоянского метеорита, - сказал Кинолу. - Озеро очень
глубокое.
   - Кажется, совсем недавно я ходил около этой воронки,  -  проговорил  я
задумчиво.
   К парку санатория подступала непроходимая тайга. Но от бурелома,  через
который мне пришлось пробираться в поисках осколков, не осталось и следов.
Время успело залечить огромный ожог на поверхности планеты.
   Сто пятьдесят лет - срок даже для истории немалый. Я спал,  а  жизнь  в
это время шла своим чередом. По-прежнему каждое утро над  землей  вставало
солнце, люди просыпались после  недолгого  сна  и  начинали  свой  обычный
трудовой день. Они трудились - и менялось лицо земли, менялась  их  жизнь,
менялись они сами.
   - Скажите, - обратился я к Кинолу, - какой же теперь в Советском  Союзе
общественный строй?
   - Коммунизм, - ответил он. - И не только у вас на  Родине,  а  на  всем
земном шаре.



2. В ВЕРХОЯНСКОМ САНАТОРИИ

   Не сразу привык я к мысли о том, что  каким-то  необыкновенным  образом
попал в далекое, неведомое будущее. Это было слишком фантастично. Долго не
покидало меня ощущение, что я сплю и вижу  сон  или  что  я  нахожусь  под
действием  гипноза,  вызывающего  в  моем  воображении  все  те  необычные
картины, которые ежедневно проносились передо мной.
   Но  время  шло,  и  я  постепенно  стал  привыкать  к  тому,  что   все
происходящее со мной не соя, не видения, а реальная действительность.
   Не  могу  сказать,  чтобы  вначале  я  очень  обрадовался.  Вокруг  шла
непонятная для меня жизнь, меня окружали незнакомые  люди,  хотя  и  очень
внимательные, но все же чужие. Ни родных, ни  друзей...  Я  не  знал,  что
сталось  с  моей  семьей.  Для  меня  эта  утрата   была   неожиданной   и
преждевременной. Однако приходилось мириться с этим...
   Через несколько дней я уже окреп настолько, что мог совершать небольшие
прогулки по парку. Врачи взяли с меня слово, что без их ведома я  не  буду
отлучаться из санатория. Но совершенно изолировать меня от  внешнего  мира
им, конечно,  не  удалось.  Молва  о  моем  чудесном  сне  вызвала  бурную
сенсацию. Целая армия журналистов, подгоняемая просьбами своих  читателей,
осаждала Кинолу, требуя, чтобы их допустили ко мне, и он  вынужден  был  в
конце концов уступить.
   Моя встреча с журналистами произошла в  тенистом  парке  санатория  под
огромной пихтой, которая была, по всей вероятности, моей ровесницей. На их
вопросы я отвечал, поеживаясь под объективами нацеленных на меня  фото-  и
киноаппаратов.
   Все обращались ко мне на русском языке. Я нашел вполне естественным то,
что журналисты, пожелавшие встретиться со мной, знают мой родной язык, тем
более что уже в мое время это был один из международных языков.  Но  вдруг
среди нашей оживленной беседы я услышал непонятную речь. Я повернул голову
и увидел, что ко мне обращается, горячо жестикулируя, высокий худой мулат.
Он повторил-свой вопрос еще раз. Я оглянулся в поисках переводчика.  Выход
нашелся неожиданный и чрезвычайно простой. Один из  корреспондентов  вдруг
вынул из кармана  и  сунул  мне  в  руку  небольшой  предмет,  похожий  на
портсигар.
   - Что это?
   - Кибернетический переводчик.
   - Вот эта крохотная коробочка? - переспросил я с недоверием.
   - Ну, он не такой уж крохотный, - ответил корреспондент.
   С любопытством глядя на спасительную коробочку, я произнес неуверенно и
робко:
   - Что вы спросили? Я не понял вас.
   Таким же, вероятно,  голосом  произнес  свою  первую  просьбу  Аладдин,
обращаясь к волшебной лампе.
   Мулат понимающе закивал головой и стал что-то быстро говорить, все  так
же горячо жестикулируя.  Из  коробочки  его  речь  донеслась  до  меня  на
чистейшем русском языке:
   - Простите, пожалуйста, я не  знал,  что  у  вас  нет  кибернетического
переводчика. Я спрашивал, что больше всего поразило вас в нашем  обществе,
в чем, на ваш взгляд, особенно заметна разница между двадцатым и  двадцать
вторым веком?
   - Мне трудно ответить на ваш вопрос. На меня навалилась столь  огромная
масса  новых  впечатлений,  что  я  не  могу  пока  в  них  разобраться  и
определить, что тут главное, принципиально новое, а что  просто  небольшая
частность, мелочь. Меня пока одинаково поражает все. Вряд ли я преувеличу,
если скажу, что в среднем каждые полчаса обнаруживаю какую-нибудь новинку.
Вот и сейчас: мы беседуем с вами всего лишь двадцать минут, а новинка  уже
у меня в руках. - Я показал на кибернетический переводчик. - В наше  время
были электронные переводчики, но размером в  целую  комнату  и  еще  очень
несовершенные. Знаете, мне, как малому ребенку, не  терпится  открыть  эту
коробочку и посмотреть, что внутри.
   - А вы откройте.
   Я нажал на указанную мне кнопку, и волшебная коробочка раскрылась.  Там
была пачка очень  тонких  прозрачных  целлулоидных  листков  с  маленькими
золотыми точками,  соединенными  между  собой  еле  заметными  серебряными
паутинками.
   - Обычная полупроводниковая кибернетическая система, - услышал я. - Все
очень просто.
   - Для вас, может быть, и просто, - возразил  я.  -  Мне,  знаете,  тоже
кажется,  что  электрическая  лампочка  устроена  чрезвычайно  просто.   А
человеку средних веков она показалась бы совершенно необъяснимым чудом.
   Когда я прощался с журналистами, ко мне протиснулся низкорослый японец,
который  во  время  интервью  невозмутимо  сидел  на   высоком   кедре   с
киноаппаратом  в  руках.  Сверкая  белозубой  улыбкой,  он  протянул   мне
безукоризненно выполненную цветную фотографию, запечатлевшую  меня  в  тот
момент, когда я с недоумением вертел в руках  кибернетический  переводчик,
не зная, что это такое.
   Но,  пожалуй,  еще  больше  журналистов  заинтересовался  моей   особой
медицинский мир. В  течение  недели  крупнейшие  ученые  самым  тщательным
образом исследовали меня с помощью новейшей  аппаратуры.  В  конце  недели
врачебный консилиум установил, что за время длительного  сна  я  почти  не
постарел.  Благодаря  чудесному  излучению  метеорита  мой   "медицинский"
возраст остался неизменным - около шестидесяти лет,  в  то  время  как  на
самом деле мне перевалило за двести.
   Я всегда считал, что я неплохо  сохранился  и  для  своих  лет  выгляжу
прилично, но медики двадцать второго века заявили, что это заблуждение,  и
назначили мне трехмесячный курс лечения.
   - Очень рекомендуем вам провести курс гериатрии, - убеждали они меня. -
Вам это особенно необходимо потому, что никто  не  может  предвидеть,  как
скажется длительный сон "а вашем здоровье в дальнейшем.
   Я не возражал и остался на три месяца в санатории. Когда я познакомился
поближе с людьми двадцать второго века, то убедился, что врачи были правы.
Изменился уклад жизни, изменился и облик людей.
   На теннисном корте санатория я часто любовался  игрой  румына  Ионеску.
Глядя на его мускулистую, подтянутую  фигуру,  на  то,  с  какой  завидной
легкостью управляется он с мячом в этой подвижной игре, я решил,  что  ему
лет тридцать пять. Каково же было мое удивление, когда я  узнал,  что  ему
около семидесяти. И никакой седины, ни дряблости, ни ожирения,  ни  одышки
не было и в помине.
   Придерживаясь строгого распорядка дня, составленного для  меня  Кинолу,
выполняя все процедуры,  имевшие  целью  омоложение  организма,  я  вскоре
почувствовал себя значительно лучше. Конечно, я не стал юношей, но все  же
я значительно "помолодел". Морщины на моем  лице  разгладились,  на  щеках
появился румянец, исчезла седина.
   Лечась в санатории, я не терял времени даром и постепенно знакомился  с
окружающей жизнью. Вскоре мае разрешили понемножку читать, слушать  радио,
смотреть телевизионные передачи. Однако жизнь и сама врывалась ко  мне  со
всех сторон.
   Я приехал в Сибирь сто  пятьдесят  лет  назад.  Мы  называли  ее  тогда
страной будущего. И вот теперь я увидел  новую  Сибирь,  преображенную  до
неузнаваемости.
   Был конец октября, когда  я  проснулся.  В  Сибири  это  считалось  уже
началом зимы. Поэтому меня удивило, что погода стояла сравнительно теплая,
лишь по утрам на почве бывали легкие заморозки. Санаторий окружал  богатый
парк, вернее сад. В нем росли совсем не "сибирские" породы деревьев.
   Было ясно, что изменился климат Сибири. Каким образом? Это было первое,
чем я заинтересовался. И тогда я узнал, что наши  праправнуки  осуществили
один интересный, давно уже задуманный проект: неглубокий  Берингов  пролив
был перегорожен огромной  плотиной  длиною  более  85  километров.  Мощные
насосы,  установленные  на  этой  плотине,   перекачивали   из   Северного
Ледовитого океана в Тихий океан массы холодной  воды,  а  на  их  место  в
холодный арктический бассейн устремились теплые воды Гольфстрима. Началось
таяние полярных льдов.
   Уже через девять лет  после  постройки  этой  замечательной  плотины  в
Арктике освободилась ото льдов водная поверхность, равная девяти миллионам
квадратных  километров.  Северный  Ледовитый  океан  стал  теперь   только
Северным и перестал быть Ледовитым. Эффект был поразительный.  В  наиболее
холодных районах Сибири средняя январская температура поднялась более  чем
на тридцать градусов.
   В результате таяния  льдов  стала  заметно  прибывать  вода  в  Мировом
океане, грозя затоплением многим прибрежным городам и селам. Но для  этого
избытка воды были уже подготовлены два больших искусственных моря - одно в
пустыне Сахаре, другое в Австралии, на месте Большой песчаной пустыни.
   Люди переделывали планету по своему усмотрению...
   Все было бы очень хорошо, но одна мысль не давала мне покоя. Что я буду
делать по истечении т